Дождусь

      Уж больно тихо сегодня с утра. Тоскливая мелодия разыгрывается, разносится по сырым, затхлым коридорам, сотканным из железобетона, и всё это на достаточной глубине. На глубине, где отреченная от всех проходит жизнь. Жизнь, что так или иначе старается оставаться несмотря на все трудности. На, казалось бы, непреодолимые препятствия. Однако, препятствия не помешали, и теперь, когда прежний мир погиб в пепле ядерного огня - спустившимся счастливчикам в метро предстоит продолжить род, постараться сделать так, чтобы будущее поколение смогло выстроить то, что погубила когда-то война.       Так думал и Артём. Заслуженный рейнджер, участник Ордена, боец, герой... Сколько бы у него прозвищ не было - от всех ему было противно. Противно и тошно, больно, неприятно, хоть и сказать напрямую он не мог, ведь знал, что другие не поймут. Кто-кто его любил. Кто-то ненавидел. А кто-то и знать о его существовании не мог, но он был. Был, и оставался здесь, в метро, уже сколько лет. Тоннели стали родным его домом, ведь своего настоящего он, увы, не помнил. Не помнил матери, лица её не смог запомнить. В последний миг тогда, когда на станцию их напало стадо голодных, разъяренных и мутировавших крыс - его спас некий мужчина, фамилия которого Сухой. Он и стал опекуном мальчишки, он его вырастил, он спас. Но даже он не смог лица его матери разглядеть. И для Артема загадка по сей день, и желание только одно: на секунду увидеть, услышать голос, почувствовать мягкие, теплые ладони на своих щеках, почувствовать, что вокруг нет опасности для него, ведь рядом она - мама.       Но чувствовал он лишь то, как холодок тянет по его ногам, осторожно, будто прокрадываясь, окутывал ноги, заставлял легкую волну мурашек пройтись по телу. Лежа на кровати в комнате своей он думал. Думал о жизни, о себе, о том, что делать будет дальше, но никак не мог задуматься о том, чего же хочет больше всего сам. Всё так лежал, и продолжал лежать, будто растерян, будто потерян в закоулках собственной души, что рвалась и страдала, погибала. Затмевало только горе то, что есть ради чего волочить своё существование. Есть, или же просто "он обязан" его волочить. Не ради себя, так ради других. Тех, кто полагались на него полностью, тех, кто доверял ему. Но были ли они дороги Артему? Уважение вызывали. Но не совсем уж дороги были. То ли он устал, то ли... Уже недельная тоска его сгубила, но думать о ком либо уже не мог. Не мог откликнуться красиво, не мог сесть за один стол, разговор начать, да даже поддержать. С бутылкой в последнее время на "ты", замкнулся, закрылся ото всех, даже от собственного отчима. Мучили его кошмары, убивали, затухать заставляли каждый раз, как видел их во сне. Кошмары. А к чему они были? На что указывали? Указывали на очевидные ошибки, но... Понять он этого не мог. Не мог, оттого и пил, и боль убить пытался, и страх, и обиду. Обиду на себя, на собственную беспомощность, на то, что слабым таким стал. Кем раньше был? Блистал, любил, в бой рвался. Отныне - спившийся Артём.       Поднявшись с кровати, на которой лежал прежде, надев ботинки, кофту накинув на плечи он пнул ногой бутылку у ног, что стояла там со вчерашнего дня, та покатилась, ударилась о стену, да затихла. Издав лишь тихий вздох, что по мелкой комнатке разнесся, он подошел к столу, над ним включил лампу, и желтый свет окутал помещение, что до этого в полумраке находилось. Взгляд его к зеркалу пристал. Кем ж теперь он стал? Под глазами синяки, бледен, совсем не жив. Куда подевался его энтузиазм, его стремление? Куда пропало то желание жить и быть, смотреть на мир с безумным удивлением? А нет его. И более не может быть. Случилось что-то, о чем говорить не хотел вовсе. Ни близким, ни родным. Хотел утаить, вид сделать, что всё в порядке. Но ведь другие знали, видели, что это было не так. Поговаривали в Д6, что друг его покинул. Близкий друг, тот самый, что понимал, поддерживал, и принимал его всего. Без остатка. Но лишь он да Артем знали, что "друг" в их понимании значило совсем другое. Что-то запретное и не принятое в этом обществе. И никому знать об этом не надо было.       Накинув на плечи поверх кофты некое подобие пледа парень открыл дверь, и свет из коридора проник прямиком в его маленькое убежище, так непривычно, так необычно его стараясь оживить, но безуспешно. Логово Артема было темным, было недоступным для света, из комнаты его доносился запах странный, напоминающий сырость, лекарства. И холод. Холод веял оттуда. Сделав шаг, второй, оказался он в коридоре, что освещался ярким, белым светом ламп. Сами лампы были грязны, как и всё вокруг, как всё метро. Ведь не было времени всё это очищать, да рук не хватало. Коридор же лучше не был. Стоял у стены стол, два стула, на столе - шахматная доска, да две кружки. В стенах ещё двери, проходы в такие же комнатки, как и у самого Артема. Сейчас уж пусто было здесь, будто все покинули это место, будто дали парню почувствовать себя свободным, не скованным другими, дали сделать шаг свободный. И он сделал его, шаг за шагом пошагал, поудобнее на плечах своих расположив плед, что тихонько покачивался, как плащ, пока он шел, и шаги его тихим эхом раздавались. Прошел он мимо оружейной, столовой. Шел он к большим воротам, где транспортная линия располагалась. У ворот встретила его охрана. Два мужичка. Поприветствовали, спросили, как дела, но Артём лишь тихо попросил ворота открыть. Те послушались, открыли. Задали вопрос, куда же он такой, но в ответ лишь молчание получили, недобрый взгляд Черного, и тихие шаги. Подъехала как раз к парому вагонетка. Запрыгнул в транспорт рейнджер, и, на кнопку нажав, транспорт заставил двигаться вверх. Куда он ехал - никто не знал. Но знал лишь, что ответа не получит, сколько ты не проси.       Вскоре вагонетка остановилась, открылась дверца, да Артем вышел из неё, подошел ещё к один воротам. Нажал на кнопку звонка на стене, неприятный треск где-то внутри раздался, и ворота отворились. Он прошел внутрь. Там уже другие охранники встречали. Ни вопросов, ничего не задавали, лишь ворота за парнем закрывали. Парень шел, шел через коридоры. И наконец, достигнув своего - сел на пол, тихо, погибая, вздохнул, своим взглядом обводя станцию и темный тоннель, к которому он и пришел. Так тихо. Так пусто. Лишь вот охрана где-то рядом, совсем не замечает его. Или же не хочет замечать. Он скучает, он страдает, ему больно. И куда себя деть - не знает. Глаза прикрылись. Нет уже надежды. Надежды на лучшее, на светлое. Он лишь хотел в последний раз объятия ощутить на своих плечах, чужие, тихие прикосновения того друга. Друга, что лучше всех знает, как утешить, поддержать, как дать стимул и сказать, что будет всё прекрасно, хоть оба знали, что это и не так. Тихий ветерок, холодок тоннельный всё так же бил. Плед всё так же покоился на плечах, стараясь согреть тело. Он дождется. Обязательно дождется того, по кому убивался каждый божий день, ради кого приходил на чертов паром, ради кого продолжал жить. - Артём! - вдруг слышит он знакомый голос, вдруг чувствует тепло, объятия родные, крепкие, такие, каких нет на свете. Но подрывается, глаза раскрывает, осматривается. Вздыхает прерывисто, чувствует, как намокают глаза его, как больно сдавливается сердце тисками горя, осознания, что это - всего лишь сон.