Я очень хочу жить

- Аня, - негромко зовёшь ты женщину. Она резко открывает глаза и выпрямляется. С тревогой оглядывается, а потом смотрит на тебя с невероятной тоской. Ты морщишься и привлекаешь к себе, чтобы внимательно рассмотреть тёмные круги, испортившийся макияж и искусанные губы. Анна опускает взгляд и с усилием отодвигается – у неё повреждена лодыжка, но здесь помочь невозможно, эластичный бинт ты почему-то не носишь в кармане, хотя пора бы. - Спасибо, - глухо говорит Немчинова. Ты обещал её разбудить, когда по твоим ощущениям пройдёт час. Но тебе показалось, что она совсем не спала, лишь притворялась. - Может, ещё немного отдохнёшь? – предлагаешь ты, заранее зная, что откажется. - Я не могу спать. Мне страшно. Аня говорит это, совершенно не ломаясь. Не стыдится признать, что боится. Не строит из себя героиню, не пытается доказать, что всё нипочём. Легко соглашается с тем, что слабая, но по возможности пытается помочь. Ты благодарен ей за это, с постоянными истериками здесь было бы в сотни раз сложнее. Нет, она, конечно, плачет, но для себя, потому что ей это нужно. Тебе она ничего не говорит в такие моменты. - Ты устала. - Жень, только не говори мне, пожалуйста, что сам не устал, ладно? Я отдохнула. Женщина поднимается, опираясь на твоё плечо, выдыхает через плотно сжатые зубы и морщится, перенося вес тела на больную ногу. Ты помогаешь ей, поднимаешься следом. Сидеть надоело, да и хочется сделать хоть что-нибудь, чтобы не считать себя полностью беспомощным. Оглядываешься. Эти четыре стены и маленькое окошко под потолком вызывают глупое желание взять дрель или что покруче и… Но возможности нет. Вы перепробовали уже всё, что могли, даже разбили стекло, но выбраться оказалось невозможно – ни ты, ни Аня не подходили габаритами. Наверное, пятилетний ребёнок тоже вылез бы с трудом. Зато стало не так душно, что внесло хоть какой-то плюс в это ваше заточение. Ты ходишь по вашей камере, иногда касаешься шершавой стены ладонью. Появляются мысли, что это неправильно, что ты здесь. Твоя задача в таких ситуациях – командовать в отделе, напряжённо размышляя, где искать пленников. А сейчас можешь только ждать и надеяться, что никто из вас не сойдёт с ума за то время, что вы здесь проведёте. - Двадцать четыре часа. - Что? – ты оборачиваешься и стремительно подходишь к Ане, которая не отрываясь смотрит в окошко. - Мы здесь уже двадцать четыре часа, - поясняет она, разворачивается к тебе и обнимает. Так прижиматься может только она. Как маленький ребёнок, которого незаслуженно обидели, в поисках защиты, которую ты в данный момент дать не можешь. Только поддержку, да и в ней она уже почти не нуждается – за сутки стёрлись все рамки. Анна поднимается на носочках и целует тебя. Ты понимаешь: сломалась, уже давно, в те далёкие первые часы, когда вы поняли, что выхода нет. У неё сухие губы, немного жёсткие, с солёным привкусом от недавних слёз. Гладишь её по спутавшимся волосам, прижимаешь к себе. - Нам помогут? – тихо спрашивает женщина, не надеясь на твой ответ. А что ты можешь сказать? Ты и сам в этом не уверен. Но и признаться ей, что это конец, ты не имеешь права. - Обязательно. Анют, как ты поняла время? – стараешься перевести тему. - Луна, высокая луна. Я её уже видела. Анна – кабинетный работник, который никогда не был задействован в поле. Это известно давно. Она никогда не была совсем рядом с собственной возможной смертью. Отходит, садится на прежнее место и неотрывно смотрит на тебя, словно запоминает. Тебе это кажется жутким, потому что Аня сдалась, она больше не верит, что вы вообще отсюда выберетесь. Тебе остаётся только надеяться за вас двоих. Ближе к утру вы засыпаете. Вместе. Она всё так же боится, но сил совершенно нет. Да и ты не железный. Ты понимаешь, что вы не герои, не супермены. Вы не можете бороться до последнего даже за собственную жизнь. С этой мыслью всё исчезает, Морфей уже давно ждёт вас. - Ребята, я нашла их! – доносится до тебя как сквозь вату голос Анастасии. Ты с трудом открываешь глаза, а ваша личная тюрьма заполняется сотрудниками отдела, которых ты до невозможности рад видеть. Аня спит на твоём плече, а ты улыбаешься, как идиот. Мельникова уже сидит рядом с вами, спрашивая о чём-то. Эти серьёзные зелёные глаза оглядывают вас, тонкие пальцы щупают пульс у тебя, у Ани, которая тоже просыпается. Ты отвечаешь на вопросы Насти, даже немного смеёшься, прижимаешь к себе Анну. Вам помогают подняться, женщина еле держится на ногах, вновь плачет, теперь уже от понимания, что всё позади. Андрей с Сергеем помогают ей дойти до машины скорой. Ты от врачей отмахиваешься. В какой-то момент замечаешь, как Алексей обнимает Настю, что-то шепчет ей, ободряюще сжимает плечо, до тебя доносится его голос: - Ну вот, я же говорил, что всё будет хорошо. Она благодарно кивает ему, спешит к тебе с телефоном, где взволнованная Полина желает сама убедиться, что у тебя всё хорошо. Отказываешься от предложения отвезти тебя домой. А потом, наконец, идёшь один по ещё сонному городу, щурясь от солнца, разглядывая каждый дом. В какой-то момент тебя посещает мысль, что ты – дурак. Всё, что ты надумал, – глупости. Аня сильная, и ничего, что не оперативник. Она выдержала, она взяла себя в руки. Просто ей не нужно доказывать этого каждый день, как той же Мельниковой. Вечером, словно в ответ на твои мысли, звонит Аня. - Забери меня отсюда. Она всё та же: истеричная, недовольная. Такая, какая и должна быть в привычном мире. Не хочет торчать в больнице, не желает слушать врачей. Ты смеёшься и обещаешь прямо сейчас приехать за ней, потому что знаешь: ей эти таблетки и правда совсем не нужны. А вот она тебе очень даже нужна.

- Ты плачешь, Анют? - Я очень хочу жить. Мне это всегда нравилось.