Странная зима

Стайлз куталась в теплый плед и прижималась спиной к груди Питера. Старший Хейл не обнимал ее, хотя обе его ладони спокойно лежали на перилах балкона, у которых и стояла девчонка. — Странная зима, — сказала Стилински, смотря с балкона вниз, на парковку у лофта. Питер поклясться мог, что человеческий глаз не может различить Дерека, целующегося с Брейдан у тойоты. А Стайлз, кажется, все видела. И стояла, кутаясь в тонкий плед, пахнущий Дереком, и не смотрела вниз, и прятала слезы, но пахла ими — непролитыми слезами, горькими рыданиями, отчаянными всхлипами. Только эта девочка слишком сильная, чтобы плакать по тому, кто даже не смотрит в ее сторону. — Странная, — согласился Питер, глядя на тонкую шею, которую не закрывал плед. Он насчитал пять родинок и кучу мурашек, которыми взъерошилась светлая кожа. Хотелось осторожно поправить плед, прикрыть шею и тонкую жилку, бьющуюся пульсом. Рот наполнился слюной. Хотелось укусить — как зверю. Раненная добыча — слабая добыча, добыча, которую можно и нужно добить. А что делать, если добыча ранена в сердце таким же зверем?.. — Очень странная зима, — продолжила Стайлз, крепче вжимаясь в него спиной. Он чувствовал, как дрожит ее поджарое, жилистое тело, привыкшее к нагрузкам и тренировкам. Стайлз напоминала Питеру борзую — тонкую, быструю, легкую, готовую броситься за добычей, загнать ее. Если бы он был волком, то сторонился бы такой гордой и сильной борзой. Не потому, что не справился бы с ней. Нет. Скорей из того странного, звериного уважения, которое рождается, когда чуешь равного противника. Пока еще слабого, юного, но уже готового биться на равных. — Очень, — опять согласился Питер, вдыхая густой теплый запах девочки. Глубокий, мягкий, юный. Она пахла молоком — этим запахом пропитались ее губы и дыхание. Стиральным порошком, кондиционером, еще какой-то бытовой химией — слабо, почти неуловимо, и то тянуло едва-едва от одежды. А тело… Он не знал, как назвать ее настоящий запах, скрытый под тонким ароматом лавандового мыла и дешевого шампуня с запахом яблока. И Питер вдыхает, пытаясь понять, что так настораживает его… — Невероятно странная зима, — почти насмешливо протянула Стайлз. И он почти увидел, как дернулись висячие уши шоколадной борзой, как пристально глянули на него большие внимательные глаза, как едва заметно дрогнул длинный хвост и наклонилась чуть вниз тонкая длинная морда, скрывая от его взгляда глотку. И тогда Питер понял, чем пахло от девочки — борзой. Запах даже не собаки, скорее именно тот странный, неразличимый для человеческого носа оттенок запаха, который выдавал породу. — Невероятно, — протянул Питер, глядя на острые ключицы, показавшиеся в вороте футболки из-за сползшего пледа. Перед ним, вжимаясь в него, греясь, но все же оставаясь настороже, стояла тонкая, изящная борзая — юная еще, немного недокормленная, но уже привыкшая к тому, что приходится выживать, приходится биться не на жизнь, на смерть, рвать глотки и сражаться… Она чуяла в нем волка, понимала, что перед ней опасный и дикий хищник, но знала, что ее не тронет… — А если бы я сейчас скинул тебя с балкона, прямо под ноги к Дереку? — тихо спросил Питер, наклоняясь к уху девочки. — Прямо так. В этом тонком пледе. С запахом непролитых слез. Я бы смог. — Но ты этого не сделаешь, — отозвалась Стайлз, поворачивая голову и смотря на Питера внимательными карими глазами борзой. — Знаешь почему? — Почему? — попытался улыбнуться Питер, но губы не желали слушаться, а зверь внутри напряженно следил за каждым движением готовой к броску борзой. Конечно, не ирландский волкодав, нет, другая порода, но потрепать тоже может… Опасная… Вроде и не скажешь так, просто бросив на нее взгляд. Тонкая, изящная, не красивая, быть может, на любителя. — Потому что, — растянула губы в улыбке Стайлз, — это странная зима. У нее плед почти сполз с плеч, родинки сияют чернотой на белоснежной коже, со словно выцветшим еще недавним легким загаром. Глаза большие, внимательные. Голова чуть наклонена на бок. Он почти видит как завернутые в розу уши подрагивают, прислушиваясь к нему, стремясь уловить малейшие перемены в настроении. Как чуткий нос подрагивает, трепещет. Как она готова сорваться в бег… — Испанская гальго, — пробормотал Питер, глядя во внимательные глаза, — не чистокровная, раз такая шоколадная, но все равно красивая, быстрая и опасная… Он не договорил, растянул губы в ехидной усмешке и поправил плед. Стайлз смотрела на него пару мгновений, а потом сделала вывод: — Странная зима. И снова повернулась к балкону, вжимаясь спиной в его грудь. Питер на секунду задумался, и положил свои руки поверх пледа, кутая девчонку в тепло своего тела. Зверь внутри его чуть раздраженно выдохнул, но, подумав, одобрил. Борзая ему нравилась. Даже хорошо, что в свое время он не обратил ее. Из собак выходят плохие волки… Зато потомство получается умным и сильным. Дерек целовался у тойоты с Брейдан. Стайлз ждала его, чтобы провести обещанный ему Дитоном ритуал. Питер обнимал тонкое тело и думал, какой его племянник придурок. И о том, что испанским гальго нужна свобода и простор, который он сможет подарить, если девчонка ему позволит. И мысли эти были совершенно безумными. — Странная зима, — выдохнул Питер на ухо Стайлз, а та расслабленно кивнула, пригревшись в его руках. Дыхание Хейла на ее щеке ничуть не напрягало. Зверь внутри довольно вздохнул и положил тяжелую голову на лапы. — Очень странная зима…