***
При кардио-тренировке сердце работает в учащенном режиме, а источником энергии выступает подкожный жир и гликоген. Нагрузки такого рода положительно влияют на работу органов, укрепляют сосуды, развивают дыхательную систему и повышают выносливость. Три-четыре дня таких упражнений уже являют собой результат, дыхание становится чище и глубже, появляется больше энергии. Мышцы от таких тренировок не растут, но Данзо увеличивал массу мышц только по необходимости. В Корне он обучал сотрудников мобильности и ловкости, он не работал на увеличение силы, но работал на длинные дистанции и развивал в подчиненных умение лавировать в самых сложных ситуациях. Как было сказано ранее, штурмовиков в Корне можно по пальцам руки пересчитать, Корень не занимались прямыми столкновениями, поэтому Данзо отбросил развитие мышечной массы в пользу выносливости. Он не стал бы обучать таких шиноби как Сакура, ведь его тренировки ей не подходили — Тсунаде развивала в ней сокрушительную силу, а сокрушительная сила невозможна без большого объёма мышц. Многие учителя в городе развивали в учениках мышцы, полагаясь на силу, Данзо грубый метод работы не любил. Он сам обладал высоким навыком рукопашного боя, его удары невероятно тяжёлые, но эта сила приобретена не благодаря мускулам, он считал в тайдзюцу именно связки и сухожилия играли важную роль, ведь в их развитии кроилась настоящая сила, однако стиль боя Данзо специфичен для большинства людей. Этот стиль назывался «укус крокодила» и был древний как сама история, ведь пользовались этим стилем все патриархи рода Шимур. Каждое сухожилие и связка в его теле это стальной капкан, натянутая пружина и когда эта пружина щёлкает, отдавая силу, пальцы рук рвут под собой кожу. За умение, с удивительной лёгкостью, отрывать от врагов конечности, этот стиль и прозвали «укусом крокодила». Данзо никого так и не обучил этому стилю боя и был опечален этим. Он не подошёл Шисуи, не подошёл никому из Корня, ведь требовал особого развития связок с самого раннего детства. Однако Данзо использовал тренировки развития этого стиля отдельно, для увеличения выносливости своих подчинённых. Называлась она: — Предполагаю, ты готов для табаты. — Что такое табата? — хмурится Саске. Табата — это знаменитая в Корне тренировка Данзо-самы. Она передалась ему от дедушки, а он, в свою очередь, использовал её ещё с самого зарождения Корня, чтобы укрепить мышечный каркас, здоровье и увеличить выносливость своих подчинённых до таких значений, которым бы позавидовали многие спринтеры. Табата Данзо-самы делилась на двадцать позиций, начиная с самой первой, которой обучали маленьких детей и заканчивая знаменитой двадцатой, как называли её в Корне, «профилактика блядства», — двадцать подходов ультра-интенсивных тренировок, после которых бойцы теряли сознание и не могли встать с кровати на следующее утро. Во время интенсивной табата-тренировки кислорода начинает не хватать, и организм переходит в бескислородный анаэробный режим, — именно поэтому её участники теряли сознание. Данзо порой использовал двадцатую позицию для наказания подчинённых, — начни они вести себя вульгарно, нарушать дисциплину, не прятать феромон, всё, то, что вытворял сейчас Шисуи, — подлежит наказанию через двадцатую позицию. В Корне использовалась балловая система наказаний — превышение определенного лимита имело соответственные последствия для всей группы, отвечали за чью-то распущенность все. Только предательство всегда каралось смертью. Господин осмотрел юношу, тщательно наблюдая за его дыханием. Рваное, как и сердцебиение. Чтобы научиться правильно и полезно тренироваться через табату, сперва нужно научиться правильно дышать. Клан Шимур ранее славился на всю страну искусным покорением стихии воздуха. Именно Шимуры придумали большинство гимнастик дыхания: диагфрагмальное, 4-7-8, ассиметричное, попеременное и другие. Они использовали темп, скорость и насыщение кислородом, чтобы грамотно повелевать воздушными каналами и покорять ветер для своих нужд. Господин Шимура, как единственный наследник этих техник, учил этому всех своих подчинённых. Он никогда не жадничал знаний своих предков для тех, кто хотел учиться, ведь считал любые знания достоянием общественности. А если ещё точнее, «выборки» из этой общественности. — Сначала встань ровно, — поясняет он и кладёт левую руку на грудь юноши. — Тебе должно научиться правильно дышать. В табате главное дыхание. Вдох через нос, выдох через рот. Вдох, наполняй сначала грудь, — он хлопает по ней ладонью и юноша вдыхает, — потом живот, — опустив ладонь вниз он снова хлопает, Саске старается почувствовать животом наполнение воздухом. — Правильно, — кивает Данзо. — Теперь выдох. Сначала через живот, потом через грудь. Чувствуй, как воздух последовательно насыщает лёгкие и живот. Отдавай его так же последовательно. Ещё раз, — он вновь указывает на грудь и после ритмично скачет сверху-вниз. — Носом вдох. Грудь. Живот. Ртом выдох. Живот. Грудь. Правильно. Молодец. Дыши так. Данзо не мог показать ему все упражнения из-за течки, ведь обязательно вспотеет и феромон просочится, допускать этого нельзя. Сейчас он мог только проверить до какой позиции Саске можно тренировать. Надежды малые, после пары дней лёгкого кардио ждать высокого результата неразумно, но он попытается вытянуть его хотя бы до шестой позиции. Господин думал, что вот-вот течка закончится и тогда он сможет вытрясти из этого юноши всю жизнь. Она итак идёт слишком долго, обычно овуляционный период длится неделю, а пошёл уже девятый день и всё это из-за феромона Хирузена, будь он неладен. Завтра она должна закончиться и он сможет, наконец, на полмесяца забыть о ней. Учиха дышит правильно, при такой дыхательной гимнастике он должен почувствовать расслабление мышц. Саске нужно привыкнуть насыщать своё тело кислородом полностью, потому что после месяца тренировок его лёгкие увеличатся и чтобы грамотно распоряжаться полученной выносливостью, Саске должен натренировать себя на разные темпы дыхания. Несколько минут наблюдения и Данзо удовлетворительно кивает, можно начать его пытать. Он увеличивает громкость радио, и медленно обходит юношу кругом. — Добро. А теперь ноги на ширине плеч, руки по швам. Вдох, ты сводишь ноги и руки вместе в прыжке, выдох и ты возвращаешься в первую позицию. Двадцать секунд. Пошёл. В этой тренировке невозможно дышать, и считалось великим мастерством — поддерживать нужный темп дыхания при столь интенсивной нагрузке, однако господин Шимура умел это делать, всё же он выходец из клана, создавшей эту тренировку. Многие не правильно понимали табату, упираясь на упражнения, но самое главное в ней было дыхание. Если бы его подчинённые научились правильно дышать, они бы смогли пройти двадцатую позицию без потери сознания. Только Шисуи знал это. Данзо коротко жмурится, вспомнив о нём. Он не хотел о нём вспоминать, но он так давно лично никого не учил, и ассоциации сами напрашиваются. Увеличивая нагрузку и интенсивность подходов, господин тщательно наблюдает за состоянием юноши. Нельзя ни на секунду опускать пульс ниже определённой отметки, поэтому он, каждый раз как Саске останавливался передохнуть, грозно велел ему продолжать. Всё ещё хуже, чем он думал, метка сильно его укрощает. Саске не может потянуть даже четвёртую позицию. Однако самое печальное, что он даже не старается, будто не видел смысла во всём, что Данзо ему предлагал. Данзо придётся не только заново учить Саске тренироваться, но и насильно вытрясти из него представления о силе, навязанные другими, не очень компетентными, преподавателями. — Кто тебя учил? — Данзо останавливает тренировку. — Только глазами и пользуешься? Учихи слепнут как раз потому, что излишне полагаются на свои глаза. Одна и та же техника в бою делает тебя предсказуемым. Используя слабости твоих глаз и твою излишнюю в них уверенность — тебя будет легко победить. Тебе должно быть полезным и без них. Прояви стойкость духа, юный Учиха. Это укололо гордость Саске и он вновь раздражается от надменного поведения господина. Хороший способ Данзо выбрал для укрощения его нрава. — Я могу скопировать любую Вашу технику этими глазами, — бросает он так же надменно. — Любое Ваше движение. И эту Вашу табату, которая мне в хрен не упёрлась, я тоже легко скопирую. — Табату? — Данзо не смог скрыть усмешки. — Такое скопировать нельзя без подготовки организма. Быть может, ты будешь двигаться как я, но полученную силу шаринганом повторить не получится. — И в чём польза этой Вашей табаты? — скрещивает он руки на груди. — Мы даже техники не используем. Что Вы хотите от меня получить, когда я даже не знаю, для чего это всё нужно? Господин поджал губы и задумался. К Саске нужен особый подход. Он забыл, что юный Учиха не член Корня, который беспрекословно выполняет любые его приказы, не сомневаясь в их пользе, поэтому и не требует демонстрации результата. Саске нужно знать почему эти тренировки ему полезны, потому что он не понимал почему Данзо использует именно их. Работник, работая, знает сколько денег он получит за свою работу, поэтому у него есть мотивация, а Саске этой мотивации не видел. Он смирился со скучной каллиграфией, ведь увидел результат тренировок Сая, поэтому согласился, но Данзо не показал ему зачем гоняет его кардио. Его ошибка, он признает её. — В чём польза спрашиваешь, — бормочет Данзо, разглядывая горизонт. — Могу показать. Господин отвёл его к окраине города. Погода под весну хорошая, потеплело, верно лето в этом году будет жарким, страна Огня похвастается добрым урожаем. Саске лениво разминается, не прекратив выжидающе рассматривать мужчину. Данзо некоторое время смотрит на гору вдалеке, где высечены лица бывших государей и наклоняет голову. — Бежим до горы Наследия, — указывает он на неё и поворачивается к Саске. — Если ты победишь, я признаю бесполезность табаты и более не заставлю тебя через это проходить. Если проиграешь, будешь беспрекословно меня слушаться. Без всякого нытья. Для Саске это звучало как шутка. Он снисходительно осмотрел мужчину, особенное внимание он придал трости, и усмехнулся. Быть может Данзо-сама и был кем-то важным, — советником или начальником Корня, — но это не делало из него великого шиноби априори, для его возраста быть столь самонадеянным абсолютная глупость. Саске моложе, сильнее и здоровее советника, и он вспомнил об этом, услышав столь нелепое пари. — Ха, а Вы отчаянный, дед, — криво оскалился он. — Готовьтесь глотать пыль, всё же я ученик самого быстрого Учихи в клане. Данзо потупил взгляд. Так Шисуи его учил. Занятная информация. Они не общались с ним в этот период, поэтому Данзо об этом не знал. Однако это странно, Шисуи как никто другой знал о пользе выносливости, он был мобильным воином, мастером двух мечей, развивал высокую скорость и мог бегать на длинные дистанции, почему он не обучил этому Саске? Неужели Шисуи настолько плох в обучении? Данзо заметил за собой загадочное чувство досады, будто это его оплошность не научить Шисуи «учить», но он вновь гонит прочь эти мысли. Данзо чертит кончиком трости прямую линию и велит Саске встать параллельно ей. Юноша поравнялся с ним и тогда Данзо поднимает с земли камень и отмерив короткое время, бросает его ввысь. Стоило камушку стукнуться о землю, Саске мгновенно подрывается с места. Господин остался на месте, тщательно наблюдая за техникой его бега. — Быстрая скорость на коротких дистанциях, — сухо анализирует он. — Только какой от этого толк, если ты так быстро выдыхаешься? Заключив выводы, он неспеша следует за ним. Саске уже пробежал центральный рынок, пробежал через резиденцию Хокаге и даже смеялся, как легко ему это далось, но на середине пути сердце и живот укололо с такой силой, что он скрючился, жадно поглощая воздух. Кое-как, в раскорячку он дошёл до черты финиша, но господин уже ждал его там. Саске увидев это не удивился, а только обречённо выдохнул и упал спиной на землю, пытаясь наладить дыхание. Господин встаёт рядом, опираясь на трость. — Выдохся? Быстро, — он вскинул усмешливо бровями и надул губы. — Разве я не говорил, что бег был на дистанцию? — Харэ угарать, дед! — рявкает Саске в ответ. — Больно наука большая долго бегать! — Для ниндзя выносливость играет ключевую роль. Табата для того и нужна, — поясняет Данзо. — Я обогнал тебя, но моё дыхание даже не сбилось. Ты, в свою очередь, выложил все силы на рывок, но не рассчитал кислорода. Так нельзя, — Саске садится на землю и поднимает на господина взгляд, то, о чём Данзо говорил имеет смысл, поэтому он слушает. — Порой ситуация загоняет в угол, природа бывает неумолимой и нещадной, нужно быть готовым к её жестокости. Без выносливости, тебе будет тяжело переносить длительные миссии, — Данзо медлит, раздумывая стоит ли указывать на очевидную причину его состояния, но всё же решает быть честным с юношей во всём. — Только я вижу дело в другом… Саске заинтересовано щурится и Данзо указывает на загривок ладонью: — Эта метка… Она же твоего брата, верно? — юноша, услышав это, ошарашено уставился на мужчину, моментально накрыв метку ладонью. — Она тебя сдерживает. Не позволяй ему снова тебя кусать, — аккуратно пояснил господин и упёрся о трость, неспешно направляясь в сторону имения. Он находчиво ретировался прежде, чем ему в спину полетели недовольства оскорблённого Учихи. — Д-да я и без Вас об этом знаю! — крикнул Саске в след. — Чёрт. Нашёлся тут умник, — он обидчиво трёт место укуса и чертыхается. Он сам знал о том, что метка его укрощает и слышать об этом от кого-то другого неприятно. Господин вывалил это в лоб, бестактно, хотя он альфа и должен понимать, как болезненно для эпсилона насильно носить метку другого альфы. Саске во что бы то не стало хотел уколоть господина в ответ, однако было кое-что, изменившее отношение юноши к надменному учителю. — Только вот он меня победил, — бормочет он под нос. Признать свою неправоту Саске не мог, но он обещал беспрекословно слушаться господина в случае поражения. Он бы не согласился, не будь он уверен в своей победе. Кто же знал, что этот старик такой выносливый и быстрый? С виду не скажешь. Ходил с перебинтованной головой и рукой, хромал на левую ногу, опирался о трость, щурился единственным глазом, почти его не открывая, будто ослеп, — такой болезненный образ не даёт повода думать иначе. Саске считал себя не единственным, кого Данзо обманул этой броской беспомощностью. Он вновь чертыхается и спешит догнать учителя. Они вместе зашли в имение, Данзо присел на террасу, Саске встал напротив, снова сверля его взглядом. Советник аккуратно поднял чайничек рядом с собой и наклонил голову набок. Они оба друг друга не понимали, хотя Саске немного научился видеть сигналы господина Шимуры. Он с первого дня заметил знакомую особенность демонстрации дружелюбия — наклон головы набок. Саске забавно себя от такого чувствует, с ним так разговаривал Шисуи в детстве, тоже наклонял голову. Вообще Саске уже который день не даёт покоя мысль о схожести эмоциональных жестов господина и Шисуи. Ему, с первой же их встречи, Данзо кажется очень знакомым, теперь же к этому загадочному состоянию прибавился ещё один вопрос — а не учился ли Шисуи у Данзо тоже? Господин устал быть объектом тщательного изучения и похлопал по древесному настилу террасы ладонью. — Отдохни. Отпей чая, — сказал он и налил во вторую кружку из чайничка. — Отдых тоже важная часть тренировки, ведь именно в покое растут мышцы. Нам некуда торопиться. Саске пожимает плечами и садится рядом. Он поднимает чашку чая и прислоняет к губам, но мгновенно дёргается на месте. Запах. Запах очень знакомый! — Этот чай, — удивлённо уставился он в гладь напитка. Подошедший из глубин дома Сай забирает чайничек из рук Шимуры и заметив замешательство юноши спешит пояснить: — Любимый чай господина. Не задавай много вопросов. Господин Шимура не любит на них отвечать. Саске, забыв о своём удивлении, мгновенно рявкает в ответ: — Я сам решу, что мне спрашивать, а что нет, усёк, пидрила? Подобные совпадения невозможны. Только один человек в городе пил этот противный чай и с этим человеком Саске дружил. Да ни один высший чин не будет пить эту мутную бодягу, это же крестьянский напиток. Чёрт побери этого Шисуи и он, получается, тоже у него учился? Чего ещё Саске не знает? — Полноте вам двоим, — вмешался Данзо. — Не ругайтесь. Сай, не дрогнув лицом, но не прекращая с хладнокровной надменностью смотреть на Саске, уходит вглубь дома с чайником в руках. Он проводил порой у господина выходные, когда был ни чем не занят и господин учил его техникам печати. Сай, верно, единственный из подчинённых, достигший высшего мастерства каллиграфии, поэтому большую часть времени он рисовал сам, без помощи учителя. Иногда он ухаживал за господином, хоть то и выглядело со стороны странно, ведь Данзо слуг в подчинении не имел, но такое не удивительно, ведь воспитал Сая тоже Данзо, как многих в Корне, и омега желал уважить господина в любых бытовых вопросах. Господин не противился. Юноша ещё раз смотрит на чай, но пожав плечом, пьёт в сразу несколько крупных глотков. Потом будет думать об обучении Шисуи, господина он спрашивать не решился. — Как же Вы меня победили? — заинтересовано взглянул на учителя Саске. — У меня была приличная фора. Когда я остановился, то даже не видел Вас. — Ты знаешь притчу про зайца и черепаху? — усмехнулся господин Шимура. — Очень смешно, Данзо-сама. Очень, — и, тем не менее, удержать улыбку Саске не смог.***
Следующий день повторил предыдущий. Саске чувствовал себя абсолютно разбитым после очередной табата-тренировки, но как и обещал, прекратил ставить каждый указ господина под сомнение. Быть может не полностью, но он понял, что советник осведомлён о его состоянии и план тренировки он составил индивидуальный, беря во внимание все особенности и недостатки подростка. Саске теперь хотел выносливость как у господина Шимуры. Если этот хилый старик пробежал пять километров, не вспотев и не задыхаясь под конец, значит, он точно знает как Саске тоже этого добиться. Однако табата-тренировки для его уровня слишком тяжёлые. Он ушёл от господина потным и красным, на улице не было жарко, но тело его исходилось паром и мальчику душно везде, где он оказывался. Юноша сидел на скамейке, недалеко от своего дома. Он хотел отдышаться прежде, чем зайдёт внутрь, чтобы ни мать, ни отец, ни брат не заподозрили о его связи с советником. Саске не знал, но чувствовал, что родные громко на это отреагируют, а спорить и ссориться с кем-то он сейчас не хочет. Сил не осталось никаких. Единственное, чего он хотел, так это лечь в ванную и понежиться в теплой пене. Однако знакомая лохматая макушка прерывает его от раздумий, Саске стирает капли пота с бровей, и присматривается, — это Шисуи. — Дядя! — Саске энергично окликнул юношу, размахивая руками. — Сто лет тебя не видел! Иди сюда! Шисуи обернулся. Саске его вновь не узнал, взгляд у того дикий, даже злой, а феромон вокруг сладко-едкий как цианид. Саске никогда не видел на лице дяди столь бешенного выражения, поэтому и не узнал его. Он считал, на лице Шисуи не может быть никакой злости, ведь этот человек злиться не умел. Мнение Саске о нём сбылось, ведь стоило Шисуи увидеть кто его позвал, он моментально поменял выражение лица и спрятал феромон. Теперь это снова был тот самый Шисуи — задорный и весёлый юноша, с пружинистым голосом и громким хохотом. — О-о-о, Саске, как жизнь молодая? Выглядишь измученным! Снова с Итачи подрался за стул? — Шисуи завершает свой колкий вопрос раскатистым смехом, Саске в ответ корчит угрюмую рожицу. Старший Учиха садится рядом и подносит к горячему, влажному лбу мальчика холодный чай. Саске хватает из рук дяди алюминиевую банку и выпивает залпом содержимое. — Старик гоняет меня как собаку. Рук своих не чувствую и вечно жрать хочу как лошадь, — он снова повернулся к дяде и хитро нахмурился. — Есть чё похавать, дядь? Шисуи усмехается и достаёт из сумки бумажный свёрток, его не съеденный обед, и вкладывает в руки бывшего ученика. Саске разворачивает его и от вида аппетитных солёных онигири, живот скрутило болью, и он моментально набрасывается на них. Дядя только смеётся. — Что за старик? — поинтересовался Шисуи, открывая новую банку чая. — Папашка твой? — Нет, — с трудом выдавил, Саске набивая рот. — Данзо-сама. Придумал какую-то табату, пытка, бл, а не тренировка. Лучше бы я к Гаю пошёл. Шисуи дёрнулся, но вида потрясения не подал. Он смотрел широким, может даже угрожающим взглядом недолго, ведь когда Саске повернулся к нему, он натянул на лицо широкую добрую улыбку, правда глаза его не улыбались. Новость Шисуи не понравилась, ведь он знал расклад, знал Данзо и Итачи, и об их отношениях знал тоже. Господин Саске не трогал, потому что младший брат очень дорог Итачи и если господин нарушил это негласное правило, значит Итачи в чём-то очень оплошал. Данзо ничего не делает просто так, в любом его действии есть скрытый мотив. Шисуи это не понравилось. Произошло что-то плохое, о чём он не знал. — О-о-о, — это протяжное восклицание прозвучало излишне неровно. — Знаменитая табата Данзо-самы, — и неловко смеётся в довершение. — Многие через это проходили. Порой он так нас гонял, что мы встать не могли на следующее утро. Ты крепкий малый, выдержишь, ещё спасибо скажешь. — Ты же сам у него учился, почему меня этому не учил? — Саске надул облепленные рисом губы, но взгляд у него стался прямой и выжидающий. Он спросил так, будто давно знает и если его догадки неверны, Шисуи их отринет, но если и бровью не поведет, значит Саске снова прав. Шисуи, на эти слова, вспоминал последнюю проведенную тренировку по двадцатой позиции и думал — даже если бы у него получилось провести такую с Саске, Итачи бы его за это убил. — Я не жестокий, — расплылся в улыбке Шисуи. — К тому же не силён в тайдзюцу и воспитании духа, как господин. Сказал бы ещё что не то, а он ни один десяток анбушников воспитал. У него своя система, годами выверенная, а ты у меня первым учеником был. Не отрицает, значит, учился. Саске правильно додумался. О работе Шисуи в Корне, Саске тоже не знал, но после сказанных дядей слов, подозревает. Верно Шисуи сам не понял как проговорился, забывшись из-за неприятной новости. Юноша берёт это во внимание. — Вечно ты прибедняешься, дядь, — пробормотал Саске в горлышко банки чая. — Нормально ты меня учил. — Раз в отбор Корня пошёл, значит недостаточно. — Я не в Корне. Он только учит меня и всё, — запивая рис чаем, Саске облегчённо вздыхает, держит паузу, наслаждаясь забитым животом и продолжает беседу. — В городе все на нервах. Папаша от новостей не отлипает, постоянно с мамой про войну разговаривает, ещё и Наруто меня злит своей тупой позицией, уже три раза поругались. Хочу быть готовым ко всему, а ты занят вечно, даже не поговоришь, — недовольно пробурчал юноша и пихнул Шисуи в плечо. Это у них с братом семейное, Шисуи обещал как-то купить себе наплечники и надевать их на совместные встречи. — Да, — потирая место ушиба, слабо смеётся дядя. — Из-за накаленной политической ситуации все наши работают в поте лица. Я из штаба не выхожу, сплю прям там, на диване. Однако я говорил с Хокаге по этому поводу. Скоро они решат эту проблему. — Как решат? — едко усмехнулся Саске. — Данзо-сама говорит войны не избежать. Шисуи неприятно слышать упоминание злосчастного имени из чужих уст и он игнорирует слова юноши. — Это сложный моральный вопрос, Саске, — устало выдохнул Шисуи и откинулся на спинку скамьи. — Либо одно, либо другое, и так, и так нам плохо. Сейчас перед Хокаге стоит выбор между горой дерьма и морем мочи, и не понятно, что из этого хуже. Саске потупил взгляд и нахмурился: — Ну… Гора дерьма хуже, от мочи хоть отмыться можно. — Ха! Да я образно! — задорно загоготал Шисуи и отвесил Саске оплеуху. — Тупица мелкий, иди матчасть учи! Саске думал подавится от шлейфа его мрачного феромона, однако Шисуи наконец повеселел и он выдохнул. Мальчик не мог не заметить как сильно ему не понравилась новость о его новом учителе. Юноша даже постыдился, верно со стороны его поступок выглядит обидно — будто Шисуи не обучил его достаточно, раз тот пошёл к Данзо за помощью. Разумеется, Шисуи новость не понравилась, но не по этой причине. Разумеется, Шисуи был зол, опечален и подавлен, но не по причине, додуманной Саске. Его причины ведомы лишь ему одному. — Ты так и не общаешься с братом? — серьёзно отозвался юный Учиха и посмотрел на дядю. — Он сказал? Саске нахмурился: — Да как обычно. Сказал общей фразой, я так и не понял, что между вами произошло. Мол, ты дуешься, но скоро успокоишься и не стоит волноваться по этому поводу. Кто бы сомневался, что Итачи так ответит. Для Итачи быть «мудаком» естественно как и дышать, разумеется, он не видел в своём поступке ничего дурного, а клеветал на «излишнюю эмоциональность» Шисуи. Ведь рассказать Хокаге о секрете господина, того, кому Итачи обязан многим, и даже не постыдиться — это пустяк и Шисуи «дуется» без причины. — Твой брат надменный уебок, — Шисуи фыркнул, и на эти слова Саске согласно кивнул. — У него гон раньше цикла случился, — обеспокоенно пояснил юноша. — Сразу после какой-то миссии, где его ранили. Я думал, ты знаешь об этом, вас же вроде обоих вызывали. Надеялся, ты мне расскажешь, но видимо ты сам не знаешь. — Что?! — Шисуи моментально подорвался с места, испуганно глядя на подростка. — Где он сейчас?! — Дома, — невыразительно отвечает Саске. — На кровати валяется, как кусок говна. — Прости, надо бежать! Ещё увидимся! Подозрительная реакция. Значит, знает. Саске смотрит ему в след некоторое время, а потом небрежно пожимает плечами и допивает остатки чая из банки. Ему всё равно не расскажут, к чему беспокойства.***
Шисуи проник в дом Итачи через окно в комнату Саске. Сталкиваться с Фугаку он не хочет, тот его мог не пустить, а Шисуи обязан удостовериться в полученной информации. Его испугал гон Итачи, ведь он случился после их миссии, а их миссия была слишком особенной! Он хотел увериться лишь в одном и это желание навязано его эгоистичным болезненным помешательством, только проглотить полученное знание он без деталей не мог. Не знай он, что его господин омега, ни за что бы не пришёл в гон друга выбивать информацию, но они оба знали о поле Данзо. Это ему не нравится, это заставляет его душу содрогаться в ужасе. Он аккуратно приоткрывает дверь, сквозь щель клубится тяжёлый, еле выносимый феромон, но Шисуи всё равно заходит внутрь. В комнате Итачи всегда царит бардак, но в гон его комната превращается в помойку. Столько изорванных пододеяльников и окровавленных подушек Шисуи не видел со времени ещё своего подросткового гона. Итачи всегда переживал свои циклы болезненно, слишком уж у него специфичный феромон, а за такое всегда дорого платят. — Какой… — Шисуи подавился и прикрыл нос ладонью, аккуратно ступая к другу ближе. — Жуткий феромон. Ты бы проветрил комнату, а то зайти невозможно. Итачи слегка дернулся на знакомый голос, он повернулся навстречу и мутным, уставшим взглядом осмотрел друга. Ему тяжело видеть в таком состоянии, всё мылилось в бесформенные пятна, — побочное неудобство его невыносимого гона. — Ши-чан… Это ты? — Пришел тебя проверить, — отозвался Шисуи и плюхнулся на рядом стоявший стул, прямо на вещи. — Слушок тут ходит, что тебя омега охмурила. Ха, интересно, кто она такая? Итачи не дрогнул, даже не улыбнулся, а всё продолжал втупую морщится на Шисуи, пытаясь разглядеть его лицо. — Не смешно, — вновь холодно отозвался он. — Хотя можешь смеяться надо мной, если тебе от этого легче. Шисуи надменно поднял брови и подбородок. Ещё как будет смеяться. — Я ещё не простил тебя, поэтому да, я буду над тобой смеяться. Сейчас себе пупок от смеха порву. Ха, — грозно усмехается он. — Ха. Природа наказала тебя за мудачество. Есть же на свете справедливость. Итачи не удивлён его реакции. Шисуи злорадствует, но это пока он не узнал главную новость, а сейчас он узнает и выражение его лица мгновенно изменится. Итачи ведь прекрасно понимает, зачем он пришёл. — …он знает, что я знаю, — нервно вбросил Итачи. — Что?! Ты ему сказал?! — как Итачи и предсказывал, Шисуи мгновенно подорвался с места и уставился на друга с выражением неподельнного, то ли ужаса, то ли удивления. — Нет, — холодно ответил он, а после как-то стыдливо моргнул. — Я идиот вломился к нему домой. Думал, течки нет, раз подавители принимает, но она была. И попал под раздачу. Шисуи успокаивается от пояснения. Он садится обратно на стул и опирается подбородком о кулак. Обдумывая сказанное, он поджимает губы. — Ё-мае. Да ты и, правда, идиот, — разочарованно довершил он. — Спасибо, Ши-чан, сыпь соль на рану. — Нахрена ты вообще к нему домой вломился? — Хокаге дал приказ. Я же не знал, что у него течка, — нервно оправдался юноша и скривился. — Он никогда не был против моих приходов, а тут такое. Если бы я знал, какой ебанутый у него феромон в овуляцию, отказался бы от поручения. Течка… У господина Шимуры. Шисуи тяжёло вздыхает и нервно массирует переносицу. Слышать такое перед гоном… значит, ему не почудился тот похотливый блеск в глазах, когда Шисуи прижал его к перилам. Не почудился. Эта информация так небрежно брошена ему под нос и теперь назойливо не даёт покоя. Что он собирается делать с этой информацией? Ведь течка господина была и до этого, каждый месяц, год за годом пока они жили вместе, и он ничего не делал, а теперь всё иначе. Теперь он знает то, что знало его сердце ещё пятнадцать лет назад. Шисуи встряхивает головой, — нет, нельзя об этом думать. Нельзя позволить этим мыслям взять над ним вверх, он должен поговорить с господином, а не пользоваться его состоянием. — Ты же сам слышал их разговор с Орочимару, — неодобрительно вскидывает бровями Шисуи. — У Данзо-самы нет партнёра, он какую-то чертовщину принимает, там же куча побочек. Мы же не знаем, что это за лекарство, может оно течку подавляет взамен на увеличение времени? Головой-то думай, — он ещё немного хмурится, но вскоре помассировал глаза и выдохнул, Шисуи легко успокаивался, но быстро вспыхивал, полная противоположность Итачи. — Ладно, что он сказал? Вы же поговорили об этом? Итачи поджал губы и отвернулся к стене, демонстрируя другу широкую спину. Это был ответ. Шисуи такое сложно понять, Итачи не надеется на понимание. Шисуи был одним из тех единичных счастливчиков, кому не нужно бороться с врождённой гордостью клана. Объясни ему Итачи, почему он вломился домой к высокопоставленному лицу, будучи осведомлённым о его состоянии — Шисуи сначала бы жопу надорвал от смеха, а потом отделал бы его так же безжалостно, как и Данзо в тот вечер. — Дружище, если ты это с ним не обговоришь, он сам начнёт действовать, ты это знаешь, — каким-то сострадательным тоном произнес Шисуи. Да любой альфа из клана поступил бы так же, Учихи не слышат слово «нет», но не Шисуи, поэтому он не поймет. Ему легко сказать «поговори с ним», он же не видел того, что видел Итачи. Он не желал того, что видел — так же страстно и безумно. Не видел его влажное лицо, его оголённое, подтянутое тело, укрытое шелковым жемчужным кимоно, и не вдыхал его феромон, — он никогда не видел его овуляцию. Да как же Итачи смотреть в глаза тому, кого желал оттрахать весь свой гон? Это жестоко. Однако не иметь возможности сказать об этом другу ещё более жестоко. Шисуи не поймёт, он слишком его уважает, слишком ценит, он не примет страданий Итачи, он обязательно всё не так поймёт. Итачи добычу с друзьями не делит, не любит такое, либо ему, либо другу, по-иному не будет, но сейчас всё так и складывалось, так всё выглядело со стороны. Ведь Итачи молчал, потому что боялся ревности Шисуи, как какой-то любовник из нелепой мелодрамы и чувствовал себя из-за этого ещё хуже. — Знаю, — отвечает он неохотно. — Так оторви жопу с кровати и поговори с ним, — Учиха посмотрел на друга внимательно, не понимая его реакции, и вдруг поперхнулся. — Подожди, у вас же ничего не было?! Умный сукин сын, слишком проницательный. Итачи отрицательно покачал головой и Шисуи выдохнул так облегчённо, будто вопрос стоял о жизни и смерти — вероятно, так оно и было. Шисуи бы его убил, Итачи в этом уверен. Какая бы дружба не была между ними, Шисуи на Данзо помешан, он не простит другу откровенные мысли, поэтому Итачи молчит. Тема скользкая и деликатная, он такие темы не любит. Шисуи вновь посмотрел на умирающего от тоски друга, он видел его сейчас как расстроенного ребёнка с проблемами в школе. Как-будто Итачи не понимает переживаний Шисуи и всей серьёзности ситуации. Оно и понятно, учитывая, что его реакция на пол господина не соответствовала нужной. Итачи слишком «не переживал» и Шисуи нужно об этом донести, намекнуть, но не прямо, о чём знает сам. — Итачи, он же ударит по больному, лишь бы ты молчал, — внезапно серьезно бормочет он. — Да… Саске… — и только сейчас до него наконец дошло. — Саске! — он подорвался с кровати и оглядел Шисуи глазами полными страха. Друг расставил руки в стороны и наклонил голову, с весьма очевидным выражением. Намёк был понят. — Ты их видел? — Нет. Птичка напела. — Чёрт возьми, мне сейчас не до игр! — гневно рычит юноша. — Что он с ним сделал?! Итачи лукавил во многом. На самом деле их связывали некоторые отношения, некоторые узы из его прошлого, но Итачи сознательно их отметал. Когда он узнал пол советника он не почувствовал себя обделенным его доверием, попросту потому что никогда не считал себя «хорошим» и опасения Данзо на его счёт считал оправданными. У Итачи размытые моральные принципы, если можно было упростить — он упрощал. Считал омега не должна доверять альфе, ведь на то она и омега. Ему пришлось основательно подумать, по какой же причине его не тронула эта новость. Ведь Данзо он знал с шести лет и во многом, в очень многом, тому обязан, но что-то внутри не давало ему повода обидеться. Может, потому что в долгу перед ним? Итачи не показалась эта новость какой-то оскорбительной, он удивился, несомненно, но по той же причине, почему он не понимал эмоций Шисуи, он не понимал, на что тут можно обижаться. Не видел смысла устраивать столь драматические концерты, будто у Шисуи земля из-под ног выбилась. Пускай он использовал неприятную правду, чтобы приструнить Шисуи, всё же надеясь его подавить, — к себе он никак не мог примерить чувства друга. Да, прятал. Да, не доверял. Однако жизнь Итачи никак не изменилась от этой новости. Итачи не понимал, что изменилась жизнь Шисуи, изменился его взгляд на все прожитые с Данзо годы. Он не мог представить себя на месте Шисуи, не мог вообразить, как если бы его матушка оказалась альфой. Итачи быть может, тоже никак не отреагировал. Всё равно, всё не имеет ни смысла, ни цены, пока это не касается его брата. Итачи злобно морщится. Омега, не понятно какого звена, с этим сумасшедшим феромоном учит его брата, но мало того, омега, ведь эта омега — один из самых жестоких советников в стране. Итачи никогда и никому бы не рассказал о его поле, Данзо ведь знал это. Всё, чего хочет Итачи так это меньше проблем для себя и для брата, он бы не стал вмешиваться в дела, которые его не касаются. Не может быть, чтобы советник ему не доверял, не может такого быть. Он настолько помешался на своей паранойе? Злосчастный дом советника располагался в нескольких домах от его собственного, пройти пешком до него занимает одиннадцать минут, Итачи пробежал этот путь за пять. Он осматривает поместье, стену залатали быстро, но вспомнив о ней он стыдливо щурится. Дурацкое воспоминание, хуже всего то, что он почти ничего не помнит. В гон бывают провалы в памяти, но только в гон, а то, что в нём вызвал феромон советника было чем-то иным и куда более зловещим. Он минует охрану и проникает внутрь через крышу. Итачи проходит гостиную, коридоры, заглядывает в спальни, и наконец, видит желанную спину, укрытую злосчастным шёлковым халатом. Он удивлённо остановился, на мгновение сердце пропустило удар, не мог понять, что сейчас испытал и это беспокоит. Итачи нужно держаться, он пришёл выяснять отношения, а не насиловать его. Пускай хочется протянуть руку, сжать его талию и уткнуться носом в горячий загривок, вдыхая его томный медовый запах. А ведь он может. Ему ничего не стоит повалить его на стол, задрать подол халата и… Итачи щёлкает себя по лбу. Нельзя давать этим мыслям ход, иначе он не сможет себя остановить, его гон не окончен и животное легко возьмёт вверх. Итачи застал господина за бессмысленным разглядыванием упаковки, доверху набитой вишней. Его дурацкая привычка, не исчезнувшая за четыре года разлуки. — …и зачем я их покупаю, если не ем? — подавленно пробормотал советник. — Хороший вопрос. Господин не дрогнул, он учуял Итачи ещё до того, как тот заявил о себе. Всё потому, что кто-то очень много курит. — Вламываться ко мне домой обычай Учих? Или исключительно твой? — холодно вопрошает он, не оборачиваясь. — Что ты хочешь? Итачи подходит ближе. Сквозь окна льётся бронзовый вечерний свет. В этом доме ничем не пахнет, ни медом, ни полынью, ни папоротником, тем, что Итачи несознательно хотел услышать. Он щурится от света. На кухне всё та же стерильная чистота. В последний раз Итачи был здесь в шестнадцать лет и ничего не изменилось. Казалось, даже специи стояли на том же месте, тарелок ни убавилось, ни прибавилось — всё те же четыре тарелки, две с голубой каемкой, две с красной. Из носика чайника клубится пар, там заварен чай, Итачи знает какой, даже не заглядывая внутрь. Советник всё ещё ест вишню, ему нельзя, а он ест. Шисуи был прав насчёт тех вишнёвых леденцов, а это раздражает и Итачи ему не скажет об этом. Он не даст ему и повода надеяться. — Вы знаете, зачем я здесь, — потерянно прохрипел он. — Мне интересно, почему Саске внезапно стал Вашим учеником. Шестнадцать лет он жил и Вы не обращали на него внимания, и вдруг обратили, как я что-то о Вас узнал, — Итачи опёрся о кухонную тумбу и скрестил руки. — Интересное наблюдение, Вы так не считаете? — Отнюдь, — отрезал Данзо. — Твой брат способный юноша. Это не ответ. Он увиливает, как будто считает Итачи тупым для подобной манипуляции. Как же это злит. Злит до белого каления. — Какого чёрта Вы взяли его в ученики?! — моментально вспыхнул он. — Я не позволю принять его в Корень, только попробуйте и я… — Что? — тон огрубел, стал категоричным, Данзо повернулся и от его взгляда Учиха скривился. — Что ты сделаешь, Итачи? Угроза убийством действительному тайному советнику имеет неприятные последствия. Его влияние перевешивало всё влияние клана Учих вместе взятых. Данзо мог пойти на многое, мог убить, что Итачи, что Саске, мог вырезать всю его семью и имел на это право — ведь он высший чин. Итачи прикусил язык, надо держать себя в руках, но из-за гона ему это тяжело даётся. — Если Вы хоть пальцем тронете Саске, я всем расскажу, что Вы скрываете, — цедит он сквозь зубы. — Хорошая попытка, —Данзо не выказал ужаса и отвечает всё так же холодно. — Однако тебе стоит молчать, раз уж твой брат теперь под моим влиянием. — Вот в чём дело! Я знал, с самого начала! — Итачи гневно отступил назад и нахохлился. — Вы совсем людям не доверяете? Я бы никому не сказал, Вам нужно было просто поговорить со мной. Но нет, Вы пошли на эти подлые манипуляции, чтобы заставить меня молчать. Как Вам только совести хватило прикрываться шестнадцатилетним мальчиком?! Это Итачи нужно было поговорить, Данзо не решает проблемы переговорами, Итачи это знал. Гордость и стыд не позволили ему начать первым, но он не думал, что господин так категорично отреагирует на проблему. Нет. Думал. Даже это не могло заставить его заговорить первым. Если бы он пришел к нему до того, как узнал о своём гоне от родителей — произошёл бы сущий кошмар. В этот раз Данзо не смог бы отбиться. Неделя слишком долгий срок, в особенности для любителей импульсивного радикализма. — Ты знаешь то, что тебе знать не положено и ты, — с нажимом напомнил советник, — платишь за это. — Это была случайность. Случайность, — нервно спешил оправдаться Учиха. — А Вы наказываете меня за то, в чём нет моей вины, наказываете меня за свою же паранойю. Вы же знаете, что я никому бы не сказал! Альфам нет доверия, — сказал бы он, но не может. Эпсилоны самые подлые и беспринципные твари на Земле, Данзо ненавидел их всеми фибрами своей души и чтобы он, хоть раз, доверился кому-либо из них, — этому никогда не бывать. Он лучше прыгнет в яму с острыми бритвами. — Людям нет доверия. Я всё сказал, Итачи. Оставь меня, — и сказав это, отвернулся. Данзо непримирим. Глупо было даже надеяться, но Итачи не хотел это проглатывать. Ведь на кон Данзо поставил его брата, использовал его как аргумент, как жирную точку своих решений. Он играл с чужими жизнями не думая о последствиях, манипулировал чувствами, как всегда делал, Итачи плевал на это до тех пор, пока эти игры не касаются его брата. Итачи это злит и он заставит Данзо пожалеть об этом решении. Юноша отпустил феромон — обжигающе ледяной, он трещал как искры пламени в морозную стужу, — и угрожающе придвинулся к советнику. — Я этого так не оставлю. Вы не затащите Саске в Корень. Я не позволю, — он хлопнул ладонью по столу, прежде чем уйти, но увидел как его собеседник, брызжущий по обычаю бесстрашием и надменностью, вздрогнул, будто хотел кинуться в сторону, но сдержал себя. Это произошло за мгновение, но от острого зрения Учихи это не проскользнуло. Не может быть. Итачи поверить не может своим глазам. Внутри расцвели ужасающие горячие пятна, расходясь по телу лихорадочным огнём. Всё было очевидно. Данзо совершил ошибку, проявил реакцию перед альфой в гоне, но поздно себя остановил. — Так значит… — глаза сверкнули алым, проявляя на радужке тонкую прямую линию, чёрную как вороные перья. — Вы всё же чего-то боитесь. Он даже не пытался спрятать феромон, ведь был зол и Данзо отчётливо почувствовал, что Учиха хотел до него донести. Феромон Итачи не уступал по могуществу его собственному, быть может, был куда сильнее. Это большая проблема, Итачи молодая альфа, как бы самонадеянно не считал себя взрослее и выше этого, будто умел контролировать гормоны в своём теле, — Данзо знал, на что способен молодняк. Они играют и игры у них жестокие. Обладающие могущественным феромоном, надменные, ведомые природным садизмом, эпсилоны доводят омег до неистовства по щелчку пальцев. Они любят это делать, и они это делают, но Шимура умрет, чем станет их жертвой. — Учиховский выблядок, — мужчина моментально повернулся лицом к альфе и нахмурился, — твой гон не закончился и ты смел прийти ко мне? Знает, что Итачи пострадал от его феромона, знал о его гоне — ничего нельзя от него скрыть. Это раздражает, но в то же время, в этом что-то есть. Интересно, как много он знает? Он знает, на какие фантазии Итачи мастурбировал в свой гон? Знает, чей феромон повсюду слышал? Знает, что его жестокое и порочное желание не пропало? Если знает, то он излишне неосторожен. — Это не гон, — Итачи не смог сдержать садистскую улыбку, как бы усиленно не пытался, наоборот, он сощурился и улыбнулся шире, заметнее отсвечивая клыками. — Будьте осторожнее. Шимуру словно током ударило. Сначала феромон Хирузена, потом дурость Шисуи, теперь ещё и это. Он ведь никогда не чувствовал ничего подобного. С ним боролись на равных, боролись как с альфой, но никогда так. Это уже второй раз, когда его противник осведомлен как правильно над ним доминировать и это так глубоко ранило мужчину, так тяжёло ударило по самолюбию, ведь забывшись; столько лет отыгрывая не свой пол, он никогда не думал, что этот день настанет, не хотел к нему даже готовиться психологически — альфа видит в нём омегу. Но в отличие от всех остальных, Итачи даже увиливать не стал. Его атака прямая и болезненная. — Пошёл вон… — дрожащим голосом, выцедил Шимура сквозь зубы. Он попытался инстинктивно стать более угрожающим, взъерошился и свёл брови к переносице, чуть ли не под прямым углом; Итачи его никогда таким не видел, значит, Данзо всё-таки признал в нём большую опасность, признал насколько шатко его положение, хоть и не до конца это понял. Юноша даже забыл, зачем сюда пришёл изначально, настолько его поразил этот вид загнанного в угол зверя. Не стоит так открыто давить на него, пока Саске под его подчинением. Итачи забылся, играя с тем, кто никогда по-настоящему не признавал свой пол и не понимал этикета альфачьего феромона, направленного исключительно на омег. Ведь никто доселе не видел в нём омегу. — Извините меня, Данзо-сама, я позволил себе лишнее. Видимо, ещё не отошёл от гона, — Учиха поклонился в реверансе извинения, и не поднимая глаз повернулся к выходу. Он покинул омегу так же внезапно, как и настиг и как только тот стыдливо скрылся в коридоре, Данзо позволил себе упасть на дрожащие колени. Сейчас он позволит себе слабость, но только сейчас. Данзо схватил себя за плечи, пытаясь остановить дрожь и не контролируя ноги, забился под тумбу, словно испуганный зверь. Всё его тело встряхивало как от лихорадки, поражаясь волнами холодного ужаса. Он дрожащей рукой накрывает правый глаз, его всегда успокаивала теплая пульсация сосудов, будто то, что он накрыл, было таким же живым как и он сам. Будто Кагами всё ещё рядом с ним. Кагами. Кагами, где ты? Почему ты не рядом? — Он не посмеет… — эти слова успокоения звучат настолько же искренне, насколько мужчина доверял альфам. — Он этого не сделает. Он запугивал меня. Только запугивал, — внезапно вся его затея с Саске показалась невероятно глупой. Данзо ведь знал, как сильно Итачи им дорожит, юноша пойдёт на всё, чтобы его защитить, но разве у господина был выбор? Он не доверял Итачи. Однако этот его импульсивный поступок, явно спровоцированный гоном, Данзо очень напугал. — Во что же я влез? — тихо сокрушается он. Пути назад нет. Он не может отступить, не позволяла гордость, не позволяло и то, что Саске на него рассчитывал. Данзо не любит брать слова назад, как он сказал — так и будет. Он всегда хотел быть человеком слова, а за словами всегда идут поступки, только они утяжеляют слова весом. Но страх объял его до самых кончиков пальцев — хотелось спрятаться, только бы эти чёртовы альфы не нашли его, не мучили его. Ему нельзя об этом думать, он должен работать, остались неоконченные дела, Корню вновь нужно дать поручения, но от одной мысли о встрече с Шисуи его коробит, а ведь он не мог его более игнорировать, Шисуи его заместитель — они должны общаться. Нельзя позволить страху овладеть им, нельзя позволить страху испортить ему работу, позволить страху раскрыть его легенду. В особенности, позволить страху быть оружием Итачи, ведь именно этого этот учиховский паскудник и добивается. — Мне нужно работать… — только и бормочет он.***
Когда Итачи пришёл домой, Саске уже вернулся. Он выглядел усталым, но довольным, и эта его довольная улыбка уколола юношу в самое сердце. Он схватил брата за руку и потащил к себе в комнату, тот сопротивлялся, но после тренировки не осталось никаких сил, и он волочился за старшим братом как мешок картошки. Итачи толкнул брата внутрь и захлопнул за собой дверь. Он осмотрел Саске строгим прищуром и нервно дёрнул головой. Загривок ныл просто мучительно, Итачи сейчас испытывал невыносимый вихрь чувств, и мальчик еле выносил это. Саске рявкнул моментально, как его руку отпустили: — Какого хрена ты творишь? Совсем из ума выжил? — Это ты какого хрена творишь? — цедит сквозь зубы Итачи. — Ты тренируешься у Данзо? С каких это пор? Что он тебе наплёл? Саске некоторое время молчит, обдумывая слова брата, он понял не сразу, но когда понял, вызывающе усмехнулся и скрестил руки на груди. Его очередные предположения подтвердились — брат разозлился. Однако Саске удивлён столь бурной реакции. Он не понимал почему вся семья так негативно относится к господину, почему отец запретил брату, а теперь брат запрещает ему. Данзо ведь был таким… нормальным. Ни разу Саске не ударил, не орал на него, не унижал, он вёл себя как и прочие учителя — раздражал, но вызывал уважение. Ничего из того, что делал советник не объясняет Саске такую злость его родных. — Ничего не наплёл, — небрежно бросает он. — Я сам к нему пошёл. Тебе-то что? Сам у него учился, а мне нельзя? — Нельзя, — отрезал Итачи. — Я не разрешаю. Немедленно пошёл к нему и сказал, что больше у него не учишься. — Ты чё папашку включил, я не пойму?! — возмущается брат, всплеснув руками. — Ты даже не Барон, чтобы ставить мне условия! — Но наследный Барон и твой старший брат, и ты сделаешь так, как я сказал, понятно? Тебе никто не разрешал вступать в Корень без нашего ведома. Тебе не разрешали учиться у него, — он гневно насупился и размашисто вскинул ладонью. — Пошёл и отказался! — Хрена лысого! — Либо я это сделаю. А ты этого не хочешь. — Ты не… — Саске запнулся, брат может, брат так уже делал, — ты это серьезно? Ты даже на это пойдешь? — щурится он презренно. — Хочешь поиграть в старшего брата, которому на меня не насрать? Решил заняться моим воспитанием? Поздно одумался. Тебе бы только меня контролировать, ни на что другое ты не способен. Ты не убедишь меня бросить тренировки. Можешь хоть бате рассказать, мне насрать, я продолжу к нему ходить. Засунь свои претензии себе в задницу, ты не можешь управлять моей жизнью! Итачи смотрит холодным, почти ледяным взглядом и скрещивает руки на груди. Он не правильно поставил вопрос, Саске упрямый баран, если ему что-то запретить — он это назло сделает, но Итачи не мог себя контролировать. Его объял гнев. Он злился на советника за его подлость, злился на Саске за его глупость, но более того, он злился на себя — потому что не уберёг Саске от лап Данзо. Слишком понадеялся на его человечность, но в этом человеке нет и не было ничего святого, теперь Итачи твёрдо в этом убедился. — Занятно, — холодно пробормотал он. — Тогда, с этих пор, даже не надейся на мою благосклонность. Не выполняешь свои обязательства, я не буду выполнять свои. — Пиздец, ещё и угрожает мне! — гневно выпалил юноша, дернувшись к выходу. — Очень нужна мне твоя благосклонность! Отойди. Всё, блять, диалог исчерпан, я услышал достаточно, — Итачи не отходил и Саске взрывается криком. — Я не буду с тобой разговаривать в твой ёбанный гон! Ты опять включил психичку долбанную и я не собираюсь выслушивать это дерьмо! Ссора накалялась. В комнате не продохнуть от феромонов двух братьев, Итачи раздражает поведение Саске и это обоюдно. Он грубо хватает его за плечо и пихает от выхода, юноша одернул руку. Он пятится назад, потому что брат двинулся на него и вид у него яростный. — Вымыть бы тебе рот с мылом, сопляк мелкий, — выцедил он гневно. — Думаешь, можешь тут всех в хуй не вставить, никого не уважать, материться в родительском доме, и я буду с тобой по-человечески разговаривать? Это обвинение, брошенное Саске под нос, так сильно разгневало юношу, что он задохнулся от недовольства: — Ты совсем охуел?! Ты себя со стороны видел, как ты со всеми разговариваешь?! — Ещё раз ты… — Итачи схватил брата за грудки, но его прервал звук двери. Мать обеспокоенно вбежала в комнату, подозревая об очередной драке между двумя её доминатными сыновьями и её опасения подтвердились, когда она увидела как Саске чуть ли не висит на кулаках брата. — Итачи! Саске! Что вы тут устроили?! — она вцепилась в их руки и с похвальной силой отпихнула их друг от друга. — Итачи, отпусти брата! Что опять произошло?! Саске поднимает бровь и щурится, разглядывая Итачи. Он скажет ей. — Не смей, — зыкнул Итачи. Он не хочет, чтобы об этом узнала мать, ведь она закатит ещё более громкую истерику. Саске хмурится. В конце концов, семья итак узнает о его тренировках с Данзо, лучше обозначить своё твёрдое решение заранее. Он опасался реакции отца, но юношеский максимализм уверил его о том, что он переживет их стычку. Юноша поворачивается к матери и злорадно улыбается: — Мам, я тренируюсь у военного советника. Прими это. — Саске! Нет! — ужасливо взревела Микото. — О чём ты думал? Откажись, пока не поздно! Если отец узнает, у тебя будут проблемы! Туше, Итачи.