Люди

Сколько времени прошло? Мне кажется, целая вечность. Вечность с того момента, когда Макс снесла к херам Аркадию Бэй. Стоило быть осторожнее, когда я говорила, что хотела бы сбросить бомбу на этот проклятый город. Мы с Макс все еще пытаемся начать новую жизнь здесь, в Сиэтле, но получается не очень. Я работаю официанткой в кафе у нашего многоквартирного дома — прямо как моя мама, а Макс занимается съемками, только уже на профессиональный фотоаппарат, а не полароид, который лежит теперь в столе нашей комнаты как память. Память. Хотелось бы ничего из этого не помнить, а в идеале даже и не знать. Я злилась на Макс и, кажется, злюсь даже сейчас за то, что она не позволила Нэйтану убить меня, как и должно было случиться, ведь это было предначертано судьбой с самого начала. Не стоило в это вмешиваться, но Макс любит меня больше, чем кого-либо в этом мире — сама так говорила. Казалось бы, это должно тешить мое Эго, но мне бесконечно больно. Я никогда не думала, насколько они важны для меня на самом деле — мама и даже, блять, Дэвид. Мы были «семьей», пусть и сломанной и ненастоящей. В каком-то смысле Дэвид был для мамы спасением от ее депрессии, она пряталась за него, словно за стену, ну или закрывалась как щитом, не суть. Он был ее способом справляться, в то время как моими стали травка и алкоголь. Невероятно злило, что она заменила папу каким-то напыщенным придурком. Мне и сейчас кажется так, если честно, ведь наши взаимоотношения с Дэвидом никогда не были хорошими и уже не будут. Но гораздо больше я жалею о том, как относилась к маме, которая хотела для меня только хорошего и переживала обо мне. Эта мысль пришла ко мне совсем недавно, ведь за ее строгостью и излишней уступчивостью Дэвиду я никак не могла разглядеть эту заботу и этот страх — за меня и мое будущее, которого не должно было быть. Я бы умерла, а весь город остался, ведь мне суждено было сгнить под землей точно так же, как папе и Рэйчел. В детстве, когда мама пропадала на работе без конца, папе приходилось брать на себя и ее роль, с которой он справлялся прекрасно. С ним связаны мои самые хорошие воспоминания из детства. Я была привязана к нему больше, чем к матери. Думаю, папа понимал и принимал меня. Хоть он и не застал мои подростковые годы, но уверена, что принял бы и тогда, во всех отношениях. А может, я была бы совсем другой, будь он только жив, но никто этого уже не узнает. Но больше всех я скучаю по ней. Рэйчел Эмбер, которая спасла меня точно так же, как Дэвид спас маму, хоть я и не встала на «правильный путь» и не отказалась от алкоголя, наркотиков (в какой-то момент это стала не только травка) и прочих веселых вещей. Я оставалась собой и могла ей быть только благодаря тому, что Рэйчел не пыталась изменить меня против воли. Я чувствовала себя действительно живой и настоящей только в ее компании. Рэйчел видела во мне что-то такое, чего самостоятельно не представлялось разглядеть. А еще мы любили. Это была поначалу чистая и невинная подростковая любовь, которая переросла во что-то большее со временем. Не только из-за секса или еще чего, а из-за самой уверенности в этих самых отношениях. Она бы не бросила меня — так мне тогда казалось. Многие описали бы Рэйчел как ветреную, ту, которой не очень-то можно и доверять. Когда-то и я так считала. Почему-то люди не хотели видеть в ней нечто большее, чем просто красивую картинку, хотя мне кажется, что она сама не давала никому себя разглядеть. Но со мной она тоже могла быть собой и отодвинуть эту показную идеальность. Она была как и все люди — со своими особенностями, плюсами и недостатками. И я любила ее именно за это. За то, какая она есть, а не за ее красоту. Теперь я люблю Макс Колфилд. Никогда Максин. Потому что она тоже меня спасла, я даже бросила наркотики и почти отказалась от алкоголя. Она была тогда и остается сейчас единственной, которой я могу все доверить. Я остаюсь собой и могу ей быть, потому что она никогда не пытается изменить меня против воли. Я чувствую себя живой и настоящей только с ней. Макс видит во мне что-то такое, что самостоятельно не представляется разглядеть. А еще это больше не дружба, а что-то особенное. Не только из-за секса или еще чего, а из-за самой уверенности в этих самых отношениях. Она не бросит меня — так мне сейчас кажется. Многие бы описали Макс как странную хипстершу, одержимую тем, чтобы делать фотки всего, что попадается ей на глаза. Когда-то и я так считала. Почему-то люди не хотели видеть в ней нечто большее, чем просто наивную девочку, хотя мне кажется, что она по своей натуре слишком добрая и хорошая для этого мира. Но со мной она может быть в безопасности, потому что я защищу ее от злости и ненависти настолько, насколько мне позволят собственные. Я вообще не особенно люблю людей, но общаясь с ними всегда обращаю внимание на их натуру. Мне не важно то, красивы они или нет — все равно никого не помню. Я запоминаю все, что угодно: прическу, походку, одежду, аксессуары, голос… но только не лицо. Порой это даже забавно, поскольку я никогда не узнавала знакомых на улице. Они здоровались со мной, проходя мимо, а я молчала, делая вид, что не услышала или не заметила, но я просто не узнала. Да даже если бы и узнала, желания говорить с ними бы не прибавилось. Самое страшное то, что я не могу вспомнить их. У меня даже нет фотографий, ведь все они остались в том месте, которого больше не существует, как и людей, за которых моя память цепляется даже спустя несколько лет. И пусть я не помню их лица, пусть не могу воспроизвести эти очертания в своей голове, но у меня всегда есть что-то, о чем уже говорилось. Самое важное. Голос. И слова, которые им произносились. Я помню их так, будто бы они долетели до моих ушей полсекунды назад. А в глубине души хотелось бы никогда этого не помнить, прямо так же, как лица, которые расплываются и больше не собираются, стоит людям уйти из моего поля зрения. Я не помню ни папу, ни маму, ни Дэвида, ни Рэйчел, даже Макс не помню. И может быть, блять, оно и хорошо. Потому что я всегда помню их личность, голос и слова, которые будто бы долетели до моих ушей полсекунды назад.