***
На протяжении нескольких недель он общается только дежурными: «Да», «Нет», «Так точно». Кажется, будто другие слова совершенно стёрлись из памяти и уже не понадобятся никогда. Возможно, так и будет. Когда не с кем делиться мыслями и никто не говорит о чём-либо, кроме работы, необходимость отпадает. Так даже легче. Не нужно ни перед кем отчитываться о своём состоянии. Никто не спрашивает, почему повёл себя так, а не иначе. Всё предельно просто и понятно: потому что служба и потому что приказ. Нет места для чувств или размышлений. Да и самих чувств уже нет. Возвращается Эрвин поздно и после обязательного обхода всех отрядов, который обычно поручает ему командующий, спрашивает осторожное: «Как дела?» Леви бросает: «Нормально», и снова уходит отрабатывать новый вираж на УПМ. Это полезнее глупой болтовни.***
Сложности начинаются, когда в голову просачиваются странные мысли. О жажде прикоснуться к кому-нибудь. К коню, чтобы безмолвно поблагодарить за езду. К куртке сослуживца, чтобы обратить внимание. Даже к своей руке, просто чтобы ощутить хоть что-то, помимо жёсткого крючка УПМ и холода стального лезвия. Леви хочет поделиться с кем-нибудь, но тут же одёргивает себя — мысли ему обсуждать не с кем. Тревоги — тем более. Нет больше Изабель, которая часто лезла с объятиями от переполняющих чувств. Нет Фарлана, который мог удержать за плечо от вспышки гнева. Никого нет, чтобы ощутить, что ты ещё жив. Леви начинает сторониться людей ещё сильнее. Стоит чуть дальше, когда оглашают план новой миссии. На редкие вопросы отвечает коротко и тихо. Почти не ест вместе с отрядом. Кожа странно покалывает, как будто реакция на раздражающую чесотку, но нет ни единого признака аллергии. Леви осматривает руки со всех сторон, чешет ладонь, но непривычное чувство никуда не уходит. Ощущается так, словно чего-то не хватает. Пусто и бледно. Эрвин заходит в казарму после ужина, чтобы узнать, почему один из сильнейших солдат всего корпуса перестал ходить на общие трапезы, но не находит Леви. Тот снова идёт отрабатывать приёмы подальше ото всех.***
— Сегодня так свежо, — неожиданно для себя произносит Леви. Между деревьев он летит один. Другие солдаты давно ушли отдыхать, но он решил ещё немного размяться перед сном. Пахнет приближающимся дождём и прохладой. Ветер колышет шуршащие листья, поэтому собственный голос звучит совершенно неуместно. — Конечно, с такими тучами дождь ночью будет сильный. Надо проверить конюшню, чтобы было накрыто сено, — слова даются как будто с трудом. — Сегодня за лошадьми ухаживает четырёхглазая. А с неё станется забыть обо всём. Ненормальная. Зато хотя бы не обсуждает, как другие ублюдки. Леви хмыкает и внезапно ощущает страх. Как будто сходит с ума, чувствуя облегчение от того, что просто слышит свой голос. Что может произнести мысли вслух. От осознания он едва не промахивается крюком мимо ветки и решает повернуть к казармам. В тёмном лесу одному впервые становится не по себе. Поздно ночью, уже лёжа на кровати, он зарывается пятернёй в волосы. Немного массирует затылок и спускается на шею. Ведёт до плеча и одёргивает руку. Прикосновения к себе не спасают. Мерзкое чувство пустоты никуда не уходит, лишь сильнее расползается по коже. Как голод — всепоглощающее и почти болезненное. Со смерти ребят прошло больше месяца.***
Операция не сложная, но выматывающая. Разразившаяся эпидемия неизвестной болезни в Тросте грозила перейти за границы города и распространиться по всему населению. Подходящее лекарство встречалось в слишком малом количестве внутри стен. Единственное массовое место произрастания — лес высоких деревьев, куда лежал путь через целую орду титанов. На кону стояли слишком многие жизни, чтобы не рискнуть парой десятков разведчиков. Нескольких телег с растением бы хватило, а вот сколько в итоге человек вернётся после путешествия за стены — это неважно. Главное — спасти человечество. Как и всегда. Эрвин встал во главе отряда приманки — тех, кто должен был отвлечь титанов от поляны с нужной травой, давая возможность отряду защиты порубить врага, а отряду сбора — успеть наполнить корзины. Леви не удивился его выбору. Единственное, что он пока для себя не решил, было лишь кто такой Смит: самоубийца или храбрец? Возможно, что-то между. Абсолютный фаталист с бешеным желанием умереть во имя спасения человечества. — Чёртов идиот, — бормочет Леви себе под нос, решив ни за что не подпускать ни одного титана и на десять шагов к Эрвину. Пусть умрут несколько сборщиков, отряд приманки выживет в полном составе. В конце концов, погибает половина защитников и значительная часть отвлекающих. К воротам Сигансины подъезжают две повозки: с лекарством и телами. Хочется верить, что корзин с травами всё же больше, чем трупов. Однако Леви не знает наверняка. Эрвин едет, опустив голову. Его правое ухо залито кровью после удара о землю, когда гнавшийся за ним титан рухнул со всей высоты своего несуразного тела прямо под ноги лошади. Леви тогда едва успел. Руки всё ещё подрагивают от осознания того, насколько близка была развязка. А ещё от ощущения горячей кожи титана. Коснуться её было просто необходимо. Почувствовать жар испаряющегося тела. Собственноручно убедиться в том, что ублюдок подох. Дотронуться до жёстких волос на плешивой голове уродца. Это было нужно до зубного скрежета, иначе Леви бы просто свихнулся. Оставалось надеяться, что Смит не видел этого позора. Пытался проморгаться от удара, а не смотрел с отвращением, как Леви, словно в бреду, проводил ладонями по испаряющимся мышцам, чтобы ощутить хоть что-то, кроме пустоты. Хоть что-то, кроме поглощающей паники о том, что ещё немного, и Эрвин стал бы не более чем кровавой лужей под гигантской ногой.***
Леви моет руки. Кажется, в шестой раз за последний час. Кожу ладоней болезненно стягивает. После миссии с лекарством и прикосновению к разлагающемуся титану это приходятся делать почти постоянно. Ощущение отвратительно горячей кожи и расползающихся тканей не уходит. Грязь и кровь как будто въелись, и никакое мыло не может убрать это липкое чувство. Эрвин просил зайти, чтобы обсудить успехи. Вот уже несколько операций подряд у Леви зашкаливает количество убийств титанов. Минимальные повреждения оборудования, максимальный урон. Это заслуживает похвалы, но идти нет желания. Смит внимательный. Мог заметить, что с подчинённым что-то не так. Или вообще собирается устроить допрос, почему несмотря на то, что недовольные шепотки прекратились и к бывшему преступнику появилось даже уважение, Леви оставался нелюдимым, а последнее время ещё и нервным. — Чай? — спрашивает Эрвин, похоже, совершенно не собираясь делать встречу короткой формальностью. Леви теряется, не зная, что ответить. Он готовился к чему угодно, но точно не к мягкой улыбке и ясным голубым глазам, которые смотрят не по-обычному сосредоточенно, а согревающе-тепло. — Мне подарил товарищ из полиции, когда я ездил за Сину. Решил, что разведчикам только воду дают, — губы Эрвина растягиваются в усмешке. Он разливает горячий напиток по чашкам, совершенно игнорируя то, что застывший в дверях солдат никак не реагирует. — Хотя, соглашусь, наш чай так вкусно не пахнет. Аромат слышен на всю комнату. Он одуряюще травянистый и глубокий. Леви хочет присесть на стул, но Эрвин и тут удивляет — ставит чашки на небольшой стол возле узкого дивана и кивком приглашает сесть рядом. — Я хочу сказать тебе спасибо, — он откидывается на спинку, и, Леви готов поклясться, выглядит настолько расслабленно, будто на кровати. — Когда я привёл тебя, положение всего корпуса было плачевным. Люди гибли быстрее, чем мы успевали набирать кадетов. Веры в победу над титанами просто не существовало. Леви садится следом и отпивает. Вкус, густой и пьянящий, разливается по венам с одним глотком так, что немного кружится голова. Голос Эрвина звучит приятным баритоном, заставляя впервые за долгое время почувствовать себя уютно. Но, конечно, Леви это не показывает, сохраняя сдержанность. — Извини, что оставил тебя тогда. Когда пришёл вызов из столицы, я вынужден был уехать. Опасался, что ребята тебя разорвут. Или, скорее, ты их. Не все готовы были принять идею о нарушителе закона в рядах разведчиков. Хорошо, что обошлось. Эрвин говорит что-то ещё, совершенно не требуя ответа или реакции. Просто делится своими наблюдениями об успехах Леви, размышляет о возможности провести дополнительные тренировки и пьёт чай. Это получается настолько естественно, что Леви чувствует почти жизненно необходимое желание сказать что-то. Не наедине с собой, как уже привык, а именно ответить на очередную реплику. Хоть как-то дать понять, что слышит. Что он тоже здесь. — Ты за этим позвал меня? — получается грубовато, но так и нужно. Тратить вечер на болтовню — не то, что Леви планировал. И он не готов признаться даже себе, что вовсе не против сменить планы и остаться здесь подольше. Взгляд Эрвина ясный и спокойный. Такой открытый, словно у самого искреннего человека на свете. Но Леви знает, что его изучают. За показным добродушием скрывается цепкая наблюдательность разведчика. Он понимает это, но всё равно не может скрыть секундного разочарования, когда Эрвин произносит: — Я не задержу тебя надолго. Всего лишь хотел сказать, что из-за тебя у многих появилась вера в разведкорпус. А ещё поблагодарить за спасение моей жизни. Леви недовольно цокает и отворачивается. Это был его долг. Защитить товарищей, привезти лекарство — всего лишь ещё одна миссия в череде многих. Но, несмотря на это, к щекам приливает приятное тепло от услышанного. А может, во всём виноват горячий чай. — Ребята волнуются за тебя, — продолжает Смит как ни в чём не бывало. — Хотят общаться, но не знают, с какой стороны подступиться, чтобы не получить ногой в глаз. Тебя все уважают, Леви. Попробуй чуть проще относиться к окружающим. — Это приказ? — голос равнодушен, хотя Леви слышит незнакомые мягкие нотки, которые никогда себе не позволял. Интересно, заметил ли их Эрвин? — Что-то вроде, — тот улыбается и встаёт с дивана, чтобы проводить до двери. Леви в который раз невольно подмечает разницу в росте и слегка кривиться. Он чертовски сильно недоволен разговором. А тем, что он сейчас прекратиться — ещё сильнее. Но Леви скорее прыгнет в пасть к титану, чем попробует обдумать это. — Если чай тебе понравился, можешь прийти завтра вечером. Помогает от бессонницы и ненужных мыслей. Смита хочется послать так грубо, что сводит язык. Леви уже открывает рот, но вдруг: — Спасибо за вечер, — Эрвин протягивает руку. Такую же большую, как и он сам. С царапиной на указательном пальце и немного потемневшую от постоянно палящего в последние дни солнца. Леви пожимает её абсолютно рефлекторно, но даже за это короткое прикосновение успевает почувствовать всё: грубоватую кожу ладони, мозоли, доказывающие, что Смит не только заполняет документы, и ровное тепло живого тела. Уже в казарме на собственной кровати Леви осознаёт, что навязчивое желание мыть руки испарилось. Сменилось ощущением всепоглощающего спокойствия и сонливости. В голове впервые за долгое время не скачут мысли о предстоящих операциях, не обливаются кровью жертв, прошлых и будущих. Не смотрят мёртвыми глазами Изабель и Фарлан. Всё окутано глубокой тишиной, и Леви сам не замечает, как погружается в какой-то лёгкий и бессмысленный сон.***
На следующий вечер Леви не идёт к Эрвину. И через день тоже. Гордость сильнее желания снова ощутить прикосновение его руки. Хотя чай был очень неплох. Может, только ради него и стоит заглянуть буквально на пару минут… Нет. Чёрт. Леви сжимает кулак, мечтая вернуться во времени и врезать себе изо всех сил за то, что вообще согласился тогда подняться к Смиту. В самом деле, лучше бы уж тренировался. Эрвин приходит к ужину. Выглядит усталым, но вокруг него сразу собирается компания солдат, желая что-то обсудить. Раздаётся смех и дурацкие шутки. Некоторые фыркают какому-то комментарию Смита, а тот, несмотря на измотанный вид, улыбается, озаряя своей физиономией пространство вокруг. Леви отворачивается и сосредотачивается на еде. Или хочет убедить себя в этом. Волей-неволей всё равно смотрит на широкий разворот плеч в форменной куртке, выбившуюся прядь из вечно зализанной причёски и очерченные скулы. Не может не смотреть. Только когда толпа наконец отступает, Эрвин замечает его. Приглашающе машет рукой, и несколько человек оборачиваются, пытаясь понять, кого это заместитель командира зовёт сесть рядом. Леви намеренно глядит в тарелку, словно его это касается в меньшей степени. Игнорирует ровно до тех пор, пока Смит сам не садится напротив. — Как день? — внимательные голубые глаза чуть прищурены. Леви чувствует себя кроликом под взглядом лисы. Или жуком под лупой, потому что в столовой воцаряется тишина, и все, как последние идиоты, пялятся в их сторону. — Чего тебе надо? — голос приходится приглушить. Не хватало, чтобы другие ещё и подслушали этот нелепый разговор. — Напомнить, что ты не исполняешь мой приказ, — так же шёпотом отвечает Эрвин и уже громче повторяет: — Так как день? Очень хочется ударить его. Так сильно, что в пальцах гнётся вилка. Смит на это приподнимает широкую бровь и спокойно ждёт ответа. Беседа получается скомканной. В основном говорит Эрвин, а Леви лишь иногда неохотно вставляет фразы. Со стороны, наверное, выглядит нелепо, но народ вокруг незаметно расслабляется. Безмолвная тишина рассеивается, наполняясь болтовнёй, и Леви внезапно чувствует, что он наконец-то часть команды. Выходят из столовой они вместе, и приятно то, что на это никто особо не обращает внимания. — Красиво, — произносит Эрвин, и Леви тоже поднимает голову. Небо высокое-высокое. Как никогда не были высоки своды пещер подземного города. Звёзды разбросаны непонятными узорами так часто, словно нарочно рассыпаны кем-то. Ночной воздух колышет деревья и приятно холодит кожу. Совсем недавно Изабель и Фарлан тоже могли видеть это. Тоже улыбались бесконечному простору над головой. Теперь Леви один может видеть, насколько огромен мир вне подземелий. Может помнить и беречь краткие мгновения общего счастья. — Спасибо, что не врезал, — Эрвин вырывает из мыслей. Улыбается опять, хотя повода нет. — Ты очень напрашивался, — бурчит Леви и понимает, что ему не больно. Несмотря на воспоминания и одиночество, сейчас на душе очень тихо. И легко. Смит хмыкает и протягивает ладонь: — Доброй ночи. Соблазн слишком велик, чтобы не поддаться. Леви с затаённым удовлетворением отвечает на рукопожатие.***
Похоже, Эрвин любит прикосновения. Он позволяет сослуживцам хлопать себя по плечу или касаться рукава. Ханджи везёт больше всего, и ей разрешено беспрепятственно поправлять разметавшиеся пряди светлых волос после отработки манёвров на УПМ. Леви наблюдает за этим с закипающим раздражением. В то же время сам он может лишь изредка сжимать тёплую ладонь в формальном коротком прощании. Это не поддаётся объяснению. Схлынувшее желание касаться становится как будто сильнее. Не настолько отчаянным, чтобы снова трогать титана, но всё равно изматывающе надоедающим. Приходится начать общаться с людьми. К удивлению, оказывается, что все действительно не такие ублюдки, какими казались раньше. Некоторые просто идиоты, но точно не сволочи. Когда он подсаживается к Майку за обедом, происходит локальный армагеддон, потому что сначала все затихают, а потом взрываются гулом и разговорами, в которые Леви оказывается каким-то образом втянут. Он отвечает односложно, но постепенно расслабляется. В итоге обед он заканчивает за разговором с Ханджи, которая тараторит о титанах и своих исследованиях так много, что Леви удаётся наконец просто поесть, а не отвечать на вопросы. Многие страдают от потерь и постоянного напряжения. От слишком близко маячащей смерти и неизвестности. Разговоры, смех и просто нахождение в обществе таких же, как ты сам, становятся отдушиной, позволяя отвлечься. Теперь Леви видит в этом смысл. Так немного легче мириться с реальностью. Немного спокойнее. Не хватает лишь малого. Он жмёт руку Майку и Эрику, Виктору и Кевину, а также нескольким парням, имена которых запомнить не успел, но узнал по одной из операций за стенами. Зои он неловко хлопает по плечу, на что та отвечает смехом и в ответ ерошит его волосы, совсем как Изабель когда-то. Слишком лично, поэтому Леви тут же рычит, выпутывая ладонь из своих волос, и отходит на безопасное расстояние. Эти прикосновения не отвратительны, но и не особо приятны. Они просто есть. День проходит гораздо быстрее, чем раньше. Не тянется бесконечной чередой унылых задач, а проносится, оставляя после себя усталость и едва заметное недовольство. Эрвин находится вместе со всеми на базе, но так и не появляется. Сейчас разрабатывается новая вылазка за стену, чтобы провести осмотр восточной стороны, куда так отчаянно недавно ломился пятнадцатиметровый девиант. С высоты не видно, но, кажется, будто там может быть прореха, грозящая обвалиться в настоящую дыру, чем рисковать нельзя. Операция не для разведки, конечно, но гарнизону нужна консультация специалистов, чтобы понимать, с чем они могут встретиться за стенами, куда никогда не выходили. Во время ужина все снова говорят, общаются, но среди голосов не слышно знакомого баритона. Леви несколько раз оглядывается, надеясь заметить светловолосую макушку, но так и не находит. Невесёлые мысли скрашивает болтовня неумолкающей Ханджи, которая решает поделиться тем, как здорово было бы поймать живого титана. Вещи она говорит вполне дельные, и Леви даже слушает. Отвлекается. А вечером стучится в комнату Эрвина. Тот пропускает внутрь с усталой полуулыбкой. Наливает новый чай (похоже, подарок от руководства гарнизона), который пахнет чем-то кисловатым, что по вкусу оказывается клюквой. — Тяжёлые обсуждения? — Леви смутно представляет, какими знаниями о титанах обладает корпус роз, но предполагает, что почти нулевыми. — Просто долгие, — Смит откидывается на спинку дивана и заметно морщится. Чуть сдвигается, стараясь принять удобную позу, и выдыхает: — Нас просят оказать поддержку в проверке стены. С учётом того, что на её осмотр пойдут едва готовые люди, необходимо будет защитить гарнизон от возможной угрозы. Сначала ближайших титанов расстреляют из пушек, а затем мы… — Эй, я не помню, чтобы спрашивал у тебя детали плана. Эрвин поднимает взгляд от чашки. Становится видна красная сеточка лопнувших капилляров глаз. Смотрит слегка удивлённо: похоже, не привык, чтобы к нему обращались так фамильярно, но потом снова расслабляется, растягивая губы в намёке на ухмылку: — Да, извини, это ждёт. Как твой день? Леви вспоминает что-то из тренировки и озвучивает идею Ханджи, а сам следит за тем, как Эрвин старается лишний раз не двигаться, сохраняя напряжённую позу. Так и подмывает предложить помощь, но что-то останавливает. Смит хмурится, когда осторожно ставит пустую чашку на стол, и Леви не выдерживает: — Если у тебя болит шея, ты можешь просто попросить. — Попросить? — Массаж, — с недовольством поясняет Леви. — Кого ты поведёшь за стену, если головой не можешь вертеть? — И ты его сделаешь? — Я не хочу лишних жертв среди солдат. Эрвин улыбается, делая вид, что поверил. Специально не заостряет на том, что уже давно разгадал, насколько Леви трудно признать, что он часто помогает из добрых побуждений, а не с выгодой для себя. Поэтому просто снимает куртку и чуть отклоняется от спинки дивана, давая лучший доступ к шее. Леви первый раз видит его в рубашке. Всегда казалось, словно форма — часть кожи, и теперь странно осознавать, что это не так. Широкие плечи напряжены и слишком беззащитны сейчас. На миг проскакивает паника из-за того, что вообще решил полезть со своей помощью, но Леви не собирается отступать. Встаёт за диваном и фыркает: — Не особо привыкай: это первый и последний раз. И только для того, чтобы я остался жив во время операции. Меня же включили в осмотр стены? — Я пока ещё не обсуждал состав с Шадисом, — на выдохе признаётся Эрвин и расслабляется под первыми прикосновениями. Его кожа под тонкой летней рубашкой кажется горячей. Почти такой же, как туша тлеющего титана. Странно, но это не вызывает отвращения, наоборот, заставляет мять усталые мышцы сильнее. Белобрысый затылок коротко побрит, и при следующем движении Леви проводит по ёжику волос, массируя шею. Даже вот так через одежду видно, что Эрвин невероятно мощно сложен. Под руками ощущается скрытая сила, которая показывается только в борьбе за стенами. Смит никогда не даёт увидеть эту свою сторону в городе. Если чего-то добивается, то давит только доводами и фактами — никогда физически. Это не может не вызывать уважения. Леви случайно касается уха и видит, как кожа шеи покрывается мурашками. Почему-то это заставляет почувствовать себя неловко, поэтому массаж он прекращает со словами: — Хватит с тебя. Сейчас уснёшь. Смит вздыхает, и ничего кроме удовлетворения в этом вздохе не слышно. Становится совсем неловко, и Леви возвращается на диван. Они ещё какое-то время пьют чай в тишине, а около дверей вместо привычного прощания Эрвин обхватывает ладонь Леви и второй рукой, превращая пожатие в своеобразный замок, и тихо произносит: — Спасибо тебе. Леви не находится, что ответить, поэтому просто кивает и уходит. А после, лёжа в кровати, когда вокруг уже не раздаётся ничего кроме храпа, прижимает ладонь к лицу. Пахнет мылом и клюквенным чаем. И Эрвином. Как-то Майк говорил, что тот не имеет запаха, но он оказался чертовски неправ. Леви вдыхает ещё раз и осторожно, словно со страхом, прикасается к основаниям пальцев губами. Засыпает довольно быстро.***
На утро приходит злость пополам со стыдом, которые Леви старается игнорировать, а потому на тренировках выкладывается сильнее, чем обычно. Под конец бесконечных поворотов и прыжков с ветвей на крыши, а затем на стены зданий кружится голова, и подрагивают от напряжения колени. Когда мир перестаёт шататься, Леви замечает, что внизу собралась небольшая толпа. Он спускается, готовясь услышать, что объявили новую незапланированную операцию, но нарывается на свист и аплодисменты. Это настолько обескураживает, что он по инерции отступает назад, когда понимает, что вся эта шумиха для него. — Как ты сделал последнее движение? Это вообще возможно? — Конечно возможно, придурок, раз он только что его выполнил, — перебивает говорящего бойкая девушка из тридцать восьмого отряда, совместно с которым сегодня и были тренировки. — А ты покажешь, как делать ту пробежку с переворотом? Пожалуйста, Леви… Он что-то отвечает, всё ещё поражённый столь бурным отзывом на банальные приёмы, и пытается ретироваться подальше, пока уже у конюшен его не перехватывает Эрвин. — Это было впечатляюще, — кивает он на площадку. — Ты следил, что ли? — Тридцать восьмой под моим командованием, конечно, я следил. Леви цокает, надеясь тем самым скрыть смятение, и недовольно уточняет: — Тоже будешь восхвалять мои умения? — Ни разу, — голубые глаза Эрвина светятся усмешкой. — Ты столько газа зря потратил на лишние движения, что я и не собирался. Негодование настолько сильно, что Леви всерьёз думает толкнуть ублюдка прямо под жующую сено лошадь. Думает ровно до тех пор, пока тот не опускает тяжёлую ладонь на плечо, чуть сжимая. — Осторожнее. Если бы мы были за стенами, это стало бы большой ошибкой. Леви дёргается, надеясь скинуть руку, разносящую странное тепло по телу, но Эрвин лишь приближается и заглядывает в глаза: — Обещаешь? — Да пошёл ты… Чёрт, ладно–ладно, обещаю. Отпусти меня уже, ненормальный. Смит улыбается и, разгладив невидимую складку на куртке Леви, действительно отходит, возвращаясь к своему отряду. Леви же касается плеча, всё ещё чувствуя фантом чужой хватки, и утыкается лбом в деревянную стену конюшни. Хорошо, что никто этого не видит.***
Самое мерзкое, что есть в разведке — это спарринги. Абсолютно бессмысленные для борьбы с титанами, они дают солдатне выпустить пар и вдоволь изгваздаться в пыли. Леви ненавидит их. Он умеет драться, отлично обращается с ножом, но валяться на земле терпеть не может. Поэтому он и не валяется. Всех своих соперников кладёт на лопатки так быстро, что становится почти скучно. Последний был на полголовы выше Леви и продержался почти полминуты. Теперь же со стоном потирает подбородок. — Это же не бой на выживание, а тренировка, — жалуется он. — Вы могли бы хоть немного поддаться. — Если на тебя нападут, то же самое будешь говорить? — парирует Леви, ощущая приятное удовлетворение от победы, но внешне оставаясь совершенно безразличным. — Не будь такой занозой, — Ханджи довольно щурится от солнца. Её противник, кажется, без сознания. — Мог бы и поучить паренька, а не красоваться растяжкой, пока пинаешь его в лицо. Леви хочет ответить что-то язвительное, но лишь хмыкает и стирает пот со лба — солнце жарит неимоверно. Пыль оседает на одежде, и с каждой минутой всё сильнее хочется смыть с себя мерзкое ощущение. — Вы вообще никому не проигрывали? — не унимается избитый парень. — Даже замкомандующего? Леви не успевает и рта открыть, как Ханджи вскакивает со своего лежащего на земле оппонента и провозглашает: — А и правда, давайте вы подерётесь? Эрвин! — кричит она что-то объясняющему молодому новобранцу Смиту. — Леви тебя на бой вызывает! Горло неожиданно перехватывает так, что приходится откашляться. Леви с затаённым ужасом осознаёт, что все вокруг тут же прекращают свои пародии на спарринги и с любопытством пялятся на него. Желание убить Ханджи, кажется, ещё никогда не было так сильно. Эрвин реагирует… как Эрвин: со снисходительной улыбкой и лёгким удивлением отходит от бывшего кадета, чтобы уточнить: — Ты хочешь со мной потренироваться? — Вот ещё, — Леви фыркает, бросая уничтожающий взгляд на лыбящуюся четырёхглазую. — Хорошо, — как ни в чём не бывало произносит Смит, хотя его хитро прищуренный взгляд не обещает ничего хорошего: — А то пришлось бы долго стирать твою рубашку от грязи. Вокруг так тихо, что Леви кажется, все услышали, как от ярости скрипнули его зубы: — Ты хочешь сказать, что сможешь победить меня? — в голосе тоже звенит сталь. — Я бы не стал бросать слова на ветер, — в голубых глазах вызов. — Могу доказать. Все с затаённым страхом смотрят на рослую фигуру замкомандира и внешне субтильного Леви. Кажется, только Ханджи ловит безмолвное удовольствие от происходящего, что-то довольно мыча себе под нос. Жаркий летний ветер бросает песок под ноги. Эрвин встаёт в боевую стойку. Леви подбирается, внутренне готовясь. Предыдущие противники были разминкой — даже усталости не оставили. Теперь же всё сложнее. Смит не тот, кому он позволит победить. Эрвин делает выпад — не бьёт, лишь дразнит, проверяя реакцию. Леви инстинктивно уклоняется и отступает на пару шагов, тоже решая изучить соперника. Смотрит внимательно за каждым движением и бросается вперёд, серией коротких замахов стараясь достать до потенциально уязвимых мест. Смит уходит в оборону. Терпеливо ждёт, пока противник просчитается, и Леви даёт то, что он хочет — намеренно промахивается и тут же получает кулаком по плечу. Не больно, но ощутимо. Это смешно. Эрвин предсказуем — разведчик до мозга костей. Сначала выжидает и ищет слабые места, а потом наносит удар: скупо, но точно. Бьётся интеллектом, а не мускулами. Даже его стойка и движения чисто армейские. Ничего лишнего, лишь холодный расчёт. Леви имел дело раньше с бандитами и полицейскими, а теперь получил опыт драк с разведчиками. Он знает, как победить. Эрвин замахивается, метя в скулу, ожидая, что соперник уклонится, но Леви остаётся на месте. Удар чертовски сильный. Только блок спасает лицо от синяка, но это того стоит. Пользуясь коротким замешательством Смита, Леви перехватывает его руку, удерживая от следующего движения, и тянет на себя. Силы уронить такого здоровяка не хватает, но тот на долю секунды теряет равновесие, и тогда получает смачный пинок под дых. Собравшиеся солдаты вокруг едва слышно ахают. Леви собирается добить согнувшегося противника сверху, но тот поразительно быстро уворачивается и делает пару шагов назад, стараясь отдышаться. — Не поддавайся, Эрвин, — смеётся Ханджи где-то сбоку. — Если проиграешь, на следующей увольнительной угощаешь меня выпивкой. Смит откашливается и тяжело смотрит на Леви. Снисходительная полуулыбка пропадает, остаётся только сосредоточенность. Как в настоящем бою. Как и должно быть. Леви обводит взглядом его напряжённую фигуру. Светлые волосы потеряли привычный ухоженный вид, несколько прядей прилипли к вспотевшему лбу. Форменная рубашка натянулась на широких плечах, а мыски сапогов все засыпаны жёлтой пылью. Леви знает, что сам выглядит не лучше, но отвлекаться на это не собирается. Эрвин выше, в этом его преимущество. Следующим ходом он бьёт в бок, попадая по рёбрам. Боль волной проскакивает до позвоночника, но от следующего удара в лицо Леви уворачивается, успевая заехать Смиту локтём в челюсть. Тот не собирается отступать. Движения становятся быстрее, и Леви приходится уклоняться гораздо чаще, чем хотелось бы. Физическая сила выходит на первое место и уже не получается до мелочей продумывать ход битвы. Благо, Эрвин тоже перестаёт просчитывать каждую деталь. За временем сложно следить, но понятно, что они бьются уже больше минуты. Дольше, чем любая из спарринговых сессий Леви раньше. Лёгкие от сухого воздуха и нехватки кислорода начинают болеть. А может, это последствия удара — нельзя сказать точно. Смит тоже часто дышит, но в его глазах нет желания прекратить или сдаться. Чёртов азартный игрок. Следующая серия ударов менее размашистая, но чёткая. Эрвин бьёт в плечо, натыкается на блок. Метит в грудь, в ответ получает тычок под рёбра, от которого давится воздухом. Попадает кулаком в живот, но бьёт недостаточно сильно, чтобы лишить дыхания, за что тут же отхватывает пинок по колену. Да, не совсем по правилам, но Леви их и не собирался соблюдать. Несмотря на разницу в росте и весе, они дерутся почти на равных. Леви берёт скоростью и ловкостью, Эрвин — силой и габаритами. При этом оба не теряют голову, чтобы всерьёз не покалечить друг друга. Остаются в рамках, стараясь при наименьшем уроне максимально дизориентировать, чтобы сбить с ног. Эрвин облизывает пересохшие губы, восстанавливая дыхание. Леви замечает это и отводит взгляд, неосознанно зеркаля движение. На языке ощущается пот, что заставляет поморщиться. Смит это, естественно, замечает. В следующем заходе его тактика меняется. От постоянных ударов он уходит в захваты, в чём Леви явно проигрывает, а поэтому едва успевает уклоняться. Эрвин пышет жаром натруженного тела, и одна только мысль о том, чтобы на себе ощутить чужой пот, приводит к безмолвному отвращению. Хотя, кажется, будто Смит ничем кроме как пылью и мылом больше не пахнет. Эрвину удаётся выполнить захват, но прежде, чем получается опрокинуть Леви на землю, тот успевает извернуться. Дёргает за воротник рубашки, заставляя Смита покачнуться, и впечатывает кулак в острую скулу. Сожаление приходит само по себе. Эрвину явно неприятно, он сплёвывает кровь из прокушенной щеки на песок и поднимает взгляд на застывшего противника. Кивает на незаданный вопрос, что всё в порядке, и прежде, чем Леви успевает сориентироваться, бросается вперёд, фактически снося его с ног. Оба оказываются на земле, покрытые слоем поднявшейся пыли. Леви отфыркивается, пытаясь встать, но тяжёлое тело сверху мешает. — Слезь с меня, твою мать, — рычит он и уже собирается врезать Смиту кулаком по взъерошенной макушке, но его руки тут же перехватывают, прижимая к площадке. Эрвин приподнимается, давая нормально вздохнуть. С уголка его губы тянется высохший кровавый след, а воротник форменки безбожно разорван. Сам он весь потрёпан и посыпан песком. К большому удивлению, Леви не испытывает чувства брезгливости. Лишь жар солнца и чужого тела. И своего. Эрвин промаргивается от песка и с искренней растерянностью смотрит на мужчину под собой. Только после этого скатывается на землю, давая Леви свободу двигаться и нормально дышать. Тот с гримасой отряхивается и встаёт, скрывая за недовольством смущение и досаду от проигрыша. Да, не совсем честного, но всё же. Все вокруг предусмотрительно молчат, боясь лишний раз напороться на гнев. Правильно делают. Леви ни на кого особо не смотрит и просто отряхивается. Любопытные глаза вокруг кажутся лишними. — Эй, — Эрвин кладёт руку на плечо. То отзывается тупой болью. Хотя Леви не знает, что у него сейчас не болит. — Извини меня за этот приём. Ничья? Леви поднимает на него взгляд, и из-за того, что Смит стоит против солнца, кажется, будто вокруг его головы какое-то неземное свечение. Плечо ноет. Там останется грязный след от прикосновения, но его не хочется прекращать. Наоборот, оно… успокаивает. — Конечно, ничья, — кричит Ханджи, разрывая насыщенную тишину момента. — Что это было в конце, Эрвин? Отголоски уличных драк? Смит смеётся, сбрасывая неловкость, и народ вокруг тоже оживает, радостно что-то выкрикивая. Конечно, тренировка на этом заканчивается, и все довольные и уставшие расходятся мыться и ужинать. Веселья вокруг столько, словно произошло нечто действительно презабавное. Хотя в жизни разведчиков мало того, над чем можно посмеяться. Хорошо, что есть такие моменты. Леви соглашается на ничью и с огромным удовольствием смывает с себя сегодняшний день. Мышцы при каждом движении гудят, а бока в нескольких местах наливаются синяками, но серьёзных повреждений нет. Всё же Эрвин был ожидаемо сдержан в бое. Хотя в конце, кажется, забылся. После все расходятся на ночь по казармам, и Леви буквально проваливается в сон. Только чтобы проснуться под утро от собственного стона с единственным именем в мыслях.***
Так не может больше продолжаться. Леви это слишком хорошо понимает. Нехватка телесного контакта трансформируется в нехватку телесного контакта с Эрвином, и это выводит из себя. Сам Смит будто нарочно усугубляет ситуацию: поддерживающе похлопывает по плечу, быстрым движением поправляет сбившийся шейный платок и никогда не запрещает Леви себя трогать. Тот сдерживается, но получается само собой. Рука тянется для пожатия, а ноги сами вечером несут в чёртову комнату, где чай, тихая беседа и Эрвин. Всё окончательно доходит до точки кипения, когда одним из таких вечеров Леви касается его пальцев. Это происходит случайно: Эрвин всего лишь передаёт чашку. От короткого прикосновения по телу проносится сладкое тепло, и Леви одёргивает руку. Чашка со звоном ударяется о стол, но не бьётся, лишь забрызгивает всё вокруг ароматным чаем. — Кипятком на тебя попал? Эрвин смотрит с участием, пытаясь понять поведение Леви, но тот сам его не понимает. Единственное, что знает точно — нужно уходить. — Нет, всё в порядке, — находится он, — просто устал. Тяжёлый день. Я лучше пойду. Смит не успевает ничего сказать вслед, как слышится глухой стук деревянной двери. По комнате разносится травянистый запах чая и недосказанности. После этого случая Леви сводит контакты с Эрвином к минимуму. В столовую приходит позже всех, на тренировках держится особняком, а вечера проводит за полётами на УПМ. Гонит непрошенные мысли прочь и переключается на повседневные задачи. Кажется, убирает казарму раз восемь за неделю, чем радует соседей и отвлекает себя. Через некоторое время приходит в норму. Почти ломка по теплу чужого прикосновения уступает место тихой пустоте, которая не особо заметна, если не сосредотачиваться. Приходит серое спокойствие. И бессонница. Спать хочется, Леви чувствует, но лежит ночами, смотря в верхнюю полку кровати и не может заснуть. Мысли скачут от темы к теме, а спокойствия нет. Доходит до того, что он почти решается подняться к Смиту, чтобы попросить чёртового чая, после которого так хорошо спалось. В итоге Леви пересиливает себя и лежит ночь без сна, думая о том, как выкрасть этот чай из комнаты. Связывать вечерние успокаивающие беседы со здоровым сном он не хочет. Эрвин какое-то время делает всё, чтобы восстановить прежнюю близость, но видя, как от него всячески стараются отвязаться, прекращает попытки. Хмурится иногда, но больше не лезет. Кажется, ему и некогда, ведь операция за стеной в компании гарнизона приближается, и времени на расслабление всё меньше. Через несколько недель Леви понимает, что апатия стала постоянным спутником. Недостаток сна тоже сказывается, поэтому ко всему прочему добавляется и надоедливая слабость. Он общается с сослуживцами, иногда выезжает вечером на конях с Майком и Ханджи, но и без того скудный эмоциональный диапазон сужается до безразличия и лёгкого пренебрежения. Кажется, изменений особо никто не замечает. Леви приходит на могилы Изабель и Фарлана. Они расположены близко, поэтому можно быть сразу с ними двумя. Совсем как раньше. Почти как раньше. Леви не верит, что надгробные плиты могут что-то услышать, хоть не раз видел, как другие разговаривали с ними. Ему привычнее молчать. Лишь один раз он произносит тихое: — Простите, — извиняясь сразу за всё: за то, что не сумел уберечь, что не приходил с самого дня смерти, и за то, что позволил себе ненадолго забыть о случившемся. На душе так паршиво, что хочется подняться к Эрвину в комнату и поговорить о чём-то отвлечённом, но Леви одёргивает себя. Он не хочет быть зависим от другого человека. От его мягкой улыбки и светлых глаз. Не хочет становиться слабым. Лучше отгородиться от бесполезных метаний и просто исполнять приказы. Без лишних мыслей и без сожалений.***
Миссия, изначально кажущаяся быстрой и максимально простой, оказывается изматывающей и провальной. Прорехи нет, но капитан отряда гарнизона упорно скачет вдоль стены, повторяя, что точно её видел. Эрвин несколько раз пытается вразумить идиота, но тот упрямится, а за ним следуют и подчинённые. Гружённые тяжёлыми каменными плитами для заделки дыры лошади еле тащат телеги. Землю развезло после недавнего дождя, тяжёлых шагов титанов и пушечных снарядов, что в них попадали при зачистке. Топкая грязь усложняет и без того медленное передвижение. Народ начинает боязливо озираться по сторонам, однако сверху сигнала нет, значит караульные не видят поблизости угрозы. Леви оглядывается, смотря на свой небольшой отряд. В этой операции он впервые назначен командующим несколькими людьми, и ему меньше всего хочется показать им, что он сомневается в приказах. Ребята толковые, но слишком молоды — бывшие кадеты, для которых эта миссия почти крещение. Хорошо, что хоть достаточно простая. Шадис ведёт разведотряд вперёд, не прислушиваясь к Эрвину, который что-то ему кричит. Бессмысленная поездка длится ещё какое-то время, прежде чем наконец звучит указ возвращаться к воротам. Дальше, как и на всём пути до этого, видно, что стена в полном порядке. Не верится, что гарнизон настолько слепой, что не смог отличить дыру от какой-нибудь тени, но и каменная кладка не могла сама по себе восстановиться. Похоже, ребята из корпуса роз ещё глупее, чем полиция. Капитан гарнизона тоже вынужденно поворачивает — без поддержки разведки его ребята за стеной не протянут и часа. Они выстраиваются в привычный клин, когда земля под копытами лошадей начинает дрожать. Вокруг — сплошное поле и ни намёка на того, кто мог бы шагать настолько тяжело. Леви достаёт мечи, несмотря на то, что не видит угрозы. Земля содрогается сильнее, и из-под слоя грязи вылезает огромная рука. Тяжёлая телега не успевает сделать манёвр и врезается в конечность, ломая колёса и ноги коней. Народ в панике несётся быстрее, забывая про того, кто был за поводьями, и Леви уже хочет вернуться, как видит, что один из его команды подхватывает перепуганного бедолагу к себе, и скачет вперёд. Показывается голова титана, а затем и всё туловище. Глаза абсолютно бессмысленные, как и дурацкая улыбка на половину лица. Он сидит, рассматривая копошение букашек — людей вокруг. — Уходим, Леви! — Эрвин кричит, похоже, замечая, что тот всерьёз думает броситься на титана на ровной местности. Леви хочет ответить, что справится, но чёртова громадина встаёт на ноги, раскидывая вокруг комья земли, и с ошалевшим видом начинает погоню за ускакавшими вперёд отрядами гарнизона. Возможно, если бы он прыгнул, то успел бы разрубить затылок. Или, что более вероятно, врезался бы во встающую тушу и подписал себе смертный приговор. Эрвин бросается вперёд, отвлекая титана, чтобы Леви успел рвануть лошадь на себя и не попасть под огромные ноги. Получается, кажется, только благодаря удаче. Ненормальный девиант путается в мельтешащих точках у ступней и ревёт в голос. Внимание его вскоре переключается на скопление солдат, успевших уйти дальше, и он кидается следом. Леви не успевает сделать ничего, когда титан настигает лошадь со спасённым из гарнизона и новобранцем. Вдвоём их скорость гораздо ниже, и ублюдок хватает своей лапищей их прямо с лошадью, заглатывая без разбору. Леви чувствует, как в желудке скручивается болезненный спазм, но выбора не остаётся — нужно добраться до ворот и уцелеть. Титана шатает из стороны в сторону по размытой земле, как пьяного. Лошади спотыкаются и скользят. Можно попробовать зацепиться крюком, но риск промахнуться слишком высок. Второй титан вылезает из грязи прямо как червяк, хватая кого-то из первой группы гарнизона. Колонна солдат теперь разделена на тех, кто зажат между первым титаном и новым, и тех, кто скакал сзади, стараясь догнать хоть кого-то. Леви среди последних, и он не собирается просто так дать всем погибнуть. Двое гигантов нападают на попавшую в окружение группу, хватая всех, кто не успевает развернуться или уклониться на скользкой грязи. Леви едва сам не наворачивается, когда лошадь опасно поскальзывается. Крики просто адские. Ржание перепуганных животных и рёв титанов слышны, наверное, на всю округу, но сверху пушки не стреляют. В этой части стены их нет, а для передвижения нужны время и люди. Эрвин расставил караульных по верху, но так далеко отряды не должны были зайти. Здесь они фактически одни. Кто-то из разведчиков умудряется зацепиться крюком за руку титана, но тот сбрасывает солдата, как надоедливую муху, точно в стену. Остаётся кроваво-грязный след. Леви кидается на помощь девушке из своего отряда, упавшей с лошади, но «червяк» своей лапой буквально впечатывает её в землю. — Леви, — Эрвин выныривает из месива весь в грязи. Похоже, упал с лошади. — Бери на себя шею. Жди момент. Леви успевает только моргнуть, когда Смит бросается под первого титана, едва уходя от того, чтобы быть раздавленным неровными шагами. Лезвиями он подрезает сухожилия одной ноги и спрыгивает, чтобы впиться во вторую. Разворот на лошади в жидком месиве из глины под огромной тушей кажется невозможным, поэтому так — единственный способ добраться до оставшейся целой лодыжки. Титан ревёт и шатается сильнее, слабо держась в равновесии, и Леви решает не ждать. Он втыкается крюком ублюдку под лопатку и взлетает. Тот машет руками из стороны в сторону, стараясь дотянуться до спины. Леви едва уклоняется, втыкая второй крюк в плечо. Из-за постоянного движения тела получается неровно, и Леви бросает в сторону, чуть ли не в гигантские руки. Из такого положения перезакрепить крюк не получится — только висеть и стараться отбиться от гадких пальцев, но внезапно титан громко ревёт и начинает заваливаться вперёд. Проткнуть клинком ему предплечье получается каким-то чудом, и Леви подтягивается, втыкая второе лезвие в спину. Удар об землю с пятнадцатиметровой высоты настолько тяжёлый, что еле удаётся не выпустить рукояти. Урод ещё жив и двигается, как сумасшедший, своей тушей давя всех, кто не успел разбежаться от его падения. Леви с усилием взбирается на огромную спину и наконец вспарывает ублюдку основание шеи так глубоко, как это возможно. Тело под ногами замирает, успевая последний раз что-то гадко вякнуть. Леви поднимает гудящую голову, видя, что остатки сил разведки добивают червякоподобного титана. Тот звуков не издаёт, но видно, что совсем скоро испустит дух. Последний росчерк клинка по затылку успокаивает его навсегда. Земля вокруг остаётся неподвижна. Люди стонут. Кто-то плачет. Для операции были отобраны сорок три человека. Леви на первый взгляд замечает едва ли пятнадцать. Никого из своего отряда. — Оставайтесь начеку, — слышится голос Эрвина. Хриплый, но живой. — Если почувствуете какое-то движение под землёй, сразу дайте знак. Все застывают, но стоны раненых и испуганные крики гарнизонцев сверху всё заглушают. Или действительно больше никого нет. Несколько секунд длится молчание, после чего Смит командует помочь раненным и пересчитать уцелевших. Шадиса нигде не видно. Как и руководителя гарнизона. Леви молча смотрит на свои руки. Грязь и кровь пропитали рукава форменной куртки, добравшись до некогда белоснежной рубашки. Несколько пальцев не гнуться. Непонятно, это от удара, или более серьёзной травмы. Боли нет. По крайней мере, физической. Есть только необходимость очнуться и помочь собрать трупы.***
Эрвин просит его зайти к себе. Леви приходит, как только перестаёт ощущать липкую грязь по всему телу. Чужая кровь, кажется, всё ещё чувствуется. — Ты не ранен? — доносится, едва удаётся перешагнуть порог. Леви отмахивается перебинтованной рукой. Всего лишь вывих, на это не стоит обращать внимания. Гораздо хуже пришлось тем, кто попал в окружение. Медики просто сбились с ног, хотя выжило не так много. — Чай будешь? Сил отказать нет. Слишком много произошло, чтобы сейчас думать о собственных нелепых чувствах. Слишком трудное нужно сказать: — Потери гарнизона составили восемьдесят процентов. Среди наших выжило чуть больше, но многие в лазарете. Командир Шадис всё ещё без сознания. Капитан гарнизона умер во время транспортировки. Эрвин молчит, когда разливает чай. Когда убирает книги с небольшого столика — тоже. Кажется, молчание и монотонные действия его успокаивают. — Из твоей команды кто-нибудь выжил? — Только я, — чеканит Леви. Голос не дрожит. Каких бы усилий это не стоило. — Твоей вины в том, что они погибли, нет, — как всегда слышит Смит между строк. — Никто не ожидал нападения. Построение было разбито, они бы не успели… Глаза странно жжёт, и Леви чувствует внезапную злость: — Если ты привык к потере товарищей, то извини, для меня пока в новинку. Но, думаю, всё впереди, да, Эрвин? Мужчина наконец поднимает взгляд от чашек и резко шагает к Леви, кажется, намереваясь ударить. Леви внутренне сжимается, но не собирается отступать. Да, он нарушил субординацию, но плевать на неё. Плевать на разведку и на… Глаза Леви невольно расширяются, когда он понимает, что происходит. Эрвин обнимает его. Прижав к груди, притиснув так близко, что слышен ровный стук его сердца. Леви ощущает секундный страх, потому что он слишком уязвим сейчас. Злость сменяется растерянностью, а тело напрягается, но Эрвин устало выдыхает ему в макушку и тихо просит: — Лишь минуту. Большой и тёплый. Кажется, он сейчас везде. Объятия крепкие, но Леви не чувствует себя загнанным в ловушку. Вокруг лишь спокойствие и твёрдая, как скала, уверенность в том, что Эрвин Смит рядом. Настолько рядом, как Леви подпускает к себе лишь самых близких. То есть уже никого. Бьющаяся в неистовстве ярость, жгучая горечь и нехватка прикосновений смешиваются в отвратительный коктейль, и Леви сам прижимается крепче. Обхватывает скрытый одной рубашкой торс и утыкается лбом куда-то под ключицу, понимая, что банально прячется от внешнего мира, но не желая ничего с этим делать. — Без тебя погибло бы ещё больше, — всё тот же шёпот сверху. — Не бери на себя ответственность за чужие ошибки. Леви выдыхает и чувствует себя слишком слабым. Непозволительно слабым. Он с сожалением выпускает мужчину из объятий и отводит взгляд. Знает, что увидит: лишь презрение к тому, что он, как солдат, позволил себе настолько постыдное проявление чувств. К удивлению, слышит лишь осторожное: — Спасибо. Неверяще смотрит на Эрвина. Тот мягко улыбается и признаётся: — Мне необходима была твоя поддержка. Леви всё ещё не понимает, и Смит уточняет: — Мы всего лишь люди. Мне тоже иногда нужно чьё-то твёрдое плечо. Спасибо, что позволил коснуться. Уловка очевидна — это не может быть правдой. Эрвин слишком силён, чтобы ему требовались какие-то объятия. Леви усмехается, понимая, что Смит в очередной раз придумал неплохой ход, чтобы перевести все стрелки на себя. Словно это ему необходимы прикосновения, чтобы оставаться в трезвом уме. Словно это он слаб без поддержки. Леви не собирается озвучивать, что догадался. Так удобнее — игнорировать и иметь возможность коснуться Эрвина. Обнять, если захочется. Ощутить руку в волосах и мурашки по телу. Пусть так. Зато не будет серого одиночества и разговоров с собой. Не будет постоянного присутствия призраков. Лишь тепло чужого тела и мерный стук живого сердца. Чай немного обжигает. Под окном стелят простыни, чтобы разложить для опознания умерших. Леви вдыхает запах клюквы и чувствует, что он всё ещё может держаться. Что пока знает, ради чего стоит жить. А Эрвин молчит. Догадывается, что Леви мог понять всё, но не собирается ничего доказывать. Потому что действительно, все мы люди, и всем иногда необходимо тепло чужой руки, чтобы помнить, что всё не так плохо. Чтобы знать, что жизнь всё ещё идёт. И у человечества ещё есть шанс.