A Man After Midnight

Поздний вечер. Начало темнеть и холодный закат постепенно исчезает в облаках, загораются звёзды. Всё громче заводят песню сверчки, создавая своеобразную мелодию такого времени суток. Гитлер стоял у окна, завороженно созерцая небо с редко проплывающими облаками, даже игнорируя скрип двери и шаги позади себя. — Мой Фюрер, вы всё так же заняты бумажной волокитой? — окликнул рейхсканцлера Геббельс. — Девять вечера, обычно в такое я уже сплю. — А, это ты, Йозеф, — Адольф обернулся и губы тронула усталая улыбка. — И я же просил тебя называть меня просто по имени, без формальностей. — Уж простите, мой Фюрер, от привычек бывает крайне тяжко отвыкнуть, — Пропаганда хитро хихикнул и приблизился к рабочему столу Гитлера. — А почему так темно у тебя? Снова засмотрелся в окно и не подумал включить свет? — В поздних вечерах и ночи есть какая-то особая атмосфера, — Фюрер отвёл взгляд. — Моя рабочая смена уже закончилась и сейчас я бы не прочь, если бы у меня под рукой был холст с красками. Луна сегодня светит особенно ярко, не находишь? — Ах да, твоё стремление находить что-то артистичное в каждой мелочи, как я мог забыть, — Йозеф отошёл от стола и мягко приобнял за руку своего Фюрера. — А ты всё такой же язвительный, мой дорогой рейхсминистр, такое уж точно не получится забыть, — вздохнул Адольф, кладя руку на плечо Геббельса. За время их небольшого разговора окончательно стемнело. Кабинет полностью наполнился кромешной темнотой, только лишь лунный свет проводил очертания двух мужских силуэтов у окна. Им нечасто удавалось оставаться один на один, каждый был почти ежедневно занят работой, которая обычно прерывалась различными выступлениями на публике. Йозеф поднял взгляд на Адольфа. В сапфировых глазах отражается луна, на лице застыло умиротворение. Геббельс сам не хотел себе признаваться, как скучал по таким моментам. Когда просто находишься с рядом любимым человеком, безмятежно смотря на звёзды, когда в сердце лишь тихое счастье и спокойствие. Сквозь размышления Пропаганда тихонько засмеялся, прикрыв глаза. Почувствовал, как тёплая ладонь скользит от плеча вверх, останавливаясь на впалой щеке. Нежные поглаживания и… ощущение чужих шероховатых губ на своих. Геббельс удивлённо и по-детски захлопал глазами, почти никак не отвечая на поцелуй. — Знаешь, Йозеф… — Гитлер немного отстранился и горячо шепчет министру в губы. — Мне было одиноко. — Мой Фюрер, я… — Пропаганда никак не мог подобрать слов, на щеках появился лёгкий румянец. Вместо словесного ответа министр обнимает Гитлера за шею и встав на цыпочки, целует, но более горячо и чувственно. С губ Йозефа сорвался глухой стон, когда рейхсканцлер начал, вкладывая всю накопившуюся страсть, отвечать на поцелуй. Тот напористо сминал и кусал его губы, затем приоткрыв рот и скользнув внутрь, ласкал нёбо и язык. Крепкие мужские руки опустились вниз, похотливо сжали худые ягодицы. Будто со стороны Геббельс смотрел как он прижал Адольфа к столу, как его руки расстёгивают воротник чужой рубашки. Пропаганда немного отстранился и припал губами к шее, периодически сжимая кожу в зубах и затем зализывая. Фюрер вскинул голову вверх, отдаваясь ласкам подчинённого. Неровное дыхание перебивалось податливыми стонами и всхлипами. Когда министр потянулся к оставшимся пуговицам, Гитлер остановил его, взяв и приподняв за подбородок. — Стань ко мне спиной и дай мне руки, — нежность в голосе Адольфа сменилась строгостью. Йозефу оставалось лишь послушно выполнить приказ. Послышался резкий лязг. Рейхсканцлер быстро стянул с себя ремень, после прижав друг к другу два тонких запястья, плотно, почти намертво связал их. Затем приблизился, провёл руками от лопаток до ключиц, немного массируя. Склонился над ухом, слегка укусил за мочку, опалив горячим дыханием, от которого у Геббельса по телу бегут мурашки. Руки поползли ещё ниже по разгорячённому, даже сквозь одежду, телу. Одна рука приобняла талию, другая скользнула к паху. Протяжный стон заполнил кабинет, когда расстегнув ширинку и приспустив брюки с нижним бельём, пальцы сомкнулись вокруг горячей плоти министра. Чувство всё нарастающего вожделения заставило Геббельса начать толкаться в ладонь, жалобно хныкая. Ему нестерпимо хочется вцепится хоть во что-то, дабы сбросить напряжение и немного помочь себе сдерживать стоны, но связанные за спину руки сковывали его, не оставляя иного варианта, как тщедушно извиваться от ласк, которые дарил ему Адольф. Сам же Гитлер по совокупности реакций и звуков, которые издаёт Йозеф, прекрасно понимает, чего желает его подчинённый. Чувство собственного превосходства и беспомощности худого тела в его руках затмевало разум и Адольф лишь начал активнее сжимать и двигать ладонью вокруг чужого члена от края до самого основания, иногда аккуратно обводя головку. Пропаганду бросает в дрожь, в глазах плывёт от возбуждения и он откидывается назад, уложив голову на плечо канцлера. Вдруг министр особенно сильно вздрогнул, лицо исказилось немым криком. Сначала Фюрер недоумевает, но потом обращает внимание на чувство липкой влаги в руке. Геббельс кончил настолько быстро. Блудный непокорный мальчишка. — Йозеф, я не разрешал тебе кончать, — спокойно и медленно проговаривает Гитлер, хотя в его голосе чувствуется некая неудовлетворённость. — Будь добр, теперь слижи своё недоразумение. Геббельс не успевает проронить и слова, как в его приоткрытом рту оказались два пальца. Он повинуется своему лидеру и начинает облизывать и посасывать их, иногда проходя языком чуть ниже по ладони. Солёно-горький привкус. Адольф направлял его, где ещё нужно слизнуть, требуя, чтобы его рука осталась кристально чистой. Рейхсминистр глухо всхлипнул, продолжил работать языком, ожидая от своего Фюрера знака, что он доволен. И он его получает. — Молодец, — сказал Гитлер, отстранившись от Геббельса. — Ты быстро учишься. — Может уже развяжешь мне руки, м? — Йозеф начал вредничать, как он обычно это делает. — Мы ещё не закончили, — министра резко притягивают за галстук. — Ты так нелогичен, сейчас препираешься, хотя перед этим послушно лепетал передо мной, как собачка. — Но вы же любите собак, мой Фюрер, — ехидно хихикнул Геббельс. — У каждой собаки свой характер, однако известно, что все они любят и слушаются своих хозяев. — Ты как всегда до чёртиков остроумен, — лицо Адольфа изменилось в кривой усмешке. Он начал потихоньку расстёгивать на себе рубашку и затем, распахнув полы, говорит, давая явный призыв к действиям: — Будь послушным псом, отблагодари меня за те ласки, что я тебе дал. Йозеф смотрит на рейхсканцлера. Глядя в эти голубые, словно лазурь, глаза, рейхсминистр не думал о целесообразности и порочности подобных действий. В голове крутилось искреннее обожание, жар обдавал тело от прикосновений. Он медленно наклонился к шее, желая завершить начатое в самом начале. Лёгкими поцелуями и засосами постепенно спускается ниже и останавливается на груди. Языком теребит соски, периодически сжимая в зубах. Гитлер с утробным вздохом, больше похожим на звериное шипение, схватил Геббельса за затылок и сильнее прижал к себе, запустив пальцы в смоляные волосы. Тот начал спускаться ниже, дойдя вплоть до пупка, уже стоя на коленях. Взор Геббельса привлекла выпуклость в области паха. Зубами он хватается за жучок молнии, принимается медленно расстёгивать ширинку. Фюрер облегчил доступ подчинённого к желаемому, почти сразу приспустив брюки с нижним бельём чуть выше колен. Рейхсминистр медленно провёл языком по жёсткой длине, несколько раз обводя головку и после слегка вобрав её в рот. Адольфа бросает в жар, он выгибается в спине. Йозеф решил подлить масла в огонь, резко взяв до самого основания, с интересом наблюдая за реакцией его «хозяина». Он ещё жёстче вцепился пальцами в волосы Геббельса, и начал далее направлять его в действиях. Он знает, что Йозеф не может и не будет сопротивляться. Пропаганда постепенно начал активнее двигаться, ускоряя темп, периодически замедляясь, отдельно лаская горячую и скользкую плоть языком. Его Фюрер пытался сдерживать различные податливые звуки, дабы сохранять холодный и чёрствый образ, однако у него это получалось так-себе. — «Я всё равно останусь католиком…» — с долей иронии Адольф вспомнил свои же слова. Рейхсканцлер всегда корил себя, но уже и не был в состоянии отказаться. Позорные, грязные отношения между двумя мужчинами. Но Йозеф… наверное, его можно назвать особым случаем? Этот человек, ближайший сподвижник Гитлера, любил его и настолько сильно, что даже сложно вообразить. Этот человек харизматичный, умный, эрудированный, горделивый, по-своему галантный и прекрасный. Часто язвительный, хитрый, коварный, а его слова подобны яду, но порой и заботливый, искренний, по-детски наивный и робкий. В кругу своего рейхсминистра, Гитлер чувствует себя любимым до мозга костей, что подкупает. И сам старается отвечать не меньшим — крепкие объятия при каждой встрече, кроваво-красные розы, и страстные ласки в интимной обстановке, как сейчас. Эти отношения остаются за гранью понимания обычного обывателя, вероятно, за подобное рано или поздно придётся заплатить несколькими кругами ада, но для обеих это грош цена. Геббельс продолжал сосать и сильнее наращивать темп. Спустя какое-то время Фюрер таки достиг пика, излившись на лицо Йозефа, который успел слегка отстраниться. После оргазма Адольф пребывал в состоянии своеобразного транса. Ноги подкосились и он облокотился локтями об стол позади, дабы не упасть. Йозеф медленно встал с колен и подойдя, напоследок оставил лёгкий поцелуй на контуре губ. — Мой Фюрер, будьте добры, развяжите наконец мои руки, — Министр первым нарушил тишину. — Я же просил называть меня по имени, — Гитлер засмеялся. — Ладно, повернись, сейчас развяжу. Ремень спадает на пол, руки Йозефа сводит небольшой судорогой после долгого пребывания в неподвижном состоянии. Слегка размявшись, он заключил Адольфа в крепкие объятия, вжавшись лицом в грудь. — Чёрт, хорошо, что при таком освещении не слишком видно моё лицо, — ворчит Геббельс. — Я бы был окончательно обесчестен, если бы вы запомнили его, испачканным подобным образом… — Ну я надеюсь, что ты не обижаешься на меня, — канцлер гладит министра по голове, перебирая пальцами пряди. — Боюсь, сегодня у меня не получается обижаться на вас, — Пропаганда хмыкнул. — Как и не получается называть тебя просто Адольфом. — Я уже говорил, что ты крайне остроумен? — Да, говорил. — Тогда что ты хочешь мне сказать после всего, что этой ночью произошло здесь? — Я тоже скучал, — Геббельс оставляет почти невесомый укус у кадыка. — Но удовлетворять нашу тоску в Рейхстаге не очень этично. — Но ты всё равно не отказал мне, — канцлер шепчет, не выпуская Йозефа из объятий. — Спасибо, Йозеф. — От подобных твоих речей кажется, что даже лёд потечёт слезами. И тебе спасибо.

***

И пусть весь мир замрёт. Двое мужчин мирно спали в обнимку на просторном гостевом диване. Луна сегодня действительно светила особенно ярко.