Любовь - это опасный недостаток

Я не помню, когда в последний раз мне удавалось быстро заснуть. Наверное, ещё до того, как я встретил Рене и увёз её с собой. И если ранее мою голову перед сном посещали в основном лишь образы оголенного женского тела, едва прикрытого тканью бордового одеяла, то сейчас, с непозволительной частотой в сознании мелькали до боли нежные картины: вот Рене сидит в саду и украдкой посматривает в сторону дальней дорожки, будто знает, что я наблюдаю за ней; а вот Рене смеётся, и этот её смех хрустальной мелодией льётся по воздуху, лучиком света рассеивает полумрак остывшей за день комнаты. Нет, подобные мысли мне совершенно чужды, непонятны. И, на первый взгляд, выход очевиден: с глаз долой, из сердца вон. Да только первое уже нельзя считать возможным, ведь лишиться Рене будет сродни потере правой руки или одного глаза. Бесценный ресурс, уникальный инструмент – надёжный и точный. Попади такой в недобрые руки, и моё бездыханное тело уже давно бы оказалось в одном из грязных переулков Парижа. Что же касалось второго... Поздно, совершенно поздно. Ошеломительная правда, удар по виску каждый раз, как эта мысль снова посещает голову. Ну надо же! Загнал её в свои паучьи сети, и сам же в них запутался, и всё, что остаётся опьяненному чувствами сердцу – страшная погибель. Любовь – опасный недостаток. Она коварна, изворотлива, въедается в кожу быстрее, чем кровь впитывается в ткани одежды, и смыть, свести с себя её практически невозможно. Останется след – вечное напоминание о её присутствии в прошлом, да только блеклое пятно на одежде ничто, в сравнении с дырой в груди. Жадная, ненасытная – отдашь ей все до последнего, да так, что только кожа будет отделять от мира голые кости. Любовь – это жертва, жертва всему, а в первую очередь женщине. Женщина. Такое обычное, неважное слово, но как же сладко теперь ощущается на языке. Отец не умел любить, не умел жертвовать, ценить, хотеть другого человека. Он лишь брал, не обещая ничего взамен. Он даже не бежал от чувств, они сами обходили его стороной, стоило лишь встретиться со льдом в его глазах. Его жизнь была службой, и, пожалуй, это единственное слово, с которым могло сочетаться слово "страсть". И так ли я хотел быть похожим на него? Идеальный в работе и службе, но с изломанной, изорванной душой, в которой, как ни странно, ещё росли цветы надежды на обыкновенное счастье. В какой момент я перестал просто хотеть эту женщину? А в какой начал? Конечно, тогда, в нашу первую встречу, Рене показалась мне чертовски привлекательной, но что же случилось после и когда кукловод превратился в марионетку? Умна, обворожительно красива, превосходно воспитана и образована. Украла внимание всего двора, её заметил сам король, но ей было плевать. И вот она самозабвенно целует меня в этом тесном проходе, всем телом вжимается в мою грудь, просит, да так, что я готов поверить, что всё это не игра. Мне больно смотреть на неё, но я не могу перестать. Я отворачиваюсь и мне кажется, что я вот-вот смогу пресечь это лишнее, навязчивое чувство, но стоит ей случайно коснуться моего плеча, как ресницы опускаются на мои глаза, в попытке скрыть всё то, что отражается как в зеркале во взгляде. Не знаю, верил ли я словам Рене, когда отчаянно сжимал её тело в своих руках, ласкал её грудь и целовал шею. Она сказала, что это будет в первый и последний раз. Она сказала, что так нам станет легче. И вот, проходит ночь, за ней и день, а на языке так и остаётся этот сладкий, дурманящий вкус её кожи, аромат, что мерещится мне в каждом нервном глотке воздуха. И вот, я, без всякой на то необходимости, еду за ней в Париж, ищу её в толпе и мысленно твержу себе, что делаю это лишь по долгу службы. Но кому я служу в этот момент? Королю или Рене? И я осматриваю её руки, и знаю, что мог бы не касаться их лишний раз, но пальцы так и тянутся к её белоснежной коже, всё моё естество тянется к Рене, и я не отдаю себе в этом отчёта. Когда Рене так невинно смотрит на меня, и мой отрешенный, безразличный взгляд встречается с её глазами, мне становится до одури стыдно, больно до хруста костей. Но за что? Разве она любит меня? Я не хочу относится к ней так холодно, я хочу греть её в своих руках, пока она сама согревает моё сердце. Эта женщина без стеснения пришла в мои покои, устроилась на кровати так, будто это она хозяйка моей комнаты. И если бы я и хотел, я бы не стал прогонять её. Признаться честно, я был бы не против, если бы Рене действительно стала хозяйкой этих чёртовых покоев. Она знает, что я не пью чай со сливками, терпеть их не могу - слишком мягкий вкус. Но я храню их у себя, зная и надеясь, что Рене заглянет поздним вечером на разговор. Что мне сказать теперь, когда мне было так спокойно рядом с ней? Наши тела действительно очень подходят друг другу. Что мне соврать самому себе после того, как я уснул как младенец, прижимаясь к её теплому, восхитительно мягкому телу? После того, как я вернул Рене в холодную постель её собственных покоев и более не смог сомкнуть глаза в одиночестве? Это лишь видимость выбора, его давно уже нет, точка невозврата пройдена, и я снова падаю, поражённый насмерть от одного лишь звука её голоса. Я уже проиграл эту партию, но только всё никак не догадаюсь, в какой момент я сделал неверный ход, а моя лучшая пешка обернулась не ферзём, а моим же соперником. И если бы всё это не было лишь иллюзией, жестокой ложью, до боли похожей на правду, если бы я был уверен в том, что я ей нужен не как нелепая игрушка, я бы снёс к чертям эту шахматную доску со стола и разложил на нем женщину, которую так отчаянно желаю называть своей.