***
Разумеется, что реакция на записанное обращение последовала такая, словно всё информационное поле захлестнуло цунами, порожденное подводным взрывом ядерной ракеты. Все СМИ по всем странам только и обсуждали грядущий уход Майкла со сцены, при этом очень многие люди по всему миру пытались разглядеть в этом конспирологическую теорию, в которой главными движущими силами были Иегова, ЦРУ, евреи и, конечно же, куда же без него, Кремль. Агент Джексонофф Михаил Иосифович, очевидно, выполнил план, который был заложен в него товарищем Лениным или Сталиным (а может, ими обоими и прямо с того света), поэтому теперь может спокойно перемещаться на место итоговой дислокации, то бишь лететь в Москву со мной. Мы с Майклом проигнорировали подобные бредни, и они постепенно ушли в подполье в среду заядлых конспирологов. Первая часть тура из пятидесяти концертов по Штатам прошла отлично для фанатов, а для Майкла стала очередным адом. Под конец он еле заставлял себя встать с дивана в отеле и поехать на арену, но каким-то чудом умудрялся выдать на сцене шоу, достойное Короля поп-музыки. Благодаря этому никто кроме меня и наших ребят из охраны никто не знал, как тяжело Майклу даются концерты, а море фанатов, собиравшееся каждый день перед отелем, всегда получало по паре-тройке часов счастливого и улыбающегося кумира. Мы с ним часто выходили на балкон с малышами, чтобы фанаты могли посмотреть и на них. И дети, и фанаты были этому очень рады, а Катя, сидя у Майкла на руках, вместе с ним махала ручкой и улыбалась фанатам отца. Чуть только был отыгран пятидесятый концерт в Лас-Вегасе, мы уехали даже не в Калифорнию, а в Крым. Изначально мы должны были провести два отпускных месяца дома в Калифорнии, но после сорокового концерта Майкл пришел в отель таким изнуренным и подавленным, что я предложила ему природу, морской воздух и отсутствие людей и репортеров в очень большом радиусе. Майкл согласился, а потом считал дни до отъезда в Ялту. Стоило нам оказаться на нашей даче, как Майкл несколько дней подряд ходил по дому в пижамах и мягких плюшевых тапочках. Он не пел, не танцевал, только сидел с детьми или гулял по саду, лишь изредка соглашаясь покататься со мной на катере по морю. Поначалу подобное его состояние меня напугало, а потом я подумала, что Майкл еще очень хорошо держится. Ему ведь осталось еще ровно сто трехчасовых концертов. С каждым днем, приближавшим наш возврат к туру, Майклу становилось морально хуже. В какой-то момент на фоне стресса он даже перестал проявлять хоть какой-то интерес ко мне как к женщине, и мне ничего не оставалось, кроме как отнестись с пониманием к его нервному состоянию. Когда стартовала вторая часть тура в Японии, я поняла, что еще ни разу в жизни не видела такую большую толпу, какую увидела в Токио. Дело осложнялось их небольшими улицами (особенно для меня, привыкшей к просторам Москвы), а тот факт, что (как это ни прискорбно) не азиатам очень тяжело отличать азиатов, только усугубил мое положение. Для меня толпа выглядела как сотня человек, размноженная в компьютерной графике, и я, боящаяся любую толпу до дрожи, еле держала себя в руках, чтобы не убежать с балкончика в уютную пустую спальню отеля. Продолжалось это во всех пяти городах: Токио, Нисиномия, Иокогама, Фукуока и Осака были в списке концертов. В Австралию я решилась поехать с Майклом, мысленно уповая на то, что большие пауки и прочая фауна континента не будет часто попадаться на глаза. На мое счастье именно так и вышло, а мы с Майклом повторили нашу поездку к Апостолам и сделали там кучу фотографий друг с другом и детьми. Мельбурн, Параматта и Брисбен встретили нас ничуть не тише, чем до этого встречали города Японии, а Майклу пришлось петь аж по две дополнительные песни. Сеул в Южной Корее, Гаосюн и Тайбэй Тайваня, Сингапур, Бангкок и Манила Филиппин пролетели для нас как калейдоскоп азиатской культуры. С учетом того, что ни я, ни Майкл в ней толком не разбираемся, выглядело для нас всё действительно как один большой калейдоскоп, в котором кухня менялась от острой и пряной до очень острой и пряной. Несомненным плюсом было то, что из поездки я получила женские национальные костюмы всех стран, в которых мы побывали, пополнив свою большую коллекцию. Очень знаковой для нас стала поездка в Малайзию, где в наш прошлый приезд мы помогли маленькому району города и где нам пообещали провести туда водопровод. Мы с Майклом честно сходили на экскурсию по этим краям, убедились, что вода у людей идет, и выделили новую сумму на помощь второму такому району. Индия, бесспорно, стала для меня фаворитом, вернее, открытием этого тура. Я с упоением слушала сотрудника отеля, который делился со мной тонкостями культуры и рассказывал о разных частях страны. Когда я пересказывала новую информацию Майклу, он каждый раз передергивал плечами: — Милая, это такая жуть, а ты рассказываешь с искренним интересом! — Да, я понимаю, что самосожжение вдов жуть полнейшая, но как феномен культуры это весьма и весьма говорящий факт! — Возразила я, вскинув брови. — Сам подумай, с чего бы вдове совершать аутодафе? — Майкл пожал плечами. — Из страха жить дальше без мужа. По всей видимости, жизнь вдов тут была, а может даже, и есть не ахти, и женщины решаются на весьма жуткое и экстравагантное самоубийство. — Жуть, — Майкл снова передернул плечами. — А что там с кострами? — Тут есть отдельный город на реке, в котором постоянно жгут трупы, — я расширила глаза и покачала головой, — Индия для меня сплошной контраст. Столица пытается взять регионы под контроль, дабы установить там порядок, основанный на правовой системе, а регионы очень сопротивляются. Один англичанин, который живет двумя этажами ниже, сказал мне, что вся местная система устройства государства и права обустроена еще английской короной и что индусы должны быть за это благодарны, — я фыркнула, — я сразу напомнила ему, сколько английская корона вывезла из Индии в качестве платы за свои услуги правового «консалтинга», — Майкл засмеялся, я тоже. — Видел бы ты охреневшее лицо англичанина! — Мы оба засмеялись громче. — Я добила его тем, что такими темпами Индия может предъявить Британии за некачественно оказанную дорогую услугу: деньги взяли, а правовую систему бросили на полпути в одном только Нью-Дели. На Черчилле, его ненависти к индусам и голодоморе англичанин предпочел откланяться. — Милая! — Майкл снова засмеялся. — Из-за тебя он теперь не сможет ходить тут с видом хозяина положения. — Поверь, сможет, — я хмыкнула, — у англичан из правящей прослойки нет совести. Попробовал бы кто-то из Англии так деньги вывезти! Это только американцам удалось, но там еще бабка надвое сказала, какая именно элита этому способствовала. Майкл согласился, допил свое золотое молоко и с видом мученика, идущего на голгофу, поехал на концерт.***
Израиль встретил нас точно так же, как и несколько лет назад: радушно и с хорошей погодой. Пока я умирала от жары, Майкл смеялся и всё пугал меня тем, что впереди нас ждет Африка. Я очень горела желанием посетить континент и воочию посмотреть на то, как жили некоторые черные, которых я помнила еще с советского времени по учебе. Когда наш самолет наконец сел в Египте, я поняла, что эта часть тура будет для меня очень сложной. От жары у меня плыло зрение и поднималось давление, а хуже этого было только то, что мне в таком состоянии приходилось следить за детьми, которым было так же плохо как и мне. Мы не выходили за пределы комнаты с кондиционером, а Майкл перед каждым выходом клал на все открытые участки кожи толстый слой крема от загара и брал огромный черный зонт. Мне было плохо даже в мини-платье на бретельках, а бедному Майклу приходилось ходить в наглухо закрытом костюме. Я не знала, как ему это удается, а сам он к вечеру уставал так сильно, что его хватало только на холодный душ и путь от душа до кровати. Тунис и Марокко для нас не отличались от Египта: там мы тоже не выходили из охлаждаемых помещений, а вот в ЮАР мы нашли в себе силы хоть немного прогуляться. Я решила не рисковать и тоже намазалась кремом от загара, а потом, подумав, намазала детей пощедрее. Они у нас, конечно, мулаты, но ведь и черные люди обгорают. В ЮАР Майкл дал шесть концертов: по два в Кейптауне, Йоханнесбурге и Дурбане, и мы отправились в Бруней на Королевский концерт, а оттуда уже со спокойной душой перелетели в Ялту на нашу дачу. Майкл, как и в прошлый раз, всю первую неделю ходил в плюшевых тапочках и пижаме, а я наслаждалась тем, что в помещениях и на улице прохладно без кондиционера. На вторую неделю нашего там пребывания, когда я уже снова умирала от скуки, мне позвонила Василиса из анимационной студии и спросила, когда мы сможем поговорить с глазу на глаз в ближайшее время. Я поняла, что дело действительно важное, и оплатила ей перелет к нам, чтобы не откладывать ничего в долгий ящик. Всё равно мне больше нечем заняться: Майкл в депрессивном состоянии перемещается от кровати к диванам, от малыша к малышу, но больше ничего делать не хочет. Василису в аэропорту забрал наш водитель, привез, я помогла ей расположиться у нас, а потом мы перешли в мой кабинет для разговора. — Анжела Владимировна, спасибо, что позволили приехать сейчас, — она улыбнулась, я кивнула, — дело действительно важное. Помните тот разговор про магию? — Конечно, — я вскинула брови, — помню и буду рада, если в деле наметилось продвижение. — Да, — она радостно улыбнулась, — позволите? Василиса взяла в руки большой дипломат. Я кивнула, она его открыла и показала мне рисунки разных размеров. Уже с первых я поняла, что вижу то, что я хотела бы видеть на экране в качестве мультика для детей. Когда я сама читала «Понедельник начинается в субботу», я представляла себе НИИЧАВО и окрестности приблизительно так, как они были изображены на рисунках. Когда же я увидела тамошних волшебников, то бишь «мэнээсов», вовсе расплылась в улыбке. Все были наряжены на свой лад и стиль: кто-то был в костюме-тройке, кто-то в традиционных нарядах, а некто щеголял в лабораторном халате или простой рубашке и комбинезоне. Глаза разбегались от буйства красок, но всё резко приобретало общность, как только глаз натыкался на эмблему «НИИЧАВО» — огромной ракушки в виде спирали Фибоначчи, на завитках которой всё меньшими буквами писалось «НИИЧАВО». Эта ракушка являлась символом Колеса Времени и изображалась в куда большем формате на других рисунках, просто без надписи. Я с поистине детской радостью просматривала эскизы и весьма детализированные картины различных этажей здания НИИЧАВО, его отдельных кабинетов, а также обитателей вроде джиннов, гномов, вурдалаков, духов и животных. — Это то, что касается непосредственно НИИЧАВО, — Василиса улыбнулась, — Стругацкий пошел на встречу и помог нам в оформлении и написании истории, так что мы можем выпустить иллюстрированный роман, или комиксы, полнометражный фильм, а также сериал. Возраст аудитории от пяти лет. Место основного действия комиксов и сериала, разумеется, Россия, а именно северная ее часть. — Как и в книге, — я улыбнулась, продолжила листать рисунки. — Да, именно, — Василиса тоже улыбнулась. — Точкой отсчета будет девяносто четвертый год. Группа путешественников, состоящая как раз-таки из «мэнээсов» разных направлений, в ходе своей экспедиции на север страны обнаружит затерянный опустевший город. Им придется разбираться, что это за город, как он там появился, почему о нем нет никаких упоминаний на картах и, самое главное, почему он оказался в таком состоянии. Они вместе откроют законсервированную избушку, в подвале которой найдут капсулу времени советских времен, в которой тогдашние «мэнээсы» выразили свои предположения о том, каким будет будущее в новом тысячелетии. Из этой капсулы наши герои смогут понять, чем занимался городок и почему он опустел. — Распался Союз? — Именно. Наши герои решат восстановить НИИЧАВО, чтобы приблизиться к тому будущему, которое описали их советские предшественники, а перед тем, как им откроется дверь к Колесу Времени, поклянутся, что не допустят повторной остановки Колеса. — То есть повторного развала страны? — Так точно, просто прямым текстом это говориться не будет, — Василиса улыбнулась, — по сюжету мы будем наблюдать за тем, как они стягивают самые живые умы со всех лабораторий всей страны, находят в университетах энтузиастов и вместе с ними восстанавливают то, что было утеряно, а также пытаются самостоятельно разобраться в законах магии. — А как именно наша магия будет отличаться от другой магии? От той, что бывает в сказках? Вы слышали про Гарри Поттера, что буквально на днях вышел? — Да, даже успела прочитать. Отличие нашей магии будет в том, что она будет не просто эфемерной способностью, а вполне себе приобретаемым навыком. — Да, каждый ученый в душе волшебник, — я засмеялась, Василиса закивала, продолжила: — Магия будет представать «техномагией», и у нее будут законы, которые она может начать нарушать, как только исследователь дойдет в своем познании до нового уровня. «Двигателем», который вырабатывает эту «техномагию» будет Колесо Времени. — Какие будут этапы развития сюжета? — Мультсериалу и сериалу будет предшествовать фильм, который будет посвящен самому первому открытию, — Василиса вскинула брови, нашла один конкретный рисунок в толстой пачке, передала мне. Я обалдело уставилась на Кремль. Казалось бы, Кремль как Кремль, но изображен он был так, что видна была не только наземная его часть, но и подземная, которая уходила вниз на глубину в несколько наземных построек и была выдержана в стиле этих самых построек. Создавалось ощущение, что Кремль изначально был высотой в пару километров, а потом кто-то закопал семь восьмых его высоты, причем сделал это с каждым зданием на его территории. Василиса тем временем стала объяснять: — Главные герои фильма должны будут заново активировать Колесо Времени в Гранатовом зале Нижних Палат. По крупицам информации из ИЗНАКУРНОЖ им придется разработать план по проникновению на территорию Кремля и перехода через цокольные этажи Оружейной палаты на верхние этажи этой постройки, что будет называться Нижними Палатами, — она указала на нужную подземную часть Кремля, — а там, шаг за шагом решая новые и новые задачи, проходя многоуровневую защиту из духов и вурдалаков, оккупировавших эти этажи за годы отсутствия там волшебников, герои подойдут к воротам, ведущим к Колесу. Они откроются только после принесения клятвы о недопущении повторной остановки Колеса. Как только ворота откроются, Колесо придет в движение, и «техномагия» снова наполнит собой окружающее пространство, в том числе и тот самый городок на севере. Подземная часть Кремля тоже оживет, и там в полной безопасности смогут разместиться новые органы управления НИИЧАВО. Разумеется, что НИИЧАВО должно в меру сотрудничать с правительством, так что часть руководящего состава постоянно будет в шаговой доступности для правительства. Или правительство для руководителей НИИЧАВО, тут уж как посмотреть. Если вы пролистнете еще пару рисунков, то увидите нижние этажи Сенатского дворца. Я посмотрела, с улыбкой закивала. Это было то, что я хотела. Просмотрев рисунки до конца, я шире улыбнулась, увидев большую табличку перед входом в библиотеку: «Осторожно! Чтение книг может стать причиной развития мозга!». — Делайте, творите, пишите сценарии, — я развела руками, — деньги будут. — Правда? — Василиса вскинула брови. — Да. — Я кивнула. — Как будем снимать фильм? — С учетом того, что у нас «техномагия», всякие искорки из палочек или рук нам не потребуются. Мы можем снять фильм с людьми, тогда основные расходы будут на создание декораций, которые в случае «техномагии» бывают очень детализированными и подвижными. К тому же нам нужны локации на севере страны, та же ИЗНАКУРНО, а также некоторые помещения в стиле построек Кремля. Это выйдет в копеечку. — Есть те, кто будет заниматься декорациями? — Есть. Вопрос только в деньгах. — Деньги будут, — я улыбнулась, — тогда подберите правильный актерский состав. Люди, которые на экране будут приносить клятву о недопущении повторного развала страны не имеют морального права мечтать об этом развале вне экрана. Хоть потоп, хоть пожар, эти люди будут обязаны выйти и публично поддержать свою страну. — Разумеется, — Василиса кивнула. — Сколько нужно времени на написание сценария? — Он почти готов. Около двух недель. — Замечательно, — я широко улыбнулась, — буду ждать. А как дела с другими проектами? — Очень хорошо, — Василиса прям загорелась энтузиазмом, — Анжела Владимировна, мы были в восторге, когда увидели сувенирную продукцию мистера Джексона, и сразу подумали, что неплохо было бы нам сделать подобное для наших детей. — Продолжайте, мне нравится ход ваших мыслей, — я вскинула брови. — Вот, — Василиса открыла второй дипломат, аккуратно поставила его на стол передо мной. Я с улыбкой стала просматривать эскизы мягких игрушек с героями из мультфильмов, а потом в шоке посмотрела на наброски книг «Читаем по слогам», в которых рассказываются истории, которые не вошли в мультики. Далее я посмотрела на рисунки кукол в виде пупсов, малышей, девушек и парней. У всех были именные подписи, но меня очень привлекли девушка и парень: они выходили русскими аналогами Барби и Кена, просто выглядели по-человечески, а не как худосочная и размалеванная Барби. Прям русская краснощекая красавица и русский простой парень. То, что надо. — А это кто? — Спросила я, указывая на них. — Мы хотели сделать противовес Барби и Кену, — Василиса улыбнулась, — Людмила и, — она пожала плечами, — с именем парня пока что не решено. — А почему Людмила? — Красивое имя, звучное. Означает «людям мила», имеет славянское происхождение, к тому же может быть сокращено на разные лады: Люда, Люся, Люля, Ляля, Миля, Мила. Детям очень легко такое проговаривать. С мальчиком, конечно, проблемы. Иван, — Василиса пожала плечами, — Петр? — Снова пожала плечами. — После них сразу хочется сказать Николай, Александр, Владимир, но это перебор для куклы. — Да, для куклы без яиц точно перебор, — я закивала, — нет, — я покачала головой, — поступим иначе: Люду отдадим Руслану, сделав кукол по произведению Пушкина, а эту куклу назовем иначе. Как, еще надо решить, — мы обе улыбнулись, — мне нравится, что эта красавица человеческих пропорций. Эта кукла у нас только блондинка? Не вся Россия голубоглазая и златоволосая. — Она может и перекраситься, — Василиса показала следующие рисунки, — тут и шатенка, и зеленоглазая, и кареглазая, и даже брюнетка. Думаете, лучше дать им разные имена? — Думаю, что да. Я закивала, досмотрела рисунки, сложила их в стопочку и сказала: — Мы с вами на правильном пути. Надо держать этот курс и стойко проходить через трудности. Я рада, что когда-то выбрала вас на должность директора нашей анимационной студии. Василиса тепло поблагодарила меня, а я пригласила ее на ужин. Майкл наконец смог продемонстрировать еще хоть кому-то свои улучшенные навыки в русском языке, а Василиса весь вечер просидела радостная на фоне моих обещаний найти деньги. Я же думала о том, откуда будет лучше всего их «изъять», чтобы меньше отчитываться перед «налоговой». Василиса улетела в Москву следующим утром, а я решила подбодрить Майкла, рассказав ему про идею с НИИЧАВО и сувенирной продукцией. — Это «мерч» на русском? — Спросил он, вскинув брови. — Да, — я закивала, — в России я упорно держусь политики не заимствования англицизмов. Понятно, что «сувенир» и «продукция» тоже не сильно русские слова, но они хотя бы обрусели, а вот «мерч» и прочие такие словечки лишние. — Правильно, — Майкл тоже закивал, — русский очень красивый, не надо всё менять на англицизмы. — А как тебе сама идея? — Я села рядом, взяла за руку. — НИИЧАВО очень оригинальная, — Майкл улыбнулся, — магия всегда кажется чем-то волшебным, чем-то, — он махнул рукой, — взмах палочки, и волшебство готово, а вы будете делать что-то новенькое. Это уже вас выделит. — Это хорошо, — я улыбнулась, поцеловала его, — а про кукол? — И с куклами отлично придумали, — он закивал, — из-за Барби девочки очень хотят краситься сильно раньше времени, а производитель словно назло выпускает все эти наборы детской косметики! Дети должны взрослеть потихоньку, по законам природы, а не по напору извне. — Да, наши куклы краснощекие, но не размалеванные. — В России зимой у всех щеки красные, — заметил Майкл с улыбкой. — Тоже верно, — мы оба засмеялись, обнялись и поудобнее улеглись, радуясь, что нам никуда не нужно.***
Неожиданно сразу после Василисы поговорить со мной захотел Ларри. Я не стала менять тактику: оплатила ему билет до Крыма, и наш водитель привез его из аэропорта. Чуть только он пришел в себя после длинного перелета, он попросил и меня, и Майкла собраться в кабинете, дабы обсудить будущее мерча. В кабинете мы устроились за большим столом, на котором Ларри разложил блокноты, тетради, карандаши и прочие предметы канцелярии, которые мы планировали в ближайшее время запустить в продажу. На всех были изображения, так или иначе относящиеся к Майклу: названия альбомов, строки песен, обложки альбомов и далее в том же духе. — И в чем проблема? — Спросила я, так и не найдя, к чему придраться. — В цене, мэм, — Ларри развел руками, — в холдинге настаивают на неоправданном завышении. Мы потеряем клиентскую базу, если так задерем цену на обычную бумагу и чернила. Он достал другие предметы канцелярии, что были «обычными», то есть не относились к Майклу или кому бы то ни было еще. — Если эти тетради стоят условный доллар, — начал Ларри, — то мерч мистера Джексона стоит условные пять, а то и десять долларов. Кто будет покупать тетрадь, вместо которой можно купить несколько почти таких же просто с другим рисунком на обложке? Дело усугубляется тем, что тетради производятся в соседних цехах! Это как производить яйца от куриц с левого курятника и с правого, но с правого почему-то продавать втридорога. — Понятно, — я закивала, Майкл тоже. — Чем хотят обосновать завышение цен? — Попыткой увеличить заработок. — Я не ставлю своей целью заработок на фанатах, — сразу возразил Майкл, впервые за время тура искренне возмутившись и встрепенувшись, — я просто хочу быть рядом. Если кто-то хочет тетрадь с моим именем, фотографией, цитатой или чем-то еще, то он должен иметь возможность позволить себе хоть одну, хоть десять тетрадей. Вы правы, когда говорите, что они ничем не отличаются от этих, — Майкл потряс пачкой обычных тетрадей, — та же бумага, тот же картон и те же чернила, просто напечатано несколько иное изображение. Цена не должна превышать стоимость этих тетрадей более чем на четверть. Верно? — Майкл посмотрел на меня. — Абсолютно. Мы отличаемся от других сувенирных продукций тем, что не наживаемся на фанатах. У нас в арсенале имеются действительно дорогие вещи, но их стоимость просто не может быть спущена ввиду изначально высокой себестоимости, но эти товары и без этого покупают редкие покупатели, которые при необходимости накопят нужную сумму. Тетради, карандаши, обложки, наклейки, блокноты и прочие товары этого сегмента пригодятся и школьникам, и студентам, а это значит, что цена должна быть подъемной для карманов их родителей. Ларри закивал, достал из дипломата документ об окончательном ценообразовании, я поставила в нужных местах подписи, а потом мы перешли к обсуждению прочих дел.***
Только мы проводили Ларри, как должны были и сами лететь в Москву. Когда началась завершающая третья часть тура в Москве, я впервые столкнулась с проблемами «братков». За пару дней до первого концерта до меня через кучу других людей из анимационной студии смог дозвониться человек, отвечавший за стадион, на котором будут проходить шоу Майкла. Я выслушала его, ужаснулась и пообещала разобраться, а сама первым делом позвонила Анатолию, и он приехал к нам в квартиру. — Он прям так и сказал? — Спросил Анатолий. — Требуют дань? — Да. Пришли странные люди в черных куртках и малиновых пиджаках на черных мерсах и требуют дань. Говорят, что он прилично заработает на концертах Майкла, и требуют поделиться. Прям как в том мультике: «Сабрать дань да утра!». Обещали отомстить, если он не поделится, но требуют большую сумму. — Очень опасно так отказывать. Подобные персонажи могут или сорвать концерт, или сделать что-то со стадионом, или, не дай Бог, даже с людьми на стадионе. — Не дай Бог? Анатолий, вы ФСБ! В каком смысле «Не дай Бог»?! У вас разве нет права задержать этих людей? — Если эти люди окажутся из группы, которая подчиняется кому-то из людей, близких правительству или сидящих в структурах по борьбе с ОПГ, то нам придется сложно. Вполне возможно, что мстить начнут уже нашим ребятам, которые будут задействованы в задержании. Это я еще молчу, что месть в вашем отношении тоже никто не отменит. — Материться не хочется, а сказать больше нечего. А как вы справились с этими же братками, когда речь шла о нашей сети магазинов? — Некоторое количество наших сотрудников успешно притворяется ОПГ, которая вас крышует. Даже перестрелки уже случались. — И кто побеждал? — Спросила я едва не шепотом. — Разумеется, что мы, — Анатолий цокнул, — на нашей стороне люди, тренированные применять оружие. Мы так под шумок избавились от пары лишних зарвавшихся ОПГ, так что лично я не жалуюсь на сложившиеся обстоятельства, хотя, фактически, мы вынуждены компенсировать нехватку нормального законодательства самосудом. — Ясно. Предлагаете заплатить тем людям? Нельзя сделать вид, что и тут нас с Майклом «крышуют» ваши ребята? — Анжела, я буду честен с вами, — он вскинул брови, — мы можем контролировать ситуацию в условиях отдельных магазинов, но, когда речь идет о море людей, наши возможности сильно ограничиваются. Понятно, что у нас на входе на стадион предусмотрены металлоискатели, но ведь тот, кто захочет, может применить оружие до арок, не так ли? Толпа фанатов вашего мужа не поддается никакому управлению извне. Не надо рисковать ни в чем не виноватыми людьми, которые просто пришли на концерт. Заплатите. Для вас это копейки. Я вздохнула, закивала, признавая его правоту и понимая, что сейчас не место и не время для принципов. — Хорошо. Я заплачу. Спасибо за честный ответ. — Анжела, — Анатолий вздохнул, подался вперед, — вы же понимаете, что в нынешнем контексте ваши вопросы по «дани» не так важны для ФСБ вовсе не по той причине, что нам лень заниматься конкретно вами. Вы понимаете, что, в целом, если дела пойдут точно так же, то России осталось жить до тридцать первого декабря две тысячи первого года? — Что? — Я аж потянулась за водой. — По договору от девяносто шестого года мы должны дать Чечне независимость до этого срока, — выдохнул он, — как только дадим им, выйдут другие субъекты. Россию раздерет изнутри, погибнут миллионы, зато Запад обогатится природными богатствами, пока своим оружием перебьет и чеченцев, и русских, и татар, которым эти богатства принадлежат в действительности. Это будет конец. В таких условиях нам вообще не до дани. — Но, — я сделала глубокий вдох и выдох, — у нас же есть армия? — Есть, и ядерное оружие есть. Это ничего не гарантирует. Если не случится чудо, и страна не перейдет в другие руки, то жить нам с вами осталось до тридцать первого декабря две тысячи первого года, потому что те, кто победят, в первую очередь придут за нами. — Не получится сделать Великую Октябрьскую революцию? — Нужен Ленин. Вы побудете? — Я противница новой революции, потому что считаю, что Россия должна прийти к миру и порядку эволюцией, но... Но вопрос стоит ребром. Если от меня будет зависеть судьба государства и ста пятидесяти миллионов людей, то я побуду и Лениным, и Сталиным, и Берией. Вопрос в другом: наша армия меня послушается? Я в положении куда более плохом, чем Ленин. Я даже не Екатерина, не мать Наследника Престола. У страны ни копейки: моей подруге учительнице выдали зарплату бутылками водки. На какие шиши мы будем выдерживать то, что в свое время выдержал СССР? — Думаете, тогда денег было сильно больше? — Тогда мы вобрали в себя все окружающие нас страны, запретив им думать о нашем уничтожении. Сейчас, если поступит команда из Вашингтона, они как пираньи налетят на нас за тридцать серебряников. Мы еле справляемся с Чечней, оружия нет, запасов нет. Мы не сможем нанести обезглавливающие удары по столицам даже соседних стран. Нам нужно время. Восполнить запасы, восстановить хоть какой-то порядок, а потом хоть война со всем блоком НАТО, но перед этим нужно выдохнуть и зализать раны. — Я сказал то, что хотел. — Вы же понимаете, что при революции нам с вами придется сжечь Конституцию? — Я вскинула брови. — Нам в прямом смысле этого слова придется делать новое государство, причем делать это придется на базе людей, которым почти десять лет как промывают мозги. Мои слова будут очень грубыми, но в политическом смысле этого слова нынешнее население еще глупее чем крестьяне начала века, и мы не вытянем новую революцию без того, чтобы предварительно подходить к каждому великовозрастному критику и со слюнявчиком читать с ним Конституцию, объясняя, за что этот ценитель и знаток демократии проголосовал в девяносто третьем. Я выдохнула, потерла глаза. — Я всё поняла. Нам с Майклом нужно закончить этот тур. Я подумаю над тем, что можно сделать в сложившихся условиях. Я не буду вас больше отвлекать. — Тогда я вас отвлеку, — Анатолий тоже вздохнул, — у нас проблема: один из олигархов противоборствующей нам лиги хочет выкупить Ново-Огарево и построить там загородный гостевой дом. Вернее, загородное казино. — Дачу КПСС в казино? — Я нервно засмеялась. — Я бы поняла, если бы Ельцин попросил себе эту резиденцию в подарок, всё же он президент, но какой-то олигарх в какое-то казино… До чего мы докатились? Ах, да, нам же в принципе-то осталось жить лет пять. Что мы будем делать? — Нам нужна эта резиденция. Мы к ней привыкли, мы ее обжили, мы знаем местность, — Анатолий подался вперед, — нам надо ее выкупить. — Как? — Пока не знаю. Надо вместе подумать. Нам нужна эта резиденция. Безопасность нашего президента на первых порах помимо Кремля мы сможем обеспечить только там. Я вздохнула, потерла глаза. — Есть идея. Заодно опробуем революционный фактор в переиначенном виде и все-таки попытаемся влезть в Сибнефть. Мне как раз очень нужны деньги. — Анжела, я буду очень рад, если идея выполнимая. — У нас по расписанию концерт в Екатеринбурге. Я приблизительно знаю, что там сейчас творится. Мне рассказывали про захоронения бандитов и братков рядом с могилами солдат, павших во время Великой Отечественной, и прочем беспределе. Мы можем припугнуть администрацию тем, что поддержим эти недовольства среди людей. Выделю: припугнуть поддержкой, а не поддерживать. Нужно так сыграть с администрацией, чтобы народ об этом даже не узнал. — Вы действительно хотите шантажировать администрацию Ельцина революцией? — Анатолий нахмурился. — Иного выхода нет. Они не прислушиваются к нашему мнению, а конечного покупателя Ново-Огарево определит именно администрация Ельцина. Нам важно не переиграть, ведь с Ельцина станется ввести войска в Екатеринбург. Надо так аккуратно сработать, чтобы Ельцину было легче и быстрее отписать мне Ново-Огарево, а там и что-то из Сибнефти, нежели вводить в дело силы МВД или тем более армию, привлекая лишнее внимание и согласовывая передвижения войск с НАТО. Народу мы ничего не скажем, не будем подстегивать и подначивать людей на опасные действия, а вот администрации можно будет пригрозить тем, что мы поднимем среди населения панику о новом экономическом и политическом кризисе. Если нервишки у нынешней администрации будут слабыми, то они согласятся с нашими условиями. Это позволит нам реализовать самый бескровный вариант из всех возможных: революции не будет, а хотя бы часть национального газо-нефтяного состояния останется за нами и народом. — Безумие, конечно, качать и без того на ладан дышащий аппарат управления, но выхода нет… У вашего супруга не будет проблем? — Майкл завершает карьеру. Это его последний тур. — Хорошо. Что будем делать в Екатеринбурге? Вернее, что будем делать с администрацией? — Надо пустить слух о том, что мы собираемся воспользоваться стандартной методичкой: мирные митинги, жертвенный ягненок, требования об отставке правительства. Митинг будет и без приглашений, «ягненок» уже имеется. Как мне рассказали, среди захоронений братков есть памятник из белого мрамора, построенный в честь девушки, случайно убитой во время стрелки бандитов. Правосудие не восторжествовало, поставили только мраморный памятник над могилой. В увлекательную игру «Устрой соседу революцию» можно играть вдвоем, — я хмыкнула, — воспользуемся этой возможностью. — А если администрация будет угрожать вам просто передавить протестующих? — Если они это сделают, вся страна встанет. Когда-то поднялась революция, потому что в лавку хлеб не завезли, а сейчас тем более поднимется. Люди устали так жить. Ради чего они живут без пенсий, зарплат, пособий и элементарной безопасности? Ради гамбургеров? Колы? Ради чего? — Я цокнула. — Кстати, у меня есть отличная видеозапись того, как Ельцин справляет малую нужду рядом с трапом самолета. Будет олицетворением того, что он делает с мнением народа. — Откуда? — Анатолий действительно удивился. — Один из репортеров продал. Американцы не посчитали за нужное просматривать, кто и что снимал в аэропорту, и так запись дошла до меня за символическую сумму. — Замечательно. — Главное, чтобы сработало. — Сработает. Это за какого-нибудь Ивана Ивановича никто бы не пошел, а вас народ любит. Администрация Ельцина и та шайка-лейка это знают и должны будет понять, что, реши вы действительно становиться опальным правительством, дело просто так малой кровью не закроешь. — Вот именно: кровью. Я не хочу пролить ни капли российской крови, не хочу жертв, а как ни крути, если мне перережут поток денег, то ситуация осложнится. Ельцин ведь не сам по себе. За ним американские финансисты. С такими бороться бесполезно. Нельзя быть богаче того, кто печатает деньги. Это я еще молчу о том, что им будет легче избавиться от меня в подобном случае. Нужно усилить охрану нашей семьи и семей наших коллег. Надо дать им понять, что любая смерть станет катализатором волнений такого масштаба, что в сравнении с ними расправа с аристократами начала века и расстрел царской семьи будут гуманными методами прихода к власти. — У нас в паре регионов едва не начали печатать собственные деньги, — Анатолий вскинул брови, — творится такой мрак, что хуже мы уже не сделаем: или мы контролируемо возглавляем революцию, или... — Он тяжело вздохнул. — Я поговорю с начальством. Я закивала, Анатолий собрался и ушел. Я же осталась сидеть в тишине кабинета. Тишина была столь звенящей, что даже часы не тикали, а били словно в набат. Когда их переглушили мои мысли по поводу денег и путей их легализации и введения в оборот, стало только хуже.***
Как мы и договорились с Анатолием, я заплатила тем вымогателям. Это подействовало: концерт прошел хорошо. В Питере «оплату крыши» пришлось повторить, в Екатеринбурге, разумеется, тоже. Там мы начали претворять в жизнь наш план. Мы с Майклом поехали на Широкореченский мемориал, якобы чтобы просто возложить цветы погибшим в ВОВ, а потом «неожиданно» заметили мраморные кресты, памятники, бюсты и едва ли не мавзолеи братков. Разумеется, что эти кадры уже к вечеру были и на «ОРТ», и в газетах. Сигнал администрации Ельцина был послан, мяч был на их стороне. Когда мы возвращались в гостиницу после концерта, нам наперерез вышла толпа мужчин в черных куртках. Прям униформа, ей Богу, разве что малиновых пиджаков не хватало. Один из них нес в руках огроменный букет красных роз. — Анжела Владимировна, наше почтение, — он улыбнулся, — у нас к вам разговор. Перетереть надо. Я краем глаза заметила, что наша охрана и дополнительно выделенные ребята из ФСБ стоят рядом, и ответила: — Букет не возьму, перетирать тоже ничего не буду. Езжайте, куда ехали. — Уверены? — Он вскинул брови. — Да. И не смейте угрожать мне. Одно ваше слово, и вас прямо тут пристрелят, — я кивнула на круг из ФСБ вокруг круга этого бандита, — согласитесь, что не очень выгодно помирать за чужие деньги. Вряд ли вас устроит мраморный намогильный бюстик в качестве награды. Если, конечно, они разорятся на мрамор, а не поставят деревянный крест. Его товарищи уже хотели вытащить оружие, но он их остановил, понимая, что численный перевес на нашей стороне, и уже нескольких из них ФСБ держит на прицеле. Он дал своим новый знак, они разошлись по машинам, дали по газам и уехали, а я облегченно выдохнула. Я никогда не прощу Горбачеву и Ельцину то, что мне сейчас приходится переживать. Я уже молчу про Майкла. Хорошо еще, что дети маленькие и ничего не понимают! Буквально на следующий день наш телефон зазвонил, и меня оповестили о том, что со мной желают говорить власть имущие. Я проводила сопротивлявшегося Майкла с детьми до самолета в Минск, а сама вернулась в Москву, откуда меня сразу повезли в Горки. Там со мной обстоятельно побеседовали, намекая на то, что мое поведение рискует выйти за рамки «дозволенного». Меня успокаивал тот факт, что Майкл с детьми в Минске в безопасности, поэтому я открыто заявила, что не собираюсь менять что-либо в своем поведении. Меня оставили на три часа совершенно одну в огромном зале. Я, хоть и нервничала, виду не подавала, а сидела с видом царицы на диване, игнорируя и шаги в коридорах, и шум разговоров, и постоянные звуки подъезжающих и уезжающих машин. В какой-то степени мое бесстрашие было оправданным: от меня не смогут легко избавиться, устранив физически. Все же понимают, что из меня «жертвенный ягненок» выйдет куда заметнее, чем из той девушки, а наш народ в таком состоянии, что любая искра может вновь разгореться в пламя. Все понимают, что я была «одна» в девяносто третьем, а сейчас за мной стоит большая «семья» и готовы поддержать несколько корпусов солдат. Правда, лично я не хотела бы такого поворота. Россия наелась революциями. Наконец, ко мне вернулись те люди, которые изначально проводили разъяснительную беседу. В этот раз разговор был куда мягче, и у меня даже спросили, чего я добиваюсь. Я, наученная за эти годы «еврейскому стилю бизнеса» сразу в ответ спросила, что мне хотят предложить. Мне пришлось задействовать все свое внутреннее спокойствие, чтобы на лице не отобразились радость и облегчение, когда мне предложили часть акций в Сибнефти. Все знают, что я давно за ними охочусь, поэтому они поступили логично, предложив мне в первую очередь их. Да, не очень-то много, но тут ведь главное влезть, чтобы впустили дальше. — Допустим. Я могу также претендовать на выкуп некоторой недвижимости, что в ведомстве государства? — Какой конкретно? — Мужчина нахмурился. — Мы не продаем стратегические объекты. Я выждала секунду, но нос у этого обманщика не вырос, поэтому я мило ответила: — Дача КПСС. Ново-Огарево. — Это важный объект- — Я вас умоляю, — я хмыкнула, — постройка, еле стоящая под собственной тяжестью. Там даже вода ржавая. — Тогда зачем оно вам? — Сделаю ремонт, буду жить рядом с лесом, — я вскинула брови, — рядом никого, тишь и благодать. Мы с Майклом не можем постоянно оставаться в квартире, а летать в Крым долговато. Было бы замечательно иметь что-то в десяти километрах от Москвы. К тому же я не прошу у вас чего-то невероятного. Ельцин в Горках, зачем ему Ново-Огарево? Отдайте мне, — я улыбнулась, — я ведь и отблагодарить могу. Отблагодарю лично вас, если этот вопрос не будет затянут и не получит публичной огласки в ближайшее время. На этом моменте оба мужчины немного подобрели. — В принципе, — начал один, — сейчас там действительно никого нет. Только содержание из бюджета выписываем. Я закивала, посмотрела на второго. Тот тоже согласился. — Давайте закроем сделку прямо сейчас, — я снова улыбнулась, — и я прямо сейчас вас отблагодарю. Меня снова оставили ждать в том зале, но в этот раз хотя бы предложили чай с вареньем. Вот, что «благодарность» с людьми делает. Правда, я всё равно ни пить, ни есть не стала. Через два с половиной часа ко мне снова пришли, показали документы. Я всё прочла, поставила подпись, дождалась подписи от других лиц, участвующих в сделке, и попросила Сергея передать нашему водителю, что нам нужны чемоданы из багажника. «Благодарность» была передана, и я спокойно уехала в квартиру: вылет в Минск был вечером. В квартире меня уже ждал Анатолий. Когда он увидел в моих руках документ, подтверждающий, что Ново-Огарево теперь мое, он облегченно выдохнул и сел в кресло. — Дорого обошлось? — Спросил он. — Раза в два дороже реальной стоимости плюс две «благодарности». — Спасибо. Это было необходимо. — Да не за что. Я всё прекрасно понимаю. Что будем делать с резиденцией? — Спросила я, вскинув брови. — В каком смысле? — В каком стиле будет идти ремонт? — Какой ремонт? — Я сказала тем людям, что хочу там жить с семьей. Явно я не буду жить в том здании, — я цокнула, — там действительно ржавая вода. Ремонт. Нужен ремонт. — Вы понимаете смысл словосочетания «закрытый объект»? — Да, он закрыт для посещения. Ремонт ведь не посещение. — Хотите предложить нашим ФСО и ФСБ делать ремонт самостоятельно? — Я вас не понимаю, — я засмеялась, — а ФСО, ФСБ и Президенту нормально будет жить в таких условиях? Нет, там должен быть ремонт. Есть же какие-то протоколы на случаи ремонта в закрытых объектах. — Господи, — Анатолий посмотрел в потолок, потом на меня, — что еще ваше величество изволит? — Можно было бы сделать пруд, — вспомнила я предложение Майкла, — еще там замечательно смотрелась бы конюшня и овчарня. Это же всё-таки имение. Еще надо очертить точные границы леса, а затем запретить вырубку. Еще нужно поднять забор на пару метров, нынешний низковатый. Совсем замечательно было бы переселить всех, кто живет рядом, особенно, если они живут в плохих условиях. Не нужно, чтобы у наших врагов был шанс представить нас в невыгодном свете. Мол, у нас забор несколько метров, а у людей нет крыши. — Предложения отличные. Деньги? — Обеспечу. Людей переселите куда-нибудь сильно подальше, предложив им или деньги, или новую жилплощадь на их выбор. Хочется, чтобы тот участок был подальше от людей, — я улыбнулась, — а внутри ремонт сделаем похожим на тот, что в этой квартире: удобно, красиво, нет излишеств и всегда можно полностью поменять. — Мне просто интересно: счет за этот ремонт вы потом кому выставите? Президенту? — Что вы, — я махнула рукой, — президент не виноват в том, что в том доме ржавая вода. Скажем, что это подарок. Мне не жалко. — Хорошо. Ремонт, так ремонт. — Вы так упрямились из-за денег? — Нет, но раз вы так уперлись, то кто-то должен сдаться. В этот раз этим «кем-то» буду я. Один вопрос: зачем там конюшня и овчарня? — Мы не американцы, чтобы устраивать там гольф-клуб. Вы видели русское имение без конюшни и овчарни? — Нет… — Баню тоже сделайте. Не бывает русского имения без бани. — И почему я не хочу стать следующим президентом? — Большому кораблю большая торпеда, а большой ответственности большие плюшки. Если он сделает так, что Россия переживет две тысячи первый год, ему хоть всей России в подарок будет мало. — И то верно, — он кивнул, — я сам займусь ремонтом. Я согласилась, проводила его, а потом и сама собралась в аэропорт, чтобы полететь в Минск.***
Майкл встретил меня так, словно мы не виделись по меньшей мере год. Мне было приятно, что он так переживал и скучал. Казалось, от страха и переживаний за меня он немного пришел в себя эмоционально: со мной в Минске говорил уже не робот-кукла, а тот Майкл, которого я так люблю и по которому я так скучала. Я рассказала ему все свои приключения, а он поделился тем, что уже успел познакомиться с Лукашенко: — Я еще не видел таких президентов, — Майкл улыбнулся, — он какой-то… Свой? — Он пожал плечами. — Не знаю, как это описать. Мне понравился. Я не боялся сделать что-то не так. — Да, он действительно хороший мужчина. Кстати, он лично поспособствовал укреплению торговых отношений между нашей сетью магазинов и местными фермами. Мне было приятно, что мое предложение получило отклик на столь высоком уровне. Без его нагоняя я бы бегала за местными фермерами куда дольше, а так они брали трубку чуть ли не после первого гудка. — Какой капитал, такой и уровень, — Майкл вскинул брови, — мы же многое отсюда поставляем? — Я закивала. — Я уверен, что в будущем это скажется хорошо на отношениях и местном бизнесе. — Я снова закивала. — А что будем делать дальше? — Ничего. Закончим тур, вернемся в Москву ждать чуда. Майкл согласился, вспомнил про тур и с тяжким вздохом посмотрел на список грядущих шоу. К сожалению получилось, что теперь мне было не до всего. Я не могла просто так усесться: мне нужно было точно понять, куда и какие деньги я дену, чтобы по итогу поменьше дать на лапу налоговой и прочим структурам. Я взяла свои любимые блокноты, выбрала один из новеньких, написала на левой странице список своих организаций, из которых я могу брать деньги, а рядом на той же странице — список того, где нужны деньги. В обеих колонках я указала приблизительные суммы, а на правой странице попыталась изобразить диаграмму перераспределения. Получилось лишь с пятой попытки, а четыре листа до этого были вырваны и в гневе сожжены. Когда я посмотрела на пятую схему, меня словно осенило, но в тот же момент я почувствовала упадок сил: мой план был гениален, но претворить его в жизнь в России было бы практически нереально. Я вздохнула, глянула в окно, и меня осенило во второй раз: в Беларуси мой план теоретически можно выполнить. Я набрала Анатолия по номеру, который он сам мне оставил, он взял трубку и спросил: — Вы только уехали. Что случилось? — Это не телефонный разговор. Весьма срочный. — Буду сегодня вечером. — Жду. Я положила трубку, потерла глаза. Не иначе как Господь послал России такого соседа как Беларусь, а в управление ей назначил Лукашенко. Анатолий приехал тем же вечером, мы зашли в отдельную комнату нашего с Майклом номера, и я сказала: — Я хочу открыть банк. — Что, простите? — Анатолий аж закашлялся. — Банк на территории Беларуси может стать нашим личным офшором. Минск не обязан рассказывать кому-то, что и как делается в их банке, зато мы сможем легко закидывать сюда деньги, а потом возвращать обратно. Конституция Беларуси не столь колониальна, как наша, и нам временно нужно перенести нашу с вами столицу в Минск. Как это ни парадоксально, тут возможностей сильно больше. Всё то, что нужно реализовать в России, но не выходит в виду вражески настроенной системы, можно реализовать тут хотя бы для подготовки кадров. Всех людей, которые нам нужны в России и за кого мы переживаем, нужно переселить сюда. Минский ковчег, если будет угодно. — То есть пока БАБ обживает Лондон, мы будем обживать Минск? — У вас есть иные предложения? С Беларусью у России подписывается множество соглашений по упрощению взаимодействия, подписан договор о создании Союзного государства. Если и открывать банк, то тут. Эти деньги нужны и им, и нам. — Кто будет директором банка? — Я, конечно. Если остальными предприятиями я могу поделиться с нашими коллегами и довериться, то тут я этого сделать не смогу. Я уже вижу этот банк, — я улыбнулась. Я услышала, как Анатолий тяжко вздохнул, а потом он попросил время подумать. Я же не могла усидеть на месте, даже пошла к Майклу, чтобы поделиться последними соображениями. — Милая, а сколько денег нужно для получения генеральной лицензии? — Он вскинул брови. — Если мы сможем договориться с Лукашенко и теми, на кого он нам покажет, — начала я с улыбкой, — то местные органы могут немного не так придирчиво смотреть, сколько у нас денег. Мы ведь не будем принимать вклады граждан Беларуси и играть на их деньгах, мы будем играться исключительно со своими капиталами. Мы просто будем вывозить российские деньги сюда в том или ином виде, а потом частично ввозить обратно в Россию, а частично оставлять здесь. — А насколько реально открыть банк так, чтобы он не зависел от Америки? — Вполне, — я улыбнулась, оживленно продолжила, — денег у нас не прям миллиарды, так что мы можем по-тихому приткнуться куда-нибудь к белорусской системе, клепая липовые отчеты о деятельности, при этом мы не будем гоняться за сотрудничеством с акулами банковского бизнеса: нам это тупо не понадобится. — А почему до тебя никто не сделал этого? — Спросил Майкл удивленно. — Потому что тем, кто в состоянии это делать, это не нужно: у них есть Лондон. Во-вторых, для этого нужно иметь капитал, сторонников, хорошие отношения с Лукашенко и выход на армию РФ ради подтверждения нашей готовности в том или ином виде вступиться за Беларусь или самого Лукашенко при необходимости. Многовато для среднестатистического человека, — мы оба улыбнулись. — я очень надеюсь, что эту идею одобрят. Это решит очень многие наши проблемы. У меня уже голова лопается от схем, что мы проворачиваем. БАБ и еже с ним буквально ничего не делают: украли, вывели и сидят, а мне ведь нужно украсть, вывести, а потом обратно ввести! Россия в таком состоянии, что легче из нее что-то украсть, чем в нее обратно положить. Вопросов в стиле «А куда делось?» почти никто не задает, зато сразу интересуются, откуда взялось. Дело осложняется наличием консультантов из ЦРУ. Нам всё сложнее доказывать им, что наша деятельность вписывается в их планы. — Вы с Анатолием сотрудничаете с ЦРУ? — Майкл аж привстал. — Нет, кто мы такие, чтобы сотрудничать? — Я цокнула. — Вся Россия им сейчас подчиняется. Наш бизнес оставили для галочки для народа. Мол, пусть хоть что-то будет, тогда народ не будет так сильно париться. Как только мы перейдем черту, нас лишат всего. И хорошо, если не жизни. Майкл вздохнул, спросил: — Банк поможет? — Да. Очень, — я кивнула, — систему можно дурить, пока она это позволяет. Если мы договоримся с Лукашенко и определенным кругом местных лиц из местной системы, то местная система прикроет глаза на наши выходки. — А система, где сидит Ельцин? — Будто у них будет иной выход, — я хмыкнула, — пусть только попробуют что-то нам сделать. Раз они один раз испугались и выполнили наши требования, значит, поддержка ЦРУ есть только до первого ухаба, а дальше ЦРУ тупо сменит кукловода, чтобы проблем не возникало. Как бы то ни было, Ельцин оказался не таким гавнюком, как я считала: он пытается сохранить власть в своих руках, поэтому под ковром идет мне на встречу, лишь бы ЦРУ после новой давки людей на танках не сняли его и не посадили кого-то, при ком Россия даже до конца этого тысячелетия не доживет. — Энджи, — Майкл тихо улыбнулся, — милая, я думал, что за время нашего брака только я изменился, но нет. Помнишь, как ты когда-то говорила, что не сможешь повторить то, что делал Ленин? — Я закивала, а Майкл обнял меня и поцеловал, — я рад, что и твой внутренний характер раскрылся. Один человек может быть в состоянии спасти целую страну, и я рад, что так или иначе дал тебе возможность помочь России. Я поцеловала его в щеку, а потом побежала на зов Анатолия. Он дал добро на переговоры и обещал помочь мне в налаживании связей. Я сразу вернулась к Майклу и поделилась своим счастьем, а потом в шоке посмотрела на рисунок, что он успел нарисовать на бумаге карандашом. — Мне пришла в голову идея о логотипе, — Майкл передал рисунок мне, — Анжела Владимировна, две буквы: «А» и «В», соединенные между собой и вписанные в сердце в двух цветах. «А» и «В» будут белыми, а фон тогда зеленым. — Очень красиво, — я улыбнулась, стала разглядывать сердце, — как маленькая эмблемка пойдет замечательно! Часто ведь бывает, что большой логотип с трудом переносится на мелочи, а тут и большой, и маленький будут смотреться очень хорошо. Как ты вообще решил вписать буквы в сердце? — Не знаю, — Майкл засмеялся, — нарисовал несимметричное сердце на боку, поделил вдоль и поперек приблизительно поровну, рассчитывая что-то туда вписать, а потом пригляделся и увидел, что всё уже само вписалось: левая половинка будет «А», а правая — «В». оставалось только подкорректировать, чтобы было красивее. А какое название ты выберешь для банка? — «Алфавит», маленький девиз: «просто как А, Б, В», — я погладила рисунок, — это сейчас банк, хоть и будет с лицензией, заниматься будет делами лишь нескольких компаний, а в будущем можно будет попытаться расширить его до крупной ячейки взаимодействия между Беларусью и Россией. Это создало бы отличные условия для торговли в обоих направлениях. Еще я думаю, что именно тут я запущу первые филиалы фонда религиозного просвещения. Ты же согласишься мне помочь? — Конечно. После Иегова я готов помогать всем заблудшим душам любыми методами, лишь бы они не забрели в секты, — я поцеловала его, — кстати, я заметил, что ты очень тепло относишься к Беларуси. Почему? — Я ко всем странам бывшего Союза так отношусь, — я удобнее уселась у него на коленях, — но каюсь: у меня есть любимчики. Беларусь я очень люблю. Я даже не смогу сказать, сколько раз я тут была, потому что в какой-то момент перестала считать. Ты не смотри на то, как сейчас люди тут против Союзного государства. Они думают, что Россия, падая, утянет и их. Правда, они пока не думают, что Россия в любом случае при своем падении утянет и их, и других соседей вне зависимости от каких-то бумажек. — Нет, не надо такого, тут очень хорошо, — Майкл сам поцеловал меня, — и очень вкусно. Я, кстати, заказал нам всё от драников до десертов. Решил хоть чем-то порадовать нас. — М-м, — я потерлась кончиком носа о его, — спасибо, я тоже очень проголодалась. С фанатами завтра будем встречаться? — Да, я уже пообщался с ними с балкона, — он улыбнулся, — тут тоже замечательная публика. Прямо как в Москве. Еще мне понравилось, что в аэропорту нас встретили очень торжественно, но душевно. Девушки были в национальных платьях, в руках у них на подносах были угощения, а всем девушкам из моей команды подарили цветы. Признаться, нас нигде еще не встречали так торжественно и по-домашнему одновременно. Думаю, что Минск запомнится всем моим ребятам. — Я рада, — я тоже улыбнулась, поняла, что ни у него, ни у меня нет настроя на что-то интимное, и спросила, — идем к малышам? Майкл закивал, и мы действительно пошли к нашим ангелочкам.