Умирай, Рейстлин

      Холодно. Холодно, мерзко и жутко. В Бездне по-другому быть и не могло — выстраивая свой план, Рейстлин осознавал это; однако тогда не мог и предположить, насколько правдивыми будут эти суждения. Тогда, ютясь в случайных придорожных трактирах, где никогда не задавали лишних вопросов, чертя красные линии наступления на карте или складывая руки в притворной молитве у алтаря, он был уверен: Бездна — пустяк. Там он будет главенствовать, сам сперва разгонит все тени, а после — присвоит их себе. Справится, преодолеет. И ничего не почувствует. Как обычно.       Он действительно ничего не чувствовал в миру — сам так пожелал и сердце своё заставил оглохнуть и зачерстветь. Так было проще: обиды накапливались, но не задевали, любовь тлела и коптила, но не разгоралась, страхов не было вовсе. Чувства мирские были пылью, которую можно было с лёгкостью смахнуть и идти дальше; уверенный в этом, Рейстлин ступил в Бездну. Но Бездна оказалась иной.       Тени окружили его плотным тугим кольцом; сначала Рейстлину казалось, что он потерял зрение: мгла Бездны была до ужаса чёрной. Даже не чёрной — пустой. Что было жутче. Тени тянулись к нему — маг этого не видел, но чувствовал, как его лица касались невесомые языки. Они ласкали его щёки, стягивались на шее, обнимали запястья крепким браслетом — но посох, зажатый в них, ещё поблёскивал тусклым светом кристалла. Они забивались в ноздри и не давали сделать вдох — так Рейстлин понял, что дышать в Бездне нечем, да и не нужно; открытие это, впрочем, не успело занять мага. Потому что тени начали обретать лица.       Из общей тёмной массы вдруг выплыл десяток, казалось, отдельных сгустков. Они по-прежнему были бесцветными, однако, необъяснимым образом, Рейстлин различал в них своих старых знакомых; то были мальчишки лет то ли семи, то ли десяти, то ли двенадцати. Вихрастые головы, беззубо щербатые рты. Рубахи, подвязанные бечёвочным шнуром, суконные штаны и босые ноги. Рейстлин слишком хорошо знал эти одежды; он почувствовал, как его плечи вновь стягивала худая серая ученическая мантия. Такой же, как у теней, бечёвочный шнур снова колол ему кадык; Рейстлин всегда затягивал капюшон потуже — так никто не видел его лица. Но они всё видели.       — Гляньте на него! — в один голос загоготали тени, выкидывая вперёд бесчисленные руки. — Гляньте! Это ж Маджере! Который дурной Маджере!       Рейстлин попятился. Пятиться было некуда.       — Волшебник! — они дёрнули посох. Его свет дрогнул, но не погас. Пока. — А мы говорили! Говорили! Да он слабак! А ну-ка!       Гомон теней раздробился на тысячу детских смешков, оглушая; сотня детских рук обняла его за плечи и сдёрнула мантию — та тут же растворилась в темноте, будто её и не было. Руки продолжили: теперь та же сотня пальчиков тыкала его под рёбра и в глаза, сотня кулачков била в грудь, сотня ладошек драла волосы. Рейстлин упал на… это была не земля, но пустота. Пустота, однако, отдалась глухой болью в ладонях.       — Оставьте его, — прозвучал вдруг другой голос. Тяжёлый, полный и низкий. Тени вмиг послушно исчезли, уступая место старшему. — Оставьте его… — тень усмехнулся. — Мне.       Рейстлин почувствовал, как его поднимают на ноги; подняв заплаканные глаза, он различил очертания отороченной мехом накидки и обшитой золотом шёлковой мантии. Это, впрочем, было излишне: свою новую тень Маджере узнал тут же. Ничей на всём Кринне голос не был настолько властным и могущественным.       — О Рейстлин, мой дорогой Рейстлин… — начал Пар-Салиан мягко. Он всегда начинал мягко — Рейстлин знал это как никто другой. Ничем хорошим это никогда не заканчивалось. — Это ведь не твой посох.       — М-мой… мой посох! — взмолился маг, сжимая рукоять из последних сил. — Мой!       — О нет, — покачал головой Пар-Салиан и взмахнул ладонью. Свет кристалла потускнел. — Ты ведь не прошёл Испытание. Ты его не заслужил.       Маг дёрнул плечами. Руки его, уже не подчиняясь хозяину, дрожали. Губы им вторили, сбиваясь, однако, на свой ужасный ритм.       — Прошёл! Я его прошёл, и оно… — отчаянно вскрикнул Маджере, пытаясь ухватиться за тень. Та растворялась в ладони, но была всё равно перед ним. Пар-Салиан хохотал, упиваясь своим торжеством. — Оно меня чуть не убило! И…       — О, ты так до сих пор ничего и не понял? — улыбнулся верховный маг в ответ.       — Ч-что?       Рейстлин, конечно, знал, что. И понял это давным-давно, ещё в первые дни, едва оклемавшись после Испытания. Знал, что не за выдающиеся заслуги оно было ему дано до срока, не ради него. Знал, что…       — Нам нужно было, чтобы ты попал в это Испытание, — Рейстлин вновь зарыдал. Получить подтверждение своим мыслям — гораздо больнее, чем просто о чём-то догадываться. — От тебя было слишком много проблем. Нам нужно было, чтобы ты в этом Испытании умер… или, о, прошёл его с огромными потерями, — Пар-Салиан протянул к нему ладонь. — Как видишь, мы не ошиблись. Ты не прошёл Испытание, Рейстлин, ты схитрил. И это не твой посох. Ты не маг, Рейстлин Маджере. В тебе… — Рейстлин замер, пытаясь усмирить колотившееся сердце. — Нет ничего особенного.       — О нет, не говори так, — послышался другой голос нараспев. Из темноты выплыла следующая тень; Пар-Салиан, кивнув ей, исчез. — Это ведь мой бесценный советник!       Мрак вдруг закружился, образуя фигуру; у фигуры были белые одеяния, светящееся ожерелье и блестящая корона. Фигура всплеснула руками, и мрак подёрнулся взмахом её широких рукавов. Глаза Короля-Жреца вновь искрили бесовским огнём.       — Который всегда даёт такие бесценные советы! — тень легонько ударила мага по спине, и тот вмиг выпрямился по струнке. — А мы, глупые жрецы, не смогли узнать тёмного мага в наших рядах! Думаешь, это правда?       Рейстлин взмахнул головой в неясном жесте. Он мог означать и «да», и «нет»: ему отчаянно хотелось, чтобы он означал «да», но при этом Маджере знал, что это «нет». Король-Жрец расхохотался.       — О, мой дражайший советник, ты так рьяно пытался поселить в моём сердце Скверну… — тень холодным пальцем тронула его подбородок. — Ты ведь верил, что всё разыгрывается по твоему плану, не так ли?       — Я… — Рейстлин подал голос и схватился за посох уже обеими руками, обессиленно держась за него, чтобы устоять на ногах. Врать он уже не мог — ни теням, ни, главное, самому себе. — Да…       — Какой же ты наивный… — тень улыбнулась. — Да Паладайн подал мне знак, едва ты переступил порог Истара. Всё это было, мой дорогой советник, лишь для своего финала.       — К… как?       — Священный город всегда хранил свои Врата. Он хранит их и теперь. Надёжно — и навсегда.       — Ты… ты знал?..       — Конечно, я знал. Я знал, чем это закончится, с самого начала. Это был план Его, а не твой. Потерять Город, чтобы помешать твоим намерениям — оправданная жертва.       — Нет…       — Да, мой любимый друг. Это Он вёл тебя ко мне, Он всегда вещал моими устами. А ты… а ты, Рейстлин Маджере, всего лишь пешка в Его игре. Ты не бог, и ты никогда с ним не сравнишься.       Король-Жрец поклонился, возвёл руки в молитве и исчез. Вновь настала полная темнота, и Рейстлин было выдохнул: темнота и пустота были лучше, чем страхи. Тем не менее, в пустоте и темноте по-прежнему маячила тень. Последняя, ещё не получившая лицо. Выждав некоторое время, она так же, как и все до неё, встрепенулась, закружилась, и приняла свою форму. Самую страшную — и при этом самую родную.       Серый свет блеснул на лезвии меча и перекинулся на зажим алой победоносной накидки. Тень нависла над магом, и он смог заглянуть в её глаза. Тусклые, холодные, впитавшие в себя всю бесконечную тоску и разочарование, и теперь — нёсшие их по всей Бездне.       — Знаешь что, братец? — громыхнул голос тени, и та похлопала его по плечу мягко, но бесчувственно.       — Что? — Рейстлин отчаянно пытался найти в Карамоне хоть толику ещё не угасшей любви. Хоть крупицу былой поддержки. Хоть что-то. Но тень была холодна. Тень была безучастна.       — Они ведь правы, — сердце мага сжалось. — Правы — все до одного.       Рейстлин упал на колени и, схватившись за голову, зарыдал. Тени вновь всей толпой взвились вокруг него, готовые повторить всё снова и снова — и так до бесконечности, пока их Госпожа не велит прекратить. Пока Рейстлин не примкнёт к ним. Пока Рейстлин в них не растворится окончательно.       — Умирай! Умирай! — вопили они в своём безумном танце. — Умирай, Рейстлин!       Но он не умрёт. Не умрёт до тех пор, пока того не захочет Она.       А Она не захочет.       Ведь умереть вмиг — просто.       А доживать в постоянном страхе — гораздо сложней.