Разумеется

Марку снится, что он снова попал в Дуат. Должно быть, он умер. Опять. Вокруг него пески перетекают друг в друга, неустанные и бесконечные, погребая под себя миллионы замерших во времени людских душ. Марку снится, что он бредёт по этим пескам неизвестно куда, и Стивен рядом с ним вещает что-то о египетской мифологии. О древних богах, в которых уже давно никто не верит, о чужих традициях, что некогда были важны, о другом восприятии смерти. Как и в первый раз это кажется странным — Стивен рядом с ним, прямо тут, во плоти. Стивен, к которому он может, если захочет, прикоснуться. Но Марк, разумеется, не хочет. Пески всё тянутся и тянутся, пока из безликой пустоши Дуата не превращаются в ребристую местность пустыни. В пологие холмы сероватых дюн и далёкую полосу неровного горизонта где-то на краю зрения. Марк смотрит вперёд и видит, как прямо на его глазах небо превращается в бесконечный сверкающий калейдоскоп. Звёзды танцуют друг с другом, сближаются и отдаляются, мелькают тончайшими полосками чистого космического света. Марк смотрит вперёд и видит Стивена, сдвигающего далёкие звёзды мановением рук, будто это для него ничего не стоит. Будто Хонсу рядом не обращается в камень от одного лишь желания сделать что-то насколько безумное. Марку хочется… Марку хочется просто быть там и видеть всё это своими глазами. Чувствовать холодный и колючий ветер пустыни на своей коже, дышать остывающим жаром земли и сухой рассыпчатостью каменных скал вдалеке. Ему хочется стоять там со Стивеном и просто чувствовать его рядом. Он тянется, чтобы коснуться чужой руки, обратить на себя внимание, но песок проваливается под его ногами, рассыпается зыбучей тиной и утягивает за собой вниз. Марку снится заброшенный храм, вырастающий прямо перед его глазами, высокие каменные стены, стелящийся по полу песок, занесённый ветром, резной силуэт огромной статуи. Хонсу наклоняется вперёд, зияя провалами глаз, и его птичьи черты меняются, обрастают сероватой кожей, струятся по бокам тусклыми локонами волос. Хэрроу смотрит на Марка сверху вниз и усмехается. Марку хочется разбить его лицо кулаками, но тело не слушается, слабое и безвольное, оно тянет его к зыбкой, холодной поверхности песка, пытаясь утопить. Марк хватает себя за ткань футболки на груди и чувствует проступающую на её поверхности кровь. Чувствует, как вместе с её утекающей горячей влагой холодеет его тело. Как отзываются искрами судороги ноги, как отдаётся болью едва стучащее в груди сердце. Марку кажется, что он не может дышать. Когда Марк просыпается, с трудом осознавая себя, Стивен уже не спит. Он всегда просыпается раньше: сказывается ли это устоявшийся режим музейного работника или какое-то внутреннее упёрство, ни одному из них не известно. Мир собирается перед глазами заново, будто поднимаясь из-под слоя пыли, песка и засохшей крови. Складывается в их спокойную тихую квартиру, освещённую утренним светом, в груды потрёпанных книг и блокнотов на всех видимых поверхностях, в аквариум с двумя золотыми рыбками. Марк приходит в себя полностью, когда отпускает неосознанно захваченное тело и снова уходит в пустоту пространства за поверхностью зеркал. — Марк? — Стивен звучит взволнованно. Он осматривается по сторонам так, будто услышал призрака. Будто чувствовать Марка — это что-то неправильное. — Что? — его голос хрипит. Со сна или, может, во всём виноват сухой воздух пустыни, что въелся намертво Марку под кожу. — Ты молчишь, — Стивен ловит его отражение в высоком зеркале и больше не упускает из виду, забыв про овощи, нарезанием которых он занимался до этого. «Помидоры заветрятся и будут не вкусные», — думает Марк отрешённо, смотря на нож в чужой руке. Произносит совсем другое: — И? — слова выдавливаются из пересохшей глотки еле-еле, хотя в таком состоянии она даже не является материальной. Марку не хочется говорить ничего вообще. Он всё ещё цепляется за остатки сна, будто за спасательный круг. Только вместе того, чтобы вытащить его на поверхность, этот пытается его утопить. Стивен смотрит на него внимательно, пусть Марк этого и не видит. Он скользит взглядом по поверхности стола, по освещённым солнцем стенам, по царапинам на потолке. Чувствует чужое обеспокоенное внимание всем своим нематериальным существом. — Марк, — произносит Стивен на выдохе, откладывая нож в сторону, подходит к зеркалу ближе. Его пальцы скользят по боковой раме медленно и тоскливо, будто пытаясь коснуться чего-то другого, и Марк прослеживает это движение с чем-то похожим на обречённость в районе груди. Он растирает зудящее место между ключицами, старательно не смотря вперёд. Пустота вокруг давит на него со всех сторон, отчего-то непривычная и дикая, топкая, словно зыбучие пески. — Марк! — Стивен кричит на него, стуча рукой по деревянной раме зеркала, и Марк от неожиданности дёргается в своём безликом мире, поворачивая голову. Чужие-свои глаза смотрят на него недовольно. Стивен кусает губы и хмурится так похоже на него самого, что Марку на секунду хочется рассмеяться. — Ты ведёшь себя странно сегодня, — наконец-то говорит Стивен что-то, кроме его имени, складывая руки перед собой. Осматривает Марка с головы до ног. — Тебе кажется, — Марк осматривает его тоже, цепляясь взглядом за пятно на рукаве домашней рубашки, за сбившуюся влево резинку пижамных штанов, за босые ноги. Выдыхает, пытаясь отогнать ненужные мысли. Не выходит. Они продолжают топить его, бессмысленные и едва различимые — ворох переживаний, лишённый смысла, боль, не имеющая конца. Голова кажется несоизмеримо тяжёлой, пульсирующей отдалённым грохотом выстрелов в висках. Марк наклоняется вперёд, закрывая глаза и прислоняясь лбом к неощутимой поверхности зеркала. Её нет там на самом деле, в этом мире без материи, в этом мире без звуков и запахов, но Марку так сильно хочется, чтобы она там была, чтобы её там не было вовсе, что он чувствует кожей её холод. — Тебе снова снилось что-то плохое? — голос Стивена звучит так близко, словно он стоит рядом, словно, если Марк захочет, он сможет его коснуться. Он, разумеется, этого не хочет. Несколько бесконечных мгновений Марк думает, сказать ли ему правду. Стоит ли оно того. Несёт ли вообще этот разговор хоть какой-то смысл… — Да, — говорит он прежде, чем успевает закончить мысль. По ту сторону закрытых век Стивен молчит, вынуждая его сказать больше, и Марк продолжает, — много всего, на самом деле. Пустыня, Хонсу, — Марк замолкает на секунду, позволяя себе сделать растерянный выдох, — Хэрроу. Дуат, — говорит он ещё спустя несколько беззвучных секунд, в которые растягивается темнота перед его взглядом. Стивен продолжает молчать, и Марк представляет себе, как тот взволнованно перескакивает взглядом с одного места на другое, пытаясь придумать, что можно на это ответить. Как он цепляется пальцами за пальцы, перебирая их между собой, как нервно хрустит суставами. Он представляет себе это так ясно и чётко, что удивляется, когда открывает глаза и встречает чужой взгляд прямо перед собой. Когда видит Стивена, прислонившегося к зеркалу с другой его стороны и смотрящего прямо на него. Так близко, что если Марк захочет, он сможет его коснуться. Марк, разумеется, этого не… Марк чувствует теплоту чужой кожи под своими пальцами, когда протягивает руку. Когда видит, как левая рука Стивена хватается за запястье правой. Марк чувствует шершавость едва различимых шрамов и щекотку волос, когда ведёт пальцами выше, когда наблюдает за тем, как одна рука Стивена скользит вдоль второй. — Я там был? — спрашивает Стивен, возвращая внимание Марка к своим глазам. Словно не замечает, что его рука больше ему не подчиняется. Не замечает, как чужие-свои пальцы касаются его, как они проходятся вдоль ткани рубашки, устремляясь вверх. Он смотрит на него так открыто и так бережно, что Марку не хочется ему врать. — Нет, — говорит он в ответ, чувствуя теплоту чужих пальцев на своём локте. — Нет, тебя там не было, — врёт он снова, сдавливая ладонью чужое плечо и чувствуя ответное прикосновение на своём. Стивен перед зеркалом обнимает себя и едва заметно дёргает губами в подобии улыбки. Он знает. Разумеется, Стивен знает, что Марк врёт. — Жаль, — Стивен прикрывает глаза, выдыхая. Склоняет голову в сторону, почти касаясь щекой своей руки. Той, пальцами которой Марк чувствует тепло чужой кожи. — Ты бы не хотел там быть, — он колеблется. Будет ли странным, если Марк прикоснётся к нему снова? Подумает ли Стивен, что он в очередной раз сходит с ума или… — Почему? — Стивен звучит глухо, прислоняясь щекой к чужим-своим костяшкам и болезненно хмуря брови. Он дышит глубоко и ровно, и Марк чувствует, как поднимается и опускается его грудная клетка. В своём крохотном бесконечном мирке Марк чувствует колкость утренней щетины на чужой щеке. — Мне бы хотелось быть там с тобой. — Почему? — безличным эхом повторяет Марк чужой вопрос, всматриваясь в лицо напротив. В знакомые черты, в привычно нахмуренные брови, сложившиеся в не менее привычное выражение. Стивену больно, но Марк не может понять почему. Почему ему больно и почему он так хочет быть в его кошмарах. Почему, если ему больно, он всё ещё хочет в них быть. — Мне больно знать, что ты там всегда один. Стивен открывает глаза и смотрит на него взглядом, который Марку так же хорошо знаком. Он всегда смотрит на него так с тех пор. С тех пор, как всё узнал. Он смотрит на него так каждый раз, когда Марк просыпается после очередного кошмара. Каждый раз, когда Марк затихает слишком надолго, почти растворяясь в мыслях и в темноте пространства по ту сторону зеркал. Он смотрит на Марка так, будто может сдвинуть небо, лишь бы его обнять. Лишь бы дать Марку шанс выплакать всю свою боль и выстрадать все свои грехи в его объятиях. Будто знает, как сильно, на самом деле, Марк этого хочет. — Это не важно, — его голос хрипит, и винить в этом песок далёкой пустыни уже бесполезно. Стивен смотрит на него с той стороны, прижимаясь губами к коже на его запястье, и не понимает. — Важно то, что когда я просыпаюсь, ты всегда здесь. Остальное не имеет значения. — Ладно, — Стивен улыбается. Едва заметно, но Марк чувствует эту улыбку кожей. Чувствует эту улыбку всем своим крохотным существом, запертым в бесконечной пустоте. И отпускает чужую руку. — Кстати, помидоры заветрились, — говорит Стивен, неловко моргая от ощущения вернувшегося к нему контроля. Улыбается снова, оборачиваясь на оставленные на столе овощи. Марку хочется коснуться этой улыбки снова. — Разумеется, — произносит он, слабо улыбаясь в ответ.