Абсолют

Мириады разнокалиберных звезд, расцвеченных всевозможными холодными оттенками, мигают за стеклом иллюминатора. Пепельная бугристая луна маячит в отдалении от корабля, а Земля кажется идеально ровным шаром. Хотя на самом деле это не так. Восточное полушарие переходит из ночи в день. Быстро светлеет горизонт, и яркая красная полоса лентой опоясывает всю Землю. Затем переходит в оранжевую, потом в голубую, плавно перетекающую в синий полутон, и уходящий в бархатное космическое пространство. Космос бесконечный, безначальный, вечный. Космос – абсолют совершенства. Лишь стенки корабля – несовершенная оболочка - отделяют меня от него. Не помню того дня, когда решил стать космонавтом, будто эта мечта всегда было неотъемлемой частью моей сущности. Всю жизнь мной двигало желание максимально приблизиться к абсолюту. Отец был бы доволен. Он постоянно твердил мне: «Марти, я требую от тебя единственную вещь: будь во всем лучше всех. Тогда, только тогда ты станешь хозяином жизни». За оплошности отец не наказывал, даже голоса не повышал. Ослушаться его, подвести – было для меня катастрофой в масштабах собственного мирка. В таких ситуациях я до мурашек боялся его колкого, выворачивающего наизнанку взгляда и холодной интонации. Отплываю от иллюминатора, пытаюсь вновь наладить контакт с Центром, но связь, прервавшаяся несколько часов назад, так и не восстановилась. Радиоприемник издает шипящие, шумящие звуки: «Шорх. Шурх. Шорх. Шурх» - будто горсти старой сухой листвы, готовящейся превратиться в труху, перебирают. Шорх. Шурх. Радиоприемник совершенен в своем несовершенстве. Относительное совершенство. Шорх. Шурх. По крайней мере, эти звуки мешают мне думать о напарнике: он вышел в открытый космос – скафандр разгерметизировался. Шорх. Шурх. Центру еще неизвестно. Шорх. Шурх. Два звука забивают картинки, воспроизводимые, как проектором, воображением. Шорх. Шурх. Напарник достиг абсолюта – смерти. И все. Следует утопить воспоминание в шорохе. Нужно отвлечься. Первой из отвлеченных вещей, что я вспомнил, были древнегреческие мифы, которые в детстве читала мне мать до того, как она… присоединилась к абсолюту. Шорх. Шурх. В тех легендах рассказывалось про хаос - зияющую бездну, наполненную туманом и мраком, из которой произошло все существующее. Но ведь тоже можно сказать про космос, значит и хаос – абсолют совершенства. Хаос - противоположность абсолютному порядку, но оба они идеальны. Получается, вселенский кавардак равен точной системе. Нет, это всего лишь лихое переплетение на спирали галактики. Вселенная – огромная совершенная раковина: все повторяется, происходит лишь наслоение событий, увеличивается число оборотов. Мой взгляд упал на приборную панель, где лежал лист блокнота с написанным на нем именем моего напарника. Шорх. Шурх. Я пытался составить сообщение о чрезвычайном происшествии для Центра. Писать о смерти официальным языком – подобное действие вызывало у меня диссонанс. Шорх. Шурх. Пусть шуршание наполнит мой разум, отдаю себе приказ не размышлять о ЧП более. Шорх. Шурх. Как живые люди далеки от идеала! Минутку. Если космос, родитель всего и вся, - это абсолют, а несовершенные люди - часть космоса, то космос не может быть абсолютным совершенством. Нет, тут что-то не сходится. В задумчивости плыву к противоположной стене корабля. Ну, конечно! Отдельно взятый человек - сепаративный космос, идеальный относительно, в пределах собственных границ, пока протекает отведенное ему на жизнь время. Шорх. Шурх. Шорх. Шурх. Эти звуки прочно засели в сознании и вопят все громче, пытаясь перекричать друг друга; они резкими, широкими мазками перекрывают мои мысли, что даже я их не слышу. Шорх. Шурх. А для чего нужна жизнь, эти несколько десятков лет, если ее смысл в достижении идеала? В стремлении к нему, я уверен. Все наши действия от рутины до революционных открытий, от приготовления кофе на завтрак до изобретения нанотоплива направлены на это. Мы созидаем – следовательно, движемся. Но итог, как не беги, всегда один – смерть – и абсолют достигнут. Шорх и Шурх вступили в войну, как генералы противоборствующих армий; вгрызлись друг в другу в глотки в погоне за высшим совершенством и главенством над моим разумом. Вот только абсолют победившему не достанется, куш сорвет проигравший, ибо смерть – тот самый идеал. Душно. Я не задыхаюсь, но что-то требует даже не кислорода, а большего. Обхватываю пульсирующую голову ладонями и сжимаю ее, затем подплываю или подлетаю, а, может, подползаю – сложно определить в невесомости – к иллюминатору и вгрызаюсь зубами в обшивку. Шорх. Шурх. Душно. Музыка сфер. Откуда она? Я отчетливо слышу ее приближение, музыка сфер – гармония, зовущая меня. Шорх. Шурх. Стены корабля начали крошиться, растворяясь в космическом пространстве, ставшим вязким. Музыка сфер наполняет меня силой, чтобы разрушить несовершенную оболочку. Мои жилы стали трещать и стонать, внутреннему космосу теперь мало места, он рвется наружу, жаждет перерождения, полного сближения с абсолютом. Шорх. Впиваюсь ногтями в кожу, расцарапывая и пытаясь сорвать ее, физическая оболочка не желает сдаваться. Острая боль забивается. Шурх. Зато космос почти свободен, он не стеснен стенками тела. Шорх. Духота под напором отступает и трусливо бежит, оглядываясь. Шурх. Мой совершенный космос: ракушки, двигаясь строго по дуге, каждый миллиметр которой просчитан с абсолютной точностью, плавают в четком биении сердец двух павших генералов. Шорх. Шурх. Шорх. Шурх. Музыка сфер. Этот вихрь порядка лишь относительно совершенен, любая помеха может его нарушить, до абсолюта не хватает соединиться с Вселенной. Нужно раствориться в космосе лучше сахара в горячем чае - полностью, не оставляя сладковатого послевкусия. Шорх. Делаю шаг навстречу галактике – не выходит. Выставляю вперед руки, которые тут же упираются в стены корабля. Неужели, я не разрушил, не сломил их, и мне все привиделось? Хорошо, я принимаю правила игры: выхожу через шлюз. Шурх. Внимательно слежу за выходным люком: открывается замок, завращался механизм открытия, и люк, вздрогнув, плавно, будто нарочно оттягивая время, начинает подниматься вверх. Отталкиваюсь от стены и выплываю в открытый космос. Скафандр не мешает мне: он остался на борту корабля. Я в космосе. Космос во мне. Мы одно целое. Абсолют.