Пустота

К бесконечной любви ведут грешные пути. Всё вышло из-под контроля. Ты со мной сейчас?

      — … не рассчитывала, но надеялась дожить до старости. Мечты сбываются.       — Ты можешь поскользнуться на полу в ванной и свернуть себе шею, — отпивает Дин из стеклянного стакана. Такого же кристально-пустого, как его взгляд от дозы выпитого алкоголя.       Всю эту неделю он только и делает, что надирается до потери сознания. Отключается от той реальности, в которую Чак загнал их четвертых — последних живых людей на планете Земля.       Сэм зарылся в книги и предания. Ищет способы вернуть всё обратно; Джек безвылазно сидит в своей спальне.       После самопожертвования ангела-хранителя Винчестеров бункер превратился в обитель проклятых. Охотникам и раньше доводилось сталкиваться с глобальными проблемами — с тем же апокалипсисом, но самая большая угроза всегда незримо присутствовала рядом с ними.       Из этого тупика ручным хомячкам не найти выхода.       Дин усмехается мрачным мыслям и с неким зудящим раздражением наблюдает за попытками брата всё исправить. […]       — Не верю. Не такой финал задумал Чак.       — Я тебя умоляю. Поверить можно во что угодно, если повторить миллион раз, — еле выговаривает Дин заплетающимся языком. Он неаккуратно ставит бутылку на стол и с третьей попытки поднимается. Настолько пьяным он еще не был. По крайней мере, в присутствии сестры.       Бутылка скатывается со стола, и стекло со звоном разбивается. Не обращая внимание на то, в каком он сейчас виде представляется сестре (нечего тут стыдиться), Дин направляется к лестнице. Держась за перила, поднимается на пару ступеней. Дальше никак.       — Вот подстава.       — Может, на сегодня хватит?       — Моя дорогая Маккензи… — тяжело вздыхает мужчина. Он спускается обратно, прислоняется спиной к стене и на ватных ногах съезжает вниз.       Он не видит бегущих по щекам сестры слез, не слышит, как она шмыгает носом, чувствуя, что находится на грани; не чувствует ее влажных губ на своей небритой щеке, проваливаясь в спасительную пустоту. […]       Запасы еды заканчиваются. Маккензи следом за Джеком перестала покидать бункер. Свежим воздухом не дышала почти неделю. Сэм уговаривает сестру пойти вместе с ним по магазинам, на что она морщит нос, отказываясь гулять по заброшенным местам медленно гниющей планеты.       — Это не конец, Зи. Мы…       — И что ты придумаешь?       Сэм закрывает глаза. Каждый день для него — борьба. Не с монстрами, так с самим собой. Ради брата и сестры он еще держится. Не сдается. Встает по утрам с постели, делает зарядку, совершает пробежку, питается правильно. Будто ничего не случилось.       Обычное притворство. На что ни она, ни Дин не согласны.       — Уйди, пожалуйста.       Вставший ком в горле не дает мужчине успокоить сестру, подойти и обнять ее. Пообещать, что всё наладится. Ведь он сам давно потерял веру в победу. […]       На второй месяц Маккензи срывается. Она крушит свою комнату, вымещая накопленную ярость, когда хочется взяться за мачете и снести пару тупых голов вампирам. Сэм вздрагивает, оставаясь в стороне; Дин употребляет алкоголь вместо воды. Не просыхает днями напролет. Кажется, нервные окончания притупились, мозг заспиртовался и его обладателю теперь плевать абсолютно на всё.       — Маленький ураган. Она прекрасна в гневе, — шепчет Дин в полном бреду. Он салютует сестре бутылкой, на что она сверкает в него взглядом, хватается за фоторамку, где они запечатлены с Бобби возле его автосвалки.       И поднимает взгляд на братьев. Сэм меняется в лице. На скулах Дина играют желваки. Он сжимает бутылку, пока та не поддается под напором и не трескается. Осколки впиваются во внутреннюю сторону ладони.       — Убери.       — Схожу за шваброй.       — Не ты, Сэм, и не за шваброй, — указывает Дин подбородком на фотографию, не приносящую ничего, кроме боли от воспоминаний былых утрат. — Убери.       — Катись к черту, — огрызается Маккензи, захлопывая дверь перед обоими братьями. […]       — Джек?       Не отвечает.       Сэм отходит к соседней двери и стучится в комнату сестры. Зовет несколько раз. Тишина давит, заставляя мужчину поддаться общему отчаянию.       Смириться.       — Зи, прошу тебя… ответь.       Мимо него ширкает тапочками брат. Неизменно с верным другом в руке — с бутылкой спиртного. Их отец в такой долгий загул не уходил. Переплюнул. Только было бы чем гордиться.       Один против троих — не воин. Своим безразличием к ситуации они топчут едва горящий огонек надежды Сэма. Душат, не испытывая никакого сочувствия.       И он задыхается. […]       На третий месяц Маккензи сближается с Джеком. Она как будто становится ему матерью и просто хорошим другом. Следит за его комфортом, чтобы стабильно питался четыре раза в день.       Без охоты последние люди на Земле не знают, чем себя занять. Бытовые хлопоты решаются за минуты, походы по магазинам сокращаются. Оставшиеся на полках запасы редеют. Приходится всё дальше отъезжать от бункера.       Сэм предлагает скитаться по мотелям. Это сразу импульсом бьет по сердцу, напоминая остальным о прошлом, когда у них еще не было постоянного жилья.       — Я остаюсь.       К нему присоединяются еще двое. Ни веские доводы/ни предложения с компромиссом, ничего не сдвигает их с мертвой точки.       Сэм опять в меньшинстве.       Бункер становится для него прижизненном склепом. […]       — Тебе пора подстричься. Серьезно, — ее тонкие пальчики заправляют за ухо Сэма отросшую челку. — Скоро превратишься в рок-звезду восьмидесятых.       Она не касалась его, наверное, целую вечность. Не дарила тепло и заботу. Когда Дина не было рядом, он отправлялся с отцом на охоту, с малышом была сестра. Заботилась, кормила, помогала скоротать время. Хотя она была самым младшим ребенком в семье.       С удовольствием она готовила Сэму вкусные блюда и упивалась чувством гордости за то, что брату нравилась ее стряпня. Они набивали желудки попкорном за просмотром фильмов ужасов; жили практически в изоляции от внешнего мира, когда он был за дверью номера мотеля.       Однажды по чистой случайности Маккензи застукала брата за весьма неприличным и не для посторонних глаз занятием. Кое-что она уже понимала из фильмов для взрослых и тайком подслушанных рассказов старшего брата. Ею одолело любопытство, она шагнула вперед, но Сэм распсиховался.       В тот день он попросил сестру обо всём забыть. Словно человеческий мозг — компьютер, с которого можно определенный материал просто взять и удалить из корзины.       — Хорошо, Сэмми.       Тогда-то впервые ему безумно сильно захотелось снова добиться ее покорного подчинения. Растущим паразитом мысль захватила его разум и обрела форму помешательства. […]       Она похожа на бледную тень. Слоняется по коридорам, всё осматривает, трогает, будто запоминает и сюда больше никогда не вернется. Взгляд отсутствующий. Она не замечает появление Дина, не отвечает Сэму, не приходит навестить Джека.       В редкие периоды просветления она может улыбнуться, поддержать беседу. Жизнь превратилась не в надоедливую рутину, она стала бесполезным существованием.       Без цели.       И смысла.       Сэм пробовал вызвать Чака, договориться и пойти на любые условия, лишь бы вернуть жизнь. Хоть кровью подписаться, заключив сделку с Богом.       Пожертвовать чем угодно.       Но всевышний на мольбы не откликнулся. […]       — Он всё у нас отнял.       — У нас ничего и не было, Зи, кроме работы. Никого же спасать не надо, — топит Дин всю родню. Цинично, беспощадно. Ко дну отправится самым последним. Ведь это в его стиле — разрушать всё, чем он дорожит.       Злость из года в год не отпускает его. От чувства несправедливости он был готов бросаться на стены. Царапаться, рыдать, но это ничего бы не изменило. Отец взвалил на него огромную ответственность за детей, которых сам должен был растить и воспитывать.       А дальше были только смерти. И редкие светлые деньки (по иронии) связанные с родней.       Чак проявил милосердие, не стерев с лица Земли самое главное, чем Дин дорожит. Даже возникало желание рассыпаться в благодарностях.       Но существование людей оборвется на семействе Винчестеров.       А в шаге от бездны человек становится непредсказуем и способным пересечь черту... […]       За столом сидит одинокая, сгорбленная фигура.       — Что мне делать? Я так больше не могу, — Дин надавливает на виски, оттягивает назад и запускает пальцы в волосы.       На мгновение Сэм принимает терзания брата за переживания по поводу тотального вымирания, но то, что Дин изливает дальше, заставляет Сэма дрожащими руками закрыть очередную книгу. Он готов был услышать о чем угодно, хоть о попытке брата совершить самоубийство (чего боженька не допустил бы).       Только не это.       — Всю жизнь мы провели вместе. Мы втроем. Отец постоянно был в разъездах, искал желтоглазую тварь, — с каждым следующим словом Дин выговаривается быстрее, словно боится, что если сейчас не признается в своем самом страшном грехе, то до остатков своих дней будет молчать. — Однажды я проходил мимо комнаты Маккензи. Казалось бы, ничего такого… — речь сбивается, взгляд затравленным зверьком мечется из стороны в сторону. — Знаешь, я помогал сестренке принимать ванную вплоть до ее полового созревания. Сэмми, ей было уже четырнадцать лет. В то время я был взрослым, совершеннолетним парнем. Мы считали это нормой. Отец не видел, не знал, и ты тоже… И я никогда… Понимаешь, я никогда не думал, не воспринимал родную сестренку, как… Я хочу избавиться от этого чувства. Твою дивизию, Сэмми, что мне делать?       — Дин, кроме нас на Земле никого не осталось…       — По-твоему, это оправдание? — горько усмехается его брат, вскидывая блестящий от слез взгляд к потолку. — Да я смогу обойтись без женщины, спасибо правой руке и порнухе. Но с наваждением, от него никак не избавиться. Все мысли только о ней.       За новой бутылкой спиртного Дин убеждает себя, что справится с чувствами, что сможет побороть темное навязчивое желание. И, конечно, винит в произошедшей беде Бога, ведь он играет любимыми персонажами своего беспонтового сериала.       Сэм не говорит угодившему в ловушку брату, что задуманный метод уже проводил (до и после совершения грандиозного плана Чака) не единожды. И не помогло. Совсем. […]       — Дин?       — А?       — Что с тобой? — встревоженно спрашивает Маккензи, подступая к брату слишком близко. По-дружески кладет руку на плечо. Он как-то боязливо отступает от нее, даже взгляда не бросит.       — Я трезвый.       — Это понятно, — ее губы трогает мягкая улыбка. Со всей присущей ей любовью она гладит брата по лбу, виску, опускается к шее. Дин едва способен дышать, боясь потерять момент уединения. — Скоро Сэм вернется из видеопроката. Посмотрим фильм про твоего любимого маньяка, Дэвида Йегера.       — Думаешь, это станет спасением?       Конечно, нет. […]       — Тебе нравится Джек?       — В каком смысле? Он милый парень…       — В твоем вкусе? Выглядит привлекательно? — задает какие-то наводящие вопросы Дин. Его нетрезвый вид сейчас больше волнует женщину. — Ты бы… Если бы не было иного выбора, черт, а его и нет. Ты бы согласилась переспать с ним?       — И стать второй Лилит?       — Ответь прямо, — грубо хватает он сестру за руку, не позволяя недосказанности витать в воздухе. Маккензи отталкивает его, не собираясь развивать бредовые фантазии. — Я не хочу положить тебя под него. Пойми…       — Что здесь происходит? — прерывает их Сэм. Прикидывается дурачком, что ничего не успел лишнего подслушать. Поражаясь глупости сестры и брата, Дин скрывается на кухне.       Искать на дне бутылки ответы на бесконечную вереницу вопросов. […]       — Прости.       Он приходит к ней поздно ночью. Комнату наполняет древесно-душистый запах мужского геля для душа. Перед визитом освежился и протрезвел. Маккензи включает ночник. Простынь сползает с ее плеч, но, к великому счастью, на сестре надета обычная сорочка.       Из материала слишком тонкого, как впоследствии Дин удостоверяется, когда садится на край кровати женщины и сглатывает, перебирая в голове сотни вариантов, с чего бы начать разговор.       Его еще не остывшая после душа кожа горит, жаркими волнами обдавая Маккензи. Воздух в комнате стремительно раскаляется. Что-то было не так. Это что-то она почувствовала пару дней назад.       — От идеи с Джеком отстал?       — После нас никого не останется.       — Чаку нужно развлекаться. Создаст себе новые игрушки.       — А если…       — Перестань, Дин.       — А тебе… Ну, хватает самоудовлетворения?       В краску ее подобные вопросы вгоняли лет в пятнадцать. Родные братья всегда интересовались личной жизнью сестры, им важно было знать, с кем она пошла гулять, встречаться. Чтобы в случае беды отыскать каждого ее ухажера и навалять. Дин вовсе грозился расправой.       — Шутишь?       — По мне видно, что я смеюсь, Зи?       — Это из-за…       — Не только.       — Почему ты раньше молчал? — тихо спрашивает Маккензи, подсаживаясь к брату. Взгляд орехово-зеленых глаз на долю секунды обращается в ее сторону. Дин с трудом вздыхает, словно на грудь давит тяжкий груз. — Будь смелее, Дин. Не утаивай от меня ничего. Выговорись, если хочется.       — Не все охотники вешают на себя клеймо одиночек. Нам либо не дано заводить с другими людьми отношения, либо правда куда страшнее.       — Теперь и выбора нет.       — Да.       Наступает тишина.       — Отлично поболтали, сестренка, — в своей манере бросает мужчина. Он хлопает ее по коленке, скрытой под простыней, и торопится покинуть комнату.       — От связи между родственниками рождаются дети с дефектами, — напоминает она. Дин оборачивается у двери. Ухмыляется, радуясь, что по крайней мере его не выставили пинками и не обозвали всеми известными ругательствами.       — Доброй ночи, Зи.       — Дин…       Дверь едва слышно закрывается.