Смерть выбирает сильных

      Отражение в зеркале пугает своей непривычностью и точной ненормальностью. Страх заставляет чувствовать себя живым, но даже это осознание не внушает ни радости, ни доверия. Глаза пустые и словно мёртвые, в них нет ни капли цвета, ни единой искры. Только густая серость и ярость, не более. Они абсолютно не знакомы, нет, они не свои, не родные, они принадлежат другому обезумевшему. Нельзя так стремительно превратиться в это жуткое отражение. Они больные, налитые кровью, иногда кажется, что цвет их вовсе не алый, а угольно-черный. Или не кажется вовсе. Ощущение, что все здравые мысли растворяются и разбиваются друг о друга, разрезая осколками все остатки живого, нет сил крепко держаться на ногах и хвататься за холодный разум. Стэнфорду кажется, что он сходит с ума. Или уже давно сошёл. Он не знает, ведь не верит ни своим доводам, ни чужим словам. Алая надпись из дневника врезается в подсознание каждый чёртов раз, стоит только на секунду прикрыть веки или провалиться в свои мысли. И пульсирует страшной болью, бьёт сильнейшим током и толкает с обрыва. «Никому нельзя доверять». Никому. В мире нет правых и чистых, все спрятаны, измазаны ложью и местью. Предать можно и самого себя. Стэнфорд уверен. Он уже проверил это, испортил всё в самый край. И теперь вынужден покаяться в своих грехах и страдать до конца дней, если не больше. Он сам виноват. В своих бедах и бедах всего человечества.       Это он подставил под угрозу мир. Это он погубил свою жизнь. Это он осознанно пошёл на дурацкую сделку. Он и будет разгребать всё то, что успел натворить за недолгие несколько месяцев.       Справедливо. Жестоко.       Билл показался добрым гением и понимающей музой. Он был всем необъятным миром, мог рассказать все секреты любой вселенной, стоило только попросить или просто подумать. Билл знал его вдоль и поперёк. Он показал, что такое настоящее могущество и чувства. Он заменил всех, кто был когда-то дорог. Билл и правда стал настоящим миром, в котором всего было достаточно. Безумие и беспамятство. Безмерное счастье, граничащее с отчаянием. Стэнфорд искренне забывался в этих чувствах, терялся среди мыслей и терял всякое внимание. За что и поплатился.       Билл не гений и не вселенная, нет, он самозванец. А Стэнфорд лишь глупый мальчишка, возомнивший себя непонятно кем. Он и только он виноват во всём происходящем. Нельзя терять бдительность, нельзя разрешать затуманивает свой разум, нельзя доверять.       Ты знаешь, что нет смысла винить себя, Форди. Уже слишком поздно-о.       Он опоздал с осознанием на долгие месяцы. Давно захлопнувшийся капкан уже не открыть, уже не сбежать.       Сны сначала окрашивались в яркие краски и мечты, сначала не хотелось просыпаться и отрываться от невероятной сказки. Несбыточные фантазии пылали каждую ночь, и жизнь казалась настоящим раем. Стэнфорд думал, что не заслуживает такого. Его работа шла в гору: новые открытия и объяснения, ответ на самый главный вопрос его жизни, лучший всемогущий друг или кто-то ближе и интимнее, ежедневные радости и счастливые сны. Билл говорил, что он заслужил такой жизни, скалился и льстил каждую чёртову секунду. И это был первый сигнал, на который стоило бы обратить внимание. Обратить и прервать все события, пока не наступила точка невозврата. Тогда было возможно прервать эту странную дружбу и отречься от этой странной власти.       А потом пришлось утонуть в синем пламени и сгореть до тла под истеричный металлический смех. Потому что заключена новая сделка. Потому что Стэнфорд больше не принадлежит себе.       Осознание душит. Насмешливо так и ни на миг не сочувственно. Стэнфорд так и не понял, что страшнее: собственный палач в голове или весь мир, в секунду повернувшийся против тебя и твоей спокойной жизни. Ненависть и ярость пожирает внутренности, впитывается в гнилые стены и течёт с кровью. Стэнфорд всем сердцем ненавидит и до беспамятства любит обезумевший оскал Билла, его вечно ледяные руки, пусть даже объятые пламенем, его холодные глаза, горящие высокомерно и властно. Его идеальная человеческая оболочка без души вызывает идиотское восхищение и отвращение.       Стэнфорда рвёт от боли в висках. Кажется, что смерть жуёт его каждую ночь, не глотая. Невидимая петля сжимается, отрывает ноги от плывущего пола, но никак не может, наконец, добить. Смеётся и играет. Говорят, что смерть выбирает сильных. Но Стэнфорда выбрать никак не удаётся, хоть тот только и молит об этом. А потом вдруг осознаёт. Сначала маска смерти кажется реальной и живой, а после вдруг разбивается на две части. И мелькает родной оскал. Сверкают безумные глаза. Светятся золотые волосы. Билл хуже смерти, он томит и нежничает, мешает страхи с мечтами и проникает в самую душу, разрывая её уже изнутри.       Стэнфорд совсем одинок. Рядом нет и не будет никого, ни единой души. Над его кроватью летает лишь демон под маской нерешительной смерти. Стэнфорд сам же лишился семьи, сам потерял друга. Променял всё, что имел, на сущий кошмар. Блестящая обёртка красивой и желанной жизни давно разорвалась под порывами ветра.       Горло сдавливает. Заместо желанного крика вырывается лишь до глупого тихий хрип, забирающий все остатки сил. Он больно царапает и стремительно угасает. Бесполезно, Форди. Стэнфорд знает, что проиграл. Его попытки бороться только смешат, Билл желает увидеть чужое отчаяние, чужие слëзы и страх. Но Стэнфорд, даже зная это, беспомощно рыдает, пробираясь сквозь тёмный лес и колючие сосны. Лишь бы сбежать от этого ужаса, пожалуйста. Терпит гудящую боль в висках и утирает кровь со слезами из глаз. Он лишь хочет отыскать выход, отыскать брата, отыскать любого человека, который сможет ему помочь. Тусклый свет луны. Созвездия, складывающиеся лишь в глаза и треугольники. Очередной глубокий вдох. Где-то здесь, где-то рядом должен быть живой человек. Не может быть, чтобы Стэнфорд был совсем один. Нет. Это бред сумасшедшего.       Ты и есть сумасшедший, Форди.       Стэнфорд выбегает из жуткого леса и останавливается, оглядываясь. Суровые деревья за спиной вмиг исчезают, оставляя его в давящем одиночестве. Широкое поле. Воет режущий ветер. Со скрипом покачиваются знакомые качели. Стэнфорд сжимает кулаки и закрывает глаза, стараясь оставаться в холодном сознании. Он знает, что это лишь сон, он знает, что это просто очередной кошмар. Игра. Проверка на прочность. Он знает, что не сможет проснуться сам. Только не отдаваться эмоциям, надо взять себя в руки.       Раздаются голоса. Хриплые и напряжённые, до боли родные, до очередной волны бессилия узнаваемые. Стэнфорд открывает глаза и видит себя с братом много лет назад. И все рациональные мысли вновь разбиваются, оставляя только единственное неисполнимое желание. Ведь это их последняя встреча перед тем, как всё перевернулось. Стэнфорд хочет сорвать себе голос. Закричать до боли и хрипов. Чтобы его увидели, чтобы помогли, чтобы сами не поломали себе судьбы. Но не может издать ни звука. От ржавеющего горизонта расползается тьма, она вопит и шипит, забирая себе абсолютно всё. Стэнфорд с ужасом наблюдает, как он с братом тонет в липкой тьме и бросает попытки докричаться.       Такой ты забавный, Форди.       Металлический смех оглушает. Стэнфорд сжимает голову руками и понимает, что снова повёлся. А разве у него есть хоть какой-то выбор?       Стэнфорд подскакивает на кровати и сминает в ладонях простынь. За окном встаёт солнце. Всё лживо хорошо. Глубокий вдох.       Сон сменился не менее пугающей реальностью.       — Опять кошмары? — слишком наигранно заботливо спрашивает тихий голос, от которого спина тут же покрывается мурашками.       — Прекрати, — цедит Стэнфорд, не оборачиваясь. — Хватит, Билл.       На плечо ложится чужая нежная ладонь. Пальцы пробегают до локтя, заставляя содрогнуться от неприязни, и поднимаются назад. Билл ласково поглаживает плечи. А Стэнфорд спиной чувствует его улыбку. Внутри всё в очередной раз рвётся на части. Ладони накрывают горло и окончательно приводят в себя.       — А что? — Билл наклоняется к самому уху и шепчет еле разборчиво, чуть сжимая чужую шею.       — Это твои сны, — выдавливает Стэнфорд. Горло до боли пересохшее.       — Мои, — не отрицает, ослабляя хватку, и усмехается резкому рваному вдоху. Хочется просто верить, что это — лишь ужасное глупое продолжение кошмарного сна. — Ох, Фо-орди, — снисходительно тянет Билл, — ты такой глупый.       — Не трогай мои мысли, — выдыхает Стэнфорд и падает на подушку, наконец, поворачивая голову.       — Не думай так громко, — широко улыбается Билл и ложится рядом, подпирая голову рукой. — Ты сам выбрал это. И сам можешь прекратить. Хочешь? — он было протягивает другую ладонь, но не успевает даже зажечь пламя. Мерзко. Маняще. Но Стэнфорд играет не ту роль, чтобы можно было обменять личный покой на покой их городишки или всей планеты. Взгляд Билла темнеет, виднеются острые клыки. Если бы сердце не разбивалось от страха, Стэнфорд бы вздохнул с восхищением.       — Нет, — чеканит, — не хочу.       — Вы, люди, такие неопределённые, — разочарованный вздох, рука падает на кровать. — Поэтому я тебя и люблю, Форди, — щурится Билл, — ты другой.       Стэнфорд на миг теряется, падая в омут блестящих золотых глаз. Внутри всё томительно сжимается, отдаётся воспоминанием и ностальгией. До того хорошо, что аж плохо.       — Не начинай эти сказки, — отрезает он. Давно уже стоило понять, что вестись на такой бред — до страшного глупо.       Билл приподнимает брови и расплывается в высокомерной усмешке. Он наклоняется, подползает так близко, что Стэнфорд чувствует чужое дыхание. Билл облизывает губы.       — Тебе же нравится, — он чуть не касается чужого лица. — Не забывай, милый, — выделяет обращение и приторно улыбается, когда Стэнфорд чуть не вздрагивает от отвращения, — я знаю тебя целиком. Я знаю тебя лучше, чем ты сам.       К горлу подкатывает тошнота. Тошнота со странным восхищением. Глаза Билла горят подлинным спокойствием и каплей безумия. Волосы золотятся лучами рассвета. И всё это так приторно красиво, что до боли мерзко.       — Не ври себе, — нараспев говорит Билл, играясь пальцами с чужими кудряшками. — Эта идиотская оболочка собрана из твоих желаний, не забывай.       Как ужасно признавать, что он прав.       — Ненавижу тебя, — выплёвывает Стэнфорд, слегка ударяя руку Билла, чтобы тот прекратил трогать его волосы.       — Может быть, — пожимает плечами тот и поворачивается на спину, разглядывая потолок. — Хочешь хорошие сны? — спрашивает ласково и проводит руками по воздуху.       Над ним появляется дымчатое облако. Вскоре из размытых пятен складывается образ привычного ночного кошмара из леса и Стэнли — когда-то лучшего друга и брата. Стэнфорд хмурится и поджимает губы, с опаской наблюдая, как тени подходят к покачивающимся качелям. Тут же Билл вновь беззаботно взмахивает кистью и разгоняет дым. Они молчат. Долго и почти спокойно, словно ничего не происходит, словно они чувствуют не жгучую ненависть, а искреннюю влюблённость. Словно они настоящие друзья, а не заклятые враги. Билл поворачивает голову и вопросительно приподнимает бровь, напоминая о своём вопросе.       — Хочу, — шепчет Стэнфорд и сдерживается изо всех сил, чтобы не отвести взгляд. Лицо Билла не искажается ни единой эмоцией. Он лишь подносит ладонь к голове и насмехается.       — Спи, Форди, — он накрывает ледяной рукой чужой лоб и наклоняет голову набок.       Стэнфорд больше не чувствует ничего, кроме подлинного покоя. Он не хочет знать, что будет дальше. Он лишь надеется, что Билл не обманет. Но лучше бы он исправил реальность, а не эти глупые кошмары.       Ему снится бесконечное тихое поле, которое на этот раз не разрывается от режущего ветра. Стэнфорд делает аккуратный шаг и не проваливается под землю. И теперь осознаёт истинную свободу. Он знает, что это очередной сон. Но внутри всë светится и ликует. Стэнфорд думает, что точно знает истинное счастье. Пусть оно неверное и глупое, плевать.       Но он прекрасно осознаёт, что не сможет найти ни выхода, ни прощения. Его свобода — безэмоциональное поле, от ночи к ночи меняющееся от кошмарного к сладкому и манящему.       Билл — его поле. Его палач и свет.       Стэнфорд кричит встающему солнцу и с облегчением чувствует жгучую боль. Однажды его смогут услышать.