***
Они дружили с самых первых лет. Павел был старше Арсения на три года, оттого всегда заботился о графе, как о младшем брате. Арсений же во всём старался держаться рядом и, нашкодив по детству, прятался за Пашину спину, зная, что рядом с Павлом его не обидят. Однако участие в тайном Обществе не прошло для графа даром. Император, узнав о такой выходке Оболенского, спуску не дал. Даже просьбы и обещания Павла не смогли изменить Высочайший вердикт. Лишь после долгих уговоров Алексей Евгеньевич соизволил заменить повешение ссылкой. Арсений, узнав, что друг вымолил у императора его жизнь, дрогнул тогда, но не от холода каземата, а от смешавшихся внутри чувств. Тогда Оболенский поклялся себе, что, если выживет и вернётся, будет служить Павлу до последнего вздоха. — Благодарен вам за Высочайшую милость, Ваше Величество, — поклонился Арсений, зайдя в императорский кабинет, — все слова скудны, чтобы выразить счастье моё и супруга. Клянусь вам навеки в верности, государь. Граф опустился на колени и поглядел вверх, встретившись со спокойным взглядом карих глаз. — Арсений, — император встал из-за стола и улыбнулся легонько, — Сергеевич, — Павел дал поцеловать руку, а после вдруг поднял графа за плечи, тепло обнимая. — Арсений, — тепло повторил альфа, — как исхудал. Это всё батюшкин крутой нрав, — император усадил друга на кресло, — ну ничего, теперь отдохнёшь, отъешься и выйдешь служить мне верой и правдой. Граф выдохнул слишком громко, и Павел на секунду замешкался, уж слишком бледным было лицо друга. — Я не могу передать всю мою вам благодарность, Павел Алексеевич, — глаза Арсения блеснули неожиданно ярко, — Паша. Альфа улыбнулся императору чуть боязно, словно проверяя, можно ли теперь так обращаться, но Павел ответил лишь тёплой улыбкой и потянулся к чайнику, разливая крепкий чай. — Я твой дом к приезду немного в порядок привёл, отец хотел его богадельней сделать, но не успел. — Благородно, — кивнул Арсений. — Благородно, но не в твоём доме, — Павел поглядел на друга ласково, — обязательно бери сладкое, тебе нужно сейчас. Граф кивнул и опустил руку в корзину, нащупав там круассан. Альфа положил на тарелку сладкую выпечку и ухмыльнулся. Павел прищурился любопытно. — Первое, что попросил у меня Антон — круассан с повидлом, — засмеялся Арсений, — изголодался. Император засмеялся в ответ, но отметил про себя, как поблекла некогда лучистая улыбка друга. — Даю тебе две недели отдыха, отоспись, привыкни к петербургскому воздуху и исполни желания мужа, и первые, и вторые, и третьи, — моргнул Павел, — а то потом времени не будет, продыху не дам. Арсений помотал головой, отхлебнув спешно из чашки. — Будет исполнено, Ваше Величество, — он вдруг поднялся, поклонившись, — разрешите? — Разрешаю, — закивал с одобрением Павел, глотнув тёплый чай. Арсений поклонился ещё раз, шагнув к двери. Стоя у порога, граф остановился вдруг и прошептал с чувством «спасибо».***
Почувствовав тепло и уют родного дома, омега наконец-то расслабился. В первый день Антон ещё ходил по комнатам, неверяще разглядывая любимые вещицы, а с утра и вовсе боялся открыть глаза, чтобы вдруг не увидеть сырой потолок стылой избы. Но теперь перед глазами был балдахин любимой кровати, а под боком — неизменное сопение мужа. Жизнь вернулась в положенное ей русло и потекла, словно не было этих страшных шести месяцев в сибирском лесу. Оказавшись в безопасном месте, тело омеги начало особенно пахнуть, подавая альфе сигналы, что готово выносить малыша. Тоше, слишком долго бывшему вдали от дома, в страхе и холоде, сама природа подсказывала, что сейчас пора вить гнездо. Антон, освоившись, приказал навести порядок и сделать перестановку. А пока слуги таскали мебель и бегали с тряпками, омега лёг на постель, свернувшись комочком, и обнял подушку мужа. Тоша ждал, когда уже возвратится с приёма Арсений. Альфе было невероятно спокойно внутри. Впервые за долгие месяцы его не преследовало чувство опасности. Арсений точно знал, что его муж не один, в тепле и заботе. От этой мысли граф невольно зевнул, расслабляясь. Защитив наконец своего омегу, альфья сущность попросила большего — сносить. Сказанная в слезах фраза Антона о детях заставила что-то громко щёлкнуть внутри, дав незримую команду — настал час. И если Тоша сказал о детях в порыве, то альфа думал о сыне давно и всерьёз, но заставить омегу рожать без поддержки в маленькой деревеньке в глуши не мог. Сейчас же, возвратив себе титул и должность, граф был точно уверен, что любой из лучших врачей столицы сочтёт за честь помочь его наследнику появиться на свет. — Здравствуй, родненький, — Арсений тихонько зашёл в спальню. Омега ждал мужа, устроившись в любимом кресле. — Привет! — Антон на радостях подскочил и обнял альфу за шею, — Ну как оно? Что велел Павел Алексеевич? Граф хохотнул тепло, огладив широкой ладонью любимую спинку, и сказал лишь одно: — Принял. Тоша пискнул довольно и принялся целовать щёки мужа до красноты. — А я знал! Знал! — глаза омеги блестели от слёз. — Полно-полно, — Арсений стёр с Тошиной щеки хрустальную слёзку. — Ой, я… случайно, — принялся отирать щёки Антон. — Знаешь, что я тебе принёс, котёнок? — альфа улыбнулся хитро и щёлкнул пальцами. В комнате тут же появился слуга с подносом в руках. Тоша нахмурился, не понимая. — Открой, — кивнул граф. Антон поднял клош и охнул. — Круассаны! С повидлом! Омега накинулся на сладкую булку, смачно обмакнув ту в любимое абрикосовое повидло. — Если честно, — хихикнул Тоша, жуя, — это мой третий круассан за сегодня. Альфа хлопнул себя по колену и засмеялся в ответ. — Но самый вкусный! — погрозил пальцем омега, — Честное слово! — Са-амый вкусный, — протянул граф и поднял омегу на руки. Тот хмыкнул и утёр крошки с губ. — Только не поперхнись, острожненько, — Арсений усадил мужа на кровать и сам принялся переодеваться в домашнее. Альфа снял мундир и стал расстёгивать ремень. — Ммм, — подскочил Тоша, спешно глотнув, — давай я помогу? Граф оглянулся и хмыкнул довольно. — Сегодня я исполняю твои желания, так что, — брюки упали на пол, — ложись в кроватку. Арсений неторопливо лёг в постель и укрылся. Спальня топилась отменно, оттого ночью можно было даже отбросить в сторону одеяло, что после жизни в стылой избе казалось едва ли не чудом. Тоша повозился под тёплым боком, но вдруг поднялся и схватил с подноса остаток круассана. Граф улыбнулся, глядя, как довольно доедает лакомство омега. Альфа представил, как уже совсем скоро его маленький муж будет кушать в разы больше, вынашивая их малыша. Антон сидел на кровати, кушая круассан. Арсений прищурился и потёрся о плечо мужа щекой. — Два желания исполнены. Омега не понял и нахмурился. — Какие желания? — Ну как это какие? — насупился альфа, играя, — Круассан с повидлом и в кроватку. — Ах, — замер омега, — это… Антон потупил взгляд: — Я тогда так распереживался… — И загадал третье желание, — Арсений глядел на мужа пронзительно, почти просяще. — А какое… Ой! Тоша растерялся на секунду, вспомнив, что пожелал следом. Граф обернул свою руку вокруг талии омеги и прижал Антона к себе. Тот фыркнул тихо, но тут же прислонился к тёплой груди. Антон думал иногда, что станет когда-нибудь папой. Однако омеге изо дня в день казалось, что Арсению всегда было не до семейных дел. До ссылки альфа постоянно пропадал на заседаниях Общества, приезжал домой поздно и, едва волоча ноги, заходил в кабинет, где подолгу сидел, перебирая бумаги. Тоша устраивался на коленях у графа, тёрся щекой о плечо и всё глазел, как мелко дрожат любимые длинные пальцы, чуял, что дела мужа идут неладно, но виду не подавал. Когда же чета Оболенских посещала крестины новорожденного графа или княжича, Арсений всегда говорил, что положение не позволяет пропустить это событие. Оттого Антон верил, что альфа шёл только потому, что того требовала дворянская честь. Омега же был всегда рад прийти в чей-то тёплый, пахнущий малышом дом и понянчить крохотное существо на руках, если его папочка был не слишком ревнивым. От вида гулящего в люльке крохи Антону хотелось пищать, но омега держался ровно, соответствуя холодным манерам мужа. Антон боялся показать альфе своё желание, потребовать того, чего альфа не хотел сам. И всё же, качая на руках посапывающего младенца, Тоша ненароком касался нежного пушка на крохотной голове, будто стряхивая с ребёнка невидимые пылинки или поправляя чепец. В эту секунду омега и думать не мог, что издали, с порога комнаты альф, на него заглядывался Арсений, сморгнув отчего-то набежавшую на веко слезу. Заводить ребёнка, состоя в тайном Обществе, было для графа слишком рискованным шагом. Придумывая план переустройства страны, Арсений, равно как и всякий его подельник, чувствовал следующую по пятам опасность. За несколько недель до ссылки, граф понял, что за Обществом следят, но от своего не отступился: не бросил товарищей и предложил организовать новую штаб-квартиру. Общество проработало ещё месяц и за день до переворота было раскрыто. Арсений послушно принял оковы и последовал за соратниками в каземат. И уже там, изнемогая от жажды и холода, альфа сквозь зубы крикнул, представив, как мечется в панике его Тошка. Омега тогда не мог найти себе места. Весть об аресте пришла быстро, и Антон едва не упал, не чувствуя под собой земли. Голова шла кругом, а сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. «Его казнят, его казнят, его казнят!» — била набатом единственная мысль. От неё, такой правдивой и страшной, перед глазами расползалась холодная темнота. Сидя на полу камеры, Арсений боялся не унизительной казни, а того, что лишил будущего себя и своего Тошу. Альфа представил, что не ввяжись он в провальную авантюру, у него были бы уже и чин, и признание. Было бы кое-что ещё, дороже всех на свете чинов и наград — маленькое ласковое чудо, что будило бы его по утрам звонким писком, кряхтело и плакало у него на груди, тянулось бы к нему и глядело так ангельски чисто своими зелёными глазками. Непременно зелёными, такими же, как у мужа. Граф понял, что не оставил после себя ничего и, наверное, оставил после своих преступлений без ничего и Антона. И осознание это разверзлось внутри ледяной бездной. Арсений услышал за стеной шорох — кто-то остановился у железной двери. В голове вдруг вспыхнула яркой искрой надежда. Граф поднялся и нашёл в нагрудном кармане обрывок бумаги. Альфа зажмурился и со всей силы ударил кулаком по стене. Из разбитой руки потекла кровь. Арсений обмакнул палец в горячую струйку и принялся торопливо писать: «Я раскаялся. Отдаю тебе душу. Спаси меня и Антона». У двери шаркнули ногой — его ждут. «Неужто!» — граф поперхнулся воздухом и припал на колени, заглядывая в узкую щёлку внизу. «Передам», — прошелестели из коридора. Арсений запихнул бумажку под дверь и охнул — её тут же забрали. На следующее утро графу Арсению Оболенскому Величайшей волей заменили повешение на ссылку в Сибирь. В спальне догорали, исплакавшись, две тонкие свечки. Антон смотрел на тусклый свет, что скользил слабо по стенам, и думал, неужели это и правда не сон, неужели Арсений захотел малыша. Альфа погладил омегу по спине и довольно хмыкнул. Тоша лежал тихонько и, казалось, едва дышал, только запах его стал сильнее. Арсений осторожно шепнул мужу на ухо: — Уже спишь? Антон повёл плечом и поднял взгляд. — Нет… — О чём думаешь? — спросил вкрадчиво граф. Тоша вздохнул и потянулся к губам мужа, поцеловав чувственно, быстро. Альфа отреагировал тут же и сам прильнул к нежным розовым лепесткам. Лаская их языком, Арсений прикрыл от блаженства глаза. Они наконец-то в родном доме, в безопасности и тепле, могут исполнить заветное желание друг друга, которое так долго таили, о котором так боялись друг другу сказать. Граф перевернул омегу на спину, принявшись покрывать поцелуями тонкую шею. Антон сперва пискнул, а после притих, лишь изредка рвано дыша. Альфа коснулся горячей ладонью пижамной рубахи мужа и осторожно расстегнул пуговички на груди. Проведя пальцами по бархатной коже, Арсений почувствовал, как затвердели омежьи соски. — Я не верю, не верю… — задохнулся Тоша, — что оно так… — Правда, — Арсений ласкал языком метку, — всё правда, родной. Антон, почувствовав живительное тепло внутри, выгнулся, подставившись альфе. — Правда-правда, — хныкнул Тоша, — правда… Граф знал, что это особенный раз. И если там, в холодной избе, он всегда двигался дико, почти что неистово, но всегда сдерживал себя, то теперь мог дать волю природе. Стоило Арсению раньше только подумать о вязке, как перед глазами мелькал образ несчастного, измученного родами Тошки. От этого вся страсть исчезала вмиг, уступая место стыдливому чувству. Граф понимал, случись что в глуши, им никто не поможет. Хотя представление об Антоне с аккуратным животиком заставляло тепло расплываться в паху. Теперь же омега лежал перед ним сытый и разомлевший, благоухающий и готовый, просящий всем видом себя сносить. Арсений выдохнул рвано и распахнул Тошину рубашку. Тот простонал и заёрзал. — Не холодно? — вдруг забеспокоился граф. — Жа-арко, — протянул Антон, изгибаясь. — Ах жарко, — альфа ловко вылез из домашней рубахи и сбросил её на пол. Распустив лёгким движением тесёмки на штанах, Арсений застыл — Антон глядел на него безотрывно, очевидно, истомившись по виду мужа. — А то всё под одеялом, под одеялом, как льдышки, — прошептал граф и улыбнулся ярко, глядя, как не может отвести взгляд Тошка. — Поможешь? — шепнул на ухо мужа Арсений и тут же отстранился, выпрямившись. Альфа стоял на коленях в изножье кровати и ждал, когда же Антон согласится. Омега разглядывал графа — Арсений так изменился: оказалось, широкая рубаха скрывала под собой не рельефный пресс, а бледный впалый живот. Руки же, увитые сизыми венами, истончились, у кистей и вовсе походя на омежьи. — Ты так похудел… — сказал вдруг омега, и Арсений замешкался, — прятал всё под рубашкой! — Ничего, родной, это пройдёт, — альфа прильнул к омеге, очевидно подумав, что тому не нравится вид, но Тоша фыркнул громко. — Зачем… я же хочу помочь! Антон выдохнул, надавив альфе на грудь. Арсений решил не противиться мужу, стал на колени и хмыкнул. Омега поглядел на него почти сурово и принялся целовать горячо белую кожу. — Ты отдавал мне свою еду, я знаю… — Ничего, — альфа запустил руку в золотые кудряшки, — это пройдёт… Тоша рыкнул тихонько и прильнул жадно к бедрам мужа, зализывая торчащие кости. — Поправляйся, — Антон тяжело дышал, словно его усилия могли помочь альфе вмиг обрести былой вид. Граф улыбнулся тепло и прикрыл глаза. Омега прильнул носом к ткани штанов и ловко потянул пальцами за тесёмки. Штаны упали сами собой, и альфа охнул тихо, но виду не подал. Арсений хотел было поскорее выпутаться из мешающей ткани, но застыл — Тоша прильнул прямо к члену. Омега ласково провёл языком по витым, словно диковинная змея, венам и вдруг поднял глаза: — Ты истязал себя так долго… Альфа вздохнул громко и взял мужа за подбородок. — Я делал это, чтобы исполнить твоё желание, — прошептал Арсений, — наше с тобой заветное третье желание. Антон моргнул и дыхнул горячо на член. Тот, налитый от желания кровью, дёрнулся, и омега невольно открыл рот. Тоша поёрзал — из дырочки сочилась крупными каплями смазка. Омега нахмурил забавно бровки и тут же прижался губами к альфе, сося резко, трепетно, страстно. Граф охнул, зарывшись пальцами в кудри мужа. — Ох, родненький! Арсений, разомлевший от чувства, покачнулся, ища опору. Антон же не останавливался, казалось, желая показать альфе всю свою любовь, всю благодарность. — Родной, — граф прилёг на подушки. Омега отпрянул, утирая блестящие губы ладонью. — Уже пора, — альфьи руки овили тонкую талию Тоши и утянули к себе. Омега рухнул на мягкие подушки и тут же завозился, устраиваясь в тёплом гнезде. — Вот так, правильно, — Арсений подложил под голову мужа большую подушку. — Как тебе тут уютно, правда? — мурлыкнул довольно альфа, вставая вновь на колени перед Антоном. Тоша улыбнулся довольно, скрестив ножки на бёдрах мужа. Арсений чуть приподнял омегу, в секунду найдя правильный угол. Граф быстро провёл пальцами меж половинок — его омега был влажен как никогда. Альфа перехватил Антона под коленями и приставил головку ко входу. — Я так сильно люблю тебя, — Арсений коснулся распахнутых в стоне бархатных губ. Антон охнул громко, впуская альфу в себя. Граф вошёл до конца, не спеша, смотря прямо в глаза и гладя нежно Тошину щёку: — Он будет самым прекрасным на свете… Антон держался взглядом за мужа и, лишь когда тот сделал первый толчок, запрокинул голову, застонав во весь голос. Тоше показалось, что в Арсении что-то переменилось. Если раньше альфа ложился на мужа, стараясь укрыть всем телом, и двигался резко, почти что неистово, разгоняя внутри омеги долгожданное тепло, то теперь Арсений двигался совсем по-другому: размашисто, чувственно, неспешно. Альфа наконец-то смог уложить Тошу в любимую позу, не боясь, что маленький муж замёрзнет и на следующее утро проснётся с простудой. Омега почувствовал мужа по-новому, будто бы заново знакомясь с ним телом. — Как же хорошо, Тошка, как же хорошо, — голос альфы сошёл на рык. Арсений толкнулся резко, а после замер на миг, глядя в огромные помутившиеся от страсти глаза Тоши. Антон громко охнул в ответ, разглядывая бледное, но такое нежное в свете свечи лицо мужа. Альфа вдохнул глубоко, порываясь ускорить ритм, как вдруг всё вокруг потемнело. Невесть откуда раздался пронзительный писк, а после него опустилась тяжёлая тишина. Арсений покачнулся, глядя невидящим взглядом на мужа, и рухнул, придавив омегу собой. Тоша взвизгнул, в дурмане не сразу поняв, почему альфа упал. — Арсений! — омега вцепился пальцами в волосы альфы, — Вставай! Омега чувствовал, как всё ещё горячо пульсирует внутри муж, и от этого становилось ещё страшнее. Антон завозился, силясь поднять тяжёлое тело с себя. — Ты меня слышишь? — захлебнулся воздухом Тоша. Омега опёрся на локти и попробовал подтянуться к изголовью кровати. Арсений безвольно сполз, уткнувшись лицом в Тошину грудь. Антон быстро повернул голову альфы на бок и подставил ладошку под нос — кожу пощекотали две горячие струйки. Тоша сглотнул. — Арсений, — омега похлопал по спине мужа дрожащей рукой, — Боже, пожалуйста! Альфа не отзывался. — Помогите! — что есть мочи закричал Антон. Первое, что услышал Арсений, был громкий Тошин крик, а после в нос ударил отвратительный запах нашатыря. Граф открыл глаза — над ним склонился, глядя сурово, врач. — Ваше Сиятельство, кивните, если слышите меня, — доктор говорил медленно, едва ли не по слогам, улавливая бегающий взгляд альфы. Арсений подумал, почему он лежит на спине и зачем в спальне врач, ведь они с мужем… — О Боже, — встрепенулся Арсений. — Лежите, Ваше Сиятельство, вы что! — доктор силой уложил графа на постель. Арсений оглядел себя — он лежал по-прежнему голый, прикрытый лишь снизу краешком одеяла. «Тоша!» — мелькнуло в голове альфы, и тот подорвался опять, сбросив руки врача с себя. В постели Антона не оказалось. Перепуганный до ужаса омега свернулся комочком в кресле в углу, накинув на себя альфий халат. — Тошенька, не бойся, всё хорошо, — альфа поймал взгляд мокрых зелёных глаз. — Арсений… — Ваше Сиятельство, ложитесь, полный покой, — прервал омегу врач, вновь уложив Арсения на постель. Альфа рыкнул, но противиться не стал. — Руку положите прямо, прошу, — доктор набрал в шприц лекарство. «Какой стыд, — внутри Арсения что-то ухнуло и упало, отозвавшись болью у сердца, — ещё и посмел его напугать». — Ваше Сиятельство, — врач вытащил из вены графа иглу и поглядел на омегу, — можете подойти к Арсению Сергеевичу, не пугайтесь, просто обморок, усталость. Один из лучших выпускников Императорской медико-хирургической академии Егор Осипович Якубовский прибыл сегодня с утра в дом Оболенских по императорскому приказу. Однако Павел велел врачу про своё повеление молчать, чтобы не смущать лишний раз графа. Мужу же сказано было, что лекаря домоправитель сыскал. Якубовский убедился сразу — не зря император его послал. Доктор дивился про себя, как при таком истощении граф вообще мог ходить, не то что сношаться. — Арсений Сергеевич, — врач посмотрел на альфу серьёзно, — очень прошу вас сегодня выспаться, а завтра я осмотрю вас. Граф кивнул слабо, не отрывая взгляда от Тошки, что сидел на кресле застывшей фигуркой. «Сможет ли он со мной… так перепугался, бедненький», — Арсению захотелось ударить себя со всей силы. Доктор ушёл, скрипнув дверью. В комнате воцарилась тревожная тишина. Альфа поднял руку, чтобы позвать Антона, но та оказалась тяжёлой, словно свинец. — Прости меня, — голос отчего-то сошёл на хрип. Тоша глядел на альфу немигающим взглядом и вдруг встал. Арсений дрогнул — неужели уйдёт. Но омега шагнул робко к мужу, а после присел у изножья постели, поправив уголок одеяла. — Ты поспи, пожалуйста, — слова давались тяжело — всё внутри мелко дрожало, мешая звукам складываться в слова, — И я тоже, тут, с тобой. Антон осторожно подобрался к своему месту и свернулся калачиком, обнимая подушку. В комнате догорела свеча. Стало совсем темно. Арсений лежал, вглядываясь во мглу, и боялся коснуться Антона. Тоша же внимательно слушал дыхание мужа. — Прости меня, Тошенька, — заговорил граф, и омега дрогнул, не ожидав. Антон молчал. Альфа повернулся на бок, найдя в темноте холодную Тошину ладонь. — Холодные такие, — тёплая ладонь альфы обняла тонкие пальцы супруга, согревая. — Арсений, — вдруг отозвался омега. — Да, мой родной, — безустанно гладил дрожащую руку Антона граф. — Сейчас точно всё хорошо? — приподнялся на локте Тоша, пытаясь рассмотреть в темноте лицо мужа. — Да, Тошенька, сейчас — хорошо. Омега завозился, укладываясь на подушки. — Иди ко мне, — прошептал граф, осторожно притягивая Антона к себе. Тот сжался невольно, вспомнив, как эти нежные руки и тёплая грудь стали вмиг жуткой бездыханной тяжестью. Омега прильнул настороженно к мужу, вслушиваясь в ровное биение альфьего сердца. Арсений устроился на подушках и коснулся ладонью Тошиной талии, легонько распустив тугой пояс халата. — Я просто устал, просто немного устал, — прошептал едва различимо граф, медленно проваливаясь в сон. Но Тоша услышал и дрогнул, сильнее прижавшись к груди. Альфа хмыкнул тихонько и погладил любимые острые плечики. Антон лежал, забыв, как дышать. Слёзы стали в горле колючим комком и так и норовили выкатиться из глаз. Арсений почувствовал, как о кожу разбилась маленькая горячая капля. Послышался всхлип. — Ну-ну, родной, всё хорошо, я с тобой, — альфа прижал к себе мужа сильнее, — прости меня, прости. — Я…я… т-так ис-сп-пуг-гал-ся, чт-то т-ты, — захлебнулся слезами Антон, — чт-то т-теб-бя б-бол-л-ш-ше… — Тшшш! — шикнул сквозь зубы граф, — Я с тобой, — голос Арсения зазвучал твёрдо, — и в страшном лесу, и в избе, и дома, я всегда был и буду с тобой, это моя клятва. Омега притих. Уверенный и сильный голос альфы успокаивал, будто и не было этих страшных минут. — Ты просто немного устал, да? — выдохнул рвано Антон, разглядев в темноте очертания профиля мужа. — Да, котёночек. — Тебе же завтра на службу? — Нет, — улыбнулся легонько Арсений, и Антон уловил в темноте эту нотку тепла и обмяк, — Павел дал мне две недели. — Врач сегодня смотрел меня, я попрошу, чтобы и тебя тоже… завтра… — И что же сказал тебе доктор? — граф погладил мужа по волосам. — Всё в порядке, течка придёт через месяц, как и обычно. Альфа довольно мурлыкнул. — Разве что нужно немного отъесться, — вздохнул Тоша. — Это успеем, вдоволь, — омега слышал, как улыбается муж, и сам невольно заулыбался в ответ. — И ты тоже отъедайся, тебе нужно, — нахмурился грозно Антон. — Это с удовольствием, родной. — Я даже отдам тебе свой круассан, — прошептал смешливо омега. — Засыпай, — хихикнул альфа, укрывая повыше себя и омегу. Арсений впервые за бесконечные шесть месяцев погрузился в спокойный сон.***
— Ваше Сиятельство, прошу вас быть со мной честным, — Егор Осипович подошёл к лежавшему в постели графу. Доктор настойчиво попросил омегу выйти из спальни, пока Арсений подготавливался к осмотру. Тоша сперва хмыкнул строптиво, но после застыл, встретившись взглядом с супругом. Тот глядел на него ласково, почти что просяще, и противиться Антон не посмел. — Вам не перед кем стесняться, — врач затянул жгут на предплечье альфы, — поработайте рукой. Арсений поглядел, как доктор открывает колпачок шприца, и прикрыл глаза. — Как часто у вас кружится голова? — спросил Егор Осипович неспешно, глядя, как заполняется кровью шприц. — Не кружится… — Ваше Сиятельство, я спросил, как часто кружится, — ровно уточнил врач. — Я бы простил вам такую дерзость… — Арсений вдруг вздохнул и притих, — постоянно. Врач хмыкнул тихонько, вытаскивая иглу. — Согните руку, ватку не убирайте, — доктор закрыл крышкой пробирку. Арсений зажмурился. — А обмороки… — Нет-нет, вы что, — перебил врача граф, — при Тоше никогда! Альфа поймал колючий взгляд маленьких серых глаз. — А если не при супруге? Граф молчал. — Где и когда? — отчеканил доктор. Арсений невольно поёжился. — Было-было, — альфа закрыл ладонью лицо, пристыдившись. — Ваше Сиятельство, чем больше вы расскажете мне, тем скорее пойдёте на поправку. — С альфами… когда дрова кололи, было, — голос графа стал тихим, — и в шахте… было. Врач поперхнулся. — Да, я… помогал… чтобы Тоше еды купить… запасов нет, зима. — А как же… Егор Осипович не договорил. Арсений поглядел на него почти что насмешливо: — Государевы люди позаботились о нашем приезде: всем поведали, будто я подмешивал наследнику разные яды заморские, водил в спальню альф, а ещё, — граф засмеялся глухо, — пил кровь младенцев и молился магометанскому богу… В общем-то страшная нехристь! Арсений развёл руками, улыбаясь всё шире. — Так и не пускали нас ни к кому на порог. Как меня в деревне видели, омеги в слёзы, а альфы давай с кулаками бросаться. — Откуда… — Тоша ходил, — кивнул граф, — первые дни давали кто хлеб, кто молоко и сало. Но после устали, сами живут впроголодь, вот и пришлось идти с альфами на работы. А после раз в неделю закупку делать… в такую глушь… — Арсений подтянул одеяло повыше, — только один торговец на телеге приезжал, да и то не всегда: снегопад, метель. Бывало, ждали почти с месяц. Доктор слушал, не в силах представить, какой ещё неделю назад была графская жизнь. — Альфы сперва рычали, — улыбнулся криво Арсений, — но после приняли — помогал им исправно. Поставили в конец очереди, оттого поначалу еду доставал только Тошке, а после признали совсем. Брал наравне: и сало, бывало, приносил, и соленья, но больше мужу давал, очень боялся, что заболеет, — на последних словах голос графа стал совсем тихим, будто от одной мысли всё внутри него дрогнуло, не дав говорить дальше. — А себя-то не сберегли, Ваше Сиятельство, — врач поглядел на Арсения тоскливо, почти что жалостливо. Перед ним сейчас был не гордый дворянин, не важный чиновник и даже не тот отважный идеалист, каким он помнил Арсения во времена Общества, а простой альфа, непосильным трудом пытавшийся защитить своего омегу. — Полно-полно, — махнул рукой граф, и доктор смутился. — Разрешите? — Егор Осипович увидел, как выпал на постель ватный комочек и тут же наклонился, рассмотрев след от укола. — Кровь свернулась, всё хорошо, — голос доктора стал живее, — теперь ложитесь на живот, я осмотрю. Арсений послушно перевернулся и вдохнул рвано. Егор Осипович услышал тяжёлый вздох графа, но виду не подал. — Скажите, так больно? — осторожно ощупывал мышцы доктор. — Совсем нет, — прошептал граф, — Ах! — вскрикнул альфа и упал головой на матрац. — Тише-тише, а так? Альфа орал в подушку. — И ещё, в пояснице часто тянет? Арсений едва дышал. — Да… — Тошнит? Граф кивнул, глядя осоловело перед собой. — С едой тяжко… — Прошу пояснить, — наклонился над альфой врач, осматривая, нет ли на теле отёков. — Хочу есть, но не могу… Прошу вас, прекратите! — А теперь пройдите в уборную, — доктор протянул Арсению банку, и тот сморщился, — других вариантов у нас с вами нет. Егор Осипович помог графу подняться, но тот рыкнул тихо, распрямив спину. Стоило двери уборной захлопнуться, как альфа сморщился от боли. Спина ныла и стреляла, будто изнутри мышцы разрезало стекло. Альфа поглядел на себя в зеркало — синяки под глазами, казалось, дотянулись до щёк. Арсений вздохнул — у него было всего две недели. «Если они вообще есть», — мотнул головой граф, снимая с баночки крышку. Альфа вышел из уборной и поглядел на врача тяжело: — У нас есть две недели, после император просит меня вступить на службу. Лицо доктора вытянулось. — Ваше Сиятельство, множественные разрывы связок, грыжа, простуда почек, потери сознания, и это лишь только то… — Две недели, — прервал Якубовского граф, вставая самостоятельно на весы. Стрелка едва доползла до шестидесяти кило. — Две недели, — выдохнул Арсений и присел на постель. Егор Осипович прочистил горло. — Ваше Сиятельство, вылечить всё за две недели полностью не под силу даже самому искусному на свете врачу, и это мы ещё не знаем результатов ваших анализов, но всё же, — доктор поймал взгляд графа, — за две недели мы сможем поставить вас на ноги, чтобы вы могли работать вполсилы. Арсений потёр виски. На него так надеялся Павел. — Что хотите делайте, через две недели я должен быть в министерстве. Голос графа звучал почти механически, безучастно. Альфа и сам понимал, что придётся отлынивать, чтобы хоть как-то держаться. «Сказать ему, что не готов», — Арсений сжал руку в кулак, — «И вот она, вся благодарность!». — Тогда готовьтесь целых две недели, — повёл бровью доктор, — ни о чём не думать и без грамма сомнения принимать мою помощь. «И всё не то!» — граф поднял взгляд на врача. — У нас есть месяц, — глаза альфы блеснули, — месяц, чтобы быть готовым. Егор Осипович нахмурился, сперва не поняв, а после закивал тепло головой. — Всё получится, Ваше Сиятельство, если будете отдыхать.***
— Носиком к носику, — Тошка прижался к носу мужа и легонько потёрся. В спальне царил полумрак. Графская чета отдыхала, отобедав сытно лапшой. Арсений хихикнул и лизнул нежную губку омеги. — Ты лежи аккуратненько, чтобы иголка не помешала, — омега выпутался из одеяла, проверяя, всё ли в порядке с капельницей супруга. Граф вздохнул глубоко и посмотрел на омегу, мол прекращай. — Всё хорошо, любовь моя, я рукой не шевелю, — кивнул Арсений на лежавшую поверх одеяла правую руку. Тоша мурлыкнул в ответ и лёг на грудь альфы. Целый день омега не отходил от любимого, даря всю свою ласку, всю нежность, всё тепло. Вдруг Арсений вздохнул рвано и сморщился. Антон встрепенулся, глядя на мужа тревожно. — Спина? Альфа кивнул, пытаясь дышать. — Тише-тише, — тонкая омежья ладонь подлезла под поясницу и принялась осторожно массировать, — сейчас ещё доктор придёт… Арсений улыбнулся уголком губ, чувствуя, как точно огладили больное место маленькие тёплые пальцы. — И как же это я не увидел, — прошептал Тоша, внимательно трогая каждую мышцу. — Значит я всё сделал правильно, — улыбнулся альфа, но Антон ответил мужу суровым взглядом. — Давай лечись, — омега насупился, а после растаял, — тебе его ещё на спине катать, как лошадка. Арсений поглядел на Тошку, сперва не поняв, а после моргнул. Альфьи глаза увлажнились. Граф тронул омежью щёку. Тоша потёрся о широкую ладонь, ластясь, и лёг мужу на грудь, заурчав бархатисто. Арсений положил ладонь на тонкую спину и замер, наслаждаясь приятной дрожью любимого тела. За окном догорал палевым цветом короткий зимний закат. Граф зевнул. — Поспишь? — Антон поглядел снизу на альфу. Арсений помотал головой. — Тогда надо перекусить. Омега поднялся с постели и подошёл к столу. На нём служка оставил под клошем всяческие закуски. — Будешь круассан? — омега протянул мужу любимое лакомство. — Буду, — широко улыбнулся Арсений и жадно впился зубами в сладкую булку.***
— Ваше Сиятельство, — доктор присел перед креслом омеги, глядя Антону в глаза, — то, что ваш муж начинает ощущать все симптомы — абсолютно естественно, ведь он так долго не подавал вида. Спустя неделю бесконечных капельниц и уколов граф словно стал чувствовать каждую клеточку своего тела. Арсений тревожился, отчего это, лежа в тепле и уюте, он вдруг стал ощущать боль сильнее, чем на морозном ветру. — А-а ем-му т-точ-чно н-не х-ху-ж-же? — дрожал от слёз Тоша, тревожно поджав под себя ножки. — Ваше Сиятельство, — Егор Осипович поймал взгляд омеги, — Арсению Сергеевичу точно не хуже, анализы уже стали лучше, что уж тут говорить, поглядите. Альфа поднялся и достал из чемодана свёрнутый в пополам лист, на котором мелким почерком были выведены разные цифры. — Я н-нич-чего не понимаю! — всхлипнул Тоша и закрыл руками глаза. — Ну давайте читать, — доктор вновь сел у ног омеги, — самое простое, гемоглобин, — альфа поднял листок, указав Антону на цифры, — было восемьдесят пять единиц, сейчас — девяносто две. Тошка глянул боязливо на лист. Выдохнув, он разобрал, что цифры и впрямь стали больше. — А… а поч-чем-му… — голос графского омеги дрожал. — Говорю же, Ваше Сиятельство, потому что ваш дражайший супруг наконец оказался дома, — говорил мягко врач, — ему не стало хуже, ваш муж крепкий альфа, он лишь сейчас позволил себе проявить чувства. — Так долго… — Тоша отпрянул и обнял руками колени. — Ваш альфа сберёг вас, — Егор Осипович глянул Антону в глаза. Тошка смотрел в пол, не моргая. — А себя… Мне так страшно, так страшно его… — А это уже лишние опасения, Ваше Сиятельство, — улыбнулся доктор, осторожно тронув омегу за руку. Тоша дрогнул и отпрянул. — Вы… вы точно говорите правду? Я взрослый, я могу знать, если что-то… Если что-то опасное! — А вы и так всё знаете, — большие тёплые руки поймали маленькие омежьи ладошки. Антон рыкнул тихонько, но тут же затих. — Сейчас я буду делать вашему мужу две капельницы в день и один укол. А через неделю, если всё будет хорошо, всего лишь один укол утром. — Всё будет хорошо, — омега поглядел серьёзно перед собой и закивал, словно убеждая в этом не доктора, но себя. — Оно и верно, Ваше Сиятельство, — Егор Осипович закивал и выдохнул тихонько, легко улыбнувшись, — а теперь вам пора к мужу, он вас очень заждался.***
— Арсений, погляди, как красиво катаются! — Тошка прильнул к окну, от любопытства встав на цыпочки. По замёрзшей Неве изящно скользили, обгоняя друг друга резвые офицеры в шинелях, гимназисты с портфелями и шебутные газетчики, а поодаль, у моста, неспешно кружились, поддерживая друг друга, пары альф и омег, рассыпая лезвием от конька серебристую снежную пыль. Ночная сорочка омеги приподнялась, открыв альфе замечательный вид на стройные бледные ножки. — А надень-ка носочки, родной, — граф не сводил глаз с изящных Тошиных ног. — Ну Арсе-е-ень, — протянул недовольно омега, — иди лучше сюда, посмотри! Альфа послушно поднялся из-за стола, и Антон было хмыкнул довольно, но альфа пошёл на кровать. Омега захлопал глазами, оторвавшись от красивого вида. — Арсений… — не понял омега. Альфа расправил постель и нагнулся — из вороха одеял на пол упали омежьи носки. — Давай, надевай, — улыбнулся граф, подходя к мужу. Не успел Тоша кивнуть, как альфа присел перед ним и бережно приподнял ножку омеги. Арсений обхватил мягко лодыжку супруга и натянул на тонкую стопу шерстяной носок. — Ой, — дрогнул омега, — колется! Арсений хихикнул, чмокнув мужа в коленку. — Зато не холодно. Тёплая ладонь коснулась второго колена, и омега сам вытянул ногу. Альфа принялся одевать на омегу носок, чувствуя, как поджимаются от колючей шерсти Тошкины пальцы. — Тщщ, — губы Арсения запорхали по тёплой коже. Граф расцеловывал ножку омеги, стремительно поднимаясь к бедру. Антон охнул и невольно отставил коленку вбок, открываясь. Альфа вдохнул тяжелее и прошёлся языком по бархату кожи, тихонько рыча. Арсений коснулся мышц у самого паха и Тошка ахнул, оттянув край рубашки до хруста. Антон фыркнул, норовя стянуть мешающую одёжку, но сильная рука альфы перехватила маленький кулачок, заставив выпустить ткань. Ловким движением альфа подлез под рубашку, принявшись зализывать чувствительное местечко у самого края белья. Омежий запах под рубашкой сгущался, словно под куполом. Альфа не мог надышаться. Граф, чувствуя, как дрожат поджилки омеги, рыкнул тихонько и схватил зубами ткань трусиков. — Ваше Сиятельство, укол! — раздался громкий стук в дверь. Арсений осёкся, поперхнувшись. — Боже мой, — альфа вынырнул из-под ткани. Тошка одёрнул рубашку, быстро поправив бельё. — Ваше Сиятельство, укол! Разрешите войти? — доктор постучал ещё раз и отворил дверь. Арсений смотрел на врача, как ни в чём не бывало, обнимая со спины мужа. Омега хмыкнул тихонько, почувствовав, как упирается в спину естество мужа. — Сейчас, Егор Осипович, — улыбнулся уголком губ граф, — прошу дать нам ещё минуту. — Распорядок дня, Ваше Сиятельство… — покачал головой доктор. — Да-да, сейчас, — Арсений кивнул в ответ и жестом попросил врача выйти. Тот поджал губы, но удалился. Стоило двери закрыться, как Тошка расхохотался во весь голос. — Тише-тише, Тоша, — Арсений пытался сдержать улыбку. Антон извернулся и уткнулся носом в грудь альфы, чтобы сдержать смех. — Родненький, — рассмеялся граф, гладя любимые растрепавшиеся кудряшки. Антон поглядел шаловливо на мужа и вдруг схватил того за нос, забавно надув губки: — Серьё-ё-зный такой, гро-озный! Альфа смешно сморщился, ущипнув Тошу за ягодицу. — У тебя там ничего не было видно? — поднял бровь граф и поглядел вниз. — Ой! — омега смутился. — Ничего-ничего, рубашка широкая, — прошептал Арсений в порозовевшее ушко супруга. — Точно? — заморгал часто Тошка, осматривая себя. — Точно, — промурлыкал Арсений, огладив худые омежьи бока, — я поглядел на тебя. Антон выгнулся, подавшись навстречу любимым рукам. — Укол, родненький, укол, — лизнул альфа нежную кожу за ушком. Омега хныкнул, но отстранился. Тоша всё переживал, правда ли Арсений хочет его или боится обделить вниманием, оставить без ласки. — Да, ложись скорее, уже пора, — Антон поправил одеяло и глянул на часы: действительно, укол должен был быть двадцать минут назад. — Мы готовы! — крикнул громко Арсений, и доктор тут же отворил дверь. Пока Егор Осипович надевал перчатки и набирал шприц, альфа стянул с себя брюки. Тошка смутился и отвернулся, снова глядя в окно. Теперь от вида катающихся альф и омег стало тоскливо. Ему так хотелось выйти сегодня с Арсением и встать на коньки, кружась за руки под ярким морозным солнцем. Альфа зашипел в подушку — врач ввёл лекарство. — И вот уже всё, — Егор Осипович вытащил иглу. Арсений выдохнул и проморгался. — Полежите немного, — врач коснулся ваткой больного места и быстро потёр. Альфа кивнул и поймал взглядом Тошкину фигуру. Та отчего-то ссутулилась и выглядела печально. Граф проводил врача рукой. Тот торопливо собрался и скрылся за дверью. Антон смотрел, как искрилась на солнце снежная пыль, походя на причудливый блестящий туман, за которым всё больше и больше терялись веселящиеся фигуры. — А теперь показывай, что там за окном, — тёплая ладонь альфы обняла тонкую талию. — Катаются, — кивнул на вереницу скользящих по катку людей. Арсений хмыкнул довольно и улыбнулся. — Через три дня мне велено выйти на службу, — граф чмокнул мужа в висок, — если всё будет благополучно, Павел позволит работать вполсилы. Антоша коснулся пальчиками стекла, слушая внимательно альфу. — А это значит, — продолжил Арсений, — что мы сможем сходить покататься с утра или, например, вечером, когда зажигаются огоньки. Омега положил голову на грудь графа и легко улыбнулся: — Огоньки… — Я очень-очень постараюсь, чтобы всё было хорошо, — Арсений сгрёб в охапку Антона и покачал, дыша горячо в кудрявую макушку, — я тебе обещаю. Тошка пискнул и захихикал, попав в плен любимых рук. — Я верю, верю! — поглядел на альфу Антон и вдруг повернулся к окну. Краем глаза он уловил странные, будто бы знакомые силуэты. Выискивая взглядом врезавшуюся в память картинку, Тоша прильнул к окну и впрямь запереживал, что не увидит её снова. — А погляди, — подал голос Арсений, — у моста, — альфа указал рукою на лёд, и Тоша охнул — ему и правда не померещилось. У края моста, вдали от людской суеты, осторожно каталась, взявшись за руки, семья. Статный отец-альфа ехал чуть впереди, поглядывая за юным супругом, а между ними катился, неловко перебирая ножками, маленький альфочка. — Учат кататься, — в голосе графа Тоша услышал улыбку, — смотри, как старается. Антон улыбнулся в ответ и тут же почувствовал, как рука супруга огладила плоский живот. Арсений наклонился и прошептал: — И наш будет так же.***
— Егор Осипович, докладывайте, как исполняется моё поручение, — император отложил перо и поглядел на стоявшего в дверях врача. — Ваше Величество, — поклонился Павлу доктор и шагнул в кабинет, — всё исполняется с точностью, провожу регулярное лечение. — Есть ли улучшение самочувствия? — император смотрел на врача внимательно, улавливая каждое изменение в лице. — Несомненно есть, Ваше Величество, — закивал Егор Осипович, — показатели крови стали лучше, внешние раны зажили, болевые синдромы почти ушли, обмороков больше не случалось. Почки и спину ещё лечим, но для этого требуется больший срок. — То есть о работе в полную силу говорить ещё рано? — лицо Павла осталось спокойным, в нём не было ни жалости, ни раздражения. — Я бы пока не рекомендовал, Ваше Величество, — прямо ответил врач. — Понял вас, продолжайте лечение, — кивнул Павел и уже было собрался освободить доктора, как вдруг спросил, — А как здоровье Антона Андреевича? Врач распрямил плечи и даже улыбнулся слегка: — На здоровье графского супруга грех жаловаться, омега здоров, Арсений Сергеевич сделали всё, чтобы сберечь. — В этом не сомневался, — вздохнул император и взял новую папку бумаг, — А ваши рекомендации я учту, можете быть свободны, — сделал жест Павел. И только Егор Осипович собрался откланяться, как император поднял на него взгляд и сказал неожиданно мягко: — Благодарю вас. И в этих словах доктор услышал отнюдь не начальственную похвалу, но сердечную благодарность за спасение ближнего.***
На службу Арсений Сергеевич Оболенский заступил через два дня. Тошка не мог найти себе места, стоило экипажу супруга отъехать со двора. Антон не знал, справится ли его альфа, как примут его другие и разрешит ли Павел ему долечиться? Арсений чувствовал тревогу мужа и переживал не меньше. Граф решил для себя быть жёстким и чётко стоять на своём. Он ждал, что его, вчерашнего заговорщика и предателя, выжившего лишь по милости наследника, встретят явно не добрым словом. Стоило графскому экипажу заехать во двор Зимнего, как у входа тут же засуетились пажи и гвардейцы. Вопреки ожиданиям, Арсения встретили с почётом. Во взгляде своих подчинённых альфа не увидел ни умело спрятанного презрения, ни жалости, ни злобы. «Неужели двор теперь так лоялен к Обществу?», — граф насторожился, но виду не подал. — Ваше Превосходительство, — подбежал к министру запыхавшийся секретарь, — государь вас видеть желает, немедленно. Арсений хмыкнул себе под нос, услышав подобное обращение, но тут же отчётливо кивнул. — Разумеется, — альфа двинулся за секретарём в сторону Высочайшего кабинета. Остановившись у входа, Арсений услышал голос секретаря: — Его превосходительство министр народного благосостояния, тайный советник Арсений Сергеевич Оболенский! Граф поперхнулся. «Выходит теперь и тайным советником сделался», — перед Арсением отворились двери в императорский кабинет. Граф остановился у входа и поклонился, сморщившись едва заметно от заколовшей спины: — Ваше Императорское Величество. Арсений встретился взглядом с Павлом. Тот поглядел на него холодно и махнул секретарю рукой: — Попрошу удалиться. Секретарь замешкался на секунду, но, взяв несколько папок, спешно скрылся за дверью. — Прошу присесть, коли спина болит, — император указал на кресло перед столом. Арсений нахмурился, откуда это Павел всё знает. «Неужто…», — граф закашлялся. — Присаживайся или испытывать сегодня меня решил? Альфа сглотнул и опустился на кресло. Император отошёл к шкафу, доставая оттуда чашки. — Сейчас принесут чай, и без разговоров, — Арсений хотел было продолжить, но Павел продолжил, — уж не гневайся на меня, но мне доктор твой обо всём доложил, — кивнул император, глядя в синие глаза друга, — а иначе не носил бы на плечах головы, такова была моя воля. Граф выдохнул зло, сжав руку в кулак. — Однако ты не волнуйся, о том, куда тебе что кололи, я не интересовался, — хохотнул Павел, — Исключительно в общих чертах. В кабинет зашёл служка с чайником и сразу разлил по чашкам ароматный горячий чай. Император проследил, чтобы друг сделал глоток, и только после продолжил. — А теперь, Арсений Сергеевич, слушай, — взгляд Павла был невозмутим, отчего Арсению хотелось рычать, — за две недели, что бы дома был, твоя судьба переменилась немного. Граф прикусил тревожно губу, не совсем понимая, но перебить не посмел. — За то, что будет дальше ты уже сам отвечай, человек, как известно, хозяин своей судьбы. А вот прошлое твоё я подлатал немного. Вижу, ты удивился добрым взглядам, — Павел улыбнулся уголком губ и глотнул чай, — Так что тут благодари только свой скрытный нрав. Арсений нахмурился, глядя прямо другу в глаза. — За это время я подчистил все твои письма, слова и другие всяческие проделки, сведения о которых были в частных руках. Повезло мне, Арсюша, что в Обществе болтать ты не любил, оттого и следов почти не оставил, ни в сочинениях, ни в газетах… — А… А книга? — граф глазел на императора изумлённо. — Так вот слушай, — взгляд Павла стал на миг строже, — два месяца ты, как и по правде было, исправно служил в Министерстве финансов директором департамента, в ходе работы тобой, по собственному научению, под впечатлением от состояния дел министерских была написана книга крамольная, — император едва сдержал улыбку, — либеральная, что тобою была отнесена переписчику и незаконно размножена, после чего разослана знакомым и через них передана членам Общества без ведома на то твоего. — Но там же были… — Все копии, в том числе переписанные части из личных архивов, изъяты, и страницы про Общество вымараны. — А приговор? — Арсений не понимал, как связались в единый клубок все нити. — А в твоём приговоре батюшка так и написал: «Занятие делами литературными, порочащими строй государственный». За что, как известно, полагается ссылка. Павел достал из ящика конверт и вынул из него бумагу с подписью почившего Алексея Степановича. Арсений вдохнул рвано — он первый раз видел свой приговор. Сидя в далёком сибирском лесу, граф думал, какое оправдание мог найти наследник, чтобы по столь страшной статье повешение заменилось ссылкой. — Как он поверил тебе? Ведь на руках были все доказательства! — Он сделал так, как я ему сказал, — улыбнулся Павел, — а остальное уже не важно. Император глотнул чаю: — О том, что ты мог быть судим за участие не разглашалось никем. Твой приговор объявили днём позже, отдельным делом, но тебе его, во избежание твоих же глупых поступков, — погрозил пальцем Павел, — тогда не зачли. Император говорил с Арсением как с ребёнком. В любом другом случае граф возмутился бы, но тут содеянному не было оправданий. — Тебя арестовали только после того, как нашли твою книгу на столе в штаб-квартире. Ты же знаешь, что тебя арестовали последним? — Я уехал… — А я сделал всё, чтобы никто тебе не препятствовал, так мы выиграли день. Я тоже немножечко пошалил, но, разумеется, меньше, чем ты, — хихикнул Павел, пряча в стол приговор. — То есть ты сразу, — Арсений привстал тревожно, — сразу… Граф сморщился и заскулил — от волнения свело спину. — Тише-тише, — император придержал осторожно друга, — дыши, дыши, дыши, — большая тёплая ладонь принялась разминать поясницу. Павел бережно трогал дрожащие мышцы, даже сквозь одежду чувствуя торчащие кости. — А по той статье, зная батюшкин пылкий характер, кто только ни ходил. А теперь-то, когда она утратила силу, возвратился ты и ещё где-то, — император задумался на секунду, — шестьсот пятьдесят учёных людей, если, конечно, не успели учинить ещё каких преступлений. Арсений вздохнул хрипло, глядя на руки. Внутри смешались благодарность и стыд. Павел уберёг его, следил за каждым шагом, не дав оступиться, подарил ему право на жизнь, но только ему. Те, кто сидели с ним на заседаниях в Обществе, те, кто восторгался его книгой, те, с кем вместе он ночами придумывал план штурма, были судимы без всякой пощады. — Выходит, им — виселица, а мне — министерский пост, — прошипел сквозь зубы Арсений. Ладонь отпрянула тут же, и альфа безвольно рухнул на кресло. — Если хочешь, могу помочь, — Павел наклонился к самому уху графа, — солидарист. Арсений замер, прикусив до крови губу. — Ты не дури, господин тайный советник. Павел хмыкнул довольно, возвращаясь к столу. Граф молчал, глядя перед собой. — За то, что всего пару месяцев в действительным статским советником послужил, не переживай. Ещё батюшка перед самой своей кончиной подписал закон, по которому смена чина определяется не сроком, а государевой волей. Слышал о таком? — Слышал, — ответил бесцветным голосом граф. Император смотрел, как дрожат пальцы друга. — Арсюша, коли ты возвратился, будешь мне без всякого баловства служить. — Буду, клянусь, — Арсений понимал, что другого благого исхода для него больше не может быть. Надо было отдать государю долг за целую жизнь. Граф поймал взгляд императорских глаз. Друг глядел на него спокойно, без всяческой строгости или обиды. — И, считай, я тебе даю право воплотить твои идеи, без крови и чужих радикальных затей, — Павел помедлил, — мне рассказывали, как ты спорил против республики. Павел знал, случись переворот, Арсений бы не нашёл своё место среди заговорщиков: слишком лояльный, слишком скрытный, слишком верный короне. Им нужны были идеи, но отнюдь не сам граф, что сам не выбрал, на чьей он стоит стороне. У Оболенского просто не было выхода — либо на плаху по государевому указу, либо нож в спину от вчерашних товарищей. Холодный сибирский лес стал единственным возможным спасением. — Моя неисчерпаемая благодарность, Ваше Величество, — отчего-то Арсению стало сложно смотреть на друга. На секунду графу почудилось, будто в спину ему глядят все участники Общества. И взгляд их явно не добрый. Арсений дрогнул. Табун мурашек проскочил от затылка до пят. «Не переворота хотел, но перемен», — граф вздохнул, глядя, как сочится из императорской чашки дымок. Арсений давно знал про себя, что пошёл в Общество не ради высокой идеи свободы или жажды расправы. Общество было лишь средством в воплощении чёткого плана, который всякий государев человек посчитал бы бессмыслицей. — Погляди, — Павел взял из перевязанной нитью папки бумагу и положил перед графом. Арсений не понял сначала, но увидев знакомый знак, кивнул. — Это программа, — хмыкнул граф, ведь когда-то поначалу расписывал её сам. — А ты почитай, — поднял бровь император, скрестив на груди руки. Арсений прочитал первую половину, но не увидел ничего незнакомого и поглядел на Павла с вопросом. Тот кивнул, мол читай дальше. Граф, сверяя по памяти каждое слово, дошёл до части, где расписывались его планы относительно общественного благоустройства — всё было без изменений. — Смотри последние строки, — подсказал император. «Единственной и желанной формой власти положено быть республике с Парламентом в качестве власти законотворческой и Государственной Думою в качестве власти исполнительной. Всех же представителей монаршего дома и сторонников их полагается от власти навсегда отстранить вне зависимости от их воли и сопротивления». Под документом стояли три подписи вместо шести: А. Куракин, М. Завадовский и И. Абрамовский. Остальных же, всех тех, кто осмелился когда-либо возразить против республики, не было. — Я не видел этого документа, — глаза Арсения округлились. — А они и подписали его в ночь перед наступлением, а предыдущий, — опередил друга Павел, — документ сожгли. Император откинулся на спинку кресла. — И как только догорели бумаги, — Павел глотнул чай, — их и взяли. Арсений не мог поверить. Выходит, он бы вышел на площадь, не зная, за что на самом деле стоит. — Считай, тут твои товарищи, — император хмыкнул, — тебе помогли. Тебя не было в самой важной бумаге Общества. И это упростило мне работу. — Получается, что… — голос графа осип. — И даже, — Павел взмахнул рукой, — даже если бы всё удалось, не думаю, что вас приняли бы по-товарищески. — Это точно настоящая программа? — Арсений не мог поверить, вглядываясь в подписи вновь и вновь. — Тем, что было до этого, твои соратники знатно покормили костёр, так что бросай привычку не верить. Особенно сейчас, когда не доверять мне для тебя наказуемо. — А почему тогда казнили Дорохова и Муртазина? — Я не ангел-хранитель, Арсюша, — поглядел в глаза другу Павел, — тем более, на них нашлись ещё кое-какие весомые доказательства. Граф верил, что отстоял конституцию и благородные идеи, а на деле был в шаге от расправы сразу же после переворота. Арсений вздохнул — кто тут ещё оказался идеалистом. Стыдно было лишь перед двумя товарищами, с которыми ему было положено разделить участь. Теперь же министерский пост стал видеться не как широкий дружеский жест, а как награда за честные намерения. Арсений наконец-то обрёл заслуженное право претворить в жизнь нужные государству идеи. «Сделаю то, чего и правда хотел», — граф впервые за разговор распрямил плечи. — Кажется, в книге твоей много про общественное благосостояние было, — Павел вытащил из стопки бумаг документ, — Так вот, уже говорил и скажу ещё, что много здравых идей есть у тебя относительно этого дела, оттого, господин министр, прошу вас приступить сегодня же к службе. Император тут же выставил вперёд ладонь: — По мере сил. На составление отчёта даю две недели, все товарищи твои уже при делах, так что за тобой, — Павел кивнул, — только контроль. — Будет сделано, Ваше Величество, — Арсений поднялся и, как то было положено, попытался поклониться, но император положил свою руку поверх его и похлопал мягко. — Иди уже, и не шали больше, господин тайный советник. Арсений кивнул и вдруг обнял в сердцах Павла, как в юности, едва не повалив от неожиданности на пол. Император рассмеялся и сжал друга в объятиях. — Всё-всё, Арсюша, а то заглянет кто, — хлопал по спине Арсения Павел. Ответом стал сдавленный всхлип. — Ну, давай кончай! А то как в детстве, когда пчёлы закусали, — император моргнул, чувствуя, как у самого помутился от влаги взгляд. — Спасибо, спасибо, спасибо тебе! — шептал Арсений на ухо другу, будто не в силах остановиться. — Всё, всё, идите, Арсений Сергеевич, полно! — Павел отпрянул и выпрямился, слегка улыбаясь — на него безотрывно глядели мокрые, такие любимые с детства Арсеньевские глаза, — Через две недели жду вас на заседании Совета министров, и без отлагательств. На следующее же утро все столичные газеты пестрили новостью о вступлении в должность министра Арсения Оболенского, человека безупречной репутации и большого ума.