Cказка для Насти

Но сердце от любви горит, Моя душа болит.

      Несмотря на первые числа июня, день был холодным и пасмурным, с самого утра моросил дождик. Питер, мать его растак, и отца его Петра Алексеевича тоже. Но Настя была очень довольна: погода идеально соответствовала ее планам, и, если ее расчет окажется верен, то все пройдет именно так, как она задумала. Итак, подъем, джинсы, кроссы, ветровка, рюкзак – и за дверь, пока никто не проснулся. Благослови, Боже, удаленку и свободный график. Ей главное быть на месте во время совещаний в онлайне, которые бывают не каждый день, и сдавать объем работы по графику, чтобы процесс не тормозить. В остальном никто ее не контролировал и не следил, когда и как она делает свою работу. Хочешь – с 9 до 6 сиди, хочешь – день гуляй, а потом до четырех утра доделывай хвосты.       У выхода из метро бабки торговали цветами втридорога для тех несообразительных, кто не запасся ими заранее. Настя обычно ими брезговала, но сегодня решила облагодетельствовать. У большинства были однотипные букеты из одних и тех же цветов, скупаемых на одной цветочной базе, но ей хотелось чего-то особенного. Наконец, у одной женщины ближе к краю нашлось то, что она искала: сочные густо-пурпурные пионы в каплях дождя. - Сколько? - Четыреста за штуку. - А не много ли? - Возьмешь несколько, скину – равнодушно ответила тетка, сплюнув в сторону. - Пять. - Тыща семьсот. Можно переводом.       Настя кивнула, уже набирая в приложении банка номер, написанный на картонке рядом с импровизированным прилавком. Телефон торговки звякнул, она кивнула и протянула Насте цветы, завернув мокрые стебли в пакет. - Спасибо. - На кладбище-то четное положено – осуждающе произнесла женщина, но Настя уже воткнула в уши наушники и зашагала в сторону маршруток.       Кладбище только-только открылось. Настя влетела в ворота и уже чуть медленнее пошла по аллее. Только бы никого не было! Весь расчет был на утро буднего дня и плохую погоду. Нервничая все сильнее, она свернула на нужную дорожку, вот осталось пятьдесят метров, двадцать, десять…. Фух, никого! От облегчения у нее даже колени задрожали.       Настя делает глубокий вдох и подходит к черной каменной стеле с неровными, будто оббитыми краями. Даже в пасмурную погоду гранит слегка поблескивает, как и мозаика. Надо что-то сказать, но в горле ком, как и каждый раз. Она стоит, переминается с носков на пятки, безуспешно пытаясь улыбнуться, наконец, все-таки подходит и кладет букет у подножия памятника. - Ну здравствуй, Мишутка – Настя знает, что ее сейчас никто не слышит, но все равно говорит полушепотом. Рядом с могилой скамейка, тоже из черного гранита. Ничего, она подготовилась. Настя достает из рюкзака походную пенку и термос с горячим кофе, садится, смотрит перед собой, прикрывает глаза….       ...и просыпается в своей комнате. Голова болит, горло тоже, дышать тяжело из-за насморка. Мама ушла на работу, бабушка занята, всем не до нее. От жалости к себе Насте стало так грустно, что она начала плакать, отчего нос забился еще сильнее. До чего же скучно болеть! Телевизор в другой комнате, читать она умеет только по слогам, только и остается, что лежать и смотреть в потолок, покрытый тонкой сеткой трещин в старой побелке. Там волшебная заколдованная Настина страна, где оживают игрушки и разыгрываются целые истории, в которых сказки и мультики перемешиваются с ее собственными фантазиями. Обидно только, что, стоит как следует начать придумывать, как приходит бабушка с очередным противным полосканием или того хуже – с молоком с маслом и медом, которое надо пить, и не отвертишься – бабушка будет сидеть рядом и следить, чтобы Настя все выпила. Она даже хотела поставить Насте горчичники, но мама начала с ней спорить, что это варварство и прошлый век, и есть же, наконец, современные препараты. Настя была рада, что мама не разрешила ставить ей горчичники, и ей очень понравилось выражение «современные препараты». Когда мама ушла на работу, она долго повторяла его вполголоса, прокатывая на языке и наслаждаясь сочетанием звуков и тем полутаинственным значением, которое в них содержалось. Глаза слегка чесались, Настя потерла их руками, моргнула, затем еще раз, и не заметила, как задремала снова.       Во второй раз ее разбудила мама. Она вошла в комнату, зажгла свет, подошла к Насте – красивая, пахнущая улицей и духами, наклонилась, потрогала лоб, поцеловала, поставила градусник, потом вышла, но скоро вернулась с чашкой чая с вареньем и оладьями, которые нажарила бабушка, помогла Насте сесть, взбила подушку и поставила тарелку с оладьями ей на колени. - Настюша, я тебя хочу кое с кем познакомить – ешь, ешь – она улыбнулась чуть смущенно как будто – Ты только не пугайся. Миш, заходи!       Дверь скрипнула, и в нее протиснулся великан. Настя смотрела на него во все глаза – ростом чуть не до потолка, на голове иглы, как у ежа, странная одежда, а глаза – добрые. Он подошел к постели, присел на край – мама встала, уступив ему место, и протянул Насте руку: - Ну че, привет, малая! Будем дружить? – и улыбнулся. Настя заметила, что у него нет верхних зубов, и смутилась – вроде и смотреть нехорошо, и не смотреть не получается. - Поздоровайся – шепнула мама из-за его плеча. - Здравствуйте – сипло сказала Настя – Меня зовут Настя – она вытерла руку об одеяло и протянула ему в ответ – великан сжал ее, и рука Насти утонула в его лапище. - А меня Миша. Мишутка, так можешь звать, понимаешь, да?       Настя кивнула и улыбнулась в ответ. Странно как: должно быть страшно, а ей вовсе не страшно и даже весело! - А… Кем вы работаете? – осмелев, спросила она. - Я музыкант. Музыку играю, группа у меня. Знаешь, что это? - Знаю, конечно – возмутилась Настя. - Вот… - великан Мишутка снова беззубо улыбнулся, и они оба замолчали. - Ну все, Миш, пойдем, она болеет, ей отдыхать надо. Я к тебе потом приду – добавила мама, посмотрев на Настино расстроенное лицо – мне сейчас надо Мишу проводить, и я приду, сказку тебе почитаю. - А вы можете почитать? – набравшись храбрости, спросила вдруг Настя. - Я? – великан удивился – Да че… Могу, могу, давай.       Он вернулся и снова сел на кровать. - Оль, ты иди, иди, все нормально – махнул он маме, которая стояла в дверях. - Ну ладно, ты потом тогда приходи ужинать. - Ага. Так, малая, давай сюда книжку, вот так. Че тут у нас?       Мишутка откашливается и начинает читать. Настя слушает про маленькую девочку Надю, которая заболела и так захотела увидеть живого слона, что папа нашел для нее в зверинце слона. Мишутка читает, смешно изображая немца – хозяина зверинца, меняет голоса и чуть шепелявит, на «ш», «в» и «с», а когда речь доходит до сцены, где уличный мальчишка рассердил слона, делает страшные глаза. Настя не сводит с него глаз – она еще никогда не видела, чтобы так читали книги. Мама читает хорошо, бабушка тоже, но Мишутка делает это лучше всех. Читая, он то и дело отпивает из Настиной чашки с чаем, и когда допивает последний глоток, то удивленно смотрит в чашку, точно там должно еще что-то быть. Наконец, девочка Надя поправилась, рассказ кончился, и Мишутка отложил книгу. - Все, конец. Теперь ложись, как мама сказала. - Спасибо. - Да че там…       Настя ложится, великан неловко поправляет подушку, накрывает ее одеялом и уходит. В ту ночь Насте снится, что она – больная девочка из книжки, только к ней вместо слона приходит огромный медведь с доброй улыбкой и взъерошенной на голове шерстью. Она открывает глаза….       …и ежится от холода и мороси, которую порыв ветра бросает ей прямо в лицо. По плечам пробегает озноб. Так, не хватало еще заболеть. Настя открывает термос, неторопливо отпивает кофе, все еще обжигающе горячий. По телу разливается тепло, Настя пьет и смотрит на знакомое и родное лицо с торчащими вокруг иглами волос. Хороший все-таки памятник получился, и как только эти сволочи могут говорить такое про маму! Что она не любила его, что жила с ним только ради денег. Настя фыркает и качает головой. Да, конечно, мама не ангел, чего говорить. Живой человек со своими недостатками – «Поздравляю» - сказал ей недавно психолог на сессии – «Когда мы начинаем видеть в своих родителей обычных людей, это и есть зрелость». И с папой они не всегда жили хорошо, особенно в последние годы, но это все равно было счастье.       Почти десять лет. Мишутка читал ей сказки, обнимал и таскал на руках, разрешал плести косички с цветными резинками из своих длинных волос, покупал игрушки и мороженое, слушал про ее мультики и волшебных пони, позже – учил играть в свои любимые игры на компе и взрывался иногда, когда у нее не сразу получалось, рассказывал про правильную музыку и очень ругался, как-то найдя у Насти диск Димы Билана. «Это же попса, понимаешь, да?» - кричал он тогда на весь дом – «У тебя от нее мозги сгниют! Все, выкидывай все нафиг, никакой этой… больше в доме!». Человек-ураган, который мог секунду назад спокойно сидеть, и тут же начать что-то эмоционально выяснять или доказывать в разговоре или кому-то по телефону, отчего иногда его речь становилась неразборчивой, слова не успевали за мыслями. Но Настя никогда его не боялась. Даже когда он на кого-то орал или приходил домой пьяный.       Еще она помнила, как увезли маму, а потом они с бабушкой поехали их встречать, и Мишутка вышел, держа маленькую Сашку на руках, сияя от счастья. Настя сначала боялась, что теперь, раз у него есть Сашка, Настя станет ему не нужна, но этого не случилось, папа Мишутка, как она его звала, остался таким же. Потом он уехал в Москву, несколько раз они приезжали к нему с мамой и Сашей, но все стало как-то не так, и он сам стал каким-то другим, и выглядел все время уставшим и грустным, и глаза больше не были веселыми, хотя Насте и Сашке он улыбался, как раньше. С мамой они каждый раз ругались или почти не разговаривали, а потом они вообще перестали ездить, и на все вопросы мама отвечала, поджав губы, что папа очень занят и много работает.       Потом был тот страшный день, когда мама уехала на дачу и не вернулась вовремя, а потом за ними приехали дедушка Юра и бабушка Таня, и у дедушки было хмурое странное лицо, а бабушка не улыбалась, как всегда, и молчала. Сашка вертелась и болтала что-то свое, а Настя уже понимала, что случилось что-то плохое, и все время звонила маме, а мама сбрасывала звонки. Поздно вечером она вернулась, бледная, какая-то вся опавшая, села на диван, подозвала их с Сашкой, они сели по обе стороны от нее, мама обняла их за плечи и сказала: «Миша умер». Настя сначала даже не поняла, о ком это она и стала вспоминать, кто есть с таким именем из родственников или друзей, но спустя несколько секунд вдруг поняла, и ей показалось, что на нее с размаху упала бетонная плита, так что даже дышать стало тяжело. Они сидели так какое-то время, все молча, потом дедушка Юра встал, тяжело опираясь на колени руками, и строго сказал, чтобы все шли спать. Настя не понимала, как это – спать. Как можно спать, когда папа умер, как можно есть, пить, вообще жить дальше. Бабушка подошла к маме, они о чем-то тихо заговорили, бабушка уговаривала, мама отказывалась, но потом кивнула и вдруг заплакала. Бабушка всем накапала валокордина, даже Сашке, и Настя в конце концов заснула.       Следующим, что она помнила, были похороны. Мама в черном, рыдающая Сашка, которую не взяли на прощание, толпы людей в очереди вокруг «Юбилейного», чужое осунувшееся стариковское лицо с седыми космами в гробу, которое не имело ничего общего с красивым сильным мужчиной, читавшим ей сказки и таскавшем ее на плечах. Крематорий, музыка Рахманинова, шторки, смыкающиеся за гробом, дядя Андрей, весельчак и балагур, который при встрече только и смог сказать: «Вот… Видишь, как вышло…», и крепко обнял Настю на прощание. Мама, которая, придя домой, при всех налила себе полный до краев стакан коньяка, выпила его залпом и ушла к себе, оставив Сашку с бабушкой и Настей, и вышла из комнаты только через сутки. Через месяц с лишним – новый звонок. Строгий дедушка Юра, который возил Настю и Сашку на своей черной «Волге» в музеи, зоопарк и детский театр. На вторых похоронах мама плакала навзрыд, а бабушка Таня – нет. Долгие, на полдня, поминки, где каждый вставал и говорил что-то, а потом все выпивали. Настя устала и уехала домой пораньше. В тот день она выкурила первую сигарету – купила в задрипанном магазинчике «24 часа», где всем было плевать на ее паспорт.       Потом был ужасный год – мама, которая то плакала, то молчала, то кричала и раздражалась по любому поводу и без, десятый класс, Сашка, которая то веселилась, как обычно, то ходила с потерянным видом, их ссоры из-за всего подряд, пустые бутылки в мусорном ведре под раковиной. Настя не знала, жалеет ли она маму или ненавидит за слабость и равнодушие к тому, что ей Насте, тоже плохо, что она тоже переживает. И один раз мама ее довела. - Почему ты бросила папу? Почему к нему не ездила? Почему мы вообще не жили с ним в Москве? Он мог бы жить, а так он умер, и ты в этом виновата!       Насте показалось, что мама сейчас ее ударит, и готовилась дать сдачи. Но мама вдруг как-то потухла, села за кухонный стол, закрыла лицо руками и заплакала. - Я так скучаю по нему, Насть…. Так скучаю, так плохо без него… – слова звучали глухо – Но ты не понимаешь, что это было в последние годы… Не знаешь, не можешь понять. Не видела, в кого он превратился, как себя вел со мной, со всеми... Я так устала от этого, что была рада, когда он уехал… И даже видеться не хотела… А потом…       У Насти ком подкатил к горлу, она подошла и села рядом. Молчала. Потом вдруг прокашлялась и сказала: - Я тоже скучаю – ее голос дрогнул.       Мама притянула к себе Настю, они обнялись и долго плакали уже вдвоем. Потом мама успокоилась, встала, налила им обоим чаю, начала что-то убирать, переставлять. - Мам. - Да? – она обернулась к Насте - Не пей больше. Ради Сашки. - Не буду, зайчик.       И правда больше не пила.       Настя вздохнула и сделала еще один большой глоток кофе. Это только в кино один раз поговорили – и сразу все стало хорошо. Ссор было еще много: из-за сигарет, из-за ЕГЭ, из-за того, что Настя бросила экономфак после первой сессии, да много из-за чего. Мама ругалась с бабушкой Таней из-за Сашкиной школы, с другими музыкантами из-за прав на песни папы, с другой бабушкой просто из-за какой-то ерунды. Но сейчас это все уже не имело значения. Мама поставила памятник Мишутке, постепенно все со всеми помирились. Правда, теперь опять пошли срачи из-за этого сериала. Настя пока не знала, хочет ли его смотреть. Маму накрутили какие-то доброжелатели в интернете, и она все время твердит, что сериал плохой и очерняет Мишу, несмотря на то, что ей звонил и дядя Андрей, и другие люди, и говорили, что это не так. Сашка вообще заявила, что ей это не интересно – Настя ей не поверила, но пытать не стала, захочет – сама расскажет, в конце концов.       Несмотря, ни на что, все равно скоро они все соберутся здесь девятнадцатого, а потом еще раз – седьмого. Приедут все друзья, музыканты – дядя Андрей, который с детства зовет ее «Настенкой», его жена Агата, бывшая жена Алена, дочки Диана, с которой Настя играла в детстве, и мелкая Алиска, подружка Сашки. Дядя Леша и Алла привезут бабушку Таню на машине, Кирюха, скорее всего, подъедет позже, он и так бледно-зеленый ходит после сессии. Сначала все поедут на кладбище – там, конечно, будет толпа поклонников: вопли, дер глоток под расстроенную гитару, цветы, плакаты… Мама все этого не любит, Настя тоже, а вот бабушка искренне радуется, общается с фанатами, поэтому все и ездят – ради нее. Сашка, как всегда в последние годы, будет стоять в стороне с независимым видом, но уйдет за всеми последней – один раз Настя оглянулась и увидела, что она стоит, прижавшись лбом к стеле, и отвернулась, будто обжегшись. Потом поедут на дачу – другую, новую, на ту мама никогда больше не ездила, и Настю с Сашкой не возила. Тогда это Настю очень сильно обидело, и до сих пор больно об этом думать, но теперь она начинает маму понимать. Будут поминки – шашлыки, салаты, картошка, ящики пива и вина, воспоминания и тосты. В этот раз, разумеется, будут обсуждать сериал, наверняка, заспорят, а бабушка будет всех успокаивать. Дядя Леша махнет по маленькой, потом еще, расслабится, начнет травить байки, шутить, достанет гитару, и начнется. Песни папы, дяди Андрея, самого дяди Леши, советские и народные, которые любит бабушка, а поет она хорошо до сих пор, и голос чистый, звонкий. Все разъедутся поздно ночью, кто-то останется ночевать. Они впятером с Дианой, Кирюхой, Сашкой и Алисой стырят пару открытых бутылок вина и пакетов сока, и будут до рассвета сидеть на веранде, болтать обо всем и ни о чем, дымить вейпами, снимать дурацкие видео и ржать, потом разойдутся спать, чтобы проснуться ближе к полудню.       Седьмого соберутся еще раз – приедут те, кто не смог в первый раз, будет похожее застолье с разговорами, но дома у бабушки Тани, потише и попроще, будут вспоминать и дедушку Юру, смотреть семейные фото, слушать по сотому разу одни и те же истории про детство Мишутки и дяди Леши… Настя любила оба вечера. В эти дни, несмотря на печаль и постоянную близость слез, она ощущала себя частью семьи – большой, теплой семьи, которая приняла ее, несмотря на то, что, она была им чужой, дочь разведенки с прицепом от раннего неудачного брака.       Это были дни для всех – семьи, друзей, коллег, фанатов. А сегодня ее день, личный, отдельный. Неродной дочери, которую так легко и быстро принял в свое сердце совершенно посторонний и очень непростой человек. Который до самого конца любил ее и Сашку. И которого десять лет спустя любили не меньше, а может быть, и больше. В итоге именно эта любовь их всех, таких разных, и объединяла. Чем старше Настя становилась, тем больше ей казалось, что это и есть самое главное. И что даже если бы он в жизни не написал ни одной мелодии и не спел ни одной песни, одна эта любовь оправдывала все.       Настя допила кофе и поерзала – несмотря на пенку, зад начинал подмерзать на холодной гранитной скамейке. Пора идти? Осталось еще кое-что. Она снова полезла в рюкзак и достала книжку. Твердый качественный советский картон, яркие цвета на обложке, обтрепавшиеся уголки – еще мамина. Открыла на нужной странице, откашлялась и начала читать: «Маленькая девочка нездорова. Каждый день к ней ходит доктор Михаил Петрович, которого она знает уже давно-давно. А иногда он приводит с собою еще двух докторов, незнакомых…».