***
Репетиция протекала на удивление спокойно. Хотя на памяти Нико такая звенящая тишина стояла в студии впервые. Переговаривались разве что они с Алекси, а самые шумные члены их группы сейчас походили на бездушных роботов, которые действовали по строго заданному алгоритму. Только вот мотивы наверняка у них обоих были разные, однако проблемы, формирующейся в группе, это отнюдь не уменьшало. При всей этой вакханалии больше всех жалость вызывали, однако, не близнецы, а именно Алекси, кто пытался видимо создать хоть какую-то иллюзию прежней репетиции. Непонятно только, ради чего. Впечатлительность Йоэля, безбашенность Йоонаса, Моиланену казалось, что они прошли уже через всё, что только можно и нельзя, но недавние события показали, что человеческая душа — бездонная. Покрытая льдом, как у Хокка, или окутанная морскими волнами, как у Порко. — Может оставим так? — выдал Йоонас, когда Йоэль в очередной раз недотянул до нужной ноты партию в песне, — Может так даже лучше? — вот это уже было ни в какие ворота. Гитарист всегда доводил дело до конца, а сейчас предлагал оставить всё как есть. Нико кинул усталый взгляд на старшего вокалиста. Вид последнего утруждал, создавалось впечатление, что он отключился от реальности ещё часа три назад. Вид Алекси тоже радости не внушал. — На сегодня всё. Соберёмся ещё раз через несколько дней. Если прогресса не будет, значит оставим эту версию… — в этот момент старший вокалист дёрнулся, словно выйдя из своего коматозного состояния и слабо выдал: — Прошу прощения. Я сегодня немного не в форме. Через три дня перезапишем. Всем приятного вечера. Жду тебя в машине, — быстро кивнув Каунисвеси, Йоэль буквально вылетел из студии, доставая на ходу сигареты. Младшему вокалисту захотелось взвыть. — Он поправится… Вот увидите, — несмело произнёс Алекси. Да какое тут, ментальная инвалидность первой степени. Причём у подавляющей части группы, — Он сильный, выкорабкается… — да, это ведь так легко сделать, особенно когда абсолютно не понимаешь, куда и откуда искать выход. Нико не сомневался, что Хокка ощущал именно это. Да что уж говорить о нём, здесь это в той или иной степени ощущали все, кроме самого Моиланена, которому с лихвой хватало этих волн потерянности, что исходили от остальных. На прощание перкуссионист обнялся с ним, кивнул Порко, который впервые за всю репетицию заставил себя посмотреть в глаза хотя бы семплеру, и вышел из студии. Едва дверь за ним захлопнулась, как позади Нико раздалось прерывистое дыхание. — Давай, я слушаю, — что ж, видимо день только начинается…***
Больно… не было. Во всяком случае если и было, то скорее от собственной сегодняшней никчёмности. Они не сделали почти ничего, и по большей части виновен был в этом именно Йоэль, голос которого отказывался слушать хозяина. Но от встречи с Порко, если это можно было так назвать… не стало хуже? Стало… никак, пустота только сильнее уцепилась за его сердце. Это и было «никак». И ощущалось «никак». За исключением человека, который сейчас вёл машину. Точнее того, что он вызывал своим присутствием в Хокка. Едва они переступили порог квартиры, как усталость накатила на Йоэля с головой. Словно дома автоматически снимались какие-то предохранители в его организме, давая волю дикой слабости. Он правда устал за сегодня. И от попыток записать песню, и от мыслей, и от атмосферы, что царила в студии. — Я в ванну, — бросил Хокка, скидывая куртку. Алекси не отреагировал, что-то внимательно изучая в телефоне. — Я тут это… в общем у меня тут дела нарисовались… я вернусь уже за полночь. Ты… — — Со мной всё будет нормально. Возьми ключи, я к тому времени скорее всего буду спать, — отрезал Йоэль. Он впервые с 26 октября останется один, ибо до этого Каунисвеси не оставлял его одного дольше чем на полчаса. Это было пожалуй единственное, что именно выбешивало в происходящем. Точнее дело было не в Алекси, а в том, какие чувства испытывал он к старшему вокалисту. Нет, Йоэль не был до конца уверен в своих догадках, но чем больше он копался в этом, тем больше находил этому подтверждений. Что и так добавляло пиздеца в этот затянувшийся театр абсурда. — Не забудь принять успокоительные! — крикнул младший уже в дверях, но Хокка это уже не услышал. Звуки льющейся воды были, пожалуй, самой прекрасной музыкой за эти недели. Она словно смывала все мысли, позволяя ощутить прежнее умиротворение хоть на пять минут. Нет мыслей ни об Алекси, ни о Йоонасе, ни о группе. Просто абсолютная пустота. Из ванны он выполз, едва стоя твёрдо на ногах. Сил не было даже на то, чтобы расправить кровать. Йоэль просто рухнул на покрывало, притянув к себе плед и пару подушек. Сон явился моментально, окутав музыканта беспокойными нитями воспоминаний.***
— …А что я мог сделать?! Я не виноват, что он такой впечатлительный! Блять, да, представляешь, мне больно, когда я вижу в таком состоянии. Но я не знаю, что мне делать! Что, Нико, что? — судя по поведению Порко, вся та истерика, что копилась в нём этот месяц, таки нашла выход наружу. Моиланену… было что сказать, но вряд ли Йоонас сейчас был в состоянии воспринимать его слова. Но попытаться стоило. Особенно когда метавшийся по студии Порко наконец приземлился на диван рядом с ним и закрыл лицо ладонями. — Может раз не знаешь, то и не надо ничего делать, — аккуратно начал издалека Нико, и, видя, что Йоонас хочет возразить, быстро продолжил, — Ну посуди сам. Ты бегал от него месяц, а сейчас хочешь заявиться с цветами и примирением. Это… немного нелогично, не находишь? — — Он уже отошёл от произошедшего. А если и не отошёл, то я хочу помочь ему ускорить этот процесс, — создавалось впечатление, что Порко сам не особо верил в то, что говорил. Нико тяжело вздохнул, и, пытаясь говорить спокойно, промолвил: — Ты же понимаешь, что как минимум ты не сделаешь этим лучше, а если и сделаешь, то только себе. А можешь сделать хуже, и тогда это точно затронет вас обоих. И невозможно предсказать — насколько сильно, — — Это ты не понимаешь… — начал было Порко, но тут Моиланен уже не выдержал: — Это я то не понимаю? Блять, Порко, не сочти за обвинение, но ты всегда знал, что вы не можете быть с Йоэлем вместе, что ты блять и близко не ощущаешь то, что он ощущает к тебе! Ты мог это прекратить, но нет, ты растянул это на года, вообще не думая о последствиях, — каждое слово — трещина в душе, но Нико понимал, что просто уже не в состоянии остановиться, — И когда ты можешь сейчас хотя бы не усугублять ситуацию, то всё равно, руководствуясь эгоизмом, ты ломаешь всё и ломаешь! Всё, Йоонас. Хватит. Оставь его в покое хотя бы сейчас. Ты уже ничего не можешь сделать, — гитарист сидел как громом поражённый, не мигая уставившись на Нико. Младший вокалист ощутил укол совести. Он сам был в подобной ситуации на месте Порко лет пять тому назад, но сейчас… лучше пусть Йоонас услышит это от него и всё сразу. — Я тебя не виню. Я сам таким был… но, пожалуйста, ты уже устроил чёрт знает что, не повторяй моих ошибок, — едва ему стоило смягчить тон и приобнять гитариста, как тот в бессилии уронил свою голову на его плечо, и тихо, но твёрдо сказал: — Хорошо, я тебя понял. То есть сделать вообще ничего нельзя? — Нико тяжело вздохнул, и, потрепав сахарную вату на голове друга, ответил: — Можешь извиниться. Но не сейчас. Просто извиниться. Без всяких вступительных речей и подобного, — — Я переживаю не только за Йоэля. Я боюсь, что из-за меня пострадает и Алекси, — впервые за весь вечер голос Йоонаса дрогнул. — Это его выбор. Ни тебе, ни даже мне в это вмешиваться нельзя. Они разберутся, вот увидишь, — Порко прерывисто выдохнул в плечо младшего. Нико опустил взгляд, сжав руку друга. Впервые ему стало страшно за всех троих.***
Противное липкое ощущение того, что оставлять Йоэля одного было дурной идеей, не покидало Алекси всю дорогу. С другой стороны, да, в первую очередь Каунисвеси не отходил от Хокка, руководствуясь беспокойством за друга, но он прекрасно понимал, что прежний Йоэль давно бы его мягко выставил за дверь, не привыкший к столь длительному и тесному соседству. С третьей стороны… они и то, спали чуть ли не в разных комнатах. Но всё же… наверное, даже нынешнему Йоэлю нужен был отдых от его общества. Даже молчаливого. — Ну что может пойти не так? — вслух рассуждал перкуссионист за рулём, пытаясь хоть как-то себя успокоить, — Он наверняка сейчас спит. Таблетки я ему даже положил на видное место. Он сейчас спокойно спит без снов. Хоть когда-то… — но тревога только нарастала. Он знал Йоэля месяц назад, но сейчас, когда Хокка едва был способен на какие-либо эмоции… это был совершенно новый, непредсказуемый и неизвестный человек. Это одновременно и пугало, и притягивало Алекси. Свой день Рождения Каунисвеси провёл в квартире Йоэля. Провёл его, окружённый тревогой, домашними хлопотами и поздравлениями от родных и фанатов. Если бы Олли и Томми, уезжая, не напомнили бы тогда ему про приближающееся «торжество», он про него бы и не вспомнил вовсе. Это был первый день, когда Йоэль физически более-менее отошёл от хаоса, творившегося с ним последнюю неделю. Он почти не ел, даже по сравнению с его обычным количеством еды. Единственное — он внезапно пристрастился к чёрному чаю, в который Алекси незаметно подмешивал сахар. Но тем не менее, в тот день Хокка не выходил из своей комнаты дальше кухни и ванной. Почти. Время уже клонилось к вечеру, когда перкуссионист, поглощённый сведением одной из немногих песен, что им посчастливилось записать до октября, не оборачиваясь, каким-то шестым чувством понял, что в комнате он не один. Старший вокалист стоял, одной рукой опираясь на дверь, а в другой — держа какую-то коробочку, обёрнутую подарочной бумагой. Так вот откуда весь последний час шорох доносился. На первый беглый взгляд мужчина выглядел как и на всех своих фотографиях. Загадочный и с бездонным взглядом. Только вот сэмплер прекрасно понимал, что сейчас эта загадочность вовсе не наигранная, как обычно, а болезненная. — С днём… с днём Рождения, Алекси, — нужно было быть слепым, чтобы не понять, какого труда хозяину квартиры даётся каждое слово. Последствия шока и перенесённого сильного стресса в очень короткий промежуток времени. И прекрасный магнит жалости. Но Каунисвеси даже слишком хорошо понимал, что если он сейчас хоть немного позволит себе сентиментальности, то это отпугнёт Йоэля, прогонит в его маленький мирок, где только-только начавшая восстанавливаться психика загнётся окончательно. — Спасибо, — перкуссионист попытался сделать свой голос непринуждённым, но прозвучало по меньшей мере настороженно. Он несмело потянулся за подарком, и случайно так вышло, что Алекси сумел поймать опускающуюся руку вокалиста. Она стала почти невесомой. Хокка не уходил. Просто молча стоял и смотрел, словно немой страж, как Каунисвеси распаковывает подарок. Это было странно, ибо со вчерашнего дня вокалист по меньшей мере избегал его. Подарок его воистину поразил: его любимый парфюм, фирменный брелок с символикой их группы и швейцарские часы. В обычной жизни Алекси бросился бы Йоэлю на шею, но не сейчас. — Тебе нравится? — в этот момент Каунисвеси аж вздрогнул, ибо того, что Йоэля сегодня хватит на больше чем пять фраз за день, он совсем не ожидал. Потускневшие голубые глаза смотрели с сосредоточенностью и… интересом? Впервые за столько времени Алекси удалось разглядеть в них что-то кроме боли, тоски и апатии. И тут уже его собственная выдержка дала трещину. Дальше вечер состоял из мелких, острых как осколки стекла, расплывчатых воспоминаний. Каунисвеси не помнил, говорил ли в тот вечер ещё кто-нибудь из них, он помнил только эти ощущения, как его руки обнимали Йоэля, как Хокка, сначала неуверенно, а потом уже крепче, обнимал его в ответ. Как всего на один вечер, на какие-то жалкие… в впрочем тогда счёт времени был потерян, Йоэль стал немного, но прежним собой…***
Холодный осенний дождь бил по окнам, что ещё сильнее убавляло желание Нико сегодня ночевать дома. Порко ушёл полчаса назад. Минна уехала к подруге-ветеринару, забрав с собой Ромми. У него осталось несколько недописанных партий, а в студии работалось лучше. Во всяком случае так было. Месяц назад. Нико повзрослел раньше всех в группе, побывав на месте каждого: и Йоэля, и Алекси, и Йоонаса. Он понимал, что творится на душе у всех троих, хотя бы в общих чертах, но именно эти противоречия буквально съедали его изнутри. Одна часть сознания хотела помочь всем троим, другая понимала, что если влезет и он, хрупкая психика Алекси полетит уж точно. Как минимум она. И при этом ему нужно было отрезвлять Порко и удерживать его от бездумных поступков. Это убивало его, возрождало и снова сбрасывало с небес. И так по кругу. Олли и Томми, как по совпадению, оказались оба онлайн. Не раздумывая, Нико написал обоим созвониться по видеозвонку через 5 минут, будучи в глубине души уверенным в том, что они сейчас не ответят. И какого же было его удивление, когда он увидел уведомление о том, что Томми приглашает его в видеозвонок. — Надеюсь, что пока никто из окна не выпрыгнул? — — И тебе привет, — невесело отозвался на выпад Лалли Нико, — У меня к вам дело. Касающиеся, ну… — — Давай ближе к делу, у меня сегодня ночная смена. В последнее время участились случаи госпитализации, это просто кошмар какой-то, — Олли выглядел так, словно не спал несколько дней. Ситуация, творящаяся в группе, принимала всё более сюрреалистический оборот. — Приезжайте в Хельсинки так скоро, как только сможете. Во-первых лейбл хочет от нас новый сингл, но это не главное… — Нико остановился, взглянув на слушающих, даже сквозь экран и расстояние ощущая усталость Матела, — Во-вторых… боюсь, что остов нашей группы надломился. Йоонаса, Йоэля и Алекси нельзя подпускать друг к другу. Нам надо… — — Так, стоп. Подожди, — казалось, что Олли впервые проявил хоть какой-то интерес к разговору, — То есть ты хочешь вмешаться, хотя всегда топил за то, что межличностные проблемы людей — только их дело? — — Чем больше людей влезает, тем сильнее расшатывается. Но если мы попробуем отвлечь их по отдельности… — терпеливо продолжил вокалист, но тут его перебили: — …Думаешь, что это сработает? — устало отозвался Олли. Томми тяжело вздохнул. Нико пожал плечами: — Мы не будем затрагивать тему происходящего с ними. Им просто нужно… отвлечься. Всем троим. Но если это буду делать один я, то вообще не касаться отношений между ними троими… я сделаю только хуже. А если мы их не переключим… то я не знаю, что ждёт группу. Даже в ближайшее время. Вы бы видели нашу репетицию сегодня, — ответом ему было минутное молчание. Лалли хмурился, Олли перебирал струны гитары. — Всё настолько плохо? — наконец заговорил Матела, — Что нужно наше вмешательство? — — Я не знаю, — честно ответил Нико, — Эта ситуация невечна, но никто из них троих не будет после неё прежними. А кто-то может измениться настолько, что группа не сможет продолжить своё существование, — последние слова дались ему с трудом. Олли опустил глаза. — В словах Нико есть логика, — беспристрастно ответил Томми, — Один раз мы уже откачивали Йоэля. А если сорвётся Алекси? Это подорвёт Хокка окончательно. Да и Йоонаса в общем то тоже… — — Я могу сдерживать Порко. Йоэлю… не думаю, что сейчас будет хоть какой-то толк от психотерапевта. Думаю, что Алекси сейчас человек из этой сферы нужнее… — — Это вы сейчас так аккуратно назначали меня опекуном Венома? — бросил Матела с грустной улыбкой. Нико невесело улыбнулся. Томми хмыкнул, — Ну раз Йоэль так Йоэль. Я работаю ещё три дня. Потом — ждите, — — Замётано, — уголки губ Нико сами поползли вверх под добродушный смех Томми. День всё же начинал приобретать положительные краски.***
Двор дома Йоэля встретил его тишиной. Ни в одном окне не горел свет. Поддавшись позитивным мыслям, Каунисвеси бодро шагнул в подъезд, предвещая четыре часа здорового сна. На этаже тихо, дверь заперта. Значит всё должно быть хорошо. Но стоило ему отворить дверь, как в уши ударили звуки возни, сбитого дыхания и чего-то ещё, что Алекси не смог разобрать. Сердце моментально улетело в пятки, а ноги сами понесли его в спальню Йоэля. От прихожей до неё было секунд пять, но время словно нарочно растянулось в этот момент, а мозг с садистским наслаждением стал прокручивать перед Каунисвеси наихудшие версии произошедшего. Йоэль метался в агонии во сне на кровати. Он принимал успокоительное и до ситуации с Йоонасом, а сейчас его доза была критически необходима как вода. А Йоэль вполне мог про него забыть. Или забить, но от последней мысли у Алекси внутри всё холодело. А от вида Хокка перкуссиониста и вовсе начало мутить. От белой как снег кожи, от синеющих губ. Почти не соображая, что он делает, сэмплер на тяжелеющих ногах метнулся на кухню, схватив два стакана с водой и буквально летя понесся обратно, на бегу плеская жидкость на лицо вокалиста. Йоэль вскрикнул, дёрнулся и сел, широко раскрыв глаза, явно не понимая, что с ним и где он. Покрасневшие глаза, из которых казалось, что вместо слёз вот-вот и потечёт кровь, частое сбивчивое дыхание, трясущиеся пальцы… какая-то часть Алекси просто затихла в этот момент. Умерла от страха, испарилась, больше не было ресурсов поддерживать её жизнеобеспечение. — Йоэль, с-спокойно, п-пожалуйста, — дрожащими руками перкуссионист потянулся за успокоительным, молясь всем богам, что жидкости во втором стакане достаточно, чтобы таблетка растворилась. Внезапно все чувства, включая панику, исчезли. Остался только страх. За Йоэля. Страх, который не деморализовал, а наоборот, придавал сил. — Йоэль, — возможно он начинал понимать, какого это, когда каждое слово даётся тебе титаническими усилями, — Йоэль, выпей это. Пожалуйста. Тебе станет лучше. Я обещаю. Вместе мы всё-все преодолеем, — вокалист инстинктивно выхватил у Каунисвеси стакан и начал жадно пить, параллельно обмякая и затихая в кольце рук Алекси. — Вот, вот, видишь, всё, тебе сейчас станет лучше, — остатками разума, которые не были затуманены страхом, сэмплер отдавал себе отчёт в том, что говорит он это больше себе. Люди в таком состоянии, как Хокка сейчас, не понимают слов, но могут реагировать на тон говорящего. Скорее всего Йоэль даже не вспомнит то, что с ним было этой ночью. Что, впрочем, было даже к лучшему. Алекси уже сам не понимал, что говорит: что-то о лежащем в его объятиях, о себе, о них вместе. Когда на его груди раздалось сопение, он аккуратно вынул стакан из руки Йоэля, уложил его на кровать, накрыв одеялом, а сам, даже не раздеваясь, упал рядом. Всё, все проблемы, страхи, концы света — всё завтра. Сейчас его едва хватает даже на такую элементарную функцию как дыхание.***
Проснулся Алекси от бьющегося в лицо солнца. Три минуты ему потребовалось, чтобы смириться с тем, что он больше не уснёт. Ещё три, чтобы вспомнить, что было прошлой ночью. И ещё четыре, чтобы осознать произошедшее, вспомнить, что пледа на нём не было ночью. И что Хокка рядом нет. Стоп, Йоэля нет? Мышцы моментально заныли от настолько резко подъёма, но сейчас на это было плевать. Как ошпаренный, сэмплер понёсся на кухню, в ванную, в прихожую, в гостиную, и, нигде не обнаружив хозяина квартиры, уже судорожно начал искать свой телефон, как вдруг краем глаза заметил силуэт на балконе. Направившись туда максимально медленными шагами, он застыл в дверном проёме, ёжась от холода. — Утро на редкость солнечное для зимы, — говоривший даже не повернул голову, хотя понял, что теперь он не один. Голос у Йоэля осипший, но, что больше поразило Каунисвеси — он был наполнен сразу и печалью, и какой-никакой, но живой усталостью и… сожалением. — Ты помнишь, что было ночью? — ответом на это стал горький смешок. Хокка развернулся в профиль, однако этого было достаточно, чтобы увидеть, как посветлели его глаза. — Я… могу догадаться. Прости меня. Я-я повёл себя как идиот и… — Алекси вздохнул с облегчением и жестом остановил вокалиста. — Не стоит. Ты… твоё состояние… — он запнулся, увидев, как нервная улыбка заползает на лицо Йоэля. Видимо, сегодняшняя ночь была только трейлером… — О, нет. Я не об этом, — Хокка отрывисто рассмеялся, видимо, пытаясь таким образом замаскировать дрожащий голос и продолжил, — Я про другое. Я — полный идиот. Из-за своей слабости я довёл всё это для такого состояния, — — Ты о чём… — едва слышно спросил Алекси, ощущая, как его голова начинает тяжелеть. — Помнишь, о чём я тебя просил несколько недель тому назад? — бросил Хокка, уже даже не смотря на него, — Не привязываться ко мне! — — Но я не… — — О, нет… Ты уже привязался! — глаза Йоэля начинали пылать безумным огнём, — Да, может я не помню происходящего, но вот твои слова, адресованные мне, я помню наизусть: «Я люблю тебя, Йоэль. Пожалуйста, вернись ради меня». В стрессовой ситуации такое не говорят обычным людям. И это моя вина, что ты себе этим портишь жизнь… — — Это мой выбор, — прошептал Алекси. Он уже не понимал: бред ли несёт Хокка или он прав. Сознание плавно ускользало из его рук, прямо как этой ночью. Однако тогда была мотивация его не терять. А сейчас её нет. — Я испорчу твою жизнь, Алекси… Алекси? Алекси! — последнее, что отложилось в памяти сэмплера — бесконечное падение и панически крики Йоэля на фоне. А потом наступила темнота. To be continued