Шёпот еловых веток

Ральф смотрел на настенные часы. Часы стояли, хотя воспитатель отчетливо слышал их слабое тиканье в полной тишине своего кабинета. Он упорно смотрел на стрелку, ожидая, что та наконец чуть-чуть передвинется. Медленно и неохотно минутная стрелка слабо шевельнулась. Ральф тут же отвел от неё глаза, облегченно вздохнув. Ему передалось всеобщее напряжение обитателей Дома, в которое те вошли в этот вечер. Ральф знал, что для подростков в этой ночи было нечто особенное, но как не пытался этого выяснить, так и не понял — что. Тем не менее, странности, наполняющие Дом, начали касаться и его самого, заползать в его разум и вытворять в жизни Ральфа фантастические вещи. От того он испытал небольшое облегчение, когда убедился, что с часами всё ещё всё в порядке, и время в комнате не остановилось, а он не провалился в какую-то… Иную реальность? Что за чушь! Ральф недовольно развернулся на пятках и резко пошел к дверям кабинета. Ральф верил, что загадки существуют лишь для того, чтобы быть разгаданными. Но как только Ральф думал, что разгадал одну из них, как оказывалось, что ответ был всего лишь началом познания чего-то безгранично ему неведомого. Он злился на тайну, но и отвернуться и игнорировать её существование и присутствие рядом он не мог тоже. Ральф осторожно шел по темному коридору Дома, который от чего-то был теперь намного длиннее, чем Ральф помнил по количеству шагов. Исписанные стены изгибались в таинственные лабиринты. Ральф коснулся стены рукой, в том месте где шла строчка наваливающихся друг на друга букв Р Р Р и Р1 Р1 Р1. На миг, краем глаза Ральф увидел как те вспыхнули красноватым светом и тут же потухли. Он наклонился вплотную к стене — обычный черный маркер на шершавой штукатурке. Ральф что-то сердито проворчал себе под нос и двинулся дальше. Его ботинки шагали со странным усилием — будто под ногами не паркетный пол, а сырая земля. Ральф не решался смотреть вниз. Ему вдруг почудился запах леса — влажной травы, прелых листьев… Ральф зачем-то поднял голову вверх, ожидая увидеть вместо потолка кроны еловых веток. Но наверху по прежнему был потолок. Такой же грязный и не лишенный рисунков и надписей как и стены. В этот момент, он почти что столкнулся со Стервятником. Стервятник широко раскрыл глаза, с удивлением присматриваясь к Ральфу. Тот огляделся по сторонам, убедившись что находится на Перекрестке, по середине соединения нескольких домовских коридоров. Здесь стоит старый диван и горшок с растением. И больше ничего необычного.       — Неужели и Вы это видите? — вопрос невольно резко вырвался у Стервятника, и он поспешил придать себе свой обычный строгий и таинственный вид, с каким общался до этого с Ральфом — как с непосвященным. Ральф поспешно отрицательно мотнул головой, будто человек застуканный за некой шалостью или неприличным поступком. Потом посмотрел на спокойное и излучающее расположение лицо Папы-птицы, и робко добавил:       — Возможно, да… Стервятник был одним из тех, кто что-то знал, и тем не менее и тем, с кем у Ральфа установилось особое хрупкое доверие. Ральф подумал, что был как никогда близок к разгадке, и, есть шанс, что скажи он теперь правду Стервятнику, тот тоже соизволит сказать правду ему в ответ.       — Дом позвал Вас и Вы услышали, Вы вернулись, а значит — тоже стали одним из нас… — зачем-то понизив голос до шепота сообщил Стервятник. Он сделал шаг вперед к Ральфу. Глаза пернатого вожака поблескивали золотистым светом. Стервятник уже давно наблюдал за Ральфом - как тот искренне и безуспешно пытался понять мир подростков, заточенных в Доме. И конечно, он помнил, что сделал в свое время Ральф для него и других детей. Этот человек никогда не был похож на остальных глупых взрослых. Взрослых - значит тех, кто разучился видеть и понимать. Стервятник порылся в карманах и что-то вложил Ральфу в руку, сжав своими пальцами его. Подержал чуть дольше, чем принято прикасаться к посторонним людям.       — Обычно это помогает. Ральф перевернул и разжал ладонь, Стервятник оставил ему самокрутку. Ральф молча уставился на Стервятника, задумчиво вертя сигарету в пальцах. Глаза мужчины карие, с зеленоватыми крапинками, от чего их цвет сливается в некий неопределенный болотный оттенок. Стервятник так же молчал и смотрел на Ральфа. Никто из двоих не попытался уйти. Ральф боялся спрашивать, Стервятник настороженно присматривался к реакции воспитателя, неуверенный, что тому необходимо знать тоже, что знал он. Об этом не говорят. Это самостоятельно познают, осознают и молчаливым долгим взглядом с легким кивком головой сквозь диалог подтверждают с другим таким же странником междумирья. Мимо них с топотом и гулом пронесся живой черный ком — не разобрать кого. Ральф хотел одернуть выкриком разбушевавшуюся толпу домовцев, но не успел. Те исчезли за поворотом столь же быстро и внезапно, как и появились. Глаза Стервятника теперь стали серо-голубые, обычные человеческие глаза. Те глаза, которые он отводил в сторону обыденным днем, вынужденный говорить по тем или иным причинам с Ральфом.       — Знаете, в эту ночь опасно разгуливать одному по коридорам… Особенно тому, в ком прочно проросли корни наружности, пусть и не сумевшие поглотить Вас до конца, как прочих. Интонации в голосе Стервятника походили на старшего, наставляющего младшего. Ральф без особого сопротивления подчинился этому голосу и такому раскладу ситуации. Ральф понимал, что если сейчас начать спорить и сопротивляться, отрицать слова юноши — то он навсегда потеряет тот тонкий просвет в двери, что приоткрылась для него в мир невообразимого. И тайна будет мучить его до конца жизни грузом нерешенной и уже нерешаемой загадки. Стервятник аккуратно, боясь возмутить этим воспитателя, взял Ральфа рукой под локоть. Он медленно повел его обратно в сторону ральфового кабинета. Ральф покорно шел туда, куда вел его Стервятник, будто заблудившийся во сне, плывущий по течению событий, в которые его закинуло. Когда ты был одним целым с кем-то, а потом вас разделили, вы не утратили связи души, души, что была у вас одна на двоих. Души, что не умерла следом за вторым кусочком тела, а осталась тенью бродить за тобой. Инструментов для проведения операции по отделению второй души, в отличии от разделения двух срощенных тел, к сожалению, ещё не изобрели. Стервятник говорил с братом во снах. Иногда, очень редко, видел его наяву — за спиной своего отражения. И почти каждое мгновение своей жизни он ощущал пустоту утраты. Ощущал потерю второй части себя. Ощущал гнетущий холод где-то слева, где теперь вместо Макса шевелилась Тень. И пусть у Стервятника есть друзья и состайники, никто и ничто на свете не способно было заглушить и тем более заполнить безграничное одиночество в нем, оставшееся после этой потери. Стервятник чувствовал себя намного взрослее своих сверстников из Третьей, да он таким и был - по меркам Изнанки Дома. Пусть в реальности ему лишь недавно исполнилось восемнадцать, в другом измерении он прожил уже десятилетия. Стервятник часто лежал в темноте Гнезда, глядя на белый потолок сквозь орнамент листьев комнатных растений и думал о том, что Тенью должен был стать он. Это он должен был лишиться своего тела и, неспособный отделиться от близнеца и упокоиться, смотреть со стороны, невидимый, за жизнью брата. Это чувство собственного одиночества, даже когда он находился окруженным другими людьми, на каплю отдаляло Стервятника от остальных домовцев. Вот о чем думал Стервятник, сидя на диване в кабинете Ральфа рядом с ним. Их разделяла всего пара сантиметров, но они не нарушали негласного личного пространства друг друга. В некотором роде, Ральф, как и он - Стервятник, ощущал, где бы он ни был, своё одиночество. Здесь он был слишком домовец для остальных воспитателей и слишком наружный человек для воспитанников Дома. Стервятник забрал из рук Ральфа свою самокрутку, которую сам же ему и дал чуть ранее, и разжег. Ральф вышел из транса собственных мыслей, и только сейчас понял, что они вернулись в его кабинет вместе со Стервятником и теперь сидят тут вдвоем. Они разговаривали и раньше в его кабинете с глазу на глаз, но их общение никогда не было таким волшебным и мистическим, каким стало сегодня ночью. Стервятник затянулся дымом и протянул свою сигарету Ральфу. Тот тоже закурил. Часы в кабинете снова стояли, но теперь даже и не тикали. Табак был мягкий, с привкусом неведомых Ральфу горьковатых трав. Вдохнув поглубже, Ральф ощутил, как у его ног колышется настоящая трава. Он зажмурил глаза, пытаясь уловить какую-то ускользающую от него сущность, и не шевелился до тех пор, пока его не взял за рукав Стервятник. Его острое колено ближайшей к Ральфу здоровой ноги соприкоснулось с коленом Ральфа. Открыв глаза, Ральф обнаружил лицо Папы-птицы прямо напротив своего. Оно покрылось мелкими возрастными морщинками, делая юношу сейчас значительно старше не только по своему характеру, но и на внешний вид. На тонких потрескавшихся губах играет темная помада, глаза в обрамлении черной туши сияют ярко-золотистым блеском. В центре желтой радужки был узкий острый зрачок. Ральф невольно дернулся, желая отпрянуть, но Стервятник впился в его запястье черными накрашенными ногтями, вытянувшимися в натуральные когти, и не дал тому вскочить с дивана. Тогда Ральф снова зажмурился, надеясь, что видение пропадет само. Он продолжал ощущать хватку стальных когтей у себя на запястье.       — Что за дрянь ты мне подсунул? — решил в конце концов рассердится Ральф. Ничем иным, как галлюцинациями от сомнительной травки в птичьей самокрутке, увиденное им быть не могло. Стервятник глухо рассмеялся. При последующем открытии глаз, ко всему прочему, Ральф разглядел у Стервятника улыбку в два ряда острых неровных зубов. Отсмеявшись, Стервятник отнял сигарету у Первого и затянулся сам. Он сделал это изящным жестом, напоминающим взмах крыла. Пальцы Стервятника, если не учитывать наличие на них теперешних когтей, были тонкие, длинные - обычно такими бывают пальцы у женщин, усеянные кольцами. В голове у Ральфа стоял густой туман. Он пытался сообразить, чем же из трех возможных вариантов является происходящее с ним — галлюцинацией от наркотического прихода, сном или объективной реальностью. Ральф решил что чем-то средним из первого и второго вариантов. Ральф затушил тлеющий окурок в пепельницу на столе. Клубы горьковатого дыма плыли над их головами, медленно тая в воздухе. Ральфу нравился Стервятник — как может нравится человек и его образ, его стиль, внешность, манера речи. Не тот, кто для тебя друг, близкий или тем более объект влюбленности. Просто как кто-то приятный тебе в целом, с кем ты порой общаешься и сталкиваешься по необходимости. Конечно, это кроме моментов, когда Ральфу приходилось быть по отношению к нему воспитателем, вынужденным следить за порядком и своими подопечными. Сегодня произошёл их первый настоящий осмысленный диалог. Диалог в котором каждый говорящий слушает и понимает второго. Пусть это и не дало Ральфу разгадку на мучавшую его тайну, но неожиданного для него самого сблизило со Стервятником. Ральф выбрал смыслом своей жизни служить Дому. После всех неудачных попыток жить обычной жизнью и вести себя как все среднестатические люди из наружности, от которой ныне Ральф отказался, он перестал испытывать и привычные стандартным людям человеческие чувства и желания. Хрупкость и величие Дома были больше всего Мира и всех возможностей жизни за его пределами. Он забыл что это такое — романтическое взаимодействие между людьми и меньше всего из всего что может произойти сейчас, он ожидал от Стервятника вопроса:       — Как Вы думаете, Ральф Первый, могу ли я поцеловать Вас, если Вы кажетесь мне достаточно привлекательным для этого?.. Ральф несколько раз моргнул, ожидая, что Стервятник шутит, но по лицу того было видно, что вопрос серьезный и является результатом долгого волнительного обдумывания.        — Здесь Вы немного не такой, каким обычно бываете Там. Как и я, конечно же. Как и все, попадая на изна… Кхм. Я хотел сказать, Вы вдруг увиделись для меня совершенно в ином свете. Меня это, как бы сказать… Сильно беспокоит. Ральфа поцеловали в покрытую щетиной щеку, затем также быстро, едва касаясь — в губы, оставляя следы темной помады на лице. В застывшем времени кабинета все мысли и реакции самого Ральфа происходили значительно медленнее, чем обычно. Да и наконец осознав случившееся, Ральф не имел ни малейшего понятия, как ему реагировать. Будь это в другом месте, в другое время, а сам Ральф в другом состоянии — он бы обругал Стервятника за неподобающее поведение. Пришел бы в шок от выходки молодого человека. Может, даже стукнул бы по руке и спросил что-то в стиле не пора ли ему немедленно проверить голову. Но не теперь. Если Дом признал Ральфа своим, значит отныне законы и правила самого Дома важнее Ральфу правил поведения и законов наружного общества. Тем более, Стервятник был кем и чем угодно, но не ребенком. Скорее, он сам был одной из очаровательных неразгаданных тайн. Два одиноких угловатых остроносых человека в черных одеждах замерли рядом на диване, прижимаясь друг к другу ногами, сливаясь в одного черного человека. Эта мысль, пришедшая в голову Стервятника, принесла ему неведомое со смерти брата недолгое успокоение. Он почувствовал, что не был один. Ральф заполнял комнату своим присутствием — физически и эмоционально. Стервятнику было уютно находится рядом с ним. Состояние уюта и не одиночества вдруг обратилось в сердце Стервятника вспыхнувшими чувствами восторга, влечения и нового единения с кем-то. Единения не похожего на то, что было в прошлом, но по-иному избавляющего от грусти и боли. Это будет длится только эту ночь. Может быть, иногда, когда они, оба черных и печальных соприкоснуться вместе — недолго будет снова. Это было не о влюбленности и каких-то её проявлениях, а о разделении одиночества, духовном слиянии, и далее — немного влечении и удовольствии. Да, вероятно можно назвать это также удовольствием и в плане материальном — подумал Ральф. Ему был в достаточной мере приятен Стервятник, с его длинными пахнущими каким-то цветочным шампунем волосами, щекотавшими ему шею и щеки, его острыми когтями на тонких холодных пальцах, ласково обнимающих за спину. Ральф пришел к мнению, что это красиво. Не пугающее, не странно, а необычно — как и сам Дом и все что с ним связано. Необычно и всё-таки красиво. Он позволил себе дотронуться до Стервятника — руками до его плеч и груди, бережным поцелуем до тонкой шеи. Руки Ральфа — сухие, шершавые, с огрубевшей кожей, с внешней стороны покрытые царапинами — следы трудовых будней. Расслабившись, он и сам не заметил, как вместе с пиджаком снял со своей руки перчатку, прикрывавшую отсутствие крайних пальцев. В тот момент он не задумывался почему и зачем Стервятник хотел, чтобы происходившее случилось. Видимо, так было для чего-то нужно, или нужно по каким-то причинам самому Стервятнику. Было ли вообще им существо в руках Ральфа? В любом случае, он чувствовал что не хотел и не мог отказать ему. Стервятник игриво царапался и улыбался — раньше Ральф не видел на мрачном лице Папы-птицы такой притягательной широкой улыбки. Он выглядел уверенным в своих желаниях и эмоциях. И начал рассказывать историю — сотканную из метафор и неопределенных местоимений. Ральф осознавал, что это было бесценным откровением, но не понимал значения ни одного из произнесенных старостой предложений, не складывающихся в его голове ни в какую разумную логическую связь. Параллельно с повествованием Стервятник умудрялся осторожно обнимать и гладить руками плечи и лицо Ральфа. Возможно, иначе он бы жестикулировал ими по воздуху. Стервятник положил больную ногу на диван сбоку от Ральфа, а вторую на колени мужчине. Ральф перебирал в пальцах длинные светлые волосы молодого человека. Неожиданно чистые и ухоженные волосы. История завершилась. Ральфа поцеловали, прежде чем он придумал, что ответить Стервятнику и должен ли он вообще как-либо комментировать его рассказ.       — И всё же Вы особенный. Стервятник столкнул Ральфа на спину, упершись в его грудь обеими руками. Первый сильно смутился и отвел взгляд в сторону от слишком красивого существа, смотрящего на него сверху вниз янтарными глазами. Где-то за спиной существа шевелились два огромных черных птичьих крыла. Взрослый, не похожий ни на мужчину, ни на женщину, а скорее на сказочную птицу, принявшую человеческое обличие. Ральф держал сказочную птицу одной рукой за талию, пока тот терся об него в своем непроизвольном желании, помогая юноше второй. Завернутый даже в жаркую погоду в несколько слоев черной одежды Стервятник остался перед Ральфом в одной кружевной рубашке; скинул на диван рядом с собой сюртук, расстягнул бархатную жилетку. Пуговички на штанах расстегнул ему Ральф.       — Ах, извините... Дрожь возбуждения прошла по всему телу птицы. Рубашка съехала вниз с плечей. От его когтистых лап, которые он прижал к коже Ральфа под его задранным черным свитером, остались красноватые полосы. Ральф поспешно подхватил Стервятника в объятья, завернул голые плечи в свой пиджак, зарылся лицом в растрепанные светлые волосы, поцеловал торчащее ухо, украшенное сережками. Он хотел показать свою заботу и своё принятие всех сторон этого удивительного существа. Хотел, чтобы тот уверился, что Ральф его ни в чем не обвиняет и ни за что не осуждает. Стервятник свернулся клубочком в руках Ральфа. Худое маленькое тело под широким черным пиджаком. Глаза молодого человека стали обратно серо-голубыми, когти - длинными крашенными ногтями. Сегодня Стервятник спал, не видя во сне брата и связанных с тем кошмаров. Над их головами, вместо потолка кабинета, покачивались еловые ветви, шепча тихую мелодию.