«Нет ни единой причины для смерти, пока в
твоей жизни есть те люди, которые будут
любить тебя искренно и бескорыстно»
Янка Тур
Я выбрался из Полининого дома под злобные крики Харитона о том. чтобы я проваливал и поскорее, иначе в противном случае мне бы не поздоровилось уж точно. Я бежал долго и в конце концов сумел выбраться на просёлочную дорогу, которую как всегда освещали слабо горевшие уличные фонари. Эх, ночные малютки, будто заземлённые звездочки, которые спрятались от холода за уютными стёклышками фонарных коробочек… они так отчаянно горели, пытались осветить мне путь домой, но видимо на земле им было слегка непривычно, и они утратили свой былой вселенский свет, схожий на пылающий огонь в людских сердцах. Я шёл довольно медленно, усмиряя своё борзое дыхание после «лёгкой» пробежки. Редко по пути мне встречались одинокие частные домики, в которых уже не горел свет. Вдруг впереди показался тёмный силуэт, очертаниями схожий на человека, идущего навстречу мне. Я напрягся: кто мог в такой поздний час бродить по дороге посёлка? С какой целью, с какими мыслями? Какие именно намерения были у него? Я не знал и знать не хотел, ведь то не было моим делом, и ввязываться в очереднуб передрягу мне не хотелось. Но как-то, само по себе, получилось так, что этим человеком оказался никто иной, как Ромка Пятифан — мой новый товарищ со школы, неотъемлимый задира и заводила, без которого бы очередной, рутинный школьный день оказался бы в раз скучнее и серее. Но что могло следствовать тому, что он так поздно вечером, буквально перед самой ночью, разгуливал по посёлку, не страшась, хоть и слухи про здешнего маньяка были не в новинку и явно уже успели конкретно поднадоесть людям отсюда. Ответ на мой вопрос долго не заставил себя ждать. С невообразимой бойкостью он схватил меня за куртку, притянул к себе. Выражение его перекошенного от ярости лица невозможно было передать словами. — Ублюдок… — резко оскорбил он меня, прошипев жгучее обидой слово сквозь свои зубы. Я напуганно дрожал, не имея даже и представления, что выпалить в ответ на брошенное оскорбление со стороны новоиспечённого приятеля. Я мямлил. Он пристально смотрел мне в глаза, будто пытался что-то в них разглядеть. Но что он так пытался увидеть в моём взгляде? — Мразота… — продолжил он спустя несколько секунд, встряхнув меня. — Как ты мог?.. — Что мог?.. — осторожно переспросил я у него, не до конца понимая о чём идёт речь. — Ты был у неё?.. После этих слов всё встало на места… Полина. — Ты был у моей Полины, а?! — взревел он тотчас, потряся моё тело вновь и вновь, из раза в раз. — Как ты мог так поступить?! Я не знал что ответить, продолжал мямлить: — Это всё не так… Рома, я… Взгляд у Ромы сделался таким злобным, таким ненавистным, что я на секунду открыл рот, с растерянностью глядя ему в глаза в ответ. Но, видимо, продолжать диалог беспризорник не собирался, ведь ему и так всё было понятно. Послышался характерный звук: на свете от фонаря блиснуло лезвие ножа-бабочки. Я попытался отшатнуться, вырваться из хищных лап озверевшего Ромы. Хотел сбежать, уйти от нежданно нахлынувшей ответственности за тот глупый поступок в доме Полины, когда я с ней занялся совсем не тем, чем должен был быть. И тут меня ошпарило жгучим теплом в области живота. Я медленно опустил взгляд вниз, разглядев через запотевшие от волнения линзы очков рукоятку ножа, которая торчала у меня из свитера. Ноги сами собой подкосились. Сверху навалился Ромка, и дальше всё, что произошло потом, было для меня уже не столь чётким и запоминающимся. Выл сильный, холодный ветер. Снег огромными хлопьями падал мне на окровавленное лицо, устелая мои щёки снежинками, которые тут же таяли и превращались в капли воды. Я лежал на снегу, не чувствуя больше ничего: ни боли, ни страданий. Не чувствовал и бешенного, животного страха, что бился у меня в груди, будто загнанный в угол заяц. Я больше ни о чём не думал. Мои веки намертво сомкнулись, закрывая остекленевшие глаза. Больше я не ощущал своего тела, его тяжести. Я был лёгок и свободен, будто птица в небе. Лезвие ножа-бабочки вновь с силой резало моё бездыханное тело, беспощадно кололо и протыкало насквозь. — Мерзкий предатель! — взревел с яростью Ромка. — Как ты мог так поступить, жалкий урод?! Полина моя, слышишь?! Ненавижу тебя! — кричал он во всё горло мне в лицо. Он, подобно дикому ненасытному зверю, продолжал вонзать в меня лезвие ножа, делая из моего тела кровавую кашицу. Ему казалось, что он вершил праведный самосуд над другом, который предал его, хотя это утверждение было совсем необоснованным и предвзятым. Так и продолжалось, пока он сам не устал взмахивать и всаживать его в мой живот. Злоба и ненависть постепенно стихли, оставляя наедине незадачливого убийцу с истекающим кровью трупом своего друга. С уходом ярости пропали и уверенность, смелость. Осознав то, что он только что натворил, шестиклассник мигом вскочил на ноги и стал метаться вокруг тела Антона. Оставлять его здесь нельзя — Ромку, виновного во всём этом, найдут и уж точно упекут за решётку, как его батю-зека. Если тянуть тело по снегу, останется кровавый след и тогда мертвого Антона тоже найдут. Но что-то отчаянно кричало, визжало внутри Ромы: «Уходи! Беги и не оглядывайся! Оставь этого ублюдка валяться, он всё равно ничего не стоит!» Ромка послушно закивал самому себе и, попятившись, убежал в сторону леса и растворился в ночной мгле, как будто он был незаметным светлячком, который скрылся меж деревьев в утренней заре. «Вставай…» — приказал грозный, твёрдый, как бетонная плита, голос. Не пойми как я резко вскочил на ноги, широко раскрыв глаза в тихом изумлении. Сердце с бешеной быстротой постукивало у меня в груди, дыхание еле удалось выровнять и привести в норму. Но не успел я опомниться, как резко я почувствовал сильную боль в животе. — Твою дивизию! — сквозь зубы процедил я и тут же оцепенел. Мой голос… — Что за чертовщина?! Мой искажённый крик впился с болью мне в уши, и я пошатнулся, взявшись за виски. Но ушей, которые я хотел зажать ладонями, я не нащупал. Руки потянулись выше, нащупывая каждый сантиметр моей головы. Это были не волосы, а мех. Самый настоящий! Вот я почти совсем добрался до макушки, и тут я нащупал основание звериных ушей. Заячьих ушей… От ужаса я чуть ли не взвыл на весь посёлок. Что это за чертовщина?! Я сплю?! Не может быть такого! Я стал щипать себя за мохнатые лапы, но боль была ощутима. К моему огромному сожалению, я понял, что всё что сейчас происходит — не сон, а реальность. Тогда лапы потянулись к животу… Я с опаской брезгливо дотронулся до того места, куда ранее в меня вонзил нож Пятифан. Но что самое удивительное, кроме окровавленного и порванного из-за ножа свитера, раны от лезвия не было от слова совсем. От воспоминаний о драке осталась лишь лужица крови на снегу, которая растекалась по дороге вниз. Я попытался шагнуть. Получилось это с трудом. Боль расползалась по всему телу, не давая нормально передвигаться. — Со временем пройдёт… — с надеждой предположил я, стараясь сейчас не думать о боли. Сейчас меня больше всего интересовало то, что, сука, происходит. Я будто бы погиб, истекая кровью, но потом я вдруг ожил и тут я стал… не пойми кем! В моей голове метались мысли одна за одной, не давая мыслить здраво и чётко. И тут что-то заставило меня открыть рюкзак, заглянуть туда с необходимой срочностью. И я вспомнил: маска. Я тут же снял с плеч свою школьную сумку и оттянул бегунок в сторону, раздвигая молнию. Сунув руку, точнее лапу, в рюкзак, я не обнаружил в нём своей заячьей маски. Тут меня осенило: она на мне. Я стал зайчиком. Я стал таким же, как Алиса и остальные. Но на вопрос «как так получилось?» мне никто не сможет ответить. Я нахожусь посреди дороги в час глубокой ночи, будучи совсем один. Лишь редкие фонари вдалеке освещали улицу, как земные звёздочки на столбе. В домах совсем не было света. Дом… Дом! Как же моя семья?! Что они подумают?! Как же так. Невозможно представить то, что будет чувствовать Олечка, когда узнает, что я пропал (ну не появлюсь же я дома в таком виде!). Да и вряд ли я уже когда-нибудь вернусь домой… Но и оставлять Олю одну я не могу. Моя мама и отец и вовсе сойдут с ума от того, что я пропал… Как же всё сложно! Не зная как и что дальше делать, я побрёл в сторону леса в надежде увидеть там своих звериных друзей.