***
В повисшем после возгласа молчании каждый стремился заняться своим делом. Да хотя бы затеять деловой созвон или просто пошуршать бумажками, всё что угодно, чтобы не смущать дорогого Ивана Иваныча. Крозенко уже на кого-то там относительно мягко наехал, используя исключительно цензурные слова, но не вполне цензурные интонации. Заглянул Ростов-младший, Дмитрий, чтобы попросить, чтобы ему что-то там скинули на почту. Сунулся и Дмитрий Фицко, и Иваныч, видя расстроенное выражение на его лице, жалел, что разговаривает со своим любимым подопечным так холодно. Оказалось, ещё вернулись из командировки в дальние дали Игорь Хорошаев и Геннадий Никольский: у них был готов отчёт о состоянии фауны и экологии Сахалина, у первого исследования наземные, у другого подводные. Всё это было нужно обработать и причесать в преддверии конференции, чтобы вышел достойный доклад. И если бы в иных условиях Иван Иваныч мог бы их принять с милой душой, но не теперь. На него свалилось непозволительно много, хотя не больше, чем обычно. Но это были чуть не самые мучительные пятнадцать минут в его жизни. Сравниться с этим мог лишь случай, произошедший ещё в советские времена на полярной станции, когда Иванычу пришлось столкнуться с белым медведем, которого он отогнал поднятым над головой красным знаменем – точно так же мучительно текли секунды. Иван Иваныч очень старательно делал вид, что ничего не стряслось: проверил бумагу в принтере, распечатал какую-то совсем не нужную ему сейчас ерунду, щёлкал по случайным файлам, открывал их, вперяясь невидящим взглядом в монитор, закрывал, затем сделал пару глотков давно остывшего чая. Взглянув на наручные часы, он решил: «Пора» - и предпринял финальный почти сразу задуманный манёвр. Он выдвинул ящик тумбочки, отведённый для необходимых лекарств, оттуда выцепил облатку валерьянки, тихонько и стыдливо опустил в карман, затем взял ежедневник, заложенный ручкой, и бочком-бочком, а-ля камчатский краб, выполз из-за стола – и направился максимально непринуждённой походкой к двери. Всё предвещало киношную сцену – прислониться к стене, выдохнуть с закрытыми глазами и пробормотать что-то вроде: «О Господи!». Впрочем, последнее Иваныч таки сделал, но, всё-таки понимая законы конспирации, зашагал в конец коридора, где стоял кулер с водой. Там его и нашёл Фёдор Родионыч буквально через пять минут. Он следил за непутёвым начальником ещё пристальнее, чем другие коллеги. И тоже шифровался, причём умело. Не зря, как говорила Евгения Ивановна, супруга Францева, в его жилах текла кровь белорусских партизан – это она всегда так при случае говорила, когда хотела польстить. - Вань, ну ты как? – шёпотом прокричал он, с размаху приземляя какие-то ненужные бумаги на подоконник рядом с ежедневником Иваныча. - Плохо, - обречённо выдохнул Францев, тормознуто уставившись на пузырьки воды в хлипком пластиковом стаканчике. - Ващет, я тебя поздравляю! - Так не с чем! – воздел глаза к небу Иваныч и закинулся целой горстью таблеток, вслед за этим залпом выдувая холодную воду. - Да хватит глотать валерьянку! – прошипел Крозенко. – Ты только что подвиг совершил! Сделал то, на что многие не осмеливаются, а стоило бы уже давно! Димка Ростов иногда и грызётся со своим дядькой, это да, а в целом над каждым словом думает! А ты его вон как! Если бы Иван Иваныч был евреем, то можно было бы сказать, что в глазах его вся тоска его народа. - И что мне теперь делать? – трагически вопросил Францев. - Радоваться! - Федя, ну тебе-то море по колено, даже Марианская впадина, особенно когда клюкнешь! Родионыч невольно крякнул: удовольствие было ниже среднего, когда ему напоминали о его совсем не ЗОЖ-ных привычках, которые, однако, не мешали ему быть ни первоклассным капитаном в своё время, ни первоклассным преподом нынче. Но он проглотил шпильку. И заявил: - А твоя заслуга, что ты пьёшь только чай, но дал ему по мордасам. Всех уже достал, блять. А декан, не декан, похуй дым ваще. По-человечески надо относиться к подчинённым – матросы, курсанты, офицеры, преподы. Его троллят все, что он заноза в жопе, а притом весь такой павлин, тьфу, оторви и выбрось. То, что от тебя прозвучало – заслуга. Последняя соломинка сломала спину верблюда – пусть задумается. Иваныч тяжело вздохнул: - Он задумается над моим увольнением. - Перед конференцией не посмеет чё-то там писать. - А после? А во время? Боже, корпоратив же ещё, - не к месту вспомнил Францев. – Как я ему там в глаза смотреть буду? - Дерзко и с вызовом, - с мрачной решимостью сказал Крозенко. - Я так не умею. - Придётся научиться. Тем более, вспомни, есть же я, есть Дима Фицко... Тут Родионыч немного поморщился: у него были сложные отношения с любимым аспирантом Иваныча и без пяти минут преподавателем. Тот тоже ему порой казался «павлином», притом лезущим не в своё дело. Но это в минуты плохого настроения. А так обычно они общались нормально, хотя и всегда со взаимными подколками, приносящими порой и взаимное удовольствие, не без этого. А «павлин» на «павлина», то бишь минус на минус – даёт плюс. На то и была надежда. И Крозенко подытожил: - Мы твоя группа поддержки и скамья запасных. Ты нас объединяешь, как когда-то пролетариат всех стран коммунистическая идея. А уж общий язык найдём. Короче, Вань, расслабь булки. Иван Иваныч неожиданно резко смял в руке стаканчик и швырнул в урну: - А я не расслаблю. Организую эту конференцию так, что комар носа не подточит. Даже такой кровопийца, как Ростов. Родионыч воззрился на него удивлённо, но с большой долей одобрения: - Но ты же физически не способен всё контролировать. - А что смогу – всё равно постараюсь! Лицо Ивана Иваныча приобрело воинственное и светлое выражение, как на давешних открытках. Фёдор Родионыч аж залюбовался ненароком – почти так же сильно, как любовался всегда Иванычевой племянницей Сонечкой, за которой приударял вовсю. Он похлопал Францева по плечу и сказал: - Вот это верный настрой! Так держать!***
Итак, завкафедрой поставил себе цель превзойти принцип «делай, что должно, и будь, что будет». Он решил уделить внимание даже тому, что персонально ему делать было, в сущности, и «не должно» - и перепроверить всё по три раза, чтобы уж точно потом злые языки не болтали, что «Иваныч как обычно». «А если и будут... или когда будут...» На этих мыслях сердце привычно сжималось, и Францев закидывался теперь уже и корвалолом. Но усилием воли он клал мысли на сугубо деловой курс, как корабль в бурном море. В конце концов, капитан он или тряпка?! «Увы, капитаны тоже бывают тряпками...» - грустно и тревожно отмечал он. Однако тут же настоятельно прибавлял: «Но я не таков!» На кафедре на Ивана Иваныча стали смотреть как-то слегка по-другому, с оттенком уважительного изумления. Между тем, он умудрился заколебать буквально всех, кто отвечал за организационные вопросы, дабы убедиться, что всё в порядке настолько, насколько это вообще может быть. Всем ли разосланы приглашения? Всех ли указали в списках на пропуск? Допечатаны ли сборники статей с прошлой конференции? Всё ли в порядке с техникой, работает ли зум? Он даже затеял пробный созвон за день до, чем тоже немало всех удивил. Ведь это же всегда на откуп «компьютерщикам». Заодно он попытался раскинуть шпионские сети через своих аспирантов и предотвратить ситуацию, когда на конференцию припрётся некто, кто не заявлялся докладывать в принципе. В итоге обнаружилось аж несколько таких персон, и некоторые были обижены, но услышали от Иваныча предостережение и твёрдое «нет» - ещё одно искусство, которому он за все шестьдесят с солидным хвостиком лет оказался не обучен. Он также в очень серьёзном тоне отзвонил и отписал каждому касательно соблюдения регламента и туманно пригрозил «значительными санкциями», вплоть до недопуска на очередную конференцию. Увы, придирки к докладчикам он контролировать не мог, но для психологического настроя прочитал несколько статей на тему того, как стоит «отпускать ситуацию», а также неоднократно помолился святому Иоанну Кронштадтскому, чтобы он придал сил и одарил смирением. Короче, Францев с необычайным усердием, что называется, выходил из зоны комфорта. «А был ли тот комфорт?» - вопрошал он себя, всячески подогревая боевой дух. Он рассказал обо всех перипетиях жене, и Евгения Ивановна горячо его поддержала: - Вот так бы и всегда! Обычно она давала бодрые советы в духе: «Да не обращай ты внимания, они злобные дебилы, а ты прекрасный пирожочек» - но это не помогало ни на гран, а когда Иван Иваныч начинал делиться переживаниями, Евгения психовала на тему отсутствия у него должной закалки – и они не ссорились по-настоящему, но осадочек после таких разговоров оставался. А теперь она наконец-то видела в нём того, кого извечно желала – храброго воина: ведь начальническая должность не предполагает автоматически начальственных манер, а здесь они таки начинали проявляться. Утром, в день начала конференции, Дмитрий Фицко спросил Францева: - Иван Иваныч, а вы вполне хорошо себя чувствуете? - Прекрасно! – бойко ответил тот. - Вы точно не заболели? - Нет, а откуда такие предположения? - Да просто вид у вас, извините... Фицко виновато пожал плечами. А вид у Иваныча был на самом деле очумелый, и взгляд лихорадочный под стать его деятельности. - Так сейчас выглядим мы все, - непреклонно заявил Францев, вглядываясь в лицо Фицко, у которого нос, казалось, ещё заострился и удлинился, а ямочки на щеках углубились так, что напоминали траншеи, вырытые для подготовки к стойкой обороне. – Ничего, - прибавил Иваныч, - нам, как говорится, всего день простоять да ночь продержаться. Точнее, два дня – но это совсем немного. Мужайтесь! Ну что ж, Фицко, как и всем прочим, ничего другого не оставалось.***
Во время открытия и в ходе конференции Иван Иваныч проявил себя во всей красе. В пиджаке тёмно-синего цвета, белоснежной отглаженной рубашке и стального оттенка галстуке он выглядел весьма внушительно. В целом же казался нервным, но не растерянным, а собранным. Он постоянно напоминал о регламенте, вежливо, но твёрдо – так, что это у всех в зубах навязло, и на второй день стало видно, что некоторые докладчики были вынуждены перестроить структуру своих увлечённых речей. Споры и мелочные дискуссии он также пресекал, всё так же поначалу тактично, но при необходимости повышая голос – а ведь казалось, что он это делать не способен; Ивану Николаичу даже не приходилось стараться, и он сидел с недоумевающим и почти обиженным видом, как будто это его затыкали. Никто лишний не притащился в намерении вставить свои пять копеек. Интернет-соединение устанавливалось сразу, все всех видели и слышали. Столы ломились от снеди, так что никто не ушёл обиженным. Вопреки всему этому, декан Арктического факультета, Иван Николаич Ростов, ходил мрачнее тучи. Во-первых, как он ни искал, к чему придраться, но не находил. Во-вторых, он никак не мог переговорить со злосчастным Францевым. Тот проявлял чудеса неуловимости: все вопросы вне заседаний передавал через своих аспирантов, особенно обожаемого Димочку Фицко, трубку не поднимал либо вообще сбрасывал звонки – неслыханная наглость! – а после окончания мероприятий исчезал так незаметно, что этот момент попросту не удавалось отследить. - Ивана Иваныча не видели? – со своим фирменным подозрительным прищуром спрашивал Николаич. Ответа на этот вопрос не находилось. Точнее, он всегда был бесполезным. То тот, то другой говорили, что видели его буквально только что там-то и сям-то, но толку от этого не было. Притом все организационные моменты как были, так и оставались на высоте. Апогей негодования настал, когда на второй день конференции за мужем приехала госпожа Францева, но также его на месте не обнаружила. Решение наведаться в академию пришло ей в голову совершенно спонтанно, но результат от того всё равно был неутешительным. Евгения Ивановна и Иван Николаич озадаченно переглянулись. При попытке позвонить раздавался размеренный женский голос, произносивший издевательскую фразу: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». - Да что ж это такое! – возмутился Ростов. - А то же, что обычно, - досадливо отмахнулась Францева. – Вечно телефон не зарядит, а потом пропадает на весь день. Говорю, купи ты второе зарядное и на работе держи, купи и третье да в портфеле носи, хоть в кафешку какую зайдёшь и там в розетку воткнёшь. Нет, он ни в какую. Мол, раньше, вон, этих ваших мобилок не было, и все прекрасно жили и не беспокоились. Ну ты, говорю, ещё времена царя Гороха вспомни, когда почту голубями посылали. А ведь он, Иван Николаич, помладше вас будет. Вот вы телефон вовремя заряжаете? - Конечно! – горячо поддакнул Николаич. – И ещё прочитал, для того, чтоб батарея дольше служила, надо, чтоб разряжался не ниже двадцати процентов, а заряжался не выше восьмидесяти. Но наш Иваныч, я думаю, не в курсе такого лайфхака, - щегольнул молодёжным словечком Ростов, заодно не упустив возможность сорвать досаду. Но Евгения Ивановна и бровью не повела. - Может, и в курсе, просто значения не придаёт. Ну ничего, я ему дома втык дам. «Вот уж дайте, раз я не могу!» - чуть не ляпнул Ростов но проворчал только: - Надеюсь, на фуршете-то завтрашнем объявится? - Ну что вы, - обворожительно улыбнулась госпожа Францева, - чтобы мой Ванечка мимо вкусностей прошёл? Да ну!.. Улыбаясь всё так же и поведя плечиком, она удалилась.***
Общество на Арктическом факультете собралось блестящее, а настроение царило приподнятое. Конференция прошла на ура, и все считали своим долгом выразить уважение её организатору, Ивану Иванычу Францеву, который сегодня негласно считался виновником торжества. Он, как обычно, не пил, но язык у него уже начинал слегка заплетаться от количества светских бесед – а от всех этих галстуков, золотых пуговиц, начищенных ботинок, блеска бокалов и неумолчного гула голосов невольно обалдеть было можно. Сам завкафедрой выглядел ещё эффектнее, чем давеча, потому что надел свой капитанский китель с погонами и нашивками – пожалуй, только кортика не хватало. Теперь оставалось не посрамить действиями этот свой парадно-воинственный вид. Обшаривая взглядом пёструю толпу и раздавая улыбки и кивки уже на автомате, Иваныч искал в ней того, с кем сегодня уж неизбежно предвиделось столкновение. Но, очевидно, неприятель разгадал фишку его последних дней и решил отплатить той же монетой. И пока что включил показательный игнор – с тем, чтобы потом выскочить, выпрыгнуть и пустить клочки по закоулочкам. Не выдержав напряжения, Францев отошёл в уголок, вороватым котячьим движением взял с краешка блюда бутерброд с икрой, встал за колонной и продолжал наблюдение оттуда. Те, кто принимал участие в организации конференции, несмотря на подобающую нарядность, выделялись среди прочих замученными лицами. Как раз донёсся обрывок разговора: - Гриш, привет! Мы уж думали, где ты там делся, - отнимая трубку от уха, поприветствовал Дима Фицко другого аспиранта, Григория Горского. - Веришь, чё? - мрачно отозвался тот. – Башка разболелась невозможно, ну ещё бы, после всей этой адовой суматохи, я думал таблетку глотнуть и прилечь минут на десять, куда там... Вообще чуть не проспал. - Главное, что живой! Но вид у тебя, как будто тебя медведь пожевал и выплюнул. - У меня рубашка мятая? Пиджак? - Ты весь! – хохотнул Фицко. – Впрочем, я не лучше. - Ай, да и пофиг, - меланхолично отозвался Горский, взял с подноса бокал шампанского и засадил залпом. В прошедшие два дня все организаторы закинули и залили в себя рекордное количество успокоительного, а теперь считали, что вполне вправе заполировать это дело более приятными напитками. Оба аспиранта, о чём-то оживлённо беседуя, растворились в толпе. Надкусив бутерброд, Иван Иваныч в беспокойстве обратил взгляд в другой конец зала. Там у бокалов с шампанским тусовался, естественно, Крозенко – и естественно, со своим закадычным дружбаном Дмитрием Ростовым. Они о чём-то шушукались, как заговорщики. Варианта могло быть два: либо думали, как бы свалить на кафедру и там бахнуть чего-то покрепче и поинтереснее – либо соображали, как незаметно подлить в шампанское водочки и насладиться «северным сиянием». Вроде бы у Ростова-младшего даже мелькнула в руках серебристая фляжка. Но Крозенко наклонился к нему и что-то сказал, после чего фляжка была убрана, а сам в этой время нацелился взглядом на кока-колу. «Своё, значит, бодяжить предлагает», - поморщился Францев. Но не оттого, что осуждал мелкие корпоративные шалости. Причина была в другом. Он думал о Крозенко и Фицко с тревожностью и нарождающейся обидой: «Ага, Федя, что ты там говорил? Группа поддержки? Взяли кинули меня... Но не вечно же мне тут сидеть в засаде!» Чтобы немножко отвлечься, он опять принялся за бутерброд, медитируя на потолок и надеясь, что тут его не найдут. В конце концов, и звезда вечера имеет право уединиться для ментальной подзарядки... Но очень зря он на это рассчитывал. И не мог знать, что заманчивое предложение Ростова-младшего Родионыч отверг со следующим заявлением: - Не сейчас, Димон, точно не сейчас. - А чего так? - У меня тут готовится спецоперация. Психологическая. Ростов лишь непонимающе пожал плечами и наблюдал, как Родионыч лавирует в толпе.***
От внезапно прозвучавшего голоса Иваныч едва не подавился последним кусочком, но овладел собой, распознав, кому этот голос принадлежит. - А он тут стоит и жрёт, падла, - грубо констатировал Крозенко. - Во-первых, я ещё как следует и не начинал, - холодно отозвался Францев. – А во-вторых, я заедаю стресс, мне можно. - Да ты ещё того стресса пока не испытал, - парировал Фёдор Родионыч. Он воздержался от замечания, что вся жизнь для Ивана Иваныча сплошной стресс, раз из-за его «комка нервов» давно уже так заметно и характерно выпирает впереди что китель, что пиджак. Родионыч и сам был не Аполлон. Но он перешёл к делу: - Так, слушай сюда, боевая раскладка, как мы говорили. Ты подходишь к нему сам, первый, тихим ходом, но уверенно, как ледокол «Вайгач». Ну, или «Ямал», на твой вкус. Походка не суетливая, но и не тормознутая. Улыбаешься. А потом берёшь и давишь весом своего авторитета эту вонючую льдину. Главное, не забудь о хватании. Иван Иваныч лишь глубоко вздохнул, сосредотачиваясь. У декана была отвратительная привычка. Если уж он намеревался кого-то «оттаскать», это происходило буквально. Он обязательно вцеплялся в руку клешнёй или ловил за пуговицу, затем нагибался к самому лицу и начинал экзекуцию – и тогда собеседнику уж никуда было не деться. Ну, не вырываться же при всём честном народе? Да заодно приходилось вдыхать источаемые Николаичем ядрёные запахи лекарств и сигарет вперемешку, а иногда, на фуршетах, и винных паров – за это Ростова-старшего и прозвали «скипидарным». А теперь... - Нападай первым! – ожесточённо шептал Крозенко. – Вот он офигеет, когда ты сам его хватанёшь! Да давай погрубее, он там на месте обоссытся уже от этого! А потом начинай свою речь! Репетировал? - Репетировал! - Ну, и флаг тебе в руки! И как на того белого мишку! Покажи, кто тут в Арктике хозяин! И ты его отбуксируй так, что вроде приватный разговор, а вроде всем всё слышно. - Федя, меня точно уволят, - отрешённо проговорил Францев. - Не посмеют, - сквозь зубы проворчал Крозенко. – Это ты когда ректором в Кузнецовке был, то против олигархов и силовиков попёр – слабоумие и отвага, но тоже уважаемо – а здесь все свои! Давай, мы в тебя верим! О! Вон он, тут, красавец. На старт, внимание, марш! Иван Николаич Ростов медленно рассекал собрание, как атомоход – глаза подозрительно сощурены, брови сдвинуты, борода ощетинена, острые широкие плечи агрессивно приподняты. Перед ним все расступались, не желая попасть под раздачу: весь вид декана говорил, что он вовсе не испытывает удовольствия от торжества и ищет, до кого бы докопаться. До кого конкретно, никто не знал, да и знать не желал, и на всякий случай просто убирался с дороги. И тут опять произошло нечто необычное – навстречу Николаичу с сияющей улыбкой откуда-то устремился Иваныч. Вид у него был лихой и придурковатый, как и полагается при встрече с начальством согласно заветам Петра Первого. - Иван Николаич, дорогой, здравствуйте! А то в этой академической суете и не пересечёмся никак в эти дни! С этими словами он заключил Ростова-старшего в объятия, от чего тот лишь растерянно застыл и растопырил руки, потому что в одной из них, к тому же, был бокал шампанского. Когда Иван Иваныч разомкнул внезапные объятия, Иван Николаич начал было, откашливаться, чтобы что-то произнести, но тот зачастил: - Ой, знаете, мне столько нужно вам сказать! Пройдёмте! – сказал Францев, вроде улыбаясь, но как-то по-ментовски, и совершил повторный захват Николаича, на этот раз уцепив его под руку и словно беря на абордаж. Ростов рефлекторно запротестовал: - «Пройдёмте» - это хорошо, я вам тоже много чего имею сказать! - Разумеется, конечно же! Но перед этим, - повысил голос Иваныч, - позвольте вас от всей души поблагодарить! Они отошли несколько в сторону, но кое-кто из присутствующих повернул к ним головы. Крозенко и Фицко, заняв позицию в тени позади столов, в знак поддержки размахивали руками, как на стадионе. Но Францев на них даже не смотрел, а преданно и радостно заглядывал в лицо Ростову и не прекращал восторженно восклицать: - Дорогой Иван Николаич, на самом деле сегодня стоило бы чествовать вас! Ведь это благодаря вам конференция прошла так успешно! Вообще без сучка без задоринки! Благодаря вашим ценнейшим рекомендациям и замечаниям! Вы на них не скупились перед мероприятием! И я имел честь выслушать всё до единого слова и впитать всю суть! Ведь ваш опыт просто бесценен! Мало того, я просто даже в личном плане очень хочу сказать вам спасибо, чисто по-человечески! - За что это?.. – прохрипел Ростов, сбитый с толку льстивой словесной канонадой и неожиданным телесным контактом. - Ну как же? – с незамутнённым выражением Иванушки-дурачка поднял брови Францев. – Вы ведь способствовали моему личностному росту. У Ростова уже совсем глаза на лоб полезли. - Понимаете, я всю жизнь был неспособен послать человека нахуй. А с вами на старости лет научился, - отчеканил Францев. С этими словами Иваныч отпустил Николаича, отступил на два шага и поклонился, а затем как ни в чём ни бывало пошёл восвояси. И тут же стало ясно, насколько притихли голоса кругом – очень уж явственно раздался звон разбитого бокала, выпавшего у Ростова из руки. Окружающие, конечно же, малость засуетились, чтобы собрать осколки, а Иваныч под шумок уже подгребал к ликующим Крозенко и Фицко, которые уже немного поменяли диспозицию.***
- У, ну ты мощь! – приглушённо воскликнул Родионыч. - Здорово ты ему шаблон порвал! Видимо, вместо слова «шаблон» он хотел сказать иное, но из уважения к Иванычу не стал. - Я старался, - выдохнул Францев и выудил из кармана носовой платок: он только сейчас ощутил, что просто взмок во время грандиозной постановки. - Вышло восхитительно! – заявил Дима. - Пиздец котёнку, больше срать не будет! – всё-таки не сдержался Родионыч, ехидно ухмыляясь. - Точно ли не будет? – с сомнением кашлянул Иваныч. - Не посмеет, - отрезал Крозенко, - по крайней мере, долгое время. Я знаю этот сорт людей – пока их на место не поставишь, они борзеют, а как пошлёшь или по роже съездишь, они сразу как шёлковые. Увидишь! – убеждал он. – А ты тогда на кафедре начал, а сегодня закрепил. - Это-то хорошо, но боюсь, я не смогу себя вести в подобном же стиле на постоянной основе... - А оно и не надо. Веди себя как обычно, как будто вообще ничего не произошло – это закрепит нужную степень офигения у противника. - Ладно, посмотрим, что будет. - Плохого не будет, - серьёзно заверил головой Фицко. – Вы и говорили с нужной громкостью, и очень удачно взяли курс на группу преподов, а там с вами многие могут согласиться. А если этот, с позволения сказать, скипидарный лютовать начнёт, за вас многие впишутся. Словно живая иллюстрация к его словам, к ним протолкался лучащийся широченной ухмылкой Дмитрий Ростов и с полупоклоном протянул Францеву руку: - Иван Иваныч, вы сегодня вдвойне герой вечера! Моё вам уважение, спасибо! - Да, откровенно говоря, не за что, – проговорил Иваныч, неловко и растерянно пожимая руку Ростову-младшему. - Ах, вы бы знали, - мечтательно закатил глаза тот, - как я порой хотел сделать то, что вы сегодня сделали. А сколько ещё народу из числа присутствующих! Ладно, не буду вам мешать, приятного вечера! Федь, можно тебя на два слова? – подмигнул он Родионычу и взял его под локоток. - Нужно, - подмигнул тот в ответ и кивнул Иванычу и Фицко, оставляя их вдвоём. - Федя, вообще-то у тебя завтра пары с утра стоят! – предостерегающе нахмурился Францев. - Мне ко второй, - состроил шутливую гримасу Крозенко и ускакал вместе с верным товарищем отмечать победу. Между тем, Фицко ободряюще произнёс: - Всё, Иван Иваныч, можете теперь и Евгении Ивановне о своей победе в подробностях доложить. - Боюсь, она не поверит, - добродушно усмехнулся Францев. - Поверит-поверит, - хитро сощурился Дима, - я видео записал, на WhatsApp вам кину! А пока лучше подкрепитесь, я тут вам набрал немножко того-сего... Фицко скромно кивнул на заранее приготовленную тарелку с горой разнообразных вкусностей. Иван Иваныч только растроганно покачал головой – да уж, сегодня ему была оказана полнейшая и самая всесторонняя поддержка! «Да-с. Всё-таки надо отпраздновать», - мысленно констатировал он, наливая себе сок и нацеливаясь на запечённую корзиночку. А Ивана Николаича в этот вечер никто больше не встречал – очевидно, он отправился размышлять в одиночестве и перестраивать картину мира, в которой Иван Иваныч был теперь отнюдь не безропотной мягкой булочкой. ...Как водится, за вечером наступает утро, и многие вещи видятся в ином свете. Однако Иваныч в последующие несколько дней обнаружил, что карета отнюдь не превратилась в тыкву: он старательно следовал советам Родионыча, вёл себя в обычной манере и наблюдал – и действительно обнаружил, что Николаич с ним держится гораздо обходительнее. В глазах его то и дело мелькало недоумение, опаска и... уважение? «Вот это да, - думал про себя Иван Иваныч, - оказывается, крепкие выражения могут быть связаны не только с деградацией, но и действительно с личностным ростом. О как!»