Восставший из пепла Вольтрон

—Знаешь, сегодня мне приснилось, что ты меня убил. Нет, ну представь себе! Ты—меня! Так ещë и своим ножом-бабочкой. Мы с Ромой сидим на каком-то поваленном дереве, что упало ещë месяц назад и сейчас спокойненько гнило и разлагалось прямо под нами. Прошло уже 5 лет с момента пропажи Кати и моего вечера с Полиной. *** Тогда, когда я уже возвращался домой от Полины, как увидел покачивающийся силуэт Пятифана—жутко испугался. Нет, даже не так—это было что-то сродни дикому ужасу, звериному. Он шëл на меня, а в глазах у него стояли слëзы, смотрел так ещë... Дико. А потом так вообще потянулся за чем-то в карман. Я уже столько всего нафантазировать успел! Вот он достает свой нож-бабочку, смотрит на меня своими дикими глазами и вонзает мне его в грудь! А дальше вытаскивает и целится в живот, так-же вонзает и так десятки раз. Из его глаз текут ручьи слëз и он называет меня предателем. Но за моими фантазиями ничего не последовало... Приоткрыв глаза и осторожно осмотревшись я увидел только прикуривающего Ромку. Маленький красноватый огонëк сигареты теплом трепыхался на холодном ветру. Снегопад, который до этого буквально валил, не щадя никого будто тоже успокоился. А я ведь уже начинал задумываться—"А найдут-ли меня под этим самым снегом?", "Будут-ли мои родители и Оля оплакивать могилу со мной внутри или она будет пустой? Меня ведь могут и не найти...", " А что насчёт моего объявления? Будет-ли бумажка с чёрно-белой фотографией и надписью "ПРОПАЛ РЕБЁНОК!" трепыхаться на доске в коридоре? Вместе с такими же объявлениями." Рома же ничего не говорил, продолжал курить и иногда шмыгать носом, он вообще на меня не смотрел. Слëзы всë текли из его глаз, но уже менее интенсивно, фигура сгорбилась и казалась пятном на фоне дороги и редких фонарей. —Ты... Всë видел, так? Мне не нужно было лишнее подтверждение, по нему и так всë было видно. Но начать диалог как-то нужно, раз он, кажется, не собирается меня резать. —Завались, блять. Непривычно было слышать нечто столь жалкое по интонации из его уст, но он и как тот Ромка которого я знаю не выглядит. Сейчас он, скорее, похож на подбитого щенка или на Жульку, в тот момент когда он сам еë ударил. Я вспомнил как она летела в снег и скулила, картинка стала такой чёткой у меня перед глазами, что невольно я подумал—"Наконец справедливость восторжествовала!". Мне было до сих пор неприятно за Жульку, но в данный момент нужно разговорить Рому. —Оправдываться уже бесполезно, да? Он окинул меня оценивающим в взглядом и как-то болезненно хмыкнул. Его тёмные ресницы трепетались от падающих на них снежинок, руки подрагивали. —Ты почему не сказал, что она тебе тоже нравится? Придумали-бы чего, поговорили. А ты поступаешь как последнее ссыкло. Как крыса! А ещё вольтроном прикрывался. От его слов мне стало так гадко на душе, будто черви начинали копошиться в самых потаëнных уголках моего нутра. Я ведь действительно вëл себя как мудак. Хуже Бабурина поступил, он-то с Морозовой не целовался за спиной друга, которому она нравится. И это сравнение с Семëном сдавило меня в тиски сильнее любых цепей и верëвок. Но тут же я подумал "Ага, как же! "Поговорили"—это не про Ромку, тот привык добиваться своего, идти до последнего как оголодавший зверь, лишь бы получить то, что потребовало его животное нутро. Я вдруг серьёзно посмотрел на него, прямо, в упор. Мои сжатые в кулаках руки потряхивало, злость в перемешку с отчаянием просочились наружу, выходя прямиком из горячего сердца. Если уж ему суждено биться, то я буду жить так, как захочу! Полина уже не играла особой роли, в мыслях было только кипящее желание бросить всë и абстрагироваться от такой уничтожающей реальности. Сейчас хотелось только горячего чая с лимоном и хлеба обмазанного сгущёнкой, чтобы рядом была улыбающаяся Оленька, что рассказывала бы мне как прошëл еë день и закончив пить горячий напиток я бы пошëл рисовать для неë динозавриков. —Знаешь, делай что хочешь. Я не буду препятствовать тебе в завоевании Полины. Если хочешь—могу уйти из Вольтрона, если, конечно до сих пор там состою. Я не буду вымаливать прощения—не к чему сейчас устраивать сцены. Мне действительно жаль, что я не сказал тебе сразу, надеюсь, мы ещё сможем общаться, хотя бы изредка. Ну это будет уже полностью вашим с Бяшей решением. Я слабо улыбнулся, всë во мне говорило об усталости и одновременно я будто наконец-то освободился от тяжёлого груза, что восседал у меня на плечах долгое время. Хлопья снега падали мне на шапку и быстро растворялись и впитывались в ткань. Рома смотрел на меня как-то заворожено, словно видел впервые. Недокуренная сигарета выпала у него из пальцев и стремительно воссоединилась с холодной землëй. Снег поглотил еë в считанные мгновения затушив маленький огонек. Я предстал перед Ромой в новом свете чем явно поверг его в шок, но спустя несколько бесконечно долгих секунд он всë таки отмер, замотал головой и теперь его взгляд уже выражал полное понимание и серьëзность. Он будто проснулся ото сна и начал видеть здраво, на секунду его рука прикоснулась к карману, но тут же отдëрнулась. Он испуганно посмотрел на меня, словно только сейчас понял что-то и, слабо сведя брови, кивнул. Я тут же всполошился, вспоминая. Снял со спины свой рюкзак, порывшись в нëм несколько мгновений, я вытянул оттуда сложенный вдвое листок от тетради. Расправив его, я метнулся к всë ещë стоявшему неподвижно Ромке. —Вот, передай Бяше, пожалуйста, —протянув ему рисунок робота—Вольтрона, я, развернувшись, зашагал прочь. Достаточно слов на сегодня, не поворачиваясь, я попрощался: —Бывай, Ром. В ответ молчание. Ему нужно время, всем нам нужно время. *** —Из твоего рта шла пена, но ты ,будто не замечая ничего вокруг, раз за разом вонзал его в меня. Сначало грудь, потом живот. И при этом ещë что-то кричал и выл. Это был тот вечер, после Полины. Рома внимательно смотрел на меня и кивал. Он хмурился от моих слов всë больше и больше, пока в конце концов его бровям уже некуда было сводится. Когда я закончил говорить, то почувствовал прикосновение к своему затылку, он аккуратно огладил большим пальцем уже порядком отросшие пряди белых волос и заглянул мне в глаза. —Слушай, я ,конечно, знал, что в твою светлую головушку порой лезут не самые обычные мысли, но чтобы до такой степени. Ты где успел опять шизу словить, а? Тошик.—Он старался говорить в шутливой манере, но пронзающие глаза, хмурое лицо и палец, что нервно крутил прядки на моём затылке его выдали. Голос его вдруг стал твëрдым как сталь, а веки сузились,— Запомни, я никогда не выкину такой хуйни. Не сейчас, когда мы с тобой... Он замолчал, но я понял его без слов. Мы так и продолжили сидеть на поваленном дереве и смотрели на заходящее за горизонт солнце. День стремительно заканчивался, окрашивая небо в яркие цвета. После того вечера и нашего разговора в шестом классе мы больше не общались. Игнорировали существование друг друга, лишь иногда Рома с Бяшей кидали на меня взгляды, но последний быстро терял интерес. А вот Пятифан ещë долго сверлил мою макушку. С Полиной я не общался почти, иногда могли перекинуться парой слов, но не более. Она по началу расстраивалась, даже плакала, совсем как Оля при ссорах родителей. Хватала меня за рукава куртки или рубашки, уговаривая поговорить с ней. Я говорил с ней односложными фразами и расплывчато отвечал на некоторые вопросы. В самом начале я уже поговорил с ней, прямо утром следующего дня в том самом закоулке, в который она меня приводила. Объяснял, что никаких отношений в нашем возрасте быть не может и я к ней ничего не чувствую, извинялся и просил остаться просто хорошими знакомыми. Она всхлипывала, но не кричала. Просто дрожаще кивнула и мы разошлись. Спустя два года Ромка сам ко мне подошëл и протянул мозолистую ладонь: —Я Ромка Пятифан, а это Бяша, —при этом хищно ухмыляясь представился он. —Привет-на! И в тот момент я понял—простил значит. Теперь можно начать всë с чистого листа, без ссор, ненависти и ревности. —Очень приятно. Я—Антон! В середине девятого класса Рома конкретно ошарашил меня, но это уже совсем другая история. Главное, что сейчас всë хорошо и мы снова гордый, поломанный, но восставший прямиком из пепла—Вольтрон!