Солнце моё, что ж ты жжёшься

      На дворе стоит глухая беззвёздная ночь. Кажется, даже птицы не поют и сверчки замолкли. Слобода темна и безлюдна. Только месяц светит в окно царёвых спален, где на полу лежит красивый молодой мужчина в девичьем летнике. Богато расшитая ткань порвана в нескольких местах. Слёзы бесконтрольным потоком стекают по вискам, заставляя ныть свежие кровавые ссадины.       Фёдор Басманов снова просчитался. Снова решил, что он Царю дороже государевой гордыни. Решил, что ему одному может быть не страшен гнев Ивана Грозного. Но в очередной раз ошибся. И поплатился за это.       «Неужто я совсем не мил ему? Неужто не интересен боле? — из груди вырывается сдавленное рыдание. — Отчего он тогда вчера был так нежен, так обходителен? Васильком величал, волосы гладил, руки целовал… А как опричники разозлить изволили, василёк можно сорвать и растоптать. Знает, что люблю. Что сопротивляться не буду. Пользуется…»       С трудом сев, бывший воевода рассматривает синяки на ногах, рассыпанный по полу жемчуг. Посох царя тяжёлый, но Фёдор уже привык. Бордовые пятна сойдут через две недели, а снова танцевать любимому государю он сможет уже послезавтра. Да, жестоко. Да, наивно. Но он уже не может по-другому. Он зависим от холодного взгляда серых глаз. Он жить не может без довольной улыбки, предназначенной только ему, Фёдору. Стоит увидеть — вся боль, все обиды забываются. И снова солнце светит. Его солнце.       Отец будет волноваться. Он всегда грустно вздыхает каждый раз, когда видит у сына новые серьги или шубу: знает, что Царь так извиняется за очередную вспышку гнева. Но молчит. Пока Фёдор в милости у Государя, в семье всё благополучно. Такова плата.       Завтра он тоже получит новую игрушку. Возможно, даже услышит заветное «Прости меня, Федора». И растает. И снова будет жить надеждой, что Царь больше не поднимет на него свою тяжёлую руку. Что снова будет любоваться песнями и плясками. Будет слушать его советы, исполнять просьбы. И целовать будет. И в объятиях греть. Но это будет завтра. А сейчас, подойдя к отворённым ставням, молодой всегда улыбающийся мужчина плачет навзрыд. Холодный ветер обдувает синяки и царапины — ожоги его ясна солнышка. И только одинокий месяц тому свидетель.