***
У Монки Д. Ладан странное имя. Точнее теперь уже у нее такое странное имя. Ладан… это же вроде благовония, которыми окуривают церкви? А еще к наркотикам как-то относится. Это было даже иронично. И одержимость, и наркотики. Комбо, однако. Ладан выдыхает вверх струйку дыма, спрятавшись за углом здания, и смотрит на сизое небо. Кажется, будет гроза. Хотя, может, и мимо пройдет, кто ее знает, эту непредсказуемую погоду Гранд Лайна, что сводит ее, человека из другого мира, своей нелогичностью с ума. Ее вообще многое сводит с ума, если так подумать. У нее травма головы, стриженные короткие волосы, в документах отметка о полной амнезии, тощее измученное болезнью тело и хромота. Легкая, но все же есть, пусть и не так уж заметно. По документам ей пятнадцать. В душе чуть больше. Она вообще считала всегда, что у женщин нет возраста, чему сейчас улыбается. Этот мир не менее странный, чем ее имя. Ей сложно в нем ориентироваться. Дикая смесь языков режет уши, а ее излишне правильный английский используют тут далеко не всегда. Мир, состоящий из островов, с разной культурой, поделенный на семь морей, по которым путешествовать довольно сложно из-за некой изолированности… диктует свои условия. Языки, диалекты. Самые разные люди и нелюди. И это даже пугает, заставляя отмалчиваться и передвигаться тихими незаметными перебежками. Она всегда была немного «в себе», но, кажется, в этот раз действительно станет тем самым тихушником, который свои мысли не высказывает. — Монки Д. Ладан здесь? — ее имя вызывает в классе ажиотаж, шепотки и ненужное внимание. Это напрягает, если честно. — Здесь, — отвечает она негромко. Все становится сложнее. Гораздо сложнее, чем поначалу казалось. Ее отец — герой. Кумир многих, знаменитость, и она буквально чувствует все эти взгляды в свою сторону. Чьи-то ожидания давят на плечи, и навязчивое внимание заставляет избегать его всеми силами. После выздоровления она все еще сильно устает, а любопытных слишком много. Ей не хочется развлекать их и тем более рассказывать, какой у нее отец и что же она умеет. Ладан понятия не имеет, какой у нее отец, какой у нее старший брат, что числится вне закона, и что же она должна уметь такого потрясающего, раз ее едва не зажимают в углу в попытке разузнать то, чего она сама не знает. Этот мир… другой. И он кажется безумным, хаотичным и сводящим с ума. Эра Пиратов. Отец-герой, что совсем недавно отправил на эшафот местечкового не то Темного Властелина, не то просто преступника. Военно-морской флот. Пираты. Революционеры. Мировое Правительство, Тенрьюбито. Независимые острова и страны по типу Вано… Голова болит. Странный, очень странный мир и потерянность загоняют ее в переулок за академией и общежитиями. Темный, неприметный тупичок радует тишиной, но не одиночеством… Тогда они впервые и встречаются. Высокий красноглазый блондин, умеющий управлять тишиной, коробка с уличной кошкой и сама Ладан. Они оба растеряны этой встречей, и, чтобы хоть как-то развеять неловкость, Ладан достает из кармана сигареты и ляпает первое, что приходит в голову: — Куришь? Высокий блондин из параллели растерянно кивает, смотрит на нее странным взглядом, а после неуверенно берет сигарету, так и замирая на месте. Ладан щелкает зажигалкой, подманивает почему-то затупившего парня ближе пальцами и прикуривает от огонька, краем глаза замечая странную неловкость. Дым она выдыхает привычно и косится на молчаливого парня, который выглядит таким светлым и хорошим — даже удивительно, что он курит… Парень, к слову, толком даже затянуться не успевает, как внезапно, неловко дергаясь, начинает терять равновесие и летит на землю, нелепо машет руками. Сигарета вылетает из его пальцев, а потом внезапно, каким-то невозможным образом у него вспыхивает штанина. Ладан срывает с себя форменный китель и тушит чужую ногу почти на автомате. Пораженная до глубины души, она ошарашенно смотрит на вмиг ставшего каким-то несчастным парня, что бросил на нее до невозможности виноватый взгляд. — Извини, — неловко бормочет он. — Твоя форма… — Ты цел? — на форму было плевать. Откинув в сторону испорченную вещь, она осматривает покрасневшую кожу и чувствует, как до нее запоздало доходит, что этот парень едва не сгорел заживо… Кошмар. — Я? — неуклюжий парнишка смотрит на нее потерянно. — Да. Я в порядке. — Тогда вставай. Вроде ничего серьезного. Мазью помажешь, везунчик, — Монки Д. Ладан протягивает странному парню руку. — Меня зовут Монки Д. Ладан. Так себе имечко, но что уж тут поделаешь? Попытка в юмор выходит жалкой. Сидящий на земле подросток с параллели, что был выше ее на голову, неуверенно протягивает свою руку, а потом очень крепко сжимает ее ладонь, принимая помощь, встает с земли. — Донкихот Росинант. — Что ж, приятно познакомиться, Донкихот Росинант, — хмыкает она, смотрит на свои часы, которые купила на деньги отца и носила на запястье циферблатом внутрь, чтобы не разбить, и понимает, что ей бы вернуться в общагу. — Ладно, мне уже пора, так что до встречи. Уже уходя в сторону общежития, она думает над тем, что этот парень довольно странный. А еще он не курит. Точно не умеет. А еще его имя. Имя… С первыми каплями дождя она начинает хохотать во весь голос, не в силах удержать рвущийся из груди смех. Запрокинув голову, Ладан впервые улыбается в этом мире, ловя лицом потоки короткого и мощного ливня, не заботясь о том, что промокнет насквозь. Безумный мир. А парень забавный.***
По рассказам Монки Д. Гарпа, его дочь была веселой заводной девчонкой. Раздолбайкой, балаболкой. Ее манили море и приключения. Хулиганистая бесстрашная задира. Любила поесть, поспать и послушать морские байки. Она же такой не была. Да и Гарп ее об этом не просил. Но в любом случае, просиживая штаны до самой поздней ночи и включив лампу, она упорно учится. У нее отлично идет математика, языки выходят сложнее. Картография не дается. Монки хорошо ориентируется, но чертить чернилами карты… это явно не ее. Но Ладан старается. Упорно. Она хочет исполнить мечту погибшей девочки и заставить отца гордиться. Ладан хорошо дается теория, и она замечательно применяет ее на практике. Годы работы с информацией и документами дают о себе знать. А вот с физическими нормативами все… довольно плохо. — Дочка Героя Дозора, тоже мне, — пацан из ее группы насмехается над тем, как она падает на колени, с трудом преодолев последний круг. Норматив Ладан сдала, но далеко не первой. — Монки! — Я! — она с трудом поднимается на ноги, заслышав голос инструктора. — Приступай к следующему заданию! Она правда старается. Очень. Но здоровье все еще не в порядке. А под палящим солнцем так вообще. Светлая, форменная кепка на голове не спасает от жары. На ней промокшая насквозь майка, что прилипает к коже, просвечивая спортивный топ, и открывает яркие, свежие шрамы от осколков. Плечо, под ключицей. Чуть отросшие волосы промокают от пота, и, стянув с себя кепку, вытирая ей же лицо, она не замечает, как пряди больше не пушатся, примятые и зализанные, обнажающие шрам. От усталости кружилась голова, боль нарастала, и мимо нее прошел приход параллельной группы, что занималась на другой половине полигона. — Монки! Медленно! Штрафной! Ладан смотрит на полосу препятствий, нагретые солнцем турники, снаряды, и выходит на штрафной забег, чтобы после него рухнуть без сил. — Монки! — Да, сэр! Перед глазами у нее все кружится и вертится. В какой-то момент мир все же останавливается, но она, пытаясь моргать, не может избавиться от пятен. Пот покрывает все тело, заливает лицо, над губой особенно мокро — выступила испарина. Секунда, другая, она на автомате слизывает ее, чтобы внезапно понять, что это кровь. — Кадет Монки! — голос инструктора звучит сквозь шум в ушах. Последствие контузии?.. Но вроде бы она только левым ухом слышит теперь плохо и все, на этом и обошлось… Ладан пытается сквозь пятна рассмотреть на своей грязной, потной и покрасневшей от усилий и мозолей ладони кровь, что хлещет из носа. Получается с трудом, так как мир плывет. Дочка знаменитого Монки Д. Гарпа падает в обморок прямо там же, на полигоне. Привести ее в себя не могут и срочно отправляют в госпиталь, где у нее с ничего останавливается сердце. Его запускают, но у врачей она была тяжелым пациентом. Сквозь редкие проблески сознания Ладан слышит, как кто-то орет на инструктора и тот дрожащим голосом пытается оправдаться, но жалкие аргументы по типу «она дочь Героя Дозора, и я думал», кажется, его собеседником не рассматриваются как весомые. Ладан просыпается в госпитале на следующий день, у койки сидя в кресле спит Монки Д. Гарп. Ее пробуждение он, казалось, пропускает, но стоит только ей пошевелиться, как тут же просыпается. — Ладан! — мужчина срывается с места и слишком эмоционально и порывисто стискивает ее в объятьях, тем самым выбивая весь воздух. От него хлещет искренним беспокойством и радостью, в темных глазах волнение за нее, и Ладан замирает, не зная, как реагировать. — Как ты? — Нормально. Как реагировать на такое… проявление любви и привязанности? Это неловко, смущающе и как-то… чересчур. — Отлично! — мужчина явно выглядит радостным от ее слов, а после внезапно выдает. — Тогда можно отправляться домой, пока у меня отпуск… — Домой? — Ладан не сразу понимает, о чем он говорит, но, когда до нее доходит, решительно уходит в отказ. — Я не поеду. Я останусь здесь. У нее только появилась цель, наметился путь, и она не готова вновь шагать в неизвестность и собирать себя по кусочкам. А еще «дома» будут люди, что знали настоящую Ладан, и она не желает… не желает быть в их глазах родным человеком. Ей хватает этой неловкости и напряженной тишины с отцом Монки Д. Ладан. Она говорит свой отказ как само собой разумеющееся, вот только Монки Д. Гарп мрачнеет. — Ты отправишься домой, — внезапно жестко выдает он. — Не обсуждается. Твое здоровье ставит крест на карьере морского дозорного. — Я не поеду, — отрезает она, упрямо вцепившись в одеяло. — И с моим здоровьем все в порядке. — Ты едешь домой, Ладан. — Нет! — Да! — Нет! — Ладан! — Не смей решать за меня! — рявкает так, как и в прошлой жизни, когда ее считали слишком молодой, неопытной — и вообще, что она там в жизни видела. В жизни она видела пусть и немного, да только достаточно было, чтобы сформировать свои принципы, видение мира и отстаивать свою позицию со сталью в голосе. Но эффект от ее голоса, громкого, командного, наполненного сталью, странный. Как будто мир на мгновение затихает. Ее тон, обычно тихий и мягкий, сейчас звенит, перекликаясь с дрожащими стеклами. За стенами палаты начинается какая-то странная суета. Лицо у Монки Д. Гарпа изумленное. Даже в некотором роде потрясенное. — У нее ее не было… — тихо говорит он, а после решительно встает со своего стула. — Делай как хочешь. Но поблажек не будет. А после уходит, закрыв за собой дверь.***
Снова переулок. Снова кошка в коробке, которой, видимо, блондин таскал еду. Его имя невольно вызывает улыбку. — Курить будешь? Молчаливый парень и в этот раз кивает. Погода солнечная. Ее выписали, и она уже два дня ходит на учебу. А по академии Морского Дозора ходят слухи. «Монки Д. Гарп хотел отправить свою дочь домой». «Она не сможет стать дозорной». «Жалко ее». Не то чтобы Монки обращала на них внимание, но… это утомляет. Молчаливый белобрысый парень с очень смешным именем курить все так же не научился. И черт его знает, зачем вообще брал у нее сигареты. Он все так же был тих и ненавязчив. Ладан стояла рядом с ним и смотрела на коробку, в которой уютно, под собранным, видимо, из мусора навесом, дремала кошка. Свалка тут была совсем недалеко, так что… — У нее скоро котята будут, — голос высокого парня заставил Ладан вздрогнуть и удивленно покоситься сначала на внезапно заговорившего компаньона по курению, а после перевести взгляд обратно на пятнистую уличную кошку. — Как ее зовут? — Понятия не имею. Если у нее и было имя, то теперь вряд ли его можно узнать, — кадет неловко улыбнулся. Кошка продолжала мирно спать в своем маленьком домике, видимо наевшись принесенной большим человеческим другом едой. И почему-то эта кошка напомнила Ладан саму себя. — Придумай новое, — внезапно проговорила она свои мысли. — Думаешь, стоит? — затяжка неожиданно у собеседника вышла неплохая. — А думаешь — нет? Красные глаза глянули из-под волнистой челки осторожно и как-то затравленно. — Роза? — Милка? — в ответ предложила Ладан внезапно. — Она не особо любит молоко. — Тогда пусть будет Розой. Хотя я понятия не имею, что ты в ней такое разглядел. Парень хмыкнул. — Тогда пусть просто… Цветочек. Цветочного в кошке Ладан опять же не увидела. Он что, мечтает быть флористом? — Ну, тоже неплохо, — пожала она плечами. В конце концов, почему бы и нет? На вкус и цвет, как говорится. — А меня можешь звать Роси, — внезапно выдал он уверенно и как-то даже настойчиво. Ладан вновь посмотрела на него слегка удивленно. То скромный и неловкий, то внезапно такой вот напор… Будто зашуганный, а потому боящийся показать свой характер, но внутренняя натура нет-нет да и проглядывается, как бы ни старался ее скрыть. — Можешь звать меня… Лада. До этого момента она даже не думала о том, чтобы сокращать свое имя. А тут… вдруг. Лада. Тоже… неплохо. — Лада, — странный парень произнес ее имя внезапно и как-то нараспев. — Лада. Мне нравится. Немного задумчивое лицо внезапно преобразилось от широкой улыбки. Счастливой такой, яркой. И будто в темный переулок само солнце заглянуло. Удивительно… теплый человек. — Рада, что тебе пришлось по душе, — улыбнулась Лада на чужую непонятную и необъяснимую радость. — Роси. Может ли человек сиять настолько… ярко? — А ты… — Росинант внезапно вновь замялся, но какого-то такого… необычного теплого света так и не утратил. — Рисунки любишь? Странный парень снова поставил ее в тупик. — Наверное. Но сама рисовать не умею. Он секунду будто над чем-то размышлял, а после резко дернулся, разворачиваясь, как оказалось, в сторону своего портфеля, запнулся об собственную ногу и грохнулся прямо на жилище кошки. Под напуганный ор животного Лада кинулась помогать новому… другу? Сначала они починили кошкин дом, а после ушли в другой переулок, и Ладан сама не поняла, как оказалась на лавке рядом с потрепанным неуклюжим парнем, рассматривая его альбом, где были восхитительные этюды, наброски и даже, казалось, почти картины. В основном карандашом или чернилами. А последний рисунок Росинант, смутившись, попытался скрыть, но выронил альбом, и он предательски раскрылся на странице, раскрашенной цветными карандашами, где Лада увидела… себя. Смеющуюся под дождем. — У меня почти идеальная память. Ты была… красивой, — извиняясь и пылая лицом, шеей и ушами, выдал Донкихот Росинант. Она ничего ему не сказала. Но что-то в груди дрогнуло. И Ладан улыбнулась.***
Донкихот Росинант был необычайно неуклюжим парнем, который громил своей неловкостью все, что можно, но оказался очень даже ловок в обращении с карандашом. Он вообще был… творческой натурой. Восхитительно рисовал, обладал великолепной памятью и на своих же картинах-зарисовках писал стихи и цитаты своего сочинения. Роси был таким… добрым. Будто не от мира сего. А еще одиноким, каким-то забитым, местами нерешительным, и казалось, еще немного и он расплачется. Но при этом проскальзывало в нем что-то такое жесткое. Решительное. Смелое. И даже в некотором роде эпатажное. Ему бы на сцену, в свою собственную художественную студию или книги писать, а не рисовать на уроке географии и навигации карты. Ему бы кисть в руку, а не пистолет, которым он выстреливал десятку, ему бы, быть может, музыку сочинять, а не учиться у нее курить сигареты. Донкихот Росинант был творческой натурой, вне сомнений. Но матерился он восхитительным портовым матом, а еще, несмотря на свою неуклюжесть, очень ловко припирал к стенке тех, кто ее вроде как «обидел». О да. Роси… это тонкая натура, блядь. И как-то так вышло, что после драки она бинтовала и клеила пластыри сначала Донкихоту Росинанту, а потом четверым ребяткам, решившим посмеяться над ней пару дней назад, а этому стал свидетелем тот самый посмешище-Роси из параллели. Посмешище-Роси уделал четверку в одиночку, да так хорошо, что даже Ладан оказалась немного удивлена его старанием в этом вопросе. А еще… он подошел к этому творчески. Бил так, чтобы видно не было, а болело охренеть как. Где он этому научился, Ладан не знала, но, прощупывая гематому своего одногруппника, что нервно косился ей за спину, где стоял мрачным памятником самому себе Донкихот Росинант, поблескивая из тени красными глазами и тлеющим огоньком сигареты, она внезапно приняла решение. Бойца из нее не выйдет. А вот военные врачи всегда в цене. Учитывая тягу к самоистязанию у Росинанта, практики у нее будет предостаточно. А пока… — Гематома, но нестрашно. Жить будешь. — Спасибо. — Да не за что… Мрачный выдох дыма за ее спиной заставил парнишку побледнеть. Ладан, повернув голову, наткнулась на милую улыбку своего друга. Мальчик-одуванчик, верим-верим.