Он твоя иллюзия

      Картина вокруг не меняется. Она не меняется слишком давно. Местами угадываются останки тел. Людей или животных? Уже не отличить. Вечно хмурое небо, затянутое тяжелыми, свинцовыми тучами. Они фиолетовые, почти чёрные. Солнце еще на своём месте. Но с Земли его больше не увидеть.              Михаил закрывает глаза. Ему безразлично то, что он видит вокруг себя. Теперь ему безразлично. Он хочет попробовать снова. Он должен попробовать снова. Это всё, что ему осталось. Собрать силу легко. Её давно в избытке. Её давно некуда тратить. Заставить сознание погрузиться в самосозданную иллюзию сложнее, но нужно только постараться лучше. Михаил старается.              Даже на взгляд ангела, место — настоящий райский уголок на Земле. Михаил щурится, глядя на солнце, которое клонится к закату. Он обещает быть потрясающе красивым. Редкие облака на небе разной формы — мазки художника, творящего идеальную картину пастелью. Само небо — голубая пастель.              — Ты чего завис? — громко спрашивает Дин, выходя из океана.              Михаил смотрит на него. Любого ангел счёл бы Дина такой же лысой обезьяной, как любого другого человека. Михаил считает, что Дин — безупречное божественное творение. По идеальному торсу катятся капли воды, останавливаются у резинки шорт для купания. Дин ярко, расслабленно и счастливо улыбается. Забавно трясёт головой, очевидно, вытряхивая воду, которая залилась в уши. В зеленых глазах, цвет которых кажется гуще и насыщеннее после рассматривания пастели, светится вопрос.              — Я сделал качели, — невпопад сообщает Михаил.              — Качели? — Дин тормозит. На его лице проступает забавное недоумение. — Нафига тебе качели?              Михаил неопределённо жмёт плечами. Качели, деревянные, красивые, устроенные прямо на берегу океана, созданы для Дина. Михаил знает, что прямо это говорить нельзя. Никаких подходящих объяснений быстро в голову не приходит. Дин ждёт ответа. Михаил вспоминает, что формулировка может быть обтекаемой. Пробует:              — На них будет удобно сидеть, если мы захотим посмотреть закат.              Дин закатывает глаза. Михаилу не нужно читать его мысли, чтобы понять жест. Дину нравится идея, но он никогда в этом не признается, потому что это недостаточно мужественно, и должен подчеркнуть это мимической демонстрацией. Дин находит взглядом качели, и Михаил прячет улыбку. Восторг в зелёных глазах не заметил бы только слепец.              — И я, конечно, должен их опробовать, чтобы заценить твои старания? — недовольство Дин изображает хорошо.              Михаилу хочется смеяться, когда Дин плюхается на сидение одной из двух качелей прямо в мокрых шортах и отталкивается ногой от искрящегося на солнце белого песка. В глубине души Дин рад почти как ребенок. Михаила наполняет странное чувство. Оно похоже на гордость, но это счастье от того, что он смог подарить простую радость.              Дин раскачивается все сильнее. Он разводит руки в стороны и просовывает их между канатами, запрокидывает голову. Михаил забывает, что должен дать какой-то ответ. Он любуется. Дин беззаботный. Он смог научиться быть таким рядом с ним. Михаил не знает, как удержать в себе чувства, которые переполняют. Он и не хочет их удерживать. Он хочет подарить их тому, кто стал их причиной и началом. Тому, ради кого он им научился.              Михаил ловит качели вместе с Дином. Удар неслабый, но Михаил его почти не ощущает. Он считает веснушки на носу Дина и жарко его целует. Губы Дина соленые. Кожа на его шее и плечах тоже. Дин резко встаёт с качелей и тянет его к воде, не разрывая поцелуй. Михаил идёт. С Дином он пойдёт на край света, пусть и не спешит говорить ему об этом.              Волны успевают усилиться. Они мощно накатывают на берег и будоражат песок. Вода очень теплая. Она кажется ласковой, пока одна из накативших волн не сбивает их с ног и не пытается утянуть за собой силой обратного течения. Михаил задействует каплю силы, и они перестают беспомощно скользить по песку. Можно просто встать, откат волны не настолько силён, чтобы с ним нельзя было бороться, но для этого надо отпустить друг друга, а делать это не хочется.              Дин усмехается в поцелуй, который периодически меняет глубину и эмоциональный окрас, но не прекращается полностью, так, словно это он здесь умеет читать мысли. Разомкнувшиеся губы — это потеря. Михаил хмурится, но послушно поднимается на ноги, когда Дин тянет его вверх. Они отходят всего на пару ярдов. Вновь опускаются на песок там, где волны, если они не усилятся ещё, смогут достать разве что их ноги.              Новый поцелуй жарче и глубже. Они пару раз перекатываются, меняя положение. Михаил слегка удивлён, когда после очередного переката по песку, Дин уступает. Он устраивается удобнее, обвивает ногами его бёдра и с нажимом гладит спину. Желание, которое горит внутри, доходит до пика. Они были вместе час назад, если не меньше, но Дина не бывает достаточно. Михаил уверен, что никогда не будет.              Дин побуждает к действию каждой нетерпеливой лаской и очередным требовательным поцелуем. Михаил сдаётся легко. И настойчивости Дина, и своему нежеланию терпеть даже лишнюю секунду. Он избавляет их от шорт, создаёт смазку и проникает в расслабленное тело медленно и осторожно. Дин слабо стонет и дёргается навстречу. Михаил привычно его притормаживает.              Пространство вокруг них постепенно наполняется закатным светом, в котором становятся мягче все цвета и линии предметов и фигур. Это куда более настоящий рай, чем Небеса когда-либо были. Михаил знает это, когда тонет в мягком свете и пастельных тонах вокруг. Когда скользит в разгорячённом и податливом теле под ним и смотрит в потемневшие глаза Дина. Совместный взлёт к вершинам — миг совершенства, безупречного, абсолютного и остро желанного.              Михаил резко открывает глаза. Воспроизведённому ощущению счастья не под силу перекрыть острую и горькую боль, которая пронизывает все его существо волнами. Сила такими же волнами расходится от него. Вокруг давно нет ничего, что можно было бы разрушить. Михаил хочет разрушить само пространство.              Обретённая сила — злая насмешка от судьбы, творца или случая. Она может так много. Михаил может так много. Но он не может собрать разбитую на атомы душу. Это под силу только отцу, который не вернулся ни сразу после битвы, ни позже. Кулаки бессильно сжимаются. Яркие воспоминания, его вечное проклятие во веки веков, кружат в сознании.              Веки смыкаются вновь. Михаил знает, что ни одна иллюзия ничего не исправит. Силы предостаточно, но она не помогает сделать иллюзию настолько достоверной, чтобы в неё смог поверить он сам. Даже построенные на реальных воспоминаниях, все иллюзии объединены одним: Дин в них всё равно не такой, каким был на самом деле. Но иллюзии — всё, что ему осталось. Михаил сжимает кулаки крепче.              Новая попытка.