*****
То была тревога. Верой и правдой нашего командира мы были быстро сориентированы и менее чем через пять минут уже мчались к пункту назначения. Неизвестной численности сектанты организовали вооруженное нападение на школу. Какую именно цель они преследовали, думаю, догадаться было не трудно, в особенности приняв во внимание факт того, что жили мы в стране с прекрасным названием Россия. В общем, задача была проста: обесточить здание, перекрыть выходы и попытаться выйти на контакт с террористами, а при оказании вооруженного сопротивления, брать этих пидорасов штурмом, но тихо и без лишнего шума, чтобы не пострадали гражданские. И что в итоге? Как и предполагалось, будущие обитатели мест не столь отдаленных на контакт не шли, заложники не были отпущены и договорится не вышло. Был отдан приказ. Наш отряд направили на второй этаж, в спортзал, благо карта здания у нас имелась и мы знали, с какого конкретно выхода будут вызволять заложников. Всё проходило гладко, насколько это возможно в ситуации, когда о самих сектантах не знаешь ничего, контакта с ними никакого нет, а предполагаемое количество жертв в случае провала пробирало до дрожи даже самых опытных бойцов. И в то же время мы были полны решимости спасти гражданских. Все сработали чётко и по плану, сектанты эти, как оказалось, были не слишком хорошо подготовлены, вот только от подлости судьбы меня это не спасло, ровно, как и наличие бронированного шлема. Да твою ж мать! Крутилось у меня в голове, когда я закрывал собою белокурую девчушку, получая выстрел в голову от гадкого, тощего экстремиста, что глумливо гоготал, пока ему самому не прострелили руку с оружием и не повязали, завалив на пол. Мозг отказывался принимать факт того, что я уже не жилец. Счёт шёл уже даже не на минуты, а на жалкие несколько секунд, в течении которых я, под сопровождение противного писка в голове, слышал отборный мат командира и крики заложников, вперемешку с плачем малышки, которую я собою закрыл. Я всё ещё помню наполненные неподдельным ужасом большие голубые глаза. Я умирал, и мне казалось, что я смотрю на небо. На небо, которое почему-то плачет. Мне кажется я даже криво улыбнулся. Не понятно чему – тому, как нелепо я умер, или тому, что пуля вошла с такой миллиметровой точностью в ослабленное место моей защиты. А после я очнулся здесь. Я психовал. Долго. Судорожно сжимал теперь уже*****
Беззлобно усмехнувшись, я поудобнее перехватил охотничий нож, тихо, но резво спрыгивая вниз на первую жертву. Бедолага Медведь и понять не успел, как я вонзил ему в яремную впадину нож. Хрипя и полоумно мечась, по инерции пытаясь меня сбросить, уже не жилец, издав последний булькающий сип, свалился на землю у стены. Мы находились со стороны чёрного входа в здание, в которое мне было необходимо проникнуть, чтобы вырезать часть паствы этого недо-патриарха в лице Дрима. Недавно эти фанатики сожгли туеву кучу народа. – Уж звиняй, косолапый, ничего личного, – вытерев кровь с ножа о рукав куртки, я сплюнул в сторону на рассыпающееся прахом тело. Лицо тем не менее осталось непробиваемым. – терпеть не могу сектантов. Я нахмурился, услышав топот ног внутри здания и предвкушающее оскалился, тенью прошмыгнув внутрь. Наконец мы нашли возможность снизить влияние секты, зачистив очаги распространения этой заразы. Нет, я не был приверженцем геноцида или вроде того. Просто так получилось, что жизнь дала мне второй шанс, и словно издеваясь помахала перед носом хвостом, растянув роковое задание из прошлой жизни на далёкие годы вперёд, здесь – по другую сторону реальности. Мне удаётся зачистить первый этаж здания без шума, я бы даже сказал – очень тихо для помещений, где каждый звук отражается и эхом резонирует бесконечное количество раз. Очередное тело падает навзничь и коротко хрипит, прежде чем я перешагиваю в новый коридор. Несколько секунд спустя слышу, как с тихим шорохом чужое тело оборачивается прахом. На лице появляется улыбка. В этом мире всё по другому. Другая иерархия, другие национальности, другой менталитет, но неизменным остаётся одно – вера людей в непогрешимость константы. Казалось бы – и во мне самом изменилось буквально всё, вплоть до мироощущения, а нет – работа. Работа и начальство, которое теперь я называю кратким лаконичным «Босс»: те же приказы, те же планы и хитросплетения стратегий, та же борьба против вируса, поражающего чужие умы, те же фанатики и невинные люди, страдающие из-за сверхценной идеи сошедшего с ума консерватора. И как бы не было жалко умалишённых, действий ими совершаемых это никак не оправдывает. Новый командир взял на себя нелегкую роль сохранять и поддерживать баланс. В Мультивселенной, где все фанатично верили и боготворили Дрима, мало кто осмеливался сказать или сделать что-то против. Даже Инк, что безоговорочно уверовал в непогрешимость друга. Чёртовы фанатики. Они были убеждены, что без тьмы и негатива, без этого чёткого баланса страданий и радости, всё станет гораздо лучше. Ведь они так хорошо чувствуют себя рядом с Дримом, находясь под воздействием его ауры, так спокойно и безвольно наблюдают, так внимательно слушают его медовые речи. Готовые на всё ради дозы, наркоманы. Очередной этаж наполняется кричащей холодом тишиной. Тускло светившая лампочка моргнула, когда я переступил порог следующего на очереди коридора, качнув кинжалом в руке и бегло мазнув взглядом по усеянному карикатурами «победы Света над Тьмой» пространству. Мысленно хмыкаю – как было бы иронично, если бы за мной, покрытым кровью и прахом, выключался свет. Из-за угла на меня налетает монстр, внося в размеренный ход мыслей новую пометку – в этом крыле все уже в курсе о проникновении постороннего. Увернувшись из под тяжёлой хватки, скидываю с себя Ящера, получая вдогонку по рёбрам ударом мощного хвоста. Мне, кажется, нравится боль. Вернее не мне – телу. Владельцу предыдущего тела она нравилась. При том неважно какая – чужая или причинённая самому себе. Тело всё ещё помнит, тянется к этому ощущению боли. И я понимаю почему. Боль заставляет меня чувствовать себя живым. Три движения. Всего три движения требуется, чтобы убить сектанта: Раз – пригнуться, чтобы атака прошла вкось и противник открыл живот; Два – быстро придвинутся ближе, пока противник не завершил запланированный удар нешуточной остроты мачете; Три – удар в живот и плавным движением вверх раскроить бедолаге грудную клетку, проворачивая тесак и удерживая противника на месте свободной рукой. В какой-то момент я начал находить это изящным. Я не являюсь монстром или человеком сейчас. Я не обладаю душой, похожей на что-либо привычное из этого мира. Я являюсь существом, эмоции и чувства которого имеют крайне ограниченный спектр. Словно запертый в теле ребенка, не имеющий возможности насладиться богатым спектром эмоций, я с удовольствием смотрю на эмоции других, иногда своей напористостью выводя их из себя. Или… или это делал не я? Когда я в последний раз доводил Найтмера до нервно дёргающегося глаза очередной глупой выходкой? Кажется, это было давно. Сморгнув наконец странное наваждение, вновь сплёвываю в сторону, ощущая на себе последствия нескольких увесистых ударов в грудь и монотонный гул в пока ещё целой черепушке. Знавал я одного товарища, который потерял часть своей головы. И это ему ещё повезло – мог потерять всю и сразу.*****
Задание выполнено. Все этажи зачищены, трупы небрежно валяются кучками неопознанных людей, прах монстров заботливо разносит по помещению сквозняковый ветер. Я сижу на полу, по щекам моим течет концентрированная ненависть, утекая за шиворот, впитываясь в чёрную водолазку. Присев на одно колено, я снимаю с руки перчатку, с удовольствием проводя костлявой пятернёй по густой рыжей шерсти охотно подставляющего мне свои бока кота. Люблю этих животных. Кажется, в прошлой жизни у меня тоже был рыжий кот, только глаза у него были чёрные, а не зелёные, как у этого. Животное охотно мурчит, ластится, словно бы его совсем не заботило то, чем я занимался здесь несколько минут назад. Позади еле слышно шаркнуло по бетону, словно бы то был небольшой неуверенный шажок. Резко оборачиваюсь, пригнувшись, всё ещё продолжаю гладить кота. Животное громко мяукает, убегая к тому, кто неуверенно замер передо мной сейчас. Щеки продолжает рассекать вязкая тьма. Если прикоснуться к ней – она будет напоминать слёзы, что быстро впитаются в кость. Хаа… и как она тут оказалась? Хрупкая, с короткой белой шерстью, эта малышка в лёгком, одетом совсем не по погоде тканевом платьице и сама напоминала кошку, разве только что испуганную. Она прижимала уши-кисточки к голове и оплела одну из своих ног пушистым хвостом, кончик которого нервно отбивал короткие удары. Мы молча смотрели друг на друга несколько секунд не меняя положения. Маленькая монстр имела пронзительные голубые глаза, напоминающие ясное синее небо. И сейчас эти красивые глаза смотрели на меня с паникой и ужасом. А рыжий прохвост тем временем потерался о ногу малышки, огибая её фигуру плавными движениями. Чёртов подвал. Поднимаюсь с колен и вижу как ребёнок отшатывается, но не бежит – слишком напуган. Ну конечно. Я же убил всех находящихся здесь. Всех, кроме неё, свято уверенной в том, что они были не виноваты. На такие вопиющие покушения способен только монстр. Почти рефлекторно подавляю желание ударить себя по лицу и закатить глаза. Лишь досадно цыкаю. Рядом с ребенком я не вижу других сектантов, а значит – этот маленький монстр последняя, кого мне нужно убить. «Ты что, убьешь ребенка?» Звучит в голове насмешливый голос Мечты. Я поджимаю губы, в голове считаю до десяти и открываю глаза. Всегда срабатывало и этот раз не стал исключением. Душа-мишень призывно звякнула, когда я игриво перекинул охотничий нож из руки в руку, вздохнув и прикрыв ненадолго глазницы. Ненависть катится по щекам, и несколько этих капель падают на пол. Я улыбаюсь широко, наблюдая за чужой реакцией. Ребёнок не убежит, повинуясь древнему инстинкту, леденящему кровь и парализующему на месте, подобно яду. Некуда торопиться. — Последний, да? Уверен, если и есть у справедливости имя, то написано оно кровью и пеплом. И звучит оно трезвоном чуждой этому миру души, взмахом оружия и дребезжанием холодного металла. И звук этот ветер разносит в каждый уголок мира живых, капающей темной смолой безмолвно оплакивая загубленные жизни невинных.*****
Долгожданный, чистый от пыли воздух ударяет в лицо, когда я делаю глубокий вдох, перебивая уже такой привычный металлический запах и унося прочь накопившиеся ворохи мыслей. Не знаю, зачем скелетам в этом мире потребовалось дышать. И знать не хочу. Безразлично взглянув вдаль утираю запачканное кровью лицо, промычав и флегматично отряхнув пыль с куртки. Это пройдёт. Уверяю себя мысленно, оглядываясь на мертвецки пустое здание позади. Живых в нём больше нет. Бедные дети. Не способные перечить взрослым, уверенные в их полной и безоговорочной правильности, доверяющие всем сердцем и открытые к новой информации, им трудно принять то, что взрослые могут ошибаться. Хмыкаю. Дети… такие невинные дети. Монстр рядом негромко чихнул, привлекая моё внимание. Крепче сжал детскую ладошку вздрогнувшей малышки. Я не убил её. Нет. И не убью. И пускай её пронзительные голубые глаза смотрят недоверчиво, со страхом, не покидающим её взгляд ни на секунду, что я был рядом, я отведу её в безопасное место. Я помогу ей. Мы молча идём некоторое время. Кажется, малышка даже успокоилась, уже не сбиваясь и не спотыкаясь шла за мной, любопытно оглядываясь по сторонам. Но она всё ещё не спросила меня о том, зачем я убил её друзей и семью. Я нахожу забавным то, что никто из этих «Солнечных» детей никогда не спрашивал меня об этом. Скорее спрашивали о том, куда мы направляемся. Но либо девочка не успела задать свой вопрос, либо вопросов у неё действительно не было. Как знать, в общем-то.*****
На небольшом каменном мостике стоял покрытый негативной смолой чёрный скелет. Расстегнутый плащ, закреплённый на груди красивой блестящей брошью и высокие сапоги с золотыми заклёпками привлекали внимание. Не меньше, чем блестящая диадема на его голове, дополняющая образ. Хранитель негатива стоял и молча курил, чуть повернув голову в направлении приближающейся фигуры своего подчинённого. Киллер всегда был странным. Немного более исполнительный, чем все остальные. Немного более мстительный, и словно бы рождённый специально для этой цели. Для убийства. А состояние его души и тела делали его идеальным солдатом. Найтмер покачал головой в знак приветствия, скользнув равнодушным взглядом по ребенку, чью руку тот крепко сжимал. Монстр фыркнул. — Ты опять привёл сюда ребенка? – Кошмар расплылся в саркастической улыбке, потушив окурок о бортик и скинув вниз – в непроглядную муть воды. – Всё никак не могу понять – зачем ты это делаешь? Найтмер подошёл ближе, остановив тяжёлый взгляд на мгновенно сжавшемся от пронзительного взора лазурного зрачка маленьком монстре. — Надо. – как всегда коротко и твердо. – Освободи его от этой ауры. Кошмар вздохнул, пожав плечами и некоторое время задумчиво наблюдал, как чужое белое лицо плавно очерчивают дорожки жидкого негатива. Чёрные слёзы, которые он лицезрел на лице Киллера каждый раз после завершения миссии. Каждый раз, когда эмоции становились неописуемыми, а взгляд Киллера начинал ощущаться без зрачков. Найтмер усмехнулся, почти не злобно и с долей снисхождения, выражая своё отношение к этой ситуации. Быстрее чем юный монстр сумела что-то предпринять, он коснулся её лба пальцами, даже лениво как-то прикрыв глаза и за несколько секунд на ментальном уровне ломая некоторые связи, сковывающие девчушку дурманом ауры, держащей под контролем всех «Солнечных». Монстренок поёжилась, чуть крепче сжав руку Киллера и с долей обиды фыркнула на Найтмера, который столь пренебрежительный жест решил проигнорировать. Кошмар и сам не знает, зачем помогает Киллеру в этом. Может потому, что это единственное требование, которое когда либо было у Киллера? Он ведь обычно ничего у него не просит. Совсем. Просто спокойно и молча подчиняется. Сам Киллер своё поведение объяснял “правилом“ – детей, мол, не трогаю. Сказать по правде, это удивляло не только острого на язык Даста, но и самого Найтмера. Впрочем, он прекрасно понимал, что это дело исключительно Киллера и никого больше. Это ещё ни разу не мешало их работе, а значит, всё в порядке.*****
Я отвел малышку в нейтральный мир. В место, куда я обычно приводил других спасёнышей. Здесь о них заботились, кормили и растили, давали нормальное образование и приучали к физическому труду. Многие из детей даже кидались обнимать меня, на что относительно новые в группе ребята поглядывали с удивлением и долей хмурого раздражения. Да… они не понимают, зачем те «благодарят» убийцу их друзей и семьи. Малышка всё же назвала мне своё имя. Долго и с сомнением смотрела в мои лишённые зрачков глазницы и негромко произнесла. Но я услышал. Эмперей. Прямо как небо. Прямо как её чудесные глаза, в которых оно отражалось и обжигало меня. Я судорожно сглатываю, вспоминая ощущение её маленькой мохнатой ручки, и в моих воспоминаниях лишь один взгляд. До боли знакомый, наполненный тем же страхом. Но есть в этом взгляде то, чего не было ни у одного ребенка которого я спас. Такой искренней веры и надежды, с которыми они смотрели бы на меня. Ничего в нашей жизни не может идти как надо. И навряд ли когда нибудь сможет. После успешной зачистки мира и завершения миссии, Найтмер не без довольства поздравил нас с успешным завершением операции, после чего наша компания направилась в один из нейтральных миров – выпить, перекусить, да и в целом – отпраздновать. И вот, стоим мы на улице, а меня всё не покидают спутанные и мрачные мысли, когда я монотонными движениями уже в сотый раз протираю своё верное оружие. И конечно же, в такой момент меня нельзя оставить в покое. — Звёзды, Киллер, ты либо растишь маленькую армию, либо тебе действительно хочется нянчится с детьми. Даст негромко гогочет, завалившись рукой на те же перила, что и я. В этом мире воздух пахнет сыростью, ржавчиной и колючим морозным холодом, по своей архитектуре чем-то напоминая мне Снежнеград. — Это не твоё твое дело, Даст. Отвечаю холодно и равнодушно, не удостоив Мардера и беглым взглядом. Весь мой внешний вид совсем не мягко намекает на то, что к разговору я не расположен. — Ха? А чего это ты завелся с пол-оборота? Благо сзади как всегда тихой хищной поступью пришел спаситель пыльной черепушки – проницательный Хоррор, что превосходно чувствует напряжение, исходящее от меня. Положив свою руку на плечо Даста, тот привлекает его внимание и качает головой. — Не стоит. – Хоррор негромко но твердо хрипит, крепче сжимает чужое плечо. Хотевший было возразить Даст косо взглянул на притихшего меня, а потом ниже – на душу, закрученную вихрем. О да, эти двое научились узнавать, в какие моменты я могу перейти черту контроля и останавливать меня уже будет некому. – Его дела нас не касаются, сам знаешь. Даст мрачно кивает, молча и нехотя с этим соглашаясь, и после недолгого топтания на месте возвращается в здание – тихо скрипит ржавыми петлями дверь, глухо звучат нарочито громкие шаркающие шаги – Мардер имел вредную привычку ходить сгорбившись и на почти полусогнутых ногах. — Спасибо. Негромко благодарю товарища с сияющим алым глазом вместо привычного зрачка. Хотя, мне ли говорить об этом? Хоррор кивает, угрюмо, направляя взгляд не на меня даже – сквозь. Я бы мог сказать, что он единственный, кто понимает этот мой «странный принцип». Он и сам часто смотрит на детей с толикой еле различимой жалости на непроницаемом, как всегда улыбчивом лице. Только вот его принцип звучит по другому. «Перед справедливостью все равны»