Испытания

       Темнота.        ― Макс!        Голос доносится откуда-то издалека.        ― Макс!!!        Удары по щекам. А рука у его супруги тяжелая, и из другого мира вытащит.        Лорд Тротт открывает глаза и видит очень бледное лицо Алины.        ― Что случилось? ― выдыхает она.        Вопрос не то чтобы очень глупый. Инляндец лежит на полу, а левый рукав рубашки закатан и где-то точно валяется шприц. Еще пару секунд и очень сообразительная принцесса обо всем догадается.        ― Ты же… ты же не… ― она вдруг замолкает и бледнеет сильнее.        ― Это небольшой побочный эффект. ― Макс пытается говорить как можно спокойнее: вспыхивает леди Тротт порой уж очень быстро.        Ему бы подняться, обнять и успокоить её, но тело все ещё отказывается слушаться. А потом его обдает то ли жаром, то ли холодом. Да уж интересный побочный эффект. Или… Природник возводит глаза к небу, даром, что и так лежит спиной на полу и смотрит в потолок:        ― Если хочешь устраивать фамильную истерику, выйди хотя бы из лаборатории, пожалуйста.        Алина плотно сжимает губы. И тяжело дышит через нос. Истинный буйвол. Потом вскакивает и выбегает. Входная дверь громко хлопает. А еще через мгновение Макс слышит визг. Он морщится: ремонт они не планировали. Фасад, конечно, не мешало бы обновить, но окна могли служить еще долго. Интересно как поведут себя дубы? Истерики на Туре с Алиной не случались ни разу с того памятного случая, и она в своем вечном любопытстве периодически заводила шарманку:        ― Ну, Ма-акс, ну давай попробуем, тебе же тоже любопытно.        Она была права с одной оговоркой: между своим любопытством и её безопасностью он никогда не выберет первое. Он мог сколько угодно экспериментировать над собой, но холодел только от мысли, если она сама на что-то решится. Алина только закатывала глаза и ворчала, что от «фамильных истерик» никто не умирал, но Макс все равно переводил тему, жена хмурилась, но не настаивала.        Но визг длится не больше нескольких секунд. И не сразу, но Макс понимает, что это не фамильная истерика, а крик боли, отчаяния и злобы. Ему становится стыдно и мерзко. Тело наконец оживает, инляндец поднимается и чуть не наступает на осколки от разбитой кружки, лежащих в небольшой лужице. Похоже, жена несла ему чай. Природник выходит из дома и внимательно осматривает окрестность. Дубы кажутся притихшими, но потом начинают шуршать и как-то очень злобно. Макс восхищается: похоже, Алина таки переманила их на свою сторону. Ещё бы, она пересчитала, выявила особенности и закономерности. Боги, она им дала имена. Всем.        Искать жену глупая трата времени. Во-первых, она могла убежать куда угодно, а то и через Зеркало. Сил у неё хватит отправиться к любой из сестер. Сам же натаскивал. А, во-вторых, она должна остыть. Макс еще какое-то время стоит, ожидая не зная чего, а потом отправляется в дом. Убираться.        Проходит час, Алина не возвращается. Макс не сильно беспокоится. Его жена уже давно не шестнадцатилетняя девица, которая может совершать глупости. Да и в свои шестнадцать глупостей она совершала крайне мало. Они и раньше ругались. Её переезд можно было ознаменовать первой такой ссорой: после замечания по поводу невымытой посуды в раковине, молодая жена с совершенно невозмутимым лицом всю эту посуду перебила.        Тротт педантично убирается в гостиной. И ждёт. Уборка всегда успокаивала. Приводила мысли в порядок. Он предпочел бы работать. Но пересечь порог лаборатории не мог физически. По крайней мере сегодня. Поэтому расставляет все вещи по местам, вытирает пыль. Супруга эту привычку так и не приобрела. Леди Тротт ненавидела уборку.        Поначалу ему казалось, что она устраивает хаос, чтобы его позлить. Но нет, она старалась, очень пыталась поддерживать безукоризненную чистоту, но как-то быстро перестала. Она оставляла вещи, книги, кружки… крошки повсюду. Он ворчал, язвил, объяснил, убеждал, просил. Она закатывала глаза и предлагала нанять кого-нибудь, он высмеивал её «королевские замашки», ― от мысли допустить в свой дом, к своим вещам ещё кого-то ― коробило. В конце концов, он смирился. Когда-нибудь у них будут дети. И к хаосу нужно привыкать. Он никогда не рассказывал Алине про маленькое рыжеволосое и зеленоглазое чудо, которое всплывало в памяти, чаще чем хотелось бы. Он никогда бы не стал торопить жену с решением.        Входная дверь открывается почти в час ночи. И Тротт всё-таки удивляется. Пятая принцесса дома Рудлог мертвецки пьяна. Макс не хочет думать, как она в таком состоянии добралась сюда… или кто её доставил. Сейчас нужно срочно выводить токсины. Боги знают, что она пила.        ― В душ сама пойдешь или…        Она бурчит что-то нечленораздельное, но, вероятно, красноречивое и начинает оседать. Он подхватывает её на руки и ожидает брыканий, но Алина как-то замирает, утыкается носом ему в шею и привычно сопит. Когда он раздевает её в ванной, то тоже не сопротивляется и послушно встает под струи воды, только кусает губы, да сжимает кулак, когда он начинает кастовать. В свое время ― очень давнее, к слову, ― Макс сам нередко оказывался в таком положении. Трезветь от заклинания, то еще удовольствие, но появиться на зачете с похмелья ― куда страшнее. После, жена не глядя и не вытираясь, уходит к себе и закрывает дверь в свою комнату. Этот едва слышный щелчок оглушает сильнее, чем сильное хлопанье дверью. Когда Алина только переехала к нему то, очевидно, начитавшись каких-то книжек по психологии, или о старых инляндских традициях, заявила, что у нее обязательно должна быть своя спальня и свой кабинет. Она ещё много чего говорила о важности в браке личного времени и пространства. Макс слушал, сдерживал улыбку, кивал и вспоминал слова Четтери, да, наверное, и без слов Мастера исполнил бы любой её каприз.        Инляндец несколько мгновений смотрит на мокрые следы на полу, потом устало собирает её одежду, от которой помимо всего прочего несет и табаком, запихивает в стиральную машинку и, вытерев пол, идёт в свою спальню. Сон упрямо не приходит. Чувство вины и непрозвучавшие извинения не способствуют быстрому засыпанию. Он поднимается и тихо идет по темному дому. В Алининой спальне, даже сквозь закрытую дверь, слышно как скрипит кровать. Жена порой может часами так ворочиться. Макс открывает дверь, но войти не решается.        ― Прости, Алина.        Супруга лежит к нему спиной, не отвечает, но дышит очень тяжело и определенно сердито. Тротт вздыхает, подходит к кровати и ложится рядом, притягивая принцессу к себе ближе, зарываясь носом в мокрые волосы, и шепчет:        ― Можешь сказать, как сильно меня ненавидишь.        ― Ты сделал мне очень больно, Макс. ― наконец произносит она тихо-тихо.        ― Прости, ― повторяет он.        Они молчат какое-то время, но потом Макс шепчет ей на ухо:        ― Меня очень сложно убить, леди Тротт.        ― Не льсти себе, ― ворчит она.        Он хмыкает, в комнате снова повисает тишина, глаза начинают слипаться, когда он решается спросить:        ― С кем пила-то?        Супруга не отвечает и Макс уже почти проваливается в сон, когда слышит:        ― С дубами.        Алина выбегает из дома и, прокричавшись от бессилия, идет между дубами. Деревья шумят и осыпают листьями, несколько раз по голове прилетают и желуди. А принцесса шагает и твердит словно заклинание:        ― Ненавижу. Не буду я плакать. Если он хочет сдохнуть, да, пожалуйста. И на похоронах его я тоже плакать не буду! Как он там сказал «фамильную истерику» нужно было остаться в лаборатории и разгромить все к… ― и потом сыплет всяческие ругательства в адрес экспериментатора.        К тому времени как она проходит через рощу ярость утихает и Алина в бессилии садится на землю опершись спиной о ствол дерева и смотрит на поле с разнотравьем. Ей очень хочется кому-нибудь пожаловаться. И не то чтобы это не принято. Иногда Алине кажется, что сестры никогда её не поймут. Хотя нет, Марина бы поняла. Но Марина начала бы советовать всякие глупости. Иногда ей искренне жаль Люка. А настоящими подругами она так и не обзавелась. Трудно принцессе даже в студенчестве заводить дружбу. Да и в научной среде проще найти конкурента и завистника, чем друга. Она умеет игнорировать шепотки: «как именно пятая принцесса женила на себе сильнейшего мага», но иногда они слишком утомляют. Конечно, всегда есть Матвей. И двое самых близких её мужчин прекрасно делают вид, что не ревнуют, но Ситников последний кому она будет жаловаться на мужа. Леди Тротт выстраивает Зеркало до ближайшего магазина. Покупает под мороком литровую бутылку виски, пачку сигарет и возвращается обратно.        Она напивалась только раз в жизни на свое восемнадцатилетние. И курила тогда же. С детской обидой: почему это ему можно, а ей нет. Но всем рассказывала, что очередной эксперимент. А еще хотелось развеять ореол правильной зубрилки.        Сейчас она никому не мстит и не экспериментирует. Просто ей, как, впрочем, и тогда, в восемнадцать, очень-очень больно. Она будто снова сталкивается с тем, что ей придется учиться жить без него. А она, разумеется, не готова. Как вообще можно быть готовой к внезапной смерти? Да и к не внезапной, тоже нельзя.        Сейчас, рассуждая холодной головой, принцесса понимает, что ничего бы с Максом не случилось. Впрочем, это не машет называть его идиотом и ребенком, ― но в ту секунду, когда она увидела мужа, лежащем без чувств на полу, вырвался крепко-накрепко замурованный страх. Озеро. И то, что она смогла жить дальше. Да и сейчас сможет. И не только потому, что у неё куча своих недоделанных проектов, недописанных статей и обожающих её студентов. Она действительно пытается заразить молодежь такой же любовью к знаниям, какие испытывала сама к любому предмету, и на её лекциях обычно идеальная тишина, и не потому что её боятся.        «Ученики… дети…» ― Алина отпивает еще глоток, пытаясь задержаться на этой мысли, но снова возвращается к Максу. И к озеру. И к Лортаху.        Лортах иногда возвращается в кошмарах. Очень редко, но всегда непередаваемо страшно. Алина просыпается от собственного крика и будит Макса. Он так же будит её, но не криком, а срывающимся, свистящим дыханием. Потом они обычно смотрят и едко комментируют какой-нибудь дурацкий фильм. Да, Макс признал, что кинематограф неплохой способы отвлечься.        Она много ещё о чём думает. И где-то на середине бутылки начинает что-то доказывать дубам. Дубы одобрительно шумят. Будет забавно, если дубы побьют Макса. Мартин точно оценит. Дубы не возражают, когда принцесса несколько раз удобряет их корни. Разным. Алкоголь на почти пустой желудок не самое лучшее решение. В какой-то момент леди Тротт засыпает, точнее сказать отключается. И просыпается в темноте от того что её кто-то трясет. Ветви. Как она оказалась на лужайке перед домом она понятия не имеет. Вот оно то самое неиспытанное чувство пьяного забытья. Она приходит в себя под струями воды и дикой жажды, когда с неё в буквальном смысле сходят семь потов. А потом лежит в кровати совершенно трезвая и снова думает.        Во-первых, она давно хотела на себе испытать действие отрезвляющего заклинания, да как-то повода не было. Так что очередная галочка в её бесконечном списке желаний поставлена. Во-вторых, она и правда чуть не сорвалась, но устояла. Может попросить Макса опять её спровоцировать, она столько раз просила, а он вечно переводил тему. В-третьих, и это самая насущная проблема, она голодна до безумия. Но встать и пойти на кухню ей не позволяет гордость.        Когда муж бурчит свои извинения она для проформы изображает обиженную жену и пытается не улыбаться. Когда Макс засыпает, она выскальзывает из кровати, накидывает халат и, предварительно заглушив звуки, отправляется на кухню. В процессе то ли ещё ужина то ли уже завтрака доценту Тротт приходит поистине гениальная идея, она вскакивает и мчится в свой кабинет. В очередной раз забывая убрать за собой грязную посуду.