Солнце Лотоса

      На пятый день Цзян Ваньинь проснулся с просвечивающимися на свету кистями рук.       Это значило, что время, отведенное ему на знакомство с соулмейтом, подходило к концу. А учитывая их непростые обстоятельства – время на знакомство, общение и совместную жизнь в принципе. В глобальном, так сказать, плане. Тяжело строить какие-либо отношения, когда один из вас мертв, а другой прибыл на «встречу» из будущего.       Не то чтобы Цзян Чэну так уж этой встречи хотелось – на самом деле, он прекрасно бы обошелся без нее. Вот вообще. Абсолютно. Ему с верхом хватило имени, проявившегося огненно-рыжими иероглифами на правом бедре где-то в районе третьей годовщины смерти Старейшины Илин. Точное время Цзян Ваньинь и сказать-то не мог, ибо в роковой момент был слишком занят… он уже даже не помнил, чем. То ли в Башне Кои поздравлял Цзинь Гуанъяо с получением титула Верховного Заклинателя, то ли надирался с Не Хуайсаном в дальней беседке Нечистой Юдоли, по старой памяти перемывая косточки всем знакомым и малознакомым личностям. В любом случае, появление собственной метки Цзян Ваньинь проморгал, заметив уже только по возвращению в Пристань Лотоса. И это явно было к лучшему, потому что увидь кто его ошарашенное лицо в первые сяоши после осознания… Неудобных вопросов было бы не избежать.       Не говорить же всем и каждому, что соулмейт грозного Саньду Шэншоу, героя Аннигиляции Солнца, Главы Ордена Юньмэн Цзян и прочее, прочее – приснопамятный Вэнь Жохань собственной не-бессмертной персоной. Люди бы не поняли. Цзян Чэн и сам не понимал еще лет… двенадцать, теряясь в предположениях, захлебываясь в молчаливой ненависти и вообще поражаясь несправедливости мира. Как ему в соулмейты мог достаться злейший враг всея Поднебесной? Да если бы у Цзян Чэна на лбу имя Вэй Усяня вылезло, и то логичнее было бы! Паршиво, неприятно и некрасиво, но логичнее. Тем более, Вэй Ин свою метку так и не успел получить, умерев раньше, чем та появилась – это потом уже, в теле Мо Сюаньюя, правда всплыла. И о Золотом Ядре, и о проступившем на предплечье женском имени. Цзян Чэну же оставалось только диву дивиться, с ужасом ожидая следующей подставы от Небес. По идее, соулмейты должны встретиться и узнать друг друга – таково незыблемое правило мироздания, и считается ли за «знакомство» штурм Безночного Города… Сомнительно, в общем. Так Саньду Шэншоу и ужасался чувству юмора своей судьбы, ровнехонько до тех пор, пока на вторую годовщину воскрешения Старейшины Илин (и почему большая часть всех значимых событий в жизни Цзян Чэна всегда связана с Вэй Усянем, а? Это проклятие такое или карма?) его не обдало волной пламени из походного костра, и он не очутился в самом сердце Дворца Солнца довоенного образца. Пышущего роскошью и могуществом Дворца Солнца, который он, Саньду Шэншоу, лично жег и втаптывал в кровавую грязь больше пятнадцати лет назад.       Собственно, вполне логичный для мироздания ход – метка-то у Цзян Чэна всяко появилась после смерти Вэнь Жоханя, так что тут либо он в прошлое, либо Глава Вэнь – в будущее… лучше уж так, как получилось, честное слово, не хватало только триумфального воскрешения Вэнь Жоханя где-нибудь посреди Пристани Лотоса, да. Чтобы Вэй Усянь не считал себя самым уникальным и самым обиженным жизнью, ага.       (Увы, но Небеса редко связывают духовными узами людей, которые не смогли бы друг с другом ужиться – так что мысль, пришедшая в голову одному, всенепременно рано или поздно зародится в голове другого)       …Убить Вэнь Жоханя в условно-честном бою (то есть, не втираясь несколько лет в доверие, чтобы вонзить в спину кинжал предательства) не получилось – ожидаемо. Если Цзян Чэн попал в прошлое своего собственного мира, то изменить реальность он не может ну никак, иначе он, «Цзян Чэн», просто бы перестал существовать в том виде, в котором он себя осознает… утешал Ваньинь себя, будучи размазанным тонким слоем по полу парадного зала Дворца Солнца, прямо на глазах каких-то старейшин клана Вэнь, чьи имена Цзян Чэн не помнил, не знал и не горел желанием когда-либо ознакомляться. Признавать собственную слабость, вбивая еще один персиковый гвоздь в гроб собственной самооценки, не хотелось.       «Вэй Усянь определенно сумел бы лучше» звучало в мыслях голосом матери, пока Цзян Чэн соскребал себя с отполированного деревянного настила и горделиво выпрямлялся под насмешливым взглядом Вэнь Жоханя, даже не думая униженно кланяться перед убийцей (пусть и косвенным) своих родителей. «Продержался бы дольше, ранил бы сильнее, сделал бы хоть что-нибудь значимое, а не как я»       Удивительно, но в Огненный Дворец его не утащили. Впрочем, чего тут удивительного – соулмейты же. Не у одного Ваньиня надпись на бедре полыхнула жаром, указывая на близость родственной души – у Главы Вэнь точно так же закололо под ребрами мелкими электрическими иголочками. Метки отреагировали на «правильную» ци, и какой уж тут Огненный Дворец? Цзян Чэн по собственному опыту знал – пытки можно устроить в любой момент, хоть в чистом поле без инструментов, всего-то муравейник найти нужно, и то не обязательно, а вот поговорить добром…       А потом кровожадные пытки, коими славился Глава Вэнь, уже и не нужны оказались. Гостевые покои, горячая ванна, роскошный ужин, терпкое вино – для заморенного бесконечной работой Саньду Шэншоу, муки большей, чем возможность расслабиться в свое удовольствие, и не понадобилось. К боли он за свою жизнь привык, а вот к комфорту и бездействию – что-то как-то вообще нет. В итоге первый день только клонился к закату, а Цзян Ваньинь, ослабив пояс верхнего ханьфу и позволив шрамам от дисциплинарного кнута показаться в вырезе высокого ворота, уже рассказывал Вэнь Жоханю о себе. Кто он, что он, за какие деяния получил титул «Саньду Шэншоу», и как сильно он ненавидит свою жизнь, Вэй Усяня, Цишань Вэнь и себя самого. Вэнь Жохань слушал внимательно, с легкой понимающей усмешкой – как будто этот высокомерный ублюдок действительно мог что-либо понимать – но возмущаться и предъявлять претензии Цзян Ваньиню почему-то совершенно не хотелось. Хотелось расслабиться и впервые в жизни отпустить ситуацию. Насладиться ей по максимуму, забыв про честь, репутацию, злобу и многочисленные «должен», коим он следовал всю свою сознательную, а временами даже бессознательную, когда ярость и отчаяние накрывали совсем уж с головой, жизнь.       Возможно, на него так повлиял промерзлый осенний дождь за окном. Когда мир вокруг серый и безрадостный, оказаться в теплом, ярко освещенном помещении и получить хоть какую-то заботу от постороннего человека, на удивление приятно. Возможно, Цзян Чэн просто искал повод обмануться и поверить в красочную, чарующую сказку. Все-таки, он слишком привык быть один, слишком устал тянуть все на себе, и в момент, когда у него даже не спросили разрешения, а силком отобрали бразды правления и позволили просто… выговориться, Ваньиня накрыло, казалось, за все годы. И за те два, что Вэй Усянь от него бегал, как от огня, прячась за спиной Хань Гуан-цзюня, и за те тринадцать, когда даже бегать некому было, и еще за десяток, когда Вэй Ин был рядом, но краснеть за его выходки и отбрехиваться перед родителями за действительно серьезные проступки приходилось все равно Цзян Чэну.       В конце концов, что он теряет? Прошлое не изменить. Вэнь Жохань давным-давно мертв, и что бы Цзян Чэн при нем сейчас не ляпнул, это не повлияет ни на что – факт. Не они первые разделены годами и смертью, не они последние. Так даже лучше – пусть потом, по возвращению домой, будет больно терять иллюзию тепла и понимания, пусть там, в будущем, Цзян Чэна ждет только работа и бесконечное одиночество непонимания и оборванных разговоров, пусть его сердце выжжет невозможность воссоединиться с тем единственным, кто примет его любым не из-за долга или выгоды, а из-за того, что он может просто нравиться… Все равно же эту сказку он себе просто-напросто придумал. Судьба пошутила над ними, впаяв друг в друга максимально несовместимых людей, и будь Вэнь Жохань до сих пор жив, Цзян Чэн бы только ненавидел его. Никакая связь душ не заставила бы его простить сожженную Пристань Лотоса, убитых родителей, уничтоженное Золотое Ядро и, как следствие, лишение Вэй Усяня совершенствования Пути Меча. А так даже как-то и нормально. Тем более, в том времени, куда он загремел, об Аннигиляции Солнца и речи никакой нет, до сожжения Гусу Лань еще лет пять. «Прошлый» Цзян Чэн в те самые Облачные Глубины еще даже не отбыл на обучение. Вэнь Жохань, сидящий напротив Саньду Шэншоу, еще не совершил всего того, за что Цзян Чэн его так яро ненавидит.       У Ваньиня есть несколько дней почувствовать себя счастливым, и он слишком жаден и эгоистичен, чтобы отказаться от построенного самому себе воздушного замка.       …другой вопрос, почему, будучи знакомым с Цзян Чэном лично и доподлинно зная, кто его родственная душа, Вэнь Жохань устроил в Поднебесной войну. Как бы, в чем смысл? Нет, ну понятно, что у них тут не весенняя книжица со счастливым концом, и ради своего соулмейта Вэнь Жохань совершенно не обязан менять свои планы, мировоззрение и отказываться от своих амбиций, но как так-то? За что, гуй побери?       – Не знаю, – на прямой вопрос Вэнь Жохань ответил честно, не уклоняясь и не играя в дипломатию Глав Великих Орденов, беспечно подливая своему гостю вина и придвигая поближе блюдо с легкими закусками. – Я еще не придумал. Сам же говоришь, что до войны осталась добрая половина десятилетия. У меня есть время найти причину.       …действительно. Долго ли, умеючи. Все равно, правда, непонятно – что-то Цзян Чэн не помнит из своего юношества даже намеков на то, кто его соулмейт такой и чем он занят. То есть, Вэнь Жохань даже не предпринимал попытки познакомиться с наследником Цзян? Или просто родители о чем-то умолчали? Да нет, вряд ли, покажи Глава Вэнь метку с именем Цзян Чэна, и все вопросы бы отпали, слишком уж важна для заклинателей связь родственных душ. Она гарантирует куда больше, чем просто счастливый брак, ведь соулмейты не могут не быть несовместимыми в энергетическом плане. Их Золотые Ядра, их стихии, их ментальные и физические качества – сами Небеса распорядились так, чтобы родственные души являлись друг для друга идеальными спутниками на Тропе совершенствования. Не важна Небесам ни разница в возрасте, ни в социальном статусе, ни даже в принадлежности миру живых или мертвых, соулмейты обязательно встретятся. Даже если итогом их встречи станет бесконечное одиночество в дальнейшей жизни. Родители не стали бы лишать Цзян Чэна шанса на обретение родственной души (с учетом, что сами они были связаны только политикой, но никак не метками), тем более, в данном конкретном случае связь душ несла с собой еще и крайне выгодный политический союз. Как минимум, можно было бы устроить официальную встречу наследника Цзян и Главы Вэнь – ну, для Цзинь Лина Цзян Чэн так бы и поступил, даже если б пришлось договариваться с Цзэу-цзюнем (хотя от одной мысли об этом начинало тошнить). Не обязательно же через пяток мяо тащить своего соулмейта в Храм Предков и раскладывать его на шелковых простынях…       Опять же, если предположить, что в «прошлом» не было никаких гостей из «будущего», то Вэнь Жохань мог просто проигнорировать существование малолетней родственной души, которая едва наскребала репутации и способностей на пятое место в списке молодых господ. Он же Вэнь Жохань, Бессмертный (ха!) Владыка, куда ему неумеха из клана Цзян, которого по всем рейтингам и дисциплинам обгоняет даже ребенок, вставший на Тропу на несколько лет позже? Балласт на шее, а не «идеальный спутник».       С другой стороны, если гость из «будущего» все же был, то есть, вот он есть прямо здесь и сейчас, то на момент Аннигиляции Солнца Вэнь Жохань со своим соулмейтом уже был знаком, и знал, кто из малолетнего неудачника вырастет через два десятка лет. И вроде бы как даже Ваньинь его устроил и как спутник, и как собеседник, и даже как заклинатель – еще парочка проведенных тренировочных боев, перетекших почти что в романтическое свидание за прохладительными напитками и обсуждением результатов, явный тому показатель. С Главой Вэнь Саньду Шэншоу все еще не сравниться, конечно, но, в общем и целом, результаты он выдает удовлетворительные даже по собственной оценке. Мог бы и лучше, конечно, но можно списать на отсутствие должного опыта. Такой монстр, как Вэнь Жохань, в Поднебесной существует только в единственном экземпляре – зовут его Вэй Усянь, и он предпочитает прыгать со скалы в объятия мертвецов, а не сражаться со своим шиди. В общем, вроде бы, объективно, если забыть про разделяющую их с Вэнь Жоханем пропасть из крови, огня и смертей, у них все нормально. Они друг другу подходят. Так почему?       Загрузился этим вопросом Цзян Ваньинь конкретно. Парадоксы путешествия во времени, помноженные на абсолютную уверенность, что сам по себе он, Цзян Чэн, никому не нужен и ни на что не способен, сыграли с ним злую шутку, хотя объяснение оказалось легче легкого. И на загадку, почему Вэнь Жохань не делал попыток сблизиться с наследником Цзян, и даже на вопрос об истинной причине войны.       Первая половина разгадки выяснилась, стоило спросить, где у Главы Вэнь метка. Это был вечер второго дня, и они только притирались друг к другу, ведя пространные беседы на отвлеченные темы и задавая ничего не значащие стандартные вопросы в стиле «какое твое любимое блюдо». Просто в какой-то момент Цзян Чэну надоело играть в горячий пирожок, и он решился задать действительно важный и личный вопрос, с таким видом, как будто в воду с головой нырял. Сразу в кипяток. Вэнь Жохань тогда ухмыльнулся по-особенному хищно, уверенно, но мягко, схватил Цзян Чэна за запястье, и мощным рывком притянул ближе, чуть ли не усаживая себе на колени. Ну, спустя пару фэнь стало уже не «чуть», но там инициатива исходила исключительно от Цзян Чэна – ему честно дали возможность вырваться, и то, что он ей не воспользовался, проблемы далеко не Вэнь Жоханя.       – Показать? – почти промурлыкал Глава Вэнь, жарко дыхнув Цзян Чэну в заалевшую щеку.       – Покажи, – согласился он и первый потянулся за поцелуем, опьяненный даже не показушной пошлостью и развратностью Вэнь Жоханя, а ощущением теплого тела рядом с собой. Его так давно никто не обнимал… к нему так давно никто не прикасался. Последний раз был, кажется, еще до смерти Вэй Усяня – А-цзе обнимала его после церемонии прощания с Цзинь Цзысюанем. Да и то, тогда сестра искала в его руках утешения и защиты, а вот так, чтобы утешение и защиту предлагали ему… Такого не было, наверное, никогда. Не считать же шлюх из ивовых теремов, ну.       В общем, целоваться Ваньинь полез сам, добровольно и без принуждения. Стаскивать с Главы Вэнь верхнее ханьфу тоже начал сам. Ну а что, Вэй Усяню с его Ланем можно по всем кустам обжиматься – хотя они даже не соулмейты, предназначенная Вэй Ину Вэнь Цин мертва немногим меньше, чем Вэнь Жохань, а чье имя прячет под бинтами Лань Ванцзи, одним только Ланям известно, и то не факт – а ему раз в жизни нельзя? Другого такого шанса все равно не будет.       Боги, что бы сказала по этому поводу мать.       Фиолетовая надпись «Саньду Шэншоу» выведенная аккуратным почерком на левом боку Вэнь Жоханя, и была ответом на многие вопросы. Как минимум на тот, почему Глава Вэнь не обратился в Юньмэн Цзян сразу, как только метка появилась на его теле – как Цзян Ваньинь прочел на своем бедре имя мертвого человека, так Вэнь Жохань получил имя еще не рожденного.       Саньду Шэншоу создан из крови и гнили Аннигиляции Солнца, из чужого Золотого Ядра и ненависти к Вэням, из пыток и устрашающей репутации. Да, «Саньду Шэншоу» – это не «Цзян Чэн», логично, что Вэнь Жохань никогда даже не пытался найти в Юньмэне свою родственную душу.       От дальнейших размышлений по поводу превратностей судьбы Ваньиня отвлекли весьма приятным образом, многоопытно распуская завязки на нижних штанах и касаясь теплыми пальцами непривычно-обнаженной кожи, непрозрачно намекая, что кое-кому тоже следовало бы не отставать и показать свою метку. Дальше была феерия из смешения ци и весенних утех, растянувшихся на всю ночь и закончившихся с наступлением рассвета. Они действительно идеально подходили друг другу, и закрепляющаяся с каждым новым прикосновением связь раскрывала все больше граней этой идеальности.       Жаркая огненная ци Главы Вэнь не обжигала, даже выпущенная на полную мощность и ничем не контролируемая – и когда простыни на ложе вспыхнули костром, Цзян Чэн почувствовал только обволакивающее нагое тело ласковое тепло (но запах горелого, стоит заметить, игнорировать не получилось – так что пришлось делать перерыв на устранение беспорядка), а электрическая кусачая ци Главы Цзян плясала по волосам и коже Вэнь Жоханя, но не причиняла ни капли боли, лишь игриво покалывая и добавляя остроты. Сплетение тел, единение духовных сил – плотская сторона вопроса не приносила ощутимых проблем. Да, потребуется время и опыт, чтобы полноценно подстроиться друг под друга и выучить, что кому нравится (Цзян Чэн так сильно не хотел думать, что времени у них на самом деле никакого нет…), но это были такие мелочи жизни, что даже внимания не стоили.       Так что да, пятое утро Цзян Чэн встречал в постели Вэнь Жоханя, невидяще пялясь на собственные полупрозрачные ладони и размышляя, насколько же это все несправедливо. Когда он решил последовать собственным желаниям и получить от знакомства с соулмейтом все, что тот согласен ему дать, Ваньинь не учел, что по итогу ему будет настолько больно. А ведь он еще здесь, в прошлом, и Вэнь Жохань тесно прижимает его к себе, зарывшись носом в волосы на макушке, а что будет, когда он вернется в Пристань Лотоса? Свою Пристань, возведенную на костях и пепле? Одинокую, холодную, выстраданную. Пристань, где не будет никого, кто понимает его с полуслова, никого, кто одним взглядом способен согреть душу и одним прикосновением воспламенить тело. Пристань, где он снова будет один.       – Не думай об этом, – пробурчал Глава Вэнь ему в затылок, лениво повозившись и плотнее прижавшись обнаженной грудью к такой же обнаженной спине своего любовника.       – Ты не можешь читать мысли, – огрызнулся Цзян Чэн в ответ, расслабленно позволяя себя тормошить, как Главе Вэнь вздумается. И то, как быстро он привык к чужому присутствию у себя под боком, к чужим рукам на своем теле, к чужому дыханию на своей коже – откровенно пугало.       Будь прокляты соулмейты с их «идеальностью», после которой у таких неудачников как он остается только разбитая на осколки душа.       – Мне и не нужно, – утро постепенно переставало быть томным и становилось равномерно-горячим – окончательно проснувшийся Вэнь Жохань решил не тратить последние совместные часы на пустые разговоры и возжелал оставить в памяти своего соумейта такой след, что б тот на всю оставшуюся жизнь запомнил, с кем его связали Небеса. И что б любое сравнение с другими мужчинами и женщинами всегда оказывалось в пользу Главы Вэнь, потому что пусть он, Бессмертный Владыка, и не может ничего поделать с самим фактом этих «недо-измен» со стороны своей родственной души (у самого двое детей, ну), но хотя бы выиграть «гонку вооружений», заставив себя помнить… Это он может. – О чем бы ты, моя душа, не думал, сейчас эти мысли явно лишние.       – Даже если я думал о тебе? – фыркнул Глава Цзян, переворачиваясь в крепких объятиях и оказываясь лицом к лицу со своим личным проклятием и благословением в одном вэньском лице. Знакомая надменная усмешка была ему ответом.       – Тем более. Обо мне не нужно думать, меня нужно ублажать, так что займись-ка лучше делом, пока не начал терять чувствительность перед переносом. Думаю, еще на один-два захода времени у нас хватит в любом случае…       – Ты, отрыжка Сюань-У, совсем оборзел? Я тебе не девица из ивового тере… ох… рема, чтобы… мгм, – Цзян Чэн сбился мысли стоило одеялу улететь на пол, а массивной рельефной фигуре Главы Вэнь зависнуть в планке над его распростертым на кровати телом, занавесив от внешнего мира каскадом смоляных волос. Взгляд грозовых глаз помимо воли скользнул по литым мышцам, остановившись на фиолетовом росчерке метки. Последний день. Последний раз, когда он, Саньду Шэншоу, может испытывать единение со своей родственной душой – сильным, могущественным заклинателем, равного которому Поднебесная не знала последние несколько поколений. Удивительно, что достойным этого человека Небеса признали именно его – неудачника с чужим Ядром, вечно плетущегося в хвосте своего шисюна. Куда логичнее было бы связать Вэнь Жоханя с Вэй Усянем – и от одной мысли о подобном союзе сознание затопила искристая ревность. Полыхнул слабенькими молниями Цзыдянь, выражая полное согласие со своим хозяином, а сам Цзян Чэн с отчетливым рыком приподнялся на локтях, впиваясь в губы Главы Вэнь кусачим поцелуем.       – Мой, – приказным тоном заявил Саньду Шэншоу, утягивая Вэнь Жоханя обратно на простыни с намерением закрепить свое право обладать им – духовной силой или парочкой быстросходящих засосов на шее.       – Твой, – согласился Вэнь Жохань, с радостью окунаясь в пламя накрывшей Цзян Чэна ревностной страсти. Ему тоже не хотелось расставаться.       И еще меньше хотелось умирать.       Но об этом он подумает чуть позже, когда руки и рот освободятся, а бушующая связь соулмейтов успокоится и вновь перейдет в спящий режим. Отказываться от второй половины своей души Бессмертный Владыка совершенно не собирался, даже если душа будет активно воссоединению сопротивляться.

***

      Планы пришлось корректировать, когда мальчишка Цзян, мелкий зародыш его восхитительного соулмейта, убил А-Чао (технически, с ним в то время находился еще Вэй Усянь, о котором Вэнь Жохань помнил смутные жалобы А-Чэна и донесения шпионов о Темном Пути, но А-Чэн и его путь к становлению Саньду Шэншоу интересовал Бессмертного Владыку куда как больше). К тому моменту А-Сюй уже погиб от руки бешеного быка Не Минцзюэ, и прощать такое… Глава Вэнь жаждал мести. Не конкретно А-Чэну, нет, к агрессии и ненависти мальчишки ко всему сущему Вэнь Жохань сам приложил обе руки и заверенный печатью Главы приказ, но вообще, в целом. Смерть сыновей в расчудесный план не входила, и если с потерей одного из своих детей Вэнь Жохань еще мог бы кое-как смириться (естественно, предварительно располосовав убийц своего чада на ленточки), в конце концов, ни одна война не обходится без жертв, а приз у конкретно этой определенно стоит пролитой жертвенной крови… Но не обоих же. Да еще и армия мертвецов на стороне повстанцев обстоятельством являлась глубоко непредвиденным – вот ведь, а Саньду Шэншоу даже из прошлого-будущего умудрился подыграть своим союзниками и самому себе. Связь связью, чувства чувствами, а козыри из рукавов не повытаскивал, и половины подлянок не рассказал. А то и вообще не поведал ничего дельного, если так подумать – в общих чертах обрисовал ситуацию, не больше, пожаловавшись на тяжелую жизнь молодого Главы Ордена без капли семейной поддержки и с опустошенной войной казной. Восхитительная сволочь, Вэнь Жохань с каждым донесением о проигранной битве или захваченном форпосте все больше убеждается, что родственными душами они стали не зря.       А ведь план был так идеально-прекрасен – позволить Саньду Шэншоу, как фениксу, родиться из пепла Пристани Лотоса, одержать победу в войне и выжить. Да, А-Чэн говорил, что Цишань Вэнь в его времени уничтожен, а сам Вэнь Жохань пал, но Глава Вэнь посчитал, что уж он-то сумеет переиграть судьбу. Он, Бессмертный Владыка, получит все и сразу – и соулмейта, и власть над миром. Вэнь Мао в свое время подстрелил Солнце, а его потомок обставит Небеса – отличная преемственность поколений.       В принципе, все еще могло получиться – пусть без сыновей, но ведь племянники живы. И остальной Орден тоже держится на плаву, местами пожеванный мертвецами того недобитого А-Чао мальчишки, старшего брата А-Чэна. Другой вопрос, какую цену Вэнь Жохань заплатит за свою победу. Он знает, что ему суждено умереть, и знает, что играет не просто с огнем, а с небесным порядком… Он пока что не собирался сдаваться, но, похоже, придется больше внимания уделить запасному плану. Тому, в котором ему все-таки предстоит бросить свой Орден и погибнуть от рук повстанцев ровно по тому сценарию, который знает Саньду Шэншоу. Если другого выхода не останется, и армия войдет в Безночный Город…       Собственно, так и получилось.       Ему не удалось переиграть судьбу, но, по крайней мере, он все-таки не умер. Если расчеты верны и хотя бы эта часть плана прошла как положено, а не как боги на душу положат, то он должен был переместиться в будущее приблизительно в тот период времени, когда Саньду Шэншоу выдернуло в прошлое. Плюс-минус несколько месяцев, точнее настроить печать не удалось за неимением нужных данных. Как-то не обсуждали они с А-Чэном время года и точные даты, Вэнь Жохань доподлинно знал только возраст, в котором А-Чэн пребывал на момент их встречи. И то спасибо, что не забыл за давностью лет.       Что ж. Теперь Вэнь Жоханю предстояло много работы – воскресить родной Орден (вряд ли повстанцы смогли уничтожить прямо всех членов его клана, кто-то из кровных Вэней выжить должен был, но даже если и нет… Жохань еще не настолько стар, чтобы не суметь обзавестись наследником, благо, обретение соулмейта на репродуктивную функцию не влияет), отстроить Безночный Город, поблагодарить Мэн Яо за удачный удар в спину, не зря готовились с неделю… Куда более пристрастно поблагодарить Глав Лань и Не. И, конечно же, заново занять полагающееся Цишань Вэнь место под Солнцем.       Но сначала…       Вэнь Жохань задумчиво прищурился, устремив рубиновый взгляд на юг от собственных земель, поражающих своим запустением и запущенностью.       Сначала он наведается в Юньмэн за тем единственным, ради кого вся эта авантюра с войной и воскрешением затевалась. Теперь они смогут на равных обсудить списки претензий друг к другу, а не замалчивать важные подробности – и рассчитаться за них соответственно, с чувством, толком и расстановкой. Как минимум, Глава Цзян задолжал Главе Вэнь за жизнь А-Чао, так что… Стоит по пути в Пристань Лотоса зайти в лекарский павильон пороскошнее, маслом запастись.