Выбор

Он был заворожён, впервые со дня своего сотворения. Великолепие этого драгоценного металла невозможно было описать ни на одном из наречий. Майрон помнит своё первое прикосновение к золоту, помнит своё восхищение, желание, что граничило с безумием. Взяться за работу, превратить в нечто ещё более прекрасное, огранить и возвести до пика совершенства. Несомненно, он не должен был находиться в этом месте. Но меняло ли осознание этого хоть что-то? Определённо нет. Лишь придавало ещё большее значение моменту. Неосознанное предвкушение большего. Быть может, он уже в тот момент понимал, на что подписывается, принимая златые дары? Жадность, что по сути своей не должна быть ему свойственна, обуяла светозарного майяра, затмевая собой всё остальное. Что-то невесомо, лишь на грани ощущений, прикоснулось к руке кузнеца, что возлегала на златой глади. Этого стало достаточно для того, чтобы тот вновь вернул себе контроль над разумом и в ужасе отшатнулся от манящих даров. Нужно было как можно скорее возвращаться в кузни мироздания, за работой выкренить любые воспоминания об этом месте и никогда более не возвращаться. Это всего лишь несколько мгновений слабости. Ничего более. Вскоре уже ничего не могло выдать недавнего присутствие майа в этом месте. Тень, так и оставшаяся незамеченной, удовлетворённо качнула головой. Майрон был полностью погружён в работу, молот приятной тяжестью осел в его ладони, литые мышцы напряжены, острый взгляд сосредоточен. Всё произошло как всегда. Странное, чуждое ощущение чужого присутствия настигло его внезапно. Кузнец испытывал ни с чем не сравнимое раздражение, когда кто-то отвлекал его от работы. В последнее время это происходило слишком часто, и, к своему ужасу, он ведь не мог даже сказать что-то против. Он не хотел говорить, соглашаясь, однако признание этого факта было сравни предательству самого себя. Вскоре настал момент, когда он уже не мог стерпеть чужого взгляда, который будто нанизывал на острие всю его сущность, проникал в саму суть, из раза в раз изучал его вдоль и поперёк. Это было очередное испытание, что Майрон провалил. Всё это продолжалось уже некоторое время. В очах майя вспыхнула искра, что готова была в любой момент перерасти в пламя. В прошлом, до того, как это существо стало приходить к нему, он бы не позволил подобному произволу случиться, даже мысли бы не возникло подобной, он бы просто был мастером господина Ауле, который беспрекословно исполнял все его поручения. В его фэа бы не пробрались те зёрна сомнений, и не взросли бы в ней, словно дети Йаванны в плодородной почве. Майрон знал кого винить, знал кто тщательно, с ювелирной точностью вплетал эти возмутительно неправильные, искажённые учения. Но из раза в раз, любые слова просто таяли, так и не найдя выход. Стоило лишь взглянуть, как вся прыть сменялась глухим восхищением, а то что было внутри, будто в противовес этому чувству, разгоралось пуще прежнего. Вот и в данный момент, обернувшись, майа замер. Перед ним было изящное, величественное создание, самое совершенное из порождений великого Илуватара. Светлые одеяния струились по его стану, будто насмехаясь над сутью, пытаясь сокрыть очевидную истину. Но правда куда более проста — тьма ослепляет в разы сильнее, чем самое яркое светило. Майрон как никто другой знал это. Видя, что майа не собирается ничего предпринимать, вала сам подошёл к кузнецу. Столь легки были его шаги, а движения плавны, что Майрон невольно засмотрелся, ловя взглядом каждое движение Восстающего-В-Мощи. Оцепенение это сняло лёгкое, но в то же время твёрдое, удерживающее на месте прикосновение чужих дланей к плечам. Мэлко стоял за его спиной, а в одно мгновение, руки его соскользнули ниже, к предплечьям, после же, невесомо очерчивая напряжённые мышцы, спустились к локтям. «Каким же будет ответ твой?» — раздались в сознании майа его слова. Майрон вздёрнул голову вверх и, на удивление легко, сбросил чужие руки, которые ещё мгновение назад удерживали его, после чего обернулся к незваному гостю. Их взгляды пресеклись, и кузнецу едва хватило силы, чтобы мгновенно не утонуть в той обволакивающей мгле, что таилась за ослепляющей белизной. Но у него тоже есть силы, он не собирается так просто сдаваться, хотя исход уже был почти что очевиден. — Это всё твоих деяний и мыслей результат, моих здесь нет и доли, — отчеканил Майрон, взглядом стараясь уловить любые изменения в лице валы, отчего-то огнеокому хотелось узреть эмоции этого создания, одержать небольшую победу в этом неравном сражении. Но их не было. Тот оставался всё таким же невозмутимо спокойным, лишь голову наклонил слегка в бок. Валар протянул ладонь к лицу майа, по всей видимости намереваясь прикоснуться, однако её небрежно отодвинули от цели. — Больно тебе, — отмахнулся вала от его слов, будто сказанное им ранее было какой-то нелепой шуткой — Майрон, я лишь даровал выбор, не более. То, как ты им воспользуешься, зависит полностью от тебя. — в голосе возникли едва ощутимые нотки иронии, как если бы он говорил что-то слишком простое, не требующее пояснений. — Но ты постоянно подстрекаешь меня, соблазняешь дарами и в целом ведёшь нечестную игру! — слова майа, сказанные резче, чем нужно, эхом разбились о стены кузни. Вала на это возражение, недовольно хмыкнул и повернул голову в сторону, тем самым разрывая зрительный контакт. Этот разговор возникал между ними не впервые, но всегда итог был одинаков и неутешителен. Но в этот раз они обязаны были довести его до конца, и так слишком много времени утекло. — Если бы ты сам того не хотел, то мои действия и не оказывали на тебя влияния. Ты лишь отрицаешь истину. — слова были сказаны так, что майа почувствовал себя неоперившимся птенцом, будто не ведома ему правда, а знания столь далеки. Тот даже не считает нужным смотреть на него, являя этим своё превосходство. Майрон делает резкий выпад вперёд и, перед тем, как успевает осознать свои же действия, поворачивает голову старшего из валар в свою сторону, после того сразу же одёргивая руку. Его пронзило, совсем как в тот злополучный час, как будто вновь он прикоснулся к злату, тот роковой момент. И вновь на задворках сознания появляется это клокочущее ожидание, жажда большего. Ему почти страшно, он почти не узнаёт себя. Вала на такое своеволие лишь едва заметно изгибает бровь, оценивающим взглядом проходясь по лику своего собеседника, отмечает каждое изменение. Вновь переворачивая всё изнутри, суть майа прогибается под ним. Лишь то, что горит, почти пылает, это нечто раскаляется сильнее. Противоестественная жажда, чуждая истина — всё это медленно, но верно поглощает Майрона. Как может нечто подобное быть частью него самого? «Не бойся» — лишь эти слова прорываются в его разум, что-то изнутри жадно зарокотало в ответ. Вала берёт одну из его рук и направляет к собственной пояснице, после перемещая свою ладонь на лицо огнеокого, большим пальцем очерчивает его скулу, оставляя на ней призрачный шрам. Майа чувствует, как это Божество берёт его вторую в свою, переплетает пальцы. Майрон ощущает, насколько тонка бледная кожа на этих ладонях. Обманчивая хрупкость и изящность полностью пронизывает это существо. Однако майа прекрасно понимает, кто именно стоит перед ним. Всё — лишь гнусная ложь, искажение реального, то, что должно вызывать у Майрона лишь отвращение. Но вместо этого — чистое восхищение. Что-то дикое, мощное, то, что майа не может принять, оно жаждет это божественное, но ни на кого не похожее существо. Его силу. Майа хочется сбавить жар, что снедает его изнутри. Он понимает, что только эти хладные руки могут подарить ему желаемое, а потому тянется к ним, не смотря на то, что эти прикосновения ощущаются на коже едва ли не как раскалённое острие металла. Кузнец неосознанно стискивает свою руку на чужой пояснице, прижимает ближе. «Прими себя, не сопротивляйся» — ладонь валы скользит к его подбородку, слегка приподнимая. Это действие заставляет их взгляды вновь соприкоснуться, и в этот раз Майрон не может ничего сделать, он полностью растворяется в этом мареве. Одно мгновение — и пред его взором лишь тьма. Он совершенно не чувствует своего хроа. Затем его пронзает не боль, но агония, ему хочется закричать, но он не может, вместо этого он отдалённо слышит приглушённый жуткий рёв. Понимание, что это был он сам приходит не сразу. Будто в него впились чьи-то острейшие когти. Сейчас он — есть та часть, что взрастил в нём вала. И её может контролировать лишь он, он может научить, помочь принять себя, осознать. Это всё был именно он, его потаённое, то, что никогда не должно было найти выход вовне. Майа уверен, что сходит с ума, когда ощущает, как его фэа сливается с чужой, с какой прытью теперь уже она пытается объять величественную мглу. Контакт длился всего лишь несколько мгновений, но и того хватило, чтобы Майрон окончательно сдался. И хоть решение было принято уже давно, признания оно смогло удостоиться только лишь в данный момент. В один миг всё прекращается. Он вновь в кузне, внутри всё успокаивается, уходит глубоко, но Майрон знает, что не навсегда. Его взгляд находит чужой лик, и тот не верит своим глазам. Сам вала будто находится в ином месте, а на лице его застыло выражение крайнего наслаждения. Майа путается в своих ощущениях и желаниях, но стоит его длани соскользнуть вниз на чужое бедро, как блаженное видение рассеивается. Мэлко легко выскальзывает из-под рук кузнеца. «Пора выбирать, Пламя. Ты знаешь, где меня найти» — проносится в сознании Майрона последнее, перед тем, как валар покидает его. Майа далеко не сразу осознаёт то, что с ним произошло мгновениями ранее. Весь смысл, что до него хотели донести и всю ту честь, что сильнейший из валар соизволил оказать именно ему. Гореть неистово, воспылать ярче, принять и свою сокрытую часть иль остаться одной из множества свечей, коим суждено потухнуть, чей огонь можно загасить обычным дуновением ветра. Майрон может сам выбрать роль. Ему разрешили это сделать, ему могут дать направление, коль желание майа будет такого, но и не будут удерживать, если тот не сочтёт нужным что-то менять. Но как кому-то вроде него, кузнецу, что хочет довести всё до непревзойдённого идеала, может не хотеться свободы, возможности действовать самому и принимать решения. Как может он не застывать в восхищении пред силой, что зовёт его за собой по тропам, что были отринуты многими, но от того лишь ценнее становясь в глазах его. Как же, в конце концов, он может не возжелать, возвеличить существо, равных которому не существует. Уголки его губ исказились в какой-то странной ухмылке. И не было уже смысла отрицать хоть что-то. Когда Варда в следующий раз зажгла свои звёзды, Майрона, правой руки мастера Ауле, уже не было на привычном месте своём. Стоило ему лишь ступить на полы, как он сразу почувствовал чужое присутствие. Не новы ощущения, но необычна ситуация, ведь впервые огненный майа сам пришёл к нему. Всё окружающее его было мрачно и величественно ровно в ту меру, чтобы нечто ещё более тёмное на фоне подобного сияло, хотя Майрон был почти уверен, что и без подобного антуража, по некой неосторожности, он может в один момент потерять зрение своё. Неведомо было майа, почему для их встречи было избранно именно это пустынное место. Сам Валар обнаружился на полуразрушенном пьедестале. Рукой, что находила опору на одном из подлокотников, тот подпёр свою голову, власы чёрными змеями стекали вниз, припадая к полу, глаза полуприкрыты, а ноги переброшены поперёк данного строения. Будто он и не ждал никого. Создавалось ощущение, что тот находился в блаженной полудрёме, но Майрон прекрасно знал, что за ним пристально наблюдают. Лишь только тогда, когда майа сделал два твёрдых шага вперёд, вала соизволил повернуть голову и уже в открытую посмотреть на него. Он ожидал чего-то. Чтобы Майрон сам проявил инициативу, сам озвучил решение, действовал не как должно, а как тот сам считает нужным. Подтвердил, что не зря именно его избрали на эту роль. Майа с уверенностью заглядывает в чужие очи, в этот раз уже без сомнений, с некой горячностью, после же, не разрывая зрительного контакта, опускается на колено. Он хочет что-то сказать, но его останавливают прежде. Вала встаёт со своего места, ещё более возвышаясь над Майроном и почти удовлетворённо щурит глаза. Бледная костлявая ладонь заправляет златую прядь кузнецу за ухо, после проходит вниз, к шее, едва ощутимо сдавливает. Лишь на мгновение огнеокому кажется, что это Божество сейчас оборвёт его существование, и престало бы ему сейчас уйти, но вместо этого какое-то удовлетворённое шипение исходит из него. Майрон чувствует, как его голову приподнимают, а после то, как чужие губы почти невесомо соприкасаются с его лбом. Слишком целомудренно, чтобы быть истиной. Огненного майа будто пронзает, он тянется выше, будто там находится его спасение, касается чужих волос, пропускает их сквозь свои пальцы, едва осознавая тянет их на себя. В последнее мгновение его останавливают, а ощущение удушья становится более ощутимым, отстраняются, явно показывая, что у всего есть грань, что не рекомендуется пересекать. Через несколько мгновений его отпускают. Почти снисходительно вала протягивает к майа свою длань, а тот припадает к ней устами, полностью осознавая момент, запечатляя его в своём сознании навечно. «Встань» — величественно звучит в сознании Майрона, и тот мгновенно повинуется. Это было ничто иное, как знак окончания данного мероприятия. Теперь для майа нет пути иного. И Майрону казалось, будто нет ничего важнее.