Капли

Хлипкая деревянная дверь балкона дёрнулась навстречу и громыхнула, отходя в сторону. Игорь пролез внутрь на балкон без стёкол и опёрся на оградку. Напротив — панельные дома, куцые деревья с листьями на земле, качели с облезшей краской, сырой асфальт и редкие прохожие. Найдя во внутреннем кармане куртки потрёпанную пачку, к которой он обещал себе никогда больше не возвращаться, вытащил сигарету и неспешно прикурил. Холодный ноябрьский воздух заходил в лёгкие, за ним дым, обжигавший горло. Он сплюнул и стряхнул пепел вниз. Оттуда показался свет — фары кого-то, кто только что приехал. Игорь высунулся из-за ограждения — номера какие-то южные, точно не Питер, точно не Москва. Напряжение, которое было готово его тут же подхватить, осталось ждать своей очереди. Он поглядывал на дотлевающую сигарету и вспоминал, как давал себе обещания и в пять, и в пятнадцать, и год назад, что не будет курить никогда. Ещё сильнее он почувствовал неприязнь к самому себе, отвращение с примесью стыда. Он затянулся ещё раз и, почувствовав, что горит уже фильтр, даря отвратительный привкус, выбросил бычок прямиком на мокрый асфальт. Поёжившись, но вряд ли от холода — свитер, куртка всё-таки, он вылез с балкона, заставив дверцу снова пошуметь при её закрытии. Выйдя в гостиную, снова вернулся в этот запах затхлости, алкоголя и смерти. Пройдя пару шагов, он опустился на корточки и протянул руку к чужим волосам. Встряхнул пряди и посмотрел в остекленевшие глаза. Живого здесь не осталось ничего, только знаки, что недавно жизнь теплилась, а скорее кое-как удерживалась, в этом теле. — Петя, зачем ты полез, — прошептал Игорь. Он посмотрел вокруг: не подкопаться. Таблетки, пакетики с запрещёнкой, свежие точки на побелевших руках — обдолбался парень, да и умер с передоза — так посчитают все, так будут говорить за спиной, шептать на ухо, осуждая почившего. Так разве что нигде не напишут, просто потому что горюющий отец не позволит. Никому никогда не скажут правды, не объяснят, не оправдают — хотя, поверил бы кто? Москвичи точно нет, они просто цокнут, пройдут мимо, осудят в разговоре и скажут «доигрался». Никому не нужна была правда, если подумать. Не сказать, чтобы Хазин сам был справедлив — быть может, он даже заслуживал такой смерти, правды о которой никто не знает. Так посчитали бы все, кроме отца, кроме Игоря, быть может. Гром, глядя на это лицо в последний раз и впервые на такое — бледное, испуганное, искаженное, с пустым взглядом, с приоткрытым ртом и щетиной, невольно чувствовал свою вину в том, что он видит. Он думал, что как-то позволил себе сказануть чуть больше, выдать что-то, что не следовало бы — и вот они с Петей здесь. Хотя Петю, как и сигареты, Гром обещался бросить два года назад — у него даже получилось. Где-то внутри он и тогда, когда объяснялся, почему просыпается по ночам, кто ему снится, и что он испытывает, предчувствовал, чем это может кончиться. Такие вещи он мог рассказать психотерапевту, например, чтобы проще было вылезти, вылечиться и забыть. Но он высказался не туда и результат лежит перед ним. До этого они виделись прошлой осенью, в конце сентября, когда Грома отправили на учёбу в Москву, а Хазин, конечно, об этом тут же узнал и приготовился ходить по пятам. Непонятно зачем, тот приехал на служебную квартиру Игоря под чем-то и, пристроившись к стенке, упорно постукивал в дверь и игнорировал звонок. Когда Гром не вытерпел, открыл чёртову дверь и высказал Пете за все его откровенные проёбы, Петя в угаре засмеялся и дал совет пожаловаться на тяжёлую жизнь кому-нибудь ещё. — Что ты понимаешь, Хазин? — Игорь выталкивал из прихожей ночного гостя. — А ты чё? Я не псина на побегушках, захочу и забуду, понял? Мне есть с кем время провести, ага, — он иногда размахивал руками, тщетно пытаясь отбиться от Игоря. — Проводи, только жизнь никому не испорть и не сломай, ладно? — Хазин был вытолкнут уже за порог. — Бля, не прибедняйся, Гром. Всё, что было сделано — было добровольно, никто тебя насильно не тянул. Ты же даже не долбил совсем, ну, только со мной угашенным может повозился, но это полезно — запоминаешь, как не надо. — Езжай домой. И забудь, что я в вашей Москве на учебе, и не приезжай больше в Питер, ладно? Никому это не нужно. — Ла-а-дно, не буду, — угоревший Петя улыбнулся и, послав воздушный поцелуй, поплёлся по лестнице вниз. Игорь, хлопнув дверью, дёрнулся на кухню за таблетками, пока не шарахнуло от нервов. Дверь балкона в третий раз издала грохот, распахнувшись от уличного ветра. — Блять, в какой помойке тебя оставили, дверь балкона не держится даже, — он приподнялся и, шоркая, подошел к балкону, поглядывая наружу. Наружа была такой же серой, слякотной и неприветливой. Резко захлопнув дверь, Игорь вернулся и присел обратно, опираясь головой о подлокотник дивана, попахивающего клопами. Вытащив кнопочный мобильный, он увидел пропущенный от Цветкова. Набрав, он начал слушать гудки. — Алё! Игорёк, где носит тебя? Час назад уехал, нам выезжать? — Алло, да… Да, выезжайте, тут криминалист нужен. — Жмурик всё-таки? — Ага. Что-то тут нечисто, с этим жмуриком. — Ладно, щас наших возьмём и приедем. Цветков повесил трубку. Игорь, глядя на покойника, улыбнулся: — Зато умер молодым и красивым, как ты и хотел. Или выпендривался? — Игорь слегка поморщил нос, ощущая, что сладковато-тяжёлый запах разложения начинает усиливаться. — М-да, он постарался, но не слишком, — Игорь глянул на наручные часы, — Два часа семнадцать минут, получается, где-то 15 часов… Нажимая кнопки мобильного, Игорь добрался до папки с СМС. <Доброе утро! Как спалось? Прости, утром не смог встать, чтоб проводить, ужасно спал ночью.> <Посмотрим что-нибудь вместе вечером?> <Прости, если отвлекаю на работе, но я подумал, что можно будет сгонять на недельку в отпуск перед НГ. А праздник с ребятами отметим!> <А хочешь — вдвоём? Обсудим вечером, а?) Люблю тебя!<3 > Прочитав, Игорь кашлянул, чувствуя, что тошнота подходит к горлу. Его хорошенько мутило, и он уверял себя, что это всё запах почившего Петьки, хотя с мертвечиной Игорь пересекался не то, чтобы редко, но тут мертвечина всё-таки знакомая. Он решил вернуться на балкон, понимая, что раньше задохнётся, чем приедут опера и криминалисты. Снова ноябрьский воздух, в котором сидел привкус жухлой листвы, жжёных палок и сырости. Игорь подпалил ещё одну сигарету и тупо глядел в рыжие окна напротив. Даже слёз в себе найти не мог и боялся, что прорвёт его не в тот момент, не при тех людях. Световой день катился гораздо быстрее, чем прежде и уже через пару часов улицу зальёт темень и зажгутся жёлтым светом фонари. Оставалось только сжимать в себе что-то, что явно горело и разгоралось с каждой минутой нахождения здесь. Гром обернулся и, глянув ещё раз на Петьку, вспомнил, что не ответил на сообщение. Такие смс-ки позволяли отвлечься от работы, вспомнить, что есть ещё кое-что, для чего стоит жить. Сейчас Игорь меньше всего хотел их видеть. Пальцы запечатали: <Ок| <О| <Да,хоро| <Да, конечно> Отправив смс, он понял, что на вопросы толком не ответил. Ладно, это Серёжа, всё равно они еще обсудят вечером за ужином, или после, или перед сном. Он не станет обижаться на такую мелочь, хотя есть тот, кто сделает это за него. В гостиной что-то зажужжало и ударилось об пол. Кто-то упорно звонил Хазину. Игорю снова пришлось выползти с балкона и разглядеть, что звонил Пете отец. Даже удивительно, учитывая их отношения, вдруг взял и позвонил. Что-то понял, почувствовал? Или Петя успел набрать его? Вряд ли это было возможным, если примерно представлять обстоятельства смерти. Проще всего майору показалось просто проигнорировать звонок. Папаше сообщат, просто попозже, и не он. — Ну, ёлы, на перевал Дятлова что ли попали? — Игорь глянул на часы — сорок четыре минуты назад Цветков сбросил трубку. Вздохнув, он скрестил руки и зашагал по квартире, надеясь найти хоть что-нибудь. Обошёл двушку с кухней, вполне ожидаемо, никакой улики. Все было разложено настолько неидеально правильно, что никто не посчитает за криминал. Вот и пузырьки, шприц в раковине лежит, рядом жгут, подкуренный косяк. — Пиздец, — шёпотом выругался Игорь, закрывая глаза руками. Тут-то слёзы и выкатились, когда Гром почуял полную беспомощность. Самое смешное, что он даже решить не мог, что ему чувствовать-то? Горевать по бывшему возлюбленному, убиваться из-за того, что нет ничего указывающего на то, что тот не сам обдолбался и откинулся? Или радоваться, облегченно вздыхать оттого, что не посадят нынешнего? Ненавидеть Другого, желая спасти Его? Игорь зажимал глаза ладонями, на самом деле желая попросту раздрыдаться прямо над холодным телом. Нельзя рыдать, нельзя так скорбеть. Это же прошлое, нет? Он же похоронил его ещё в Москве, когда ворошил аптечку, пересиливая дрожь. Он тогда зарёкся хоть что-то испытывать к Хазину, а тут — хоть убей, рвётся наружу. Вроде любовь-то вся прошла, если она была ещё, уже новая появилась. И непонятно, что из этого сильнее нарывает. Ведь это не конец жизни, нет, Игорь ведь не исчезнет вместе с Петей. Ему дальше жить, работать, просыпаться и засыпать, зная, что он виноват в чужой смерти. Стоило только назвать мишень — бац, и нет больше. А кому предъявлять, кроме самого себя. Послышались шаги, приехали всё-таки. Один единственный криминалист, хороший знакомый Игоря, зашёл в помещение и выставил на пол чемодан. — Гром, давно меня к тебе не отправляли! Ну, где клиент? — он протянул руку, Игорь крепко ответил рукопожатием. — Мих, заходи, в гостиной лежит. Я ща к тебе, на кухню ещё раз зайду. — Так я же посмотрю тут всё, ты чего это? — мужчина, поправив овальные очки, натягивал перчатки. — Да, знаю, на всякий. В квартиру зашёл кто-то из новых оперов и Цветков. Услышав, как что-то ударилось на кухне, Гром зашёл внутрь, ожидая, что туда уже пришли фоткать. Но на кухне оказался один Игорь. Он был уверен, что кто-то хлопнул дверью ящика именно здесь, но одновременно этого и не могло быть — все были в гостиной. «Всё, капает крыша» — пронеслось в голове. Он ещё раз осмотрел кухню — стол с клеёнкой и парой дорожек на ней, открытая и недопитая бутылка недорогого вина, окурки везде, фикус на крашеном подоконнике. Открыл единственный ящик, который мог издать тот звук. Внутри только чек на алкоголь. Игорь выругался себе под нос. В целом картина выглядела так, будто здесь день-другой покутил наркоша. Так решат коллеги, такую картину отрисуют в отчете и в разговоре с отцом, который примчит первым самолётом в северную столицу. Игорю снова перехватило горло, и следующий вдох получился сбитым. Выйдя, наконец, в гостиную, он наблюдал работу товарища-криминалиста. Подойдя поближе и присев, он глянул на него: — Ну? Как считаешь, сам он или не сам? Криминалист, разглядывая запястья Хазина, покосился на майора: — На первый взгляд обычный передоз. Я бы не ковырялся тут долго, только смущает немного, что он как-то медленно разлагается. Тут со входа должно было нести, а по факту только в этой комнате запашина. Если криминал, его запросто могли обработать какой-то химозой. Помнишь, Хольт спокойненько подтаскивал такие бальзамчики всяким кланам, группировкам? Только вот я давно такого не видал. Может и самозамес. А может я с ума уже схожу, а? Игорь, ты как думаешь? — Михаил толкнул товарища, зависшего взглядом в одной точке в воздухе. — А, да… Не знаю, надо посмотреть, чего там у Хольта с поставками, но они там шифруются, работы не на один месяц будет. Ещё есть следы насильственной? — Нет, ни черта нет. Посмотрю квартиру, конечно, но я так понял, окровавленного топора в раковине нет? — мужчина поднял взгляд на товарища. Игорь зыркнул на проседь в волосах Михи – он с ней ходил ещё лет десять назад, в расцвете молодости, – криво усмехнулся и, покачав головой, двинулся снова в коридор. Казалось ему, что в блуждании он найдёт ответы на вопросы, которые даже про себя задать не может — морозец по коже, мутит тут же. Бледный Цветков тут же его поймал и, заглянув в гостиную, вернулся обратно, состроив взгляд подбитой дворняжки. Он, глубоко вздохнув, похлопал майора по плечу: — Соболезную, Игорь. Уверен, что хочешь здесь оставаться? Ты вообще не обязан, учитывая— — Спасибо за заботу, но работа есть работа, — перебил майор, — всё в прошлом. Цветков, кивнув и подхватив кипу пакетов для улик, двинулся в гостиную. Игорь, уперевшись спиной в стену, тупо разглядывал своё отражение в зеркале. Оно постепенно плыло в глазах, модифицировалось, даже слегка пугало, потому что над ним, казалось, нависала тень с оперением. В кухне послышались шаги. Игорь стоял у входа в гостиную и прекрасно знал, что никто оттуда не выходил. Ком подступил к горлу, кислород едва ли пролезал в лёгкие. Мужчина дёрнулся и выскочил из квартиры. В подъезде несло мусоропроводом, а с верхнего этажа ещё и дешманской водкой. Быстро затопав по ступеням, он спустился в подъезд и оттуда же вырвался на улицу. Наружный свет подслепил его, глаза заслезились. Игорь прикрыл лицо ладонями и пытался сделать вдох чуть глубже и ровнее. На глаза накатывало, будто щипало изнутри, и слёзы горячим потекли по сероватому лицу. Руки судорожно бросились утирать, но получилось только растереть соль по лицу. Кожа воспалялась, чесалась, слезы скатывались вниз и вырывали то, что он пытался прятать. Он осел, держась за побеленную стену. Картинка плыла перед глазами от слёз. — Игорь, да забей ты! Живи! Сколько нам ещё осталось, знаешь, нет? Я тоже не знаю. Потому и живу, чтоб умереть не страшно было, — шуршащий шёпот послышался над ухом. Шёпот был до боли знакомым, все слова он точно уже слышал. Голос. Не мог он этого голоса слышать. Уже не мог. Владелец там, наверху, уже без чувства и без краски лежит, готов клиент. Игорь всё-таки поднял взгляд: никого. Рабочий день, спальник, народ как сдуло. Никого здесь быть не могло, уже слышится, скоро — всё: клиника, дурка, мягкие стены и злые медсестры. Осознание ещё раз кольнуло Игоря, он выдал что-то бессвязное, выругался сквозь всхлип. Он давно не плакал. Тем более не рыдал. Тем более так, как сейчас. Он всё еще грузно дышал, вдох за вдохом понемногу трезвел. Медленно, но его попускало. Он нервно перебирал идеи, почему? Из-за чего его сейчас так подорвало на истерику? К Хазину он уже ничего сердечного не имеет. К чему слёзы, сопли? Где-то подальше, если порыться, но не слишком глубоко — ответ — вот он, на поверхности маячит. А Игорь боится даже взгляд бросить. Боится подняться и услышать от коллег, что нашли зацепку, что смерть Пети была насильственной, что назначили список экспертиз. Или услышать, что зацепок нет, и дело, велика вероятность, закроют, даже не начав. Боится конца рабочего дня. Боится прийти «домой». Боится улыбнуться любимому человеку, боится разозлить зверя, который его отменно охраняет. Боится, что его тошнит от мысли об этом человеке. Куда любовь делась? Известно куда, только вот Он не поймет, вполне справедливо ничего не поймёт, а Другой и разбираться не будет — убьёт, или всего-то превратит жизнь в неудачный сон с пьянки. На горизонте сознания заблестела мысль о том, чтоб самому рухнуть в Неву, а можно и в Фонтанку. Тот не успеет среаигровать, не узнает раньше Его. Он поплачет, Тот будет проклинать, но возвращаться туда? Извольте. Гром услышал шаги, и через несколько мгновений спустился по лестнице криминалист Миха. — Ну? — Игорь чуть не бросился на него. — Ничего, Игорь. Я всё облазал. Мои ребята ещё там пороются, но я тебе говорю с почти полной уверенностью: ничего не найдут. Я не могу сказать, что он сам накидался и умер, только из-за чутья. Но всё, что мне попалось, не играет ему на руку, понимаешь? Лаборанты ещё наркотик посчитают, но и там наверняка дозировка такая, какую бы с дурости закинул недонарк. Картина такова. Игорь хмыкнул, отводя взгляд и задерживаясь им где-то в воздухе: — А пальчики? — Пальчики посмотрим, но я даже так не нашёл, со своими игрушками. Боюсь, помотают нас ещё, учитывая, чей это сын — Костян мне поведал. — М-да. Спасибо, Мих. — Ты как сам-то? — криминалист засунул руки в карманы, пытаясь нашарить сигареты. — Как всегда, когда в тупик дело идёт. — Это для нас с тобой, Игорёк, тупик, а там — он показал пальцем наверх, всё уже посчитали и доложат скоро…,— он замялся, но продолжил,— А у тебя какие мысли есть? Игорь кашлянул, двинул ногой по сырому листочку на асфальте: — Я давно Петьку знаю. Не мог он в такое дерьмо влезть. У него есть деньги, зачем ему забираться в старый питерский спальник? Это же клоповник, ты сам видел. Я бы в жизни не поверил, что он выбрал это место. — А если суицид? Он фешенебельности не требует, — Миша чиркнул спичкой и подпалил сигарету, доставая сразу вторую для коллеги. Игорь прикурил, и, сплюнув, ответил: — Он не собирался долго жить, но и суицид – не его формат. Угаситься чем-то веселящим, это пожалуйста, но Хазин знает свою норму. Миха недовольно закряхтел, потягивая табак: — Не мне тебе объяснять, что нормы здесь не бывает, передоз мог случиться от любой дозировки. Игорь кашлянул и выбросил смердящую сигарету. Холод сковывал руки. Миха молча докурил, упёрся взглядом вдаль. Он давно научился работать с мёртвыми так, как работает с бумагами бухгалтер. — Гром, я тебя знаю с момента, как ты на службу попал, и знаю тебя достаточно, чтобы задать последний вопрос: у тебя есть на примете кто-то, кто мог бы подстроить смерть? — Миха внимательно посмотрел на лицо товарища. Майора прошибло насквозь, как будто ударили точно в грудь, выбив воздух. Как же, есть. Гром только скрипнул зубами, да сжал губы. — Цветкову скажешь, если что, — Миха ударил Игоря по плечу и скрылся за дверью подъезда. Игорь на несколько секунд мысленно вернулся наверх, в запачканную квартиру. Петя с серой кожей, но в своей водолазке, от которой ещё пахнет его парфюмом. Скрипящие половицы, грязные занавески, отсутствие улик. Суицид. Передоз. Ненасильственная смерть. Игорь передёрнул плечами и, поднявшись, пошёл, куда глаза глядят. Мышцы застыли от ноябрьского воздуха. Небо по-тихоньку наливалось тьмой, что на севере осенью-зимой означало лишь то, что уже прошло обеденное время. Игорь не смотрел на часы, и пытался вообще не думать. Наскрёб в карманах куртки какую-то мелочь. Главное не вспоминать, куда идёшь, так легче. Мерные шаги по асфальту — раз, два, раз, два. Остановился только у нужной остановки. Не думать. Подошёл трамвай, даже не посмотрел, нужный ли? Внутри – мерцающие жёлтые лампы, но главное, что там тепло. Рухнул на сиденье, расплатился мелочью, налёг на окно, глядя на улицу через дорожки дождя на стекле. Фары, фонари, кричащие светофоры играли светом через капли. Дремота в ноябре так и накрывает свинцовым одеялом. Игорю снова двенадцать, он едет в другую школу на олимпиаду, а на улице – солнце, ещё по зелёной в сентябре листве, мажет; он лихорадочно вспоминает формулы, и думает, что на скопленные деньги купит им с папой чего-нибудь вкусного, если станет победителем.