***
— Шастун! Звонок завершай! *Бип-бип-бип* Линия обрывается, не позволяя подруге некой Семённы узнать про тёзку её любвеобильной соседки. А над столом (но едва ли над Шастом — с его-то ростом, даже сидя) грозно возвышается Стас. — Совсем дурак, что ли? Какая Маринка тебе? — Одногруппница, — чуть помедлив, подтверждает всё сказанное Антон одновременно с тем, как смурнеет лицо руководителя группы. — Никаких Маринок! И никаких подзаборных шаболд, ты понял меня? — Услышал. — И энергетик убери со стола. Давно из пубертата вышел? Арсений наблюдает за развернувшейся сценой невозмутимо. Антон всё же убирает жестяную полупустую банку со стола (правда, пряча её в ящик), поворачивается к нему и со смешинкой подмигивает. В опенспейсе стоит приглушённый гомон и привычно жужжит какофония голосов. Не разобрать, что говорит оператор через кубикл от тебя. Офис большой, но в группе из этого отдела их четверо, а у Стаса — по одному уху на каждого, что позволяло ему в гарнитуре разобрать каждое их слово на атомы. Наверное, с профессиональной точки зрения это было очень даже хорошо, но чисто по-человечески всех всегда бесило, что буквально за каждый неосторожный чих и несдержанный пук к тебе вернётся карма и может лишить тебя премии. Вот Антон, например, всегда непременно громко чихал, извергая из себя по меньшей мере звук взрыва боеголовки, даром, что не забрызгивал всё вокруг соплями. Это всегда просачивалось в микрофон Арсовой гарнитуры (не сопли, а звук) и пугало не привыкших к такому перфомансу клиентов. Можно их понять — не каждый день на тебя рычит Лох-несское чудовище. После пары таких случаев на горячую линию поналетала куча жалоб, Стасу прилетело по шапке от начальства, Арсению — от Стаса, а Антону — от Арсения. Зато впредь, завидев скукуруженную рожу периферическим зрением, Арсений предусмотрительно заранее зажимает мьют. Более того, после ещё нескольких таких эпизодов он даже выучил все чахоточные оттенки и может с первого раза определить, зайдётся Антон в безостановочном приступе чихов или всё обойдётся одним, предупреждающим. Арсений вообще довольно много чего выучил из повадок Антона. Сложно этого не сделать, когда они сидят в соседних кубиклах, разделяемые друг от друга лишь перегородкой, половиневшей лица до уровня глаз. Например, у него есть привычка наматывать на палец шнур компьютерной мыши на манер телефонного провода. Прямо как девочки-подростки из американского сериала, сплетничающие с подружкой. Правда, похож он при этом на парня, о котором эти подружки сплетничают. Лицо в такие моменты у Антона просто трескается от профессионализма. Гарнитура на макушке вечно надета наполовину — одно ухо в наушнике, а другое нет, — и клаву в офис он притащил свою собственную, с подсветкой, потому что казённая безбожно западала и липла клавишами к пальцам. Видимо, наследие от любителей айс-кофи на рабочем месте. В затишье между звонками он рубился с Серёжей в Бравл Старс или открывал Косынку на древнем рабочем ПК. А на столе у него, помимо банки Бёрна, в лёгкой доступности расположилась игрушка-антистресс, как и у всех операторов. У Антона конкретно — радужный поп-ит в форме головы единорога. Нынешний антистресс Арсению тоже подарил Антон, потому что свою старую Капитошку он нечаянно уничтожил в особенно горячем порыве гнева. И она пала, брызгая тальком во все стороны, пока Арсений крыл отборным матом всё, что криво лежало на этой бренной земле. На следующий день на его столе появился резиновый ёж, которому этот мир был уже абсолютно понятен, и с тех пор он глазками-бусинами безразлично смотрит в пустоту, смиренно принимая каждую новую порцию абьюза в свой адрес. И на каждую такую порцию выпучивает резиновые глаза так, что они грозятся вывалиться из глазниц, если бы не шарниры-держатели. Антон аргументировал свой выбор схожим с ежом фырчанием, которым перемежалась его нецензурная тирада, и на это Арсений только невольно фыркнул в ответ, тут же колко стреляя глазами в рассмеявшегося Шаста. — Я сначала Хренобуса тебе хотел взять — тогда бы точно один в один, — он заявляет, всё ещё хихикая. — Но ты ведь, псих, и его уничтожишь, а там внутри шарики полистироловые. Потом заебёмся собирать. Когда Антон возвращается к наматыванию провода на длинные пальцы, Арсений думает, что тот всё-таки ещё как краш. Причём такой, о котором девчонки сплетничают во все времена: кружочками в Телеге, диалогом по дисковому телефону, светской перепиской и просто жестом показывая сердечко возлюбленному австралопитеку. Да, Арсений знает его не так давно. Но и за это время может с уверенностью сказать, что к Антону, что называется, прикипел, и скоро, кажется, сорвёт крышечку кипятильничка. Потому что психически здоровым в их сфере деятельности оставаться трудно, а Антону очень хорошо удаётся шатать его и без того хлипкую нервную систему, даром, что Шастун, а не Шатун. Это совсем не в стиле Арсения — додумывать за людей их чувства. Но хочется надеяться, что томные чужие взгляды, бросаемые через перегородку говорят об ответном влечении. Иначе эти переглядки смахивают на сюжет по Дискавери: аллигатор, который намокшим бревном лежит в озере своей симпатии, пасёт добычу, которая попала в голубые сети. Кроме того, Антон очень красивый. И это совершенно объективное, непредвзятое и ненатуральное мнение самого Арсения, которое он не знает куда деть и что с ним делать. Так и живут — Арсений, Антон и сексуальное напряжение. Жизнь эта не сказать, что в тягость. Сексуальное напряжение «напрягает» лишь условно (всё-таки они не на Дискавери), и с ним вполне можно сладить, как и с Антоном под боком. А условия работы и коллеги Арсения тем более совершенно устраивали. Чего не скажешь о самой рутине. Всё-таки не по приколу из него словно бесы выходят после разговора с особенно раздражающим клиентом. Вообще, для того, чтобы работать с людьми, нужно иметь стальные нервы и быть терпилой. По левую руку от него сидит живое доказательство — Дима — и как можно более пассивно-агрессивно бросает в микрофон гарнитуры: — До свидания, всего доброго, — и уже тише, сбросив вызов, продолжает, — в аду, тупая ты пиздень. Серёжа, который развалился на кресле совсем рядом и заливает абоненту по ту сторону про новый тариф, прокашливается и косится на него недовольно. Вряд ли с такого расстояния можно услышать потенциальные угрозы, адресованные другому человеку, но каждый оператор здесь борется за возможность продать как можно больше. А «тупая пиздень» из трубки не располагает к покупке, на какой бы скорости ни летал подключаемый интернет. Дима закрывает лицо руками и ложится на стол всем корпусом: — Я кандидат наук, — говорит глухо и как-то опустошённо. Арсений чувствует в себе отголоски этого состояния. — А меня малолетняя писюха по телефону хуями кроет. Действительно, как будто несправедливо. Жаль в микрофон даже не пожужжать бормашинкой, чтобы припугнуть обнаглевшего кого бы там ни было. В этом большом коллективе, разбросанном по всему зданию, есть люди как разнообразных профессий, так и не получившие ещё профессию вовсе — студенты. В их группе, как повелось, было всего три несменных всадника апокалипсиса: Серёжа, Дима и Арсений. Встретились как-то электрик, стоматолог и актёр, как в том анекдоте. Четвёртый член группы меняется из раза в раз и, как правило, не задерживается надолго. Сейчас это был Антон. — Запоминай выражения, перескажешь их следующему такому важному хую бумажному, — советует Антон в приунывший затылок и светит улыбкой, будто сам пару часов назад не бился головой об стол от десятого за утро звонка с просьбой починить то — не знаю что, там — не знаю где. Закинувшись завтраком и перетерев ситуацию с Матвиенко, он быстро отошёл и сейчас сидит как ни в чём не бывалый, по привычке ожидает, что Арсений подхватит его веселье. Арсений, не будь дураком, подхватывает. — Димка, ты просто первый их шли. Это застаёт врасплох, люди теряются, когда их ни с того ни с сего посылают — проверено. — А лучше сам попроси себя послать. И желательно в жопу. Они подумают, что ты сумасшедший и купят у тебя всё, лишь бы побыстрее отвязался. — Что я должен говорить? Здравствуйте, я оператор Дмитрий, — Дима взмахивает руками, с каждым словом повышая тон голоса, — по данному вопросу обращайтесь в жопу?! Серёжа медленно поворачивается к нему всем своим оскорблённым нутром, зажимает кнопку мьюта и показательно долго тянет своё «тшшш» со свирепыми глазами. До Арсения долетают несколько капель слюны, и он, будто та радиоактивная, брезгливо тянется за влажными салфетками. — Согласен, не поможет, — на рубашке остаётся влажный след, Арсений цокает и морщит нос. — Это твоя обычная манера общения. — Спасибо, Арсений, — Дима поднимается, максимально не впечатлённый. — Тогда в своей обычной манере общения посылаю тебя нахрен. — «Обращайтесь в жопу» звучит слишком… Доброжелательно, что ли. Как будто реально можно обращаться, — Антон крутится вокруг себя на стуле, всё ещё с задумчивым видом будто всерьёз смакуя предложенную фразу и подёргивая лапой, лежащей на коленке. У него на ногах огромные яркие кроссовки, футболка Vetements измята сзади, потому что он вечно ёрзает и скрючивается креветкой в кресле, а на спинке стула висит розовое худи. И вообще всем своим видом он вертел офисный кэжуал. — Лучше типа «я этот провод тебе в задницу проведу». Или «засунь эти проблемы себе в зад». Сразу дать понять, что они — хуйня из-под коня. Поиграйся с жопой, в общем. Дима вздыхает так тяжело, что кажется, что у него лопнут лёгкие от натуги. — Шаст, ты мне друг, но с жопой я играться не буду. Арсений невольно подбирается, усиленно расслабляет лицо из состояния испуганного тушканчика и косится в сторону Антона, желая проследить его реакцию. Вся проблема вот в чём: на почве непрошеной симпатии у Арсения развивается хронический долбоебизм. Он цепляется за каждую мелочь в надежде получить хоть немного дополнительной информации. Несмотря на все радужные предания и легенды, его гейдар работает с перебоями и явно лишён каких-то важных деталей, а инструкция по его использованию составлена работниками Икеи и написана на эльфийском языке. В общем, плохо у него с гей радаром — на Антона он реагирует лишь из отчаянного желания, чтобы тот всё-таки оказался предметом его реакции. Эта тема никогда особо не всплывала при разговоре, а спрашивать напрямую Арсений, естественно, не собирается. Сейчас подвернулась, хоть и сомнительная, но всё же возможность прощупать почву. Так как там с жопными играми? Антон только хмыкает, тряхнув кудрявой чёлкой, и устремляет взгляд в потолок. — Можно ещё «я тебе задницу надеру». Это ничего не даёт и больше похоже на шутку. Арсений поджимает губы, спешно отворачиваясь и отвлекаясь на апатичного Димку. Он почему-то вовсе не сомневается, что задницы Антон надирает отлично. Дима просит у него кофе, настолько же чёрный, как души некоторых его собеседников сегодня, и Арсению чисто по-человечески его жаль. Чисто по-операторски хочется, чтобы ему тоже кто-нибудь сделал кофе. — Арс, — в голове резиновым мячиком его имя отскакивает от стенок черепной коробки, и Арсений, как раз проходящий мимо офисного стула Антона, чувствует, что его запястье обхватили тонкие холодные пальцы. — Сделаешь мне тоже кофе? Пожалуйста. Прежде чем он может ответить или хотя бы начать обрабатывать поступившую информацию, Дима встревает со своим: — Шаст, ты же не пьёшь кофе. — Завали, я всё пью, — огрызается Антон в его сторону. — Ой, блять, и ты иди нахер. Все идите нахер, кроме Арсения. Арсений делает мне кофе. Напоследок сжав запястье Арсения, которое мгновенно пупыришится мурашками, в своей руке, Антон отпускает его. Ничего странного в этом нет мантрой звучит в голове он всё пьёт. Ноги сами несут его на кухню, как лопасти катамарана. — Какого хуя у тебя пропеллер с самого утра работает? — бурчит Серёжа, уже завершив звонок и растекаясь по гарнитуру на офисной мини-кухне в ожидании, пока закипит дохленький электрический чайник. Кофе он не переносит, как явление. Арсений, потирающий покалывающее от прикосновения запястье, с ним бы поспорил. Если он не укладывается всем телом на любую подвернувшуюся поверхность, это ещё не показатель энергичности. Хотя, конечно, дела обстоят лучше, чем у большинства присутствующих в этом здании. — Ну чего, продал? — вопросом на вопрос отвечает Арсений. Ему действительно интересно и искренне хочется помочь — советом с высоты большего опыта или просто готовым выслушать и уже не вянущим от каждого бранного слова — профдеформация — ухом. — Да не продал ничего! Серёга пускается в красочные описания только что случившегося разговора, и с каждым словом Арсений всё больше морщится. В их работе нет ничего сверхъестественного, и всё же есть одно но. Люди. Вот так поступает на линию входящий звонок от мамы трёх ангелочков, она пожалуется на погрызенный кабель, затем проклянёт всех, кто может быть к этому причастен (в том числе собеседника), разозлится, выругается, извинится и сбросит вызов. Или при исходящем звонке для предложения своих услуг представитель компании в лучшем случае положит трубку, а в худшем — начнёт обвинять в мошенничестве и грозиться знакомыми адвокатами и судом. Когда появляется возможность спрятаться за маской анонимности, люди из кареты превращаются в тыкву и как голуби разбрасывают свой помёт из ненависти. Арсения такое бесило, но только в начале его длинного операторского пути. Сейчас же он с каким-то даже наслаждением вслушивается в гневные речи клиентов, питается их злостью и на каждую гонористую реплику выдаёт две своих. Да, за это прилетает по шапке, но в офисе такая большая текучка и недостаток хороших специалистов, что часто начальство просто закрывает глаза на промахи Арсения. Каждый, конечно, справляется с этим стрессом по-своему. Серёже, вот, надо выговориться и выпить большую кружку зелёного чая с персиковым ароматизатором, который в офисе кроме него пьёт только Ксюша из отдела кадров. Диме нужно посидеть с грустным лицом и поскорее уехать домой к семье, потому что даже плач годовалого младенца звучит райской музыкой по сравнению с поносом, что льётся на него каждый день бесплатно и без регистрации. Антону… Антону, кажется, всё нипочём. Хотя, конечно, это не так, и Арсений знает, что под улыбчивой маской и лексиконом матершинника скрывается куча загонов — по поводу и без. Для Антона, как ни крути, всё это в новинку, и Арсений старается помочь, если видит, как тускло стало в чужих глазах, или слышит, как громко длинные пальцы начали выстукивать нервный ритм по столу. Тем более, наградой каждый раз становится благодарный взгляд и скромная улыбка — знак, что Антон понял, что каламбур Арсом был брошен не «вскользь», а очень даже «в цель». И, конечно, всегда отплачивает той же монетой. Арсений треплет поджавшегося Серёжу по плечу, только он закончил говорить, и, потерявшись в мыслях, проделывает глазами путь в сторону кубиклов. Антон рукой придерживает наушник у уха, увлечённо доказывает что-то в микрофон гарнитуры и не сводит с него взгляд.***
— Оператор Арсений. Добрый вечер, я вас внимательно слушаю. — Добрый вечер, Арсений… Извините, у вас такой приятный голос, я даже забыла свой вопрос. — Спасибо за комплимент. Давайте вспомним ваш вопрос вместе. Проблемы с интернетом? — Да, знаете, у меня очень много проблем. Вы не женаты случайно? Мама моя очень переживает, что у меня нет мужика. — К счастью, не женат и не планирую. Я сочувствую вам и вашей маме, но позвонили вы всё-таки по какому вопросу? — Знаете, мне кажется, что у меня роутер сломался. Вы не можете приехать починить? Что делаете завтра вечером? — К счастью, это не в моей компетенции, но я передам вашу проблему техникам, и они обязательно подберут для вас мастера. — Жаль. Ну, если чё, мой номер у тебя есть. Звони. Пусть только вышлют ко мне мальчика посимпатичнее. *Бип-бип-бип****
Не успевает Арсений моргнуть, как утро перестаёт быть беззаботным, а люди — притворяться адекватными и предстают, какими есть: мужланами и хабалками. Как энергетический вампир, обычно Арсений питается их горящими жопами, но почему-то именно сегодня их становится неприлично много, как на приёме у проктолога. Кроме того, знатно вывел из себя очередной вышедший из-под контроля пранк Серёги, который не принимал своего клиента около 20 минут, потому что у него была катка в Бравл Старс. В итоге Арсений получил на линию враждебно настроенного мужчину и пиздюли в свой адрес не за свою вину. Конечно, все звонки геймера-самородка направлялись на оставшихся Диму с Арсением (потому что Антон катал вместе с Серёжей), поэтому к обеду шея обоих уже была в мыле. Отвесив воодушевлённым игроманам лещей и посоветовав им идти продавать жопы на Твиче, Арсений хватает с собой Позова и направляется быстро закинуть в желудок что-то вредное и быстроперевариемое. У них нет фиксированного времени обеда, так как звонки начинают поступать с самой первой минуты работы, а особенно много их как раз среди дня. Поэтому есть они стараются по очереди, чтобы на входящие вызовы всегда было достаточно операторов. Часто бывает так, что отлучиться в кафетерий и вовсе не получается, поэтому приходится колдовать себе бесхитростный перекус прямо за столом и жевать в промежутках, пока клиент говорит. Арсений, конечно, такое не приемлет и всегда порицает Серёжу, который отрицает существование вполне сносного кафетерия в принципе. Сам Арс своим принципам изменять не привык, и даже если желудок будет издавать звуки страшнее, чем чихающий Шастун, и скукоживаться до микроскопических размеров, то всё равно не позволит себе умять что-то за рабочим столом. Сегодня обошлось без крайних мер — спасибо за незапланированный перерыв небезызвестному шутеру — и свои законные 20 минут на обед Арсений-таки получает. А по их окончании оставляет Позова в столовой дожёвывать салат, в котором уже нечего жевать, сразу настраивая себя на то, что половину звонков Димы снова будут перенаправлять ему. Ситуация неприятная, но выбирать не приходится. Даже отлынивающих от прямых обязанностей коллег Арсений любит, и к тому же, если продолжит наговаривать траффик, то может добавить эти минуты себе в копилочку «на премию». И «к психиатру». С утра в рабочий чат пришло предупреждение от Стаса, что каждому на почту в скором времени должен прийти новый скрипт — Арсений мысленно делает заметку проверить рабочий почтовый ящик. Письма от Стаса обычно отправляются в спам — так их проще найти (и проще позлить Стаса), но после тщательной проверки у Арсения не обнаруживается входящих ни в одной папке. — Мне не пришёл новый скрипт, — Арсений говорит, ещё раз внимательно вглядевшись в рабочую почту. Входящий вызов взвизгивает противным звонком. Он чертыхается и уже кладёт палец на кнопку, чтобы его принять, в последний момент обращаясь куда-то в гул разговаривающего офиса. — Кто-нибудь, отправьте, пожалуйста. Из соседнего кубикла слышится хмурый, заебавшийся голос: «Ща сброшу». — Здравствуйте. Специалист Арсений, слушаю вас, — дёргано отвечает он, напряжённо сжимая губы. Сообщение приходит не на почту, а в ватсапе. У Антона на аватарке какой-то мем с котом, а вместо имени — прозвище Шаст. В этом чате нет ни километровых переписок, ни сухих сугубо рабочих сообщений. Они общаются, как хорошие знакомые. Последнее сообщение отправлено Антоном пару дней назад — нашёл картинку с котёнком микроскопических размеров на огромной человеческой ладони с надписью «чё ты ржёшь, я старше» и подписал: «ты». Арсений оставил при себе своё мнение на этот счёт (что является неслыханной редкостью), потому что прочитал сообщение в спешке. Тогда картинка показалась забавной (даже с условием, что подходит, скорее, для сравнения габаритов Антона с Серёжей, чем с Арсением), но сейчас совсем не до этого. Он открывает PDF-файл, злобно стукнув пальцем по экрану телефона, параллельно стараясь вслушаться в женский голос нового клиента. — Добрый день. У меня мобильный интернет слишком медленно работает. Не подскажете, с чем это связано? Очередная зумерская проблема. Сейчас он начнёт перечислять способы решения, ни один из которых не подойдёт, и в итоге перенаправит девушку в салон сотовой связи. С другой стороны, звонок обещает быть недолгим, поэтому Арсений послушно выдиктовывает выгравированный на обратной стороне век текст, начиная лениво бегать глазами по строчкам нового скрипта. Мультизадачность в этой профессии выходит на какой-то запредельный уровень. — Понял вашу проблему. Прежде всего проверьте, какой значок мобильного интернета горит в верхней строке дисплея. — Да хороший. 4G, три палочки. — Значит проблема в другом. Попробуйте проверить, не закончился ли пакет трафика на вашем тарифе. Проще всего это сделать через мобильное приложение, на главной странице вы увидите… — Всё в порядке с трафиком, — обрывает девушка. — Если пакет трафика не закончился, но интернет работает медленно, давайте попробуем… — он пролистывает пальцем дальше на вторую страницу документа и натыкается взглядом на: — Член. Прямо в скрипте. Арсений от неожиданности икает, тут же смущённо прикрыв рот рукой, и резко скроллит обратно в начало файла. — Что, простите? — тон девушки тоже кажется больше робким, чем возмущённым. — Всё так плохо? — Прошу прощения, я имею в виду гарантийный, или членский, взнос. Какой, говорите, у вас оператор связи? — судорожно лепечет Арсений, уже замечая Стаса, который выглядывает в наушниках из-за своего рабочего места. Глаза пучит пуще резинового ёжика, а нос будто отдаёт всю свою ширину в длину, вытягиваясь в строгую полоску. Значит, уже слышал. Арс прокашливается, прикрыв гарнитуру рукой и собираясь с мыслями, вздыхает глубоко и, щёлкнув внутри переключателем «Член > профессионал», продолжает приветливым голосом: — Давайте попробуем разобраться, как это происходит. Завершает разговор только через несколько минут, перенаправив-таки в итоге девушку на менеджера салона связи. В голове что-то сломалось, и он с опаской смотрит на экран телефона с открытым файлом, будто часть тела оттуда сейчас материализуется из единичек и ноликов в настоящую живую плоть. Тот в ответ смотрит с вызовом белоснежных страниц и крупной чёрной типографики. Где-то там, в конце, на дне документа притаился импостер в виде цветной картинки. Не поймите неправильно. Арсению просто необходимо проверить. Проверить, чтобы убедиться — в опенспейсе произошла коллективная галлюцинация, и всем операторам на почту пришёл документ с фотографией чужих половых органов. Или, ну может же такое быть, что в файл закинули скрин из паблика «Показалось», и на фото окажется рукав бежевой рубашки или хвост собаки, или пожарный шланг? Комнатный такой, небольшой, для огнеборцев-любителей… Наверняка где-то в недрах интернета есть такое порно. Или, может быть, это боди-арт такой? Хоть что-нибудь, но только не член. Арсений смотрит. Ну да, он. Предатель, притягивающий мимолётный взгляд так, что на окружающий фон смотреть как-то не особо получается. Даже после того, как он тщательно промаргивается, галлюцинация не исчезает, член всё ещё на месте. Но, Арсений понимает, не может же он существовать отдельно — не парит же он в воздухе, честное слово. Наверняка прикреплён к какому-нибудь телу… Антона Шастуна. Арсений себя одёргивает: «Наверное!». Фотография сделана в зеркало в полный рост. Парень сидит на стуле, расставив ноги, в одной руке сжимая эрекцию у основания, а во второй — телефон, закрывающий запрокинутую голову и лицо. Видно лишь светлые кудри и прилично отросшую щетину. И задранную до груди футболку Vetements… Принт распространённый, наверное. В любом случае, снимок, на скромный неискушённый взгляд Арсения, достоин приличного (если можно в данном контексте называть вещи приличными) канала на Онлифанс. Фотография получилась красивой, хотя наверняка её создатель не вкладывал в это силы и не подразумевал делать её такой эстетичной. Но так вышло, что и тёплый закатный свет из окна падал хорошо, и ракурс подобрался удачный, совсем не похожий на типичные кринж-дикпики, которые направо-налево, будто рассылкой, появляются в директах по всему миру. Что уж говорить, даже сам член красивый: не клонится в сторону, как берёзка, приятно «обвенчан» по всей длине и стоит гордо, уверенно — всем бы иметь такую стать. Много чего не даёт покоя в этой ситуации. Например, зачем оно здесь. И откуда взялось. И знает ли Антон, что послал свой (наиболее вероятно) хуй коллеге. И почему вообще Арсений анализирует и рассматривает дикпик на рабочем месте, когда к нему идет разгневанный руководитель группы? — Арсений! — чуть ли не взвизгивает Стас, подходя к нему, и тут же озирается по сторонам, убеждаясь, что не потревожил разговоры остальных операторов. — Ты что себе позволяешь? Арсений с дрожью замечает заинтересованный взгляд Антона, показавшийся над пластиковой перегородкой. — А что? — с трудом отводит взгляд и во все глаза смотрит на разозлённого, а оттого немного забавного Стаса. — А то, что ты обсуждаешь с клиентами половые, прости господи, органы! — Погоди, ну, во-первых, приплетать сюда господа — грех, я считаю. Во-вторых, я не обсуждал, я лишь упомянул. Она наверняка даже не заметила, я быстро увёл разговор. — Арсений! — Стас тянет букву «р» с такой яростью, что вот-вот капилляры в глазах полопаются. Сжимает губы так, что, кажется, их проглатывает и хмуро смотрит, навалившись тучей, сверху вниз. — Ещё одно такое «упоминание» и разговор будет намного серьёзнее. У одного шаболды, у другого члены, вы уверены, что в правильную сферу работать пришли?! И с этим удаляется к своему месту, забавно перекатываясь с пятки на носок своей раздражённой пружинистой походкой. Арсений выдыхает воздух, который не помнит, как задерживал. Расстёгивает верхнюю пуговицу и нашаривает на столе ежа. Сжимает до хруста костяшек и начинает качать, будто эспандер. Ёж скрипуче повизгивает. С таким остервенением в пору до посинения выдавливать из опустевшего тюбика зубной пасты последнюю мятную какулю, которая всё равно упадет со щётки в раковину. Бедная игрушка не успевает прятать глаза обратно в глазницы, и создаётся впечатление, что лишь они вдвоём в этом офисе в ахуе от происходящего. В списке табу-фраз оператора, который брошюркой валяется где-то в ящике рабочего стола, нет слова «член». Но это, естественно, не означает, что употреблять его по отношению к клиенту при разговоре допустимо. Вряд ли его могут за это уволить (а объяснительную написать он всегда сможет, это дело плёвое и, чего таить, уже привычное), однако приходить на ковёр к начальнику не хочется. С ним такое очень редко случается, ведь свернуть разговор в нужное русло он может всегда, благо речь поставлена хорошо. Редко «языкается заплетыком», почти никогда не «экает» в общении, умеет заболтать и втюхать никому не всравшийся новый тариф через несколько минут разговора. Может быть поэтому начальство часто закрывает глаза на откровенные этические косяки с его стороны, если те всплывают, как говно весной в первую оттепель. Что-что, а продавать Арсений умеет. Он с жалостью понимает, что на перерыв не уйти, потому что только что с него пришёл. Тяжело вздыхает и неосторожно снова смотрит в правую сторону. Оттуда на него пялится лицо с парой заинтересованных глаз, которое, завидев чужой взгляд, вздрагивает бровями, молча спрашивая, мол: «Что случилось?». Антон не занят клиентом, поэтому можно вполне ответить вслух. Арс даже собирается так и сделать, но в последний момент понимает, что не может, и открывает ватсап.Вы:
Антон, честно сказать, скрипт хуёвый. Буквально.
Видит, как коллега делает сложное лицо, прочитав сообщение, и снова поднимает на него взгляд. Арсений стреляет глазами в его телефон, и Антон опускает голову, скрываясь за перегородкой. Кудри пружинят от каждого движения. Арсению плохо. Проходит ещё минута. Шаст: Блять. Арс… Какой пиздос. Прости, это случайно получилось. Хорошо, что в общий чат не отправил. А хотел.Вы:
Да с кем не бывает. Просто было очень неожиданно.
Даже вот с клиенткой новостью поделился. Правда, она не оценила, ты уж прости.
Шаст: Бля, прости, правда. Это я случайно не тот файл к скрипту прикрепил, хотел все наработки в один большой объединить. Я тебе позже скину нормальный.Вы:
Без проблем.
Ну член и член, чё бубнить-то? Антона смущать ещё больше не хотелось, но и лицезреть что-то настолько интимное Арсений согласия не давал. Он пытается прислушаться к себе — действительно ли нет проблем, как он убеждает. Понимает, что испытывает какую-то сложную эмоцию. С одной стороны, дико смешно от того, что ему прилетела писька, откуда её вообще не ждали. С другой стороны, неловко — по этой же причине. С третьей стороны, очень уж тянет подрочить. Несмотря на взаимное перебрасывание мемами и такое же взаимное хлопанье ресницами друг в друга, их общение с Антоном не настолько близкое, чтобы как-то однозначно отнестись к фотографии эротического содержания с непосредственным участием одного из них. Вот Серёгу он видел без трусов (в максимально несексуальном плане) и относится к этому философски: что нас не убивает, делает нас сильнее. Но с Антоном всё по-другому. Не то чтобы член может нанести Арсению психологическую травму. Их-то он на своём веку повидал достаточно, чтобы при ином раскладе какая-либо реакция могла в принципе атрофироваться, как бесполезный рудимент. Проблема как раз в том, что непрошенный атавизм в виде отголоска возбуждения может помешать во время звонков и сбить весь настрой до самого вечера. Ведь как рабочий день встретишь, так его и проведёшь. Арсений приходит к неутешительным выводам, что эффект, который должен вызывать подобный контент, да ещё помноженный на факт неожиданности и выброс адреналина, он-таки вызвал. Поэтому старается как можно более незаметно под столом закинуть ногу на ногу, как девятиклассник, который увидел очертания сосков сквозь женскую блузку. Встал у него не так гордо, как на фотографии, — даже немножко стыдливо, застыв в нерешительности на полпути — но и этого достаточно, чтобы в некрасивом смущении покрыться красными пятнами и опустить голову, сливаясь с окружающей обстановкой. Арсений вздыхает. С другой стороны, что естественно — то не безобразно. Было бы, наверное, даже странно, не появись у него стояка после подобной фотографии. Организм-то всё-таки молодой, хоть и уже не растущий. На такое искусство не стыдно и подрочить в более интимной обстановке… Например, сегодня вечером. Озираясь по сторонам, как вор-карманник, он кладёт мобильник на стол подальше от себя, поправляет гарнитуру и идёт разгребать рабочую почту. Отсутствие на ней коварного скрипта не отменяет факта наличия других писем. Телефон загорается новым уведомлением через пару минут. Шаст: Ну фотка-то понравилась? Арсений прячет лицо в ладонях. Ясно стало только одно — о чувствах Антона можно не переживать, он не смущён.***
— Добрый день. Специалист Арсений. Чем могу быть полезен? — Здрасьте, специалист Арсений. Мне ваши орки сегодня расковыряли все обои, пока устанавливали роутер. Если вы не возместите мне ущерб, я подам в суд на вашу шарашкину контору за порчу чужого имущества. У меня троюродный деверь прокурор! — Мы приносим искренние извинения за оказанные неудобства, но вынужден вам напомнить, что услуга уже оказана. Гарантия действует только на сам маршрутизатор. Но, чтобы компенсировать нанесённый ущерб, я могу предложить вам бесплатный месяц по тарифу «Флай» или бонусы на… — Знаешь что, Арсений? Засунь-ка эти бонусы себе в задницу! Мы недавно переклеивали всю прихожку, купили флизелиновые обои — пиздец какие дорогие. Мне не нужны ваши тарифы, мне нужны деньги на ремонт! — Извините, но от бонусов в заднице, пожалуй, откажусь. Ничем не могу вам помочь, услуга была оказана, работу вы приняли. Если будут неполадки с роутером — звоните, и мы отправим по вашему адресу техников. — … Да горите вы в аду! Да чтоб вы пообсирались там кровавым поносом! Я вас по судам затаскаю, будете у параши сидеть! — Девушка, вы вменяемая? — Не звоните мне больше! *Бип-бип-бип****
Антон появился в офисе недавно и, вероятно, задерживаться долго не собирается. Сам признавался, что ему нужна подработка, пока отчаянно производится поиск работы по специальности. Классическая история позавчерашнего студента — закончить-закончил, а куда идти не сказали. Вот-вот и новенький диплом станет просроченным. До него была студентка. А до студентки ещё череда безликих приходящих и уходящих. Это не та профессия, куда обычно рвутся люди, стремящиеся построить карьеру, хотя и здесь, конечно, можно добиться определённых успехов и найти свою нишу (если вы практикуете мазохизм и любите ролевые игры с унижением). Последняя девчонка проработала недолго, потому что звонки клиентов на специалистов переводила со словами: «На линии мужчина, ебёт мозги». Но это и неудивительно, учитывая, какой сброд порой попадается им в коллеги. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы попасть на эту работу, и это не секрет. Никаких серьёзных требований, кроме грамотной речи, в вакансии не заявляется, а для того, чтобы причесать слог, достаточно до недели обучения с руководителем контактного центра. Только если, конечно, вы не разговариваете, как персонажи из сериала «Реальные пацаны», не употребляете на постоянной основе ублюдское ударение на первый слог «номер до́говора» и умеете хотя бы в теории склонять числительные. Однако, как быстро проходило обучение, так же быстро гас интерес в новых сотрудниках, которые знать не знали, какие будут условия работы, ведь на подготовительных курсах об этом никто не предупреждает. Антон был самым молодым не-студентом, который пришёл в профессию и довольно быстро влился в рутину звонков. В самый первый раз, когда Арсений его увидел, на глазах Антона будто только что камаз переехал вереницу старушек (по лукошку с котятами у каждой), переходивших дорогу. Во взгляде, бесцельно устремлённом куда-то перед собой, читался тихий ужас. Смятение на его лице было до невозможного смешным, а когда он сказал, что его только что покрыли хуями за слишком приветливый тон голоса, Арсений по-настоящему расхохотался. Знаем, проходили. Вот Оксанка из другой группы в свой первый звонок вообще отхватила настоящую головомойку (на том конце провода в красках прокляли её и всю её семью до седьмого колена) и даже расплакалась. Всем отделом потом таскали ей эклеры из столовки. — Привыкай, — только похлопал он новенького по плечу и пошёл получать свою порцию «хуёв» от любезных абонентов. А Антон действительно быстро привык. Уже через неделю после очередного обиженного жизнью клиента, который позвонил просто потому что может и хочет выплеснуть свой словесный понос в готовые слушать уши, повернулся к коллегам, вдохнул воздуха поглубже, так что лёгкие стали тяжёлыми, и разразился проникновенной речью, не стесняясь в выражениях и извергая всё, что он думает. Башкой тряс во все стороны, из-за чего гарнитура с одного уха окончательно сползла на шею, а когда натянул обратно на уши — выражением лица сразу сделался обосравшимся котёнком. Под понимающие взгляды других операторов, которые тоже нет-нет, да и забывали мьютить клиента, начал отнекиваться в микрофон: «Да ну что вы, это я не вам». Феномен Антона было трудно объяснить. С ним легко говорить. А это, как ни странно, нонсенс в их профессии. Недостаточно натянуть на невыспавшееся лицо улыбку и профессионально нассать в уши клиенту — нужно расположить к себе, установить контакт, зацепить, не видя при этом собеседника. Антон за свой скромный опыт работы здесь в этом преуспел. При всём при этом, однако, нельзя назвать его гуру-оператором. В его случае всё зависит от настроения — и в этом он настоящий. Радостно ещё и оттого, что Антону даже изображать приветливость не надо. В жизни он такой же смешливый, внимательный, чуть ли не в рот тебе заглядывает во время разговора. Это Арсению льстит. Кто бы ещё мог взахлёб с улыбкой (не натянутой из вежливости) слушать его порой душные речи, а потом по-свойски стебать? Даже Поз с Серёгой пропускали первый этап и с энтузиазмом приступали сразу ко второму. Не сказать, что они стали дико близки за пару месяцев, что провели сидя практически бок о бок, разделяемые лишь перегородкой кубиклов, но хорошими знакомыми — так точно. И теперь Арсений хорошо знаком с его членом. На последнее сообщение он не ответил, а Антон не стал настаивать на ответе. Они пересекаются в курилке этим же вечером, сразу после смены. Арс не сбегает из офиса при первой же возможности, нет (хотя могло так показаться). Просто, удачно закончив разговор минута в минуту с окончанием своих рабочих часов, он быстро собирается и, не взглянув на Антона, который с вымученным лицом и завистью провожает его взглядом, пока ему на уши присела женщина с проблемным сигналом вай-фая, ретируется в курилку. Крытый пятачок с торца офиса продувается всеми ветрами в холодное время года, а под нагревающимся шифером превращается в место пыток из фильма «247 градусов по Фаренгейту» в жару, но всё равно собирает толпы зависимых, потому что курить-то хочется, а передвигаться — нет. Как и нарушать закон, закуривая в неположенных для этого местах. Сам Арсений иногда пыхтит электронки, но часто составляет здесь компанию Серёже. Тот уже докуривает, когда видит друга и салютует сигаретой. — Вижу, заряда в жопе поубавилось, — говорит он, когда Арсений подходит, явно намекая на его сучье выражение лица. — Где у тебя розетка? Надо восполнять. — Пошёл ты, — беззлобно огрызается. Он как обычно знатно отсидел себе жопу и хочет домой. Серёжа, наверняка, разделяет его желания, но прилип губами к никотиновому безобразию, которое скурил почти до самого фильтра. В любой другой день Арсений бы пустился в красочные рассказы о том, что именно у фильтра наибольшая концентрация вредных сигаретных бяк, но сегодня априори не «любой другой день» по всем, блять, фронтам, и это выбивает из колеи. Хотя, без преувеличения, иногда хочется какого-нибудь разнообразия на работе, потому что оператор — это зазубренные до дыр слова скриптов и череда голосов по другую сторону телефонной трубки, сменяющие один другой. Порой это не может не удручать и не загонять в пучину обжигающей рутины и выгорания. Для этого, отчасти, неугомонный руководитель группы устраивает им тренинги и раздаёт различные чек-листы, но в моменте ты редко вспоминаешь о саморефлексиях и мудрёных техниках. Всё, на что порой хватает сил — вцепиться в игрушку-антистресс и остервенело сжать. В общем, хотелось иногда, чтобы кто-нибудь потряс твой застывший во времени мирок и заставил разжать булки. Бойся своих желаний и сексуально раскованных коллег. И не упоминай их всуе. — Мужики, закурить есть? Антон врывается на пятачок ленивым вихрем, и это сочетание — какое-то невероятное чудо света. Кудрявое гнездо на голове колышет очередной поток ветра, со свистом выскользнувший из водосточной трубы. Он щурится довольно и трясёт башкой, тут же приглаживая волосы одним движением кисти. Арсений смотрит. Закурить находится у Серёжи, и совсем скоро в длинных пальцах заалел кончик сигареты от чужой зажигалки. Антон затягивается глубоко, втягивая щёки, и задерживает дым в лёгких, выдыхая блаженно до закатанных глаз через пару секунд. — Работка у нас — пиздец, — философски тянет он, утягивая Серёжу в непринужденный разговор. Их хлебом не корми, дай пообсирать офис и непутёвых абонентов. — Я правда думаю, что нужно вводить тренинги по пользованию пакетом интернета среди людей за сорок. Чуть коньки сейчас не отбросил, хотел уебать компик. Поз сказал, что это всё из-за усталости. Кстати, я тут на выходе со Стасом пересёкся, он сказал, что готовит очередной тимбилдинг. Будем избавляться от стресса. — Бля, — чувственно тянет Серёжа, закидывая голову. Арсений на новость только мажет взглядом в районе бородатого подбородка — в глаза смотреть не решается. — Да он всегда по такой хуйне угарал, — Антон отмахивается. И это ещё один интересный нюанс, который стоило знать о динамике отношений в контактном центре. Как оказалось, Дима со Стасом знали Антона с пиздючества, когда он тощим воронежским десятиклассником таскался по всем КВН-ам подряд, только бы слиться с очередной контрольной по неинтересному предмету. Тогда старшие студенты-активисты тоже баловались комедией и случайно на свою голову оказались кураторами школьной лиги, в которой главным заводилой был смешной высокий пацанёнок. Разгона по этой дорожке не получилось, зато остались интересные знакомства и юмористический «вкус», который прорывался в речи как баянистыми прибаутками, так и неплохими шутками. — Как он находит на это время вообще? Это же надо придумать, спланировать. А потом мы играем в Крокодила и показываем походку, похожую на почерк врача, — Серёжа трёт кулаками глаза, пытаясь стереть это в памяти из своей биографии, а Антон трясётся в смехе, всё ещё жадно затягиваясь. Такими темпами скурит всего за пару затяжек. — Может, он подбухивает, а мы не видим? Как, блять, это выдумать здоровому человеку? — Иногда бывает так, что редактора КВНа от пациента скорой психиатрической помощи отличает лишь наличие смирительной рубашки. — Ах, да, всё время забываю, что у вас за плечами тёмное прошлое. — Это ты ещё нашу сценку в детском лагере не видел. Мы тогда на выступлении прямо на сцене всеми пацанами штаны сняли. Что-то щёлкает в голове, и Арсений не пытается сдержать смешок, а даже если бы и пытался, то, такое ощущение, не пересилил бы себя. Как же иронично! Любовь к снятым штанам не исчезла сквозь года. Прошла с ним через огонь, воду и ненадёжные мессенджеры. Антон, заметив его реакцию и по красноречивому взгляду угадав причину, чуть розовеет, но лишь улыбается шире и добавляет, выставив руки перед собой: — Трусы оставили, естественно. Уточнение вроде само собой разумеется, но врезается в слух, будто какой-то секретик только для них двоих. Локальный прикол. Арсений снова не сдерживается и улыбается в нервозном смятении. — Ещё бы в детском лагере обнажёнка была. — Ну, какой лагерь, такая и обнажёнка, всё по-честному, — Антон криво усмехается, действительно быстро докуривает и тушит сигарету о переполненный ёжик пепельницы. — Хотя мы уже были здоровые лбы, десятый класс всё-таки. Он ведёт себя на удивление естественно. Нет, Арсений не ожидает пуританской вины и чувства стыда, но эта реакция заставляет его самого чувствовать себя некомфортно за собственное неудобство. Он будто сидит на пороховой бочке, каждую секунду ожидая какого-то подвоха. Может, это вообще был пранк, и сейчас они снимаются в передаче «Голые и смешные» на канале Перец? Правда, стоят они не голые, хоть и немного смешные. Арсений не ханжа. Он спокойно разговаривает о сексе, хоть и не углубляясь в подробности своих интимных похождений. Может дать совет в случае чего, даже презервативы с анальной смазкой покупает, уже не краснея. И не понимает, почему по ошибке оказавшийся у него в доступе дикпик вызывает столько противоречивых чувств. — Антох, подвезти тебя? — предлагает Серёжа, когда они втроём двинулись в сторону служебной парковки. Когда у него есть настроение, он становится щедрым и готов таксовать по всей Москве, лишь бы компания радовала. Сегодня вот тоже обещался отвезти Арса домой, беря во внимание усталость друга и его машину, которая по несчастливому обстоятельству сейчас в ремонте. — Да не, спасибо, я на метро домчу. Чего ты будешь мотаться. — Придурок, что ли? Мне не сложно, всё равно по пути. А Арсу вообще в другую сторону, да, Арс? Арсений кивает болванчиком, запутываясь в своих мыслях всё сильнее и сильнее. Тесное пространство, из которого не сбежать, до смешного нагоняет волнение, а непринуждённое поведение Антона его только распаляет. Отказываться от поездки сейчас глупо (как глупо и его поведение), причём по отношению к обоим парням, и внятных аргументов, чтобы слиться, он не находит. «Слушай, Серый, тут такое дело, не могу с вами поехать, мне подземные поезда больше внедорожников нравятся». «Ой, Серёг, прости, не могу с вами поехать. Очень хочется потратить половину своей зарплаты на такси». «Серёж, не могу с вами поехать, потому что у меня беды с башкой и интимной жизнью». Каков моветон. Арсений вдруг чувствует вселенскую усталость, будто все беды мира обрушились на него одного, и все катаклизмы планеты гоняют его давление вверх и вниз. А ведь из стихийных бедствий сегодня его настигло только цунами из одичалых клиентов и пожар из нюдсов в мессенджере. Он всё равно не находит в себе сил препираться и только давит вымученную улыбку в ответ на очередную байку из КВН-овского прошлого Антона. Решают отвезти вначале Арсения, как самого неудобного по месту жительства. В салоне как всегда слишком душно, чёрт бы побрал мерзлячего Серёгу, и пахнет автомобильным ароматизатором. Арс по привычке забирается на переднее пассажирское и сразу размазывается по сидению. Возможно, сегодня его укачает (даром, что сел на козырное место) просто из-за усталости. Абстрагироваться от копошения в салоне не удаётся, Арсений напряжённо ловит каждое движение и звук. Его раздражает излишняя невербалка, его бесит запах зимней хвои, ему тесно упираться коленками в бардачок (потому что Серёжина машина изначально была собрана для лилипутов). Но отодвинуть сидение назад, как оказалось, он не может — Антон со своими длиннючими ногами с кряхтением забирается следом, устраиваясь прямо позади него, и отвратительно пару раз случайно пинает кресло впереди себя. Начерта вообще втискиваться в эту узость, когда от таза до колен у тебя расстояние в километр?! Арсений пыхтит и закрывает глаза, закатывая их уже за сомкнувшимися веками. Ребята не виноваты, что он бесится, они не знают, почему он бесится. Да Арсений и сам не до конца уверен. Как оголённый провод, до которого дотронуться равносильно смерти, а кто оголил — неизвестно. Возможно, проблема в том, что как раз-таки никто не оголял. Парни снова втягиваются в ленивый разговор ни о чём конкретном, и Арсений думает, что было бы логичнее уступить своё место Антону, чтобы им не пришлось общаться через сидение, где развалилась «мёртвая душа» этой поездки, которая пытается сделать вид, что её нет в машине. А в следующую секунду решает забить на это, потому что слишком много раз за этот день его мысли прямо или косвенно были связаны с Антоном. Потом решает, что ему похуй на чужое неудобство, и на Антона, в частности. Потом — что всё-таки не похуй, но в сложившейся ситуации поменять ничего не может, а потому только сильнее нахохливается и скрещивает руки на груди. Усталость накатывает волнами с каждым светофором, с каждым поворотом, с каждым безликим зданием всё сильнее и сильнее. Уже нет сил обращать внимание на внешние раздражители. Арсений прошёл все стадии принятия и сейчас, собственно, принимает. Чем дольше они едут, тем настойчивее его убаюкивают голоса в салоне, которые слышатся тише и бархатнее, и глухой рёв мотора. Глаза не по воле их обладателя опасно слипаются веками, грозясь не открыться ближайшие несколько часов. Он как будто снова вернулся во времена, когда ночами напролёт принимал звонки по поводу маленькой скорости соединения или подписки на видеохостинге, а в 6:30 бежал домой, чтобы в 9 примчать в театр визуально посвежевшим и не казаться овощем — они всё-таки не «Чиполлино» ставили. И так по кругу. В те времена было туго с деньгами и приходилось тратить свой ресурс на любые возможности заработка (кроме, конечно, самых отчаянных). Естественно, тогда он ещё не знал, что подработка потеряет приставку «под», а если бы узнал, то, наверное, расстроился бы. Очень уж дорожил театром. Сейчас жалеть себя не хочется, Арсений прижился там, где прижился, и не жалеет ни о нынешнем положении, ни о выматывающих ночных сменах в прошлом. В офисе тогда, правда, можно было поспать где-то после трёх утра, но нет-нет да и приходилось подскакивать от входящего звонка, который поступал непосредственно в мозг, потому что дремали операторы в гарнитуре. После таких марафонов здоровый сон организм принимал, как какую-то наёбку: «Что, прям можно? Прям до утра?». Почувствовав подступающую дрёму и успев клюнуть носом, Арсений вздрагивает на сидении. Спать нельзя — потом голова разболится, ночью подступит бессонница, а за ней окончательно пробьёт дно его сегодняшнее настроение. Нужно попытаться собрать по крупицам силы из углов разбитого усталостью сознания и пробыть в бурчащем бодрствовании ещё хотя бы пару часов. Он вымученно трёт лицо двумя руками, взлохмачивает волосы и широко зевает. Наверняка разворошил на голове гнездо. Открывает солнцезащитный козырёк, аккуратно смотрит в зеркало. То, что смотрит в ответ, не пугает, но и не радует. Со стороны он как всегда выглядит хорошо, но стоит всмотреться, и картинка начинает мрачнеть. Как те самые иллюстрации-обманки из 2010-х. С виду ничего особенного, а просканируешь глазами дольше пяти секунд — и вот у улыбчивой женщины с коляской в сумочке копошатся мерзкие сороконожки, из-за благоухающего кустарника выглядывает маньяк-насильник с ножом, а розовощёкий ребёнок, стоящий рядом, умильно хлопает тремя голубыми глазками. Собственные глазки в отражении светят тусклым серым, а мешки под ними уже давно не вгоняют в жалость к себе, и удивляться стоит, скорее, их отсутствию. Губы сжаты в тонкую линию, челюсть напряжена. Недовольство и заёбанность на его лице читается между строк, и только от этого Арсений делается ещё больше недовольным. Придирчиво приглаживает упрямую чёлку, пытаясь расслабиться и сморгнуть сонливость. Только спустя несколько секунд замечает чужие зелёные глаза, отражающиеся в зеркале позади него и ловящие каждое его движение. Он приостанавливается, приосанивается, отводит на секунду взгляд и смотрит снова. Прямо как с фотографией в документе пару часов назад. Наблюдатель мало того, что не отворачивается, так ещё и приподнимает брови, ожидая его следующих действий. От мысли, что на него смотрели всё то время, что он придирчиво себя разглядывал, по телу бежит волна мурашек. Взгляд Антона спокойный, заземляющий, прямой. От него не хочется спрятаться, даже наоборот — хочется почувствовать на себе не через искажающую отражающую поверхность, а полноценно, вживую. Что немного необычно. К глазам Антона, приклеенным к себе, Арсению не привыкать. Так или иначе, в перерывах и даже в рабочее время, он везде умудрялся Арса видеть. И каждый раз без исключения это вводит в лёгкий ступор и завязывает в животе тугой узел предвкушения и возбуждения. Но Арсений искренне не понимает, почему. Каждый поход в клуб встречает его как минимум парочкой похожих заинтересованных взглядов. Иногда томных, часто вожделенных. Всегда — безразличных самому Арсению. Как ни странно, «удавы», которые часто трутся у барной стойки в клубах и вальяжно выбирают свою ночную жертву издалека, обычно не сильно привлекают Арсения своим обворожительным бесконтактным облапыванием. Редко ведь встретишь того, кто может (и осмелится) показать свой интерес действием. Причём, не потеревшись пахом о задницу на танцполе, не подошедши с нахальной улыбкой попросить телефончик, или наоборот дать свой — делай с ним, что хочешь. А просто взять и словами через рот сказать — ты мне понравился сразу. Так что к заискивающим, томным взглядам самоназванных альфа-самцов Арсений относится довольно равнодушно. Только если это не Антон — на него отчего-то эта закономерность не распространяется. Правда, сейчас и во взгляде Антона нет томности в том её вульгарном значении, в котором привыкли понимать люди. Мало того, что глаза в принципе, казалось, не могли говорить, — всё-таки не их первичная функция — так Антоновы к тому же говорили громко. Вколачивали в мозг твёрдую уверенность и спокойствие, которые он терпеливо дарил своему собеседнику в этом безмолвном разговоре. И Арсений впитывает, как губка, заворожённый и голодный. Этот голод, он понимает, сопровождает его уже давно. Арсений не отводит глаз от чужих блестящих и откидывается затылком на подголовник, обмякая. Забывает, что пару минут назад до безумия хотел спать. Зелёные радужки в полумраке салона кажутся карими и оттого ещё более бесконечно тёплыми. Антон будто гладит взглядом, забирая нервозность, усталость, проблемы совершенно магическим способом и без особых усилий, и Арсений не может даже моргнуть. Так в его представлении может выглядеть сеанс гипноза. Кажется, скажи сейчас Антон, чтобы он вышел из машины и дошёл до дома пешком, он без раздумий дёрнет за ручку и помчится до своего третьего подъезда, высунув язык, как собака. — Да красивый, красивый, — внезапно слышится со стороны водительского кресла. Арсений мелко вздрагивает, моргает пару раз под теперь улыбающимся перманентным взглядом и переводит внимание влево. Серёжа на соседнем сидении не видит полной картины, занятый дорогой, давит ухмылку и подстёбывает его, поняв долгую паузу по-своему. — Зависть — это порок, Серёга, — отмирает он и неловко откашливает в кулак из ниоткуда взявшуюся хрипотцу из голоса. Почувствовав, что успокоился, Арсений в последний раз смотрит в зеркало. Смотрит не на себя, поэтому не знает, что творится на собственном лице, но что-то на нём, видимо, заставляет Антона моргнуть утвердительно, словно запечатывая их не совсем детские переглядки. Поэтому Арс медленно поднимает солнцезащитный козырёк обратно, лишая себя прицела внимательных зелёных глаз. Оставшаяся часть пути проходит быстро. Арсений барабанит пальцами по подлокотнику на двери авто и коротает время в дороге тем, что пытается игнорировать теплеющий от жгучего взгляда затылок. Вроде как получается. По прибытии домой спать не хочется ещё очень долго.***
— Оператор Сергей. Здравствуйте, слушаю вас. — Здравствуйте. Вот, опять жалуемся. Вчера не было интернета, и сегодня целый день нет. Спрашивается — нахуя он тогда нужен, и за что мы платим деньги. — Давайте разбираться. Вы подключены, как юридическое лицо? — Да-да. Ещё вчера жаловались, ругались, всё нам обещали, что сегодня будет работать. И сёдня опять такая же хуйня — интернета нету. Блять, такие деньги уплочены, а такая разводка. Мы несём убытки! Никого не вызвать, ни техника, ни хуекника. Нас по телефону просто разводят, посылают нахуй и всё. И какую-нибудь блевотину ставят. Мелодии эти ебанатские. Какая сука их поставила, я ебал. Пожалуйста, помогите, а. Есть что-нибудь другое, человеческое? Какой-нибудь нормальный провайдер. — Извините, не в курсе, не могу вам подсказать. — Ну скажите там директору-то, что он хуесос! Дайте ему по морде. Почему нас разводят-то? Мы уже заебались вам звонить каждый день. Нам больше делать нечего, что ли? А в ответ только «ебитесь, как хотите». Совесть-то есть у вас? Что это за херня? Вот сейчас подрочили роутер — он заработал, ну я ж не могу каждый раз онанизмом заниматься, вы тоже поймите. — Понимаю вас. Ну тогда, соответственно, проблема в роутере. Может, вам стоит заменить его? — Да мы просили, просили заменить! Нам советуют поссать на компьютер — тогда всё заработает. Там в адеквате у вас люди сидят, не? — Давайте я постараюсь выяснить, кто может вам помочь. Одну секундочку. *Бип-бип-бип****
Арсений знаком со Стасом давно. Не как Дима с, как оказалось, Антоном, конечно, но достаточно, чтобы помнить его носатый профиль на периферии зрения с самого первого дня работы в офисе. Тогда они были коллегами по цеху и отвечали на входящие звонки, но совсем скоро их группа лишилась руководителя, и на горизонте начал вырисовываться Стас со стажем работы, обгоняющим всех в офисе. Откровенно, ему эта должность подходила. Рим он, конечно, не спасал, да и обнимуси с ним не сделаешь, но от любого негатива, летящего в его адрес со стороны вечно взвинченных операторов, лишь отряхнётся, как гусь, и пойдёт дальше придумывать упражнения на командообразование и писать тексты для холодных звонков. Ведёт за собой, как мама-утка, желторотиков в их первые звонки, держится рядом и контролирует процесс (не дай бог стажёры случайно «член» скажут, от этого же никто не застрахован). С Антоном поначалу тоже носился, подсовывал скрипты и строчил ответы на нетиповые вопросы для него в заметках телефона, пока новичок на линии тянул время шаблонными фразами, чем наверняка бесил абонентов. В общем, открыто сопереживал своим подопечным и поддерживал их как мог. Арсения такой подход к работе и коллегам устраивал. Сам он не раз задумывался о собственной карьерной лестнице, на которой спотыкался о каждую ступеньку. В конце концов, не до пенсии же сидеть и на гневные звонки отвечать. С другой стороны, есть в этом какая-то отдушина, что ли. Можно (нельзя) иногда (никогда) прикрикнуть в микрофон пару ласковых, а потом со злорадством вслушиваться в изумлённую тишину, и это сойдёт ему с рук. Сам Арс не то чтобы вспыльчивый, скорее сучливый до жопы и бесится от людской тупости и грубости в разговоре. Однажды заблокал клиента в мессенджере, потому что тот начал качать на него права. А какая разница — всё равно сообщения такого рода идут в игнор — а так человек хоть трафик попусту тратить не будет. Арсений, извините, свои права тоже знал и рассудил, что с такими выебонами можно и в блоке плеваться ядом — глядишь такими темпами может и захлебнётся, юродивый. В общем, себя на месте того же руководителя группы, например, Арсений, может, и представлял в одной из перспектив, но долго на этой мысли не задерживался. Стас в должности смотрелся органично. Его любовь к коллективу выражалась не только во внимательном отношении к сотрудникам, но и в стремлении во что бы то ни стало сплотить как можно больше людей между собой. Хотя любовь — это сильное чувство, которое временами может граничить с ненавистью. — Стас, а ты не боишься, что ты с нами не командообразуешься? — Серёжа бубнит под нос тускло и тянется ногой к зелёному кружку. — Мне-то зачем командообразовываться? Сложно быть в команде и следить, чтобы вы не поубивали друг друга в порыве страсти. Лучше наблюдать за вами со стороны, — удивительно, как он не выходит из рабочего образа ни на секунду и сейчас именно этим и занимается. Наблюдает, сидя на диване. Работяга. — Антон, правая рука на красное. Тот пыхтит натужно и тянется рукой себе между ног, ползёт пальцами до цветного кружка и краснеет пуще прежнего от усилий и резкого прилива крови к голове (той, которая на плечах, хотя другая тоже теперь находится близко). Арсений бы, может быть, даже посмеялся, если бы не стоял выгнутым дугой, образуя телом арку, под которой едва ли не плашмя лежит тело Серёжи. Не так они все планировали провести выходные. — Пацаны, а вы не думаете, что для того, чтобы взрослым мужикам сплотиться, достаточно было бы просто сходить в бар? — Дима, я рад твоей инициативе. Сразу после нашего мероприятия можем заскочить и перехватить пару стаканчиков. — Нихуя себе инициатива, идите нахуй. Сразу после нашего мероприятия вы повезёте меня в травмпункт, — недовольно отзывается Антон, повышая голос. — Потому что самостоятельно я не разогнусь. Ебал я твои игры, Стас, у нас чё, чаепитие в пятом классе? Хоть бы пятый «б» тогда позвал, что ли, а то как лохи впятером. — А почему у Арсения такая лёгкая поза? — голос раздаётся под Арсением, и он косится вниз, недовольно пригвождая глазами Серёжу к полу. Правда, КПД у этого действия ноль, ибо тот, непривыкший стоять в планке неопределённое количество минут, и так пузом уже подпирает игровой коврик, демонстрируя изящный прогиб. — Халявщик хренов. — Лёгкая поза у девочки, которая «а закат был ал». А я раком стою, Серёж! — Недалеко ушёл. — Зато ты сейчас уйдёшь далеко и надолго. На самом деле, отбросив все ворчания, Арсений не может позволить себе пожаловаться на происходящее. Хороший коннект с парнями удаётся поддерживать отнюдь не из-за урывочных перерывов в офисе и совместных походов в кафетерий. Фундамент их отношений крепчает именно в каждую такую выходную встречу и очередную Стасову задумку, это отрицать нельзя. Хоть и парадоксально, как этот самый фундамент покрывается микротрещинами в эти же самые минуты сплочения. На следующем круге Арсений смещается чуть вбок, а Антон наконец переставляет руку и со стоном облегчения переносит вес на другую ногу. Его немного ведёт в сторону, и он топчется на одной ноге, то и дело соскальзывая по скользкому коврику ступнями в носках. Арсений видит, как дрожат мышцы на чужих бёдрах в серых спортивках от напряжения, сглатывает и проезжается взглядом чуть выше, пока в комнате разгорается новый скандал. — Шаст, ты постоянно двигаешься. Стас, он двигается! — Не пизди. Меня просто сквозняк туда-сюда качает. — Ебать ты пёрышко, что тебя ветерком сдуть можно. — Серёг, это не я на коврике лежу жопой кверху. — Это ты на кого-то конкретного намекаешь? — На конкретного, да. Арсений в какой-то момент перестаёт слушать. Перед его носом находится чужой пах, и сам он находится в опасной близости от в кои-то веки сокрытого от общественности всеми правдами и неправдами самого настоящего члена. На заднем фоне должны взвыть фанфары и разноцветной крошкой рассыпаться конфетти. К своему превеликому стыду и разочарованию, он, кажется, впервые так близко от этой части тела за последние полгода (не считая всратого стечения обстоятельств в виде нюдсо-отчёта Антона). Ощущения от этого неоднозначные. Спортивки по всем канонам своей окраски аппетитно топорщатся из-за ракурса, а с познаниями Арсения он очень ловко в голове может представить иные обстоятельства, при которых они с Антоном могли бы оказаться в таком положении. Хотя, с другой стороны, более рациональной, он понимает, что это свинство — фантазировать о своём друге в таком ключе и в такой ситуации (а ситуация, надо сказать, патовая — ни туда, ни сюда). В итоге он выбирает наименьшую из зол и опускает голову вниз. Убивает этим двух зайцев сразу: убирает из поля зрения отвлекающий элемент и скрывает наливающиеся румянцем щёки от любопытных глаз. Придётся переждать какое-то время, пока эта сладкая пытка кончится, и постараться не кончиться самому. Правда, каким образом, он пока не представляет. Ещё и Стас, как назло, вдруг обретает способность разговаривать на скорости 1х, вместо привычных 1,75х, и жонглирует конечностями и цветами в эквивалентное количество времени дольше. Арсений чувствует себя озабоченным извращенцем, когда весь мир сужается до одного-единственного человека — не человека даже, а нижней его половины. И с каких пор он вообще расчленяет людей, когда можно просто вычленить определённую часть тела определённого члена общества, и почему в русском языке так много этих подковыристых однокоренных слов?! Отсутствие секса влияет на интеллект? Не хватало ещё отупеть и начать приплетать в речевые обороты «член» через слово и тянуть «э-э-э» через два. Как там говорят. Один член хорошо, а два лучше. Член Арсения не учит. Член — зеркало души. После драки членами не машут. Члены по осени считают. Ну и так далее, спасибо русскому фольклору. — Шаст, я тебе въебу. — Ну попробуй, чихуахуа. Лапки коротковаты. — Блять, Стас, ищи в штат нового оператора. Старый, кажется, сейчас станет недееспособным. — Серёж, ну не сердись ты так. Тебе ведь полезно. А то я ж тебя знаю, ты при слове Твистер в первую очередь о KFC думаешь. Руки начинают понемногу затекать, а прильнувшая к голове кровь неприятно давит на глаза и хочется немного размять шею. Арсений терпит сквозь зубы. Даже если он упадёт в обморок, то придавит своим бездыханным телом Серёжу, а от этого какая-никакая польза. Тому полезно будет потаскать тяжести. — Я вас сейчас как попугаев тряпочкой накрою. Хотя вам нужна каждому отдельная, поубиваете же друг друга, — Стас чешет плешивый затылок рулеткой от игры и вздыхает, прикрывая глаза. Как мать, чьи дети устроили дебош в супермаркете в отделе с молочными продуктами — те стоят в белой дресне и с надутыми губами, а он, только подошедший с тележкой, меланхолично попивает растворимый кофе из бумажного стаканчика. — Попугаи? — отзывается Антон. — Прям как те, которых я посылал в чат вчера. — Об этом мы тоже поговорим, Шаст. Почему ты сидишь в тик-токе вместо того, чтобы работать, прости господи, свою работу. Пока Стас отворачивается к коробке с игрой, чтобы достать инструкцию и правила, Антон дотягивается ногой до Серёжи и выписывает ему поджопник. Под новую волну воплей Арсений прислушивается к себе и понимает. Он всё ещё до боли в курсе, что, подними сейчас голову, и он задышит Антону в пах. Арсений, кажется, пропускает тот момент, когда сексуальное напряжение перестаёт витать, а начинает нависать над ними тяжёлыми тучами и напрягать уже конкретно, а не просто из-за забавной тавтологии. Оказалось, что все эти шутки про то, что Арсения членом не напугаешь — всё это напускное. Естественно, он не испугается в прямом смысле. Но всё же смотреть на Антона после событий по мотивам дешёвого порно было страшновато — вдруг случится что-то ужасное. Что именно — не удаётся придумать, но что-то определённо непоправимое и выставляющее не в лучшем свете (что само по себе ужасно). От собственной мнительности и неуверенности становится тошно. В самом деле, это же Шаст, на него смотреть всегда было одно удовольствие. Это не было проблемой раньше… С другой стороны, Арсений и члена его раньше не видел. — Пацаны, я всё понимаю, — Дима подаёт голос едва ли не во второй раз за весь вечер и прерывает очередную порцию «ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно собачье». Он звучит глухо, потому что носом уткнулся Арсению в бок и влажно дышит ему в футболку. — Но один из вас твёрдо стоит на ногах, а второй, нахуй, вообще лежит. А у нас с Арсюхой скоро будет заворот кишок и разовьётся клаустрофобия. Крохотного коврика Твистера четырём взрослым крупногабаритным мужчинам катастрофически мало. Даже если учитывать, что двое из мужчин вместе по размеру не превосходят одного из оставшихся двух. И особенно если учитывать, что один из мужчин отослал свой дикпик другому — вроде по ошибке, а может, по собственному желанию — и теперь этот другой мужчина засыпает, просыпается и живёт с мыслями о чужом члене, который, кажется, уже даже перестаёт быть чужим. — Да я не лежу! — восклицает Серёжа и демонстративно, будто в доказательство, резко поднимает жопу вверх, врезаясь Арсению в живот. Под удивлённое «ох» и пару секунд спустя он вдруг расплывается в улыбке и продолжает: — Не лежу! Только если лижу. Но это другой разговор. Дима тяжело и громко выдыхает Арсению в бок, чуть его бодая. — Арс, почему мы с ними дружим, напомни, пожалуйста. — Вынужденная мера, Диман, — выдавливает он из себя. Арсений, кажется, уже на последнем издыхании. Даже стоять в столь неудобной позе кажется легче, чем сдерживать себя от того, чтобы пялить перед собой прямо на ширинку друга. Может, у них получится что-то вроде секса по дружбе? Может, Антон согласится на «мы с Саньком не геи, но ебёмся каждую субботу, закрыв шторку и отвернув к стене все фотографии»? Нет, это не дело, конечно. — Господи, помоги, — взмаливает Дима, случайно толкая Арсения вперёд, и, успев отвернуть голову, тот врезается щекой прямо Антону в бедро. К мозгу перестаёт поступать кровь. — Не бросай друга в биде, — ляпает Арсений и осмеливается приподнять голову. Поза до ужаса провокационная. Стоит повернуть голову на пару градусов левее, и где-то на уровне рта окажется топорчащийся бугорок спортивок — удобно. Но выдёргивает из мыслей Арсения другое. Чего он не ожидает (и не ожидает никто), так это того, что Антон зайдётся в приступе неконтролируемых фыркающих смешков и начнёт опасно балансировать на едва устойчивых ногах. Все в комнате задерживают дыхание — и Арсений тоже, но по иной причине. У Антона обычно звонкий, мелодичный, фальцетный смех, он его слышит практически каждый день. Но сейчас тот смеётся молча, только в уголках глаз собираются морщинками лучики, и губы сморщиваются розочкой в попытке сдержать рвущийся наружу хохот. Кончик носа вместе с точечной родинкой подрагивают. Это настолько завораживает, что Арсений не сразу понимает, в чём проблема. Антон трясётся широкими плечами, жмурится и качает головой, пытается поймать баланс, как жираф с разъезжающимися копытами на льду. Он взмахивает руками, дёргаясь, как человечек-зазывала на заправках, может упасть в любой момент, и это страшно. Но страшнее то, что Арсений, кажется, впервые за эти дни забывает о злополучной фотографии, концентрируясь лишь на этих мелочах, которые пазл за пазлом составляют целостную картину Антона Шастуна. Антон всё-таки падает под аккомпанемент отборного операторского мата и вопля Серёжи, который принимает на себя большую часть удара.***
— Здравствуйте. Специалист Антон, слушаю вас. — Алло, здравствуйте. Интернета у нас нет. — Номер договора продиктуйте, пожалуйста. — Антон, а вы договором не интересуйтесь. Вы интересуйтесь состоянием интернета. Я по этому поводу к вам звоню. — Чтобы понять состояние вашего интернета, мне нужно найти вас по базе. Продиктуйте, пожалуйста, номер договора. — Ой, какой вы мальчик. Слава богу, что вы меня не нашли. Давайте вы просто включите мне интернеты и всё. — Как давно у вас нет интернета? У вас сейчас есть доступ к компьютеру? — Со вчерашнего дня. Доступа нет. — Вы нажимали на функцию «возможность просмотра ТВ»? — Нет, не жмали никуда. Нажмали мы то, что надо. Но доступ у нас запрещён. Вы знаете, у меня такое ощущение, что у вас система подключения денег к компьютерам не налажена. Всё мы заплатили, а сейчас на счету в минусе. Чё такое? — Не кричите, пожалуйста. Вы когда включаете компьютер, как именно вы подключаетесь к интернету? — Мальчик, я не знаю таких вопросов, которые ты задаёшь. Поэтому не задавай мне, пожалуйста, таких вопросов. Никуда я не подключаюсь, у меня он сразу есть, когда есть. Ой, бляха муха, понабирают. — Женщина, я вам ещё раз говорю. По линии всё в порядке, мне нужно знать, что у вас в компьютере может быть не так включено. — А чё вы орёте, я не понимаю? У нас в компьютере всё так. — Если бы я мог не орать, я бы не орал! Я вижу, что 1 апреля нажималась функция «возможность просмотра ТВ», которая заменила вам IP-адрес. Из-за этого у вас может не работать интернет. — Очень интересно! А может к нам есть какой-то доступ, у ваших же дэбилов? — Позвоните ещё раз, когда у вас будет доступ к компьютеру. *Бип-бип-бип****
Все выходные Арсений думает, что ему нужно отрефлексировать всё, что он сейчас чувствует. Рефлексия — обычно не то, на что у него хватает терпения. Хотя, казалось бы, он должен не только заниматься самостоятельным психоанализом, но и быть завсегдатаем у профессионала, который будет слушать его за баснословные суммы. Сумм не было, как и времени, поэтому при особо «потрясных» событиях в жизни оставалось уповать на своё условное благоразумие и холодность ума. Кому и нужен был психоаналитик, Арсений иногда задумывался, так это ежу-антистрессу, который регулярно терпит и даже поощряет абьюз в свою сторону. Это определённо нездоро́во, хотя Арсению такое самопожертвование порой необходимо. Если бы не ёж, возможно, он бы давно сошёл с ума. Тем для рефлексии была тьма. С чего бы не начинать, даже разбегались глаза. О его чувствах к Антону, без шуток, подумать всё же стоило, потому что завтра понедельник, а значит — новая встреча лицом к лицу, а затем бок к боку. Арсений в таком не силён. Он не любит недомолвки и не выясненные вовремя отношения, превращающиеся в пассивно-агрессивное перебрасывание колкостями, которое всегда заставляет чувствовать себя ебентяем. Но и не любит неловкости, потому что в такие моменты прекращает чувствовать — становится ебентяем, возвращаясь куда-то в прыщавые старшие классы, когда от похабного слова уши сворачивались в трубочку, а лицо по-идиотски краснело. Не любит, но и подойти разобраться в ситуации не в состоянии, и не может с собой ничего поделать! Как настоящий взрослый человек, Арсений откладывает эти размышления до вечера воскресенья, а когда размышлять всё же пришла пора, то весь как-то сдувается. Налитый для храбрости и успокоения души бокал вина только отвлекает. Арсений сёрбает чаще желаемого и каждый раз специально громко, чтобы самому от себя противно стало. До смешного не хочется ничего объяснять. Хочется, как ребёнку, взять понравившуюся игрушку и начать канючить «хочу», пока родители не сдадутся и не купят ему её. Но Антоны в магазине не продаются, а Арсений в игрушки не играет. Только если они не вибрируют и не вставляются в места, предназначенные для поиска приключений. Ещё через пару часов к каким-то крышесносным выводам он не приходит, но они всё равно заставляют его замереть в кровати. Перед глазами вновь зеркало солнцезащитного козырька и отражающийся в нём настырный взгляд. Что бы ни значила эта поездка для Антона, для Арсения, кажется, она стала разбегом к победной ленточке финиша. На него не свалилось, как голубиный помёт среди ясного неба, осознание, но всё равно знатно торкнуло. Антон ему нравился — это факт. Тот цепляет харизмой своей крышесносной, обаятельной улыбкой и восхитительным умением сгладить самые острые из всех возможных углы одной лишь своей шуткой. Он трогает своей местами студенческой ещё выправкой, вспыльчивостью искромётной и способностью найти к Арсению, к которому на кривой козе не подъедешь, свой подход. Он зажигает в Арсении ребяческие искры и подначивает шкодить, чуть ли не с пранками названивая на незнакомые номера, как в детстве. Антон ему нравился. Но когда он успел влюбиться — вот это тот самый пресловутый помёт. «Хорошие знакомые», ага. Оно копилось довольно долго — насколько позволяло их знакомство. Откладывалось на кончиках пальцев, в мешках под глазами, под рёбрами, в улыбках персональных, в смешинках в уголках глаз, в совместных хи-хи и ха-ха, в шутливой переписке. Откладывалось, но вместо того, чтобы распределять свой КПД по телу и исчезать после полученного прилива серотонина, концентрировалось под сердцем и зрело вплоть до этого момента. Из признаков беременности у Арсения только тошнота (от слова «тошно»), но будто ребёнка он выносил эту влюблённость и сейчас уже на сносях. Вот только, кажется, послеродовая депрессия совсем не за горами. А Антону это надо на самом деле? В голове пульсирует «нет», которое киянкой безжалостно оглашает приговор по затылку. Даже если представить идеальное стечение обстоятельств, при котором Антон открыт в своей ориентации и испытывает ответное влечение по-настоящему, а не просто голодно смотрит и по ошибке отправляет ему непристойные фотографии. Надо было бы — признался бы давно, а не смотрел голодной собакой за забором. Так ведь..? Арсений заставляет себя поспать, а наутро чувствует себя так погано, что добирается до офиса нетипично инертным. Ни на мерзкий апрельский моросящий дождь, ни на отсутствие свободных мест в служебном паркинге, ни на сломавшийся вендинговый аппарат на первом этаже, ни даже на зудящего над ухом с самого утра Стаса уже не реагирует остро и с доёбкой. Только закатывает глаза и кривит губы, пока руководитель не видит. Антон рядом в это время тарабанит холодные звонки и, похоже, в очередной раз оказывается послан далеко и надолго, туда, где солнце не светит, из-за чего активно пополняет матерный запас всех в радиусе полутора кубиклов. Арсений старается не смотреть в его сторону, чтобы не выглядеть подозрительно, но вскоре с разочарованием понимает, что это и делает его подозрительным. Потому что, когда он в очередной раз пытается незаметно извернуться и сделать вид, что смотрит на настенные часы (зачем? если время показывает монитор компьютера в правом нижнем углу), справа, куда Арсений (не)смотрит, приглушённо спрашивают: — Ты чего? — Антон чуть наклоняется к нему, чтобы задать вопрос, не отвлекая коллег вокруг. Стул от смещения тяжести придвигается ближе, и чужая коленка тычется Арсу в бедро. — Шея болит? Помять? Арсений не хочет знать, что творится у него на лице — либо что-то дико красочное, либо, наоборот, лишённое всяких красок. Неудивительно, что эта попытка в сталкерство с треском провалилась. Арсений не голубь — во всяком случае, не птица — чтобы иметь глаза по бокам головы и незаметно разглядывать всю свою периферию. Но, несмотря на закономерное разоблачение, от звука чужого голоса он всё равно пружинит вверх на своём стуле, как шуганный кот на занесённый в воздух тапок, и тут же обращает взгляд на вытянутое лицо с застывшей внимательной миной. Предложение с шеей столь заманчивое, что он едва успевает схватить у кончика языка готовое сорваться согласие. Однако вовремя спохватывается и поджимает губы, силясь не выдать в горячем запале: «Знаешь, я в тебя, кажется, влюблён, так что можешь помять мне всё, что хочешь». — Нет, — вместо этого сипит Арсений и тут же прокашливается, продолжая бодро: — думаю просто, подойти к Стасу самому с вопросом или написать в чат. Но он же сто лет читать не будет — пойду, пожалуй. И пользуется этим отвратительным предлогом, чтобы реактивной ракетой взлететь с места. Справедливости ради, к Стасу он действительно пошёл за делом. Ему нужны отчёты Маши, которая несколько месяцев назад сидела на месте Антона и громко чавкала жвачкой прямо Арсению на ухо. Сегодня в поддержку написал клиент, который уже обращался с вопросом в контактный центр и на свою голову попал на стажёра. Почему это вскрывается только сейчас, Арсений предпочитает не уточнять, а только просит у Стаса копии документов. Мяться у стола Стаса быстро становится неловко, а когда тот недоумевающим взглядом очерчивает всё ещё замершую над ним фигуру, и вовсе хочется то ли начать оправдываться, то ли нырнуть под землю. Арсений мысленно ругает себя за излишнюю неуверенность и начинает заговаривать руководителю группы зубы. В бой идут все способы обаяния, лишь бы подольше не возвращаться на своё место. Похоже, рефлексия прошла впустую. Когда через пару минут Стас всё же выгоняет его работать, Арсений недовольно кривит губы, но не спешит к своему кубиклу. Решает вначале заварить себе кофе. Перед смертью не надышишься, даже если это не смерть вовсе, а первоклашечий страх показаться на глаза Ленки из параллели, к которой питаешь далеко не пионерскую дружбу. Кофе тоже сварился непозволительно быстро, Арсений проклинает придуманные блага человечества и уже готов идти искать турку, чтобы задержаться на мини-кухне ещё подольше. Но это кажется последней стадией параноидального расстройства, поэтому он деревянной походкой возвращается за свой стол. На его удивление, Антона на месте не оказывается. Кресло небрежно кренится спинкой в бок, а операторская сбруя брошена на светящуюся клавиатуру. Совершенно вразрез своему состоянию, Арсений чувствует укол раздражения. Вот же пиздун, недавно совсем уходил на перерыв и снова пропал. Стас, живущий в 21 веке и вполне умеющий пользоваться современными технологиями, обещает наведаться в местную копировальню и отправить ему отчёт Маши по почте. Арсений, честно говоря, ждёт голубиную, но письмо прилетает на электронную. Копировальный аппарат, стоящий в гордом одиночестве в своей собственной комнатёнке в конце коридора, появился в офисе давно и незнамо зачем, по правде сказать. Всё же по роду деятельности им не часто приходится работать с бумажной документацией. Обычно на нём печатают свои рефераты сотрудники-студенты, сочинения детям в школу сотрудники-семьянины, и вообще используют по всем другим назначениям, кроме рабочих, сотрудники-все-остальные. Благо, за бумагу и обслуживание аппарата платит начальство. Коллеги по-доброму кличут его Дружком, а тот в свою очередь фырчит и похрапывает от натуги, когда его просят тряхнуть стариной и исполнить любую работу. Как раз сегодня Дружок понадобился по профессиональному вопросу. Когда на почту приходит документ, Арсений отписывается колдующему в копировальне Стасу, что всё получил, и, не медля, вгрызается глазами в текст на мониторе. Уже через 10 минут, когда Арсений устал спотыкаться о каждое слово в кривых предложениях Маши, второе письмо прилетает во входящие, и он с удивлением отвлекается на пришедшее уведомление. Продублировал, что ли? — хмуро думает он, когда видит всё того же отправителя и ту же тему письма. Арсений клацает по входящему и готовится бежать за нашатырём. В опенспейсе какофония из звуков: кто-то разговаривает приободряюще, кто-то на грани истерики, кто-то приторно лебезит и льёт в уши мёд, кому-то только поступает очередной звонок. Офис живёт своей жизнью, но вокруг Арсения в одночасье формируется вакуум, глушащий все звуки, в которых тонет огромное помещение. Всё, что сейчас происходит, это даже не сюр. Это как гипотетическая лотерея, в которой он выиграл неебический запас, скажем, консервированного зелёного горошка. Ему он нахер не сдался, но новые банки всё поступают и поступают. Или как эффект бумеранга. Если запустил один раз, то когда-нибудь точно прилетит обратно по башке. Вот и сейчас прилетает. В очередной, сука, раз. И вот даже почти не стыдно, что сейчас на весь экран рабочего компьютера у него красуется монохромное изображение сплющенного пениса. Арсений отчего-то уверен, что случайности не случайны, и делиться с ним своими гениталиями может лишь один человек. Но, может, кто-то ещё хочет? Отправляйте. Есть в этом даже какой-то арт, смелый перфоманс. Произведение, в которое автор хотел вложить что-то глубокое (помимо глубоких минетов, естественно), чтобы смотрящий проникся какой-то всратой философией, которую сей опус транслирует. Хотелось бы во всё это верить, но, к сожалению, похоже, что это член Антона, а Антон на такие созидания не горазд. Где нужно согрешить настолько, чтобы это не отпускало Арсения, куда бы он ни подался? Может, всему виной проклятая когда-то прабабка, которую он знать не знал? Допустим, что первый инцидент был случайностью, а второй окажется совпадением, но такими темпами не за горами и третий. Это написано на его семейной линии? Может быть, древний предок Антона оставлял наскальные рисунки своего первобытного пениса древнему предку Арсения? А ведь когда-то из любопытства мать потащила его к ведунье гадать на кофейной гуще. Ещё тогда ему показалось, что осадок смахивает на то, что обычно горе-художники изображают на заборах — вот это было предначертано ему судьбой? — Арсений… — с замиранием сердца слышит Арс позади себя, а когда поворачивается, то натыкается на сложное лицо Димы, застывшего за его спиной со стаканчиком кофе в руках. — Это Шаста? Готовый рассыпаться в оправданиях, Арсений замирает на полуслове своей пламенной речи и смотрит на коллегу с новым выражением. — Так, ну во-первых, я не знаю. Во-вторых, откуда знаешь ты? — Да я помню, как он себе такой же шрам на яйцах случайно поставил. Дурак. Говорил ему в воду голышом не лезть, — Дима не выглядит, словно быстро теряет интерес к обсценному экрану Арсова ПК. Но смотрит на него так, будто там неубранное за маленькими котятами говно — снисходительно — и неспешно проходит к своему кубиклу. — А чего он? Тиндер в России заблокировали, и теперь мы нюдсы по почте рассылаем? Ну Телега же есть, в конце концов. Арсений падает лицом в свои руки и вздыхает с вселенской усталостью. Вдруг его ошпаривает догадкой и сразу же в довесок жгучей злостью. Что если Антон давно уже прознал про его симпатию, и отправленные «случайно» фотографии попали к нему в руки очень даже намеренно? При мысли, что Антон знает, и Антон издевается, специально играет своим телом с Арсением, как лазерной указкой с котом, перед глазами стелется непроницаемая пелена. Он сопротивляется этой мысли одну ничтожную секунду — и лишь из уважения к Антону и их крепкой дружбе. Но очень скоро уважать его не хочется, а назойливые мысли едким газом заволакивают черепную коробку. С глазами исполнителя «Рваных джинсов» он встаёт со своего места и топает к копировальной комнате, откуда пришла очередная весточка, пугая встретившуюся на пути Оксану до изумлённого «ой!». Как и предполагалось, следы замести злостный нарушитель покоя не успевает. Хотя, скорее, даже не задумывается над тем, чтобы хотя бы начать заметать. Стоит на месте преступления и с широкой ухмылкой разглядывает белый листочек копировальной бумаги в своих руках, на котором наверняка красуется очередное произведение этого злого гения. Хотя ни «злой», ни «гений» никак не вяжутся с образом Антона, как ни подстраивай эти слова в одно предложение. Топот решительных шагов глушится ударом захлопнутой двери о косяк, и под эти оглушительные для утопленной в самом конце коридора комнаты-коробки звуки Шастун наконец удосуживается посмотреть на преданного, хоть и поневоле, ценителя каждого своего творения. С лица стирается улыбка, и он прячет лист в руках за спину. Да чего уж там Арсений не видел. — Антон, — он не знает, что хочет сказать, возмущение смешивается с отчаянием и обидой от того, что Антон мог пойти на такое, — ты… Ты вообще понимаешь, что ты… Ты космический ебанат, Антон! Так, ну вот над подачей своих мыслей стоит явно поработать. К удивлению Арсения, на лице напротив нет злорадства и напыщенной усмешки. Антон смотрит на него растерянно, побитой собакой и нашкодившим котом одновременно. Вообще, животных бить нельзя, но Антона Арсению хочется сейчас треснуть — настолько он возмущён. Он только-только оправился от случая с дикпиком, а его личные сообщения, кажется, отказывается покидать эта нецензурщина. Что будет дальше? Окажется, что он оформлял подписку на еженедельную нюдсо-рубрику? Ему бы поставить фильтр себе на ротовой аппарат и отсортировать слова, которые точно нельзя произносить в присутствии Антона, но словесное недержание у него, кажется, хроническое, а таблеток от этого ещё не придумали. — Ну это даже не охуенный дикпик, а просто сплющенная мужская пиписька, — в отчаянии взмахивает Арсений руками. — Что на этот раз ты хотел мне сказать? — В каком смысле? А ты..? — Я — да, Антон! Только что получил от тебя очередной хуй. И ахуй. Сколько их там у тебя? Отправляй сразу все, чтобы это каждый раз не становилось для меня потрясением, — воздух заканчивается, и он набирает в лёгкие побольше, взрываясь продолжением тирады. — Ты зачем каждый раз передо мной отчитываешься, что у тебя есть член? Я и так это прекрасно понимаю и верю, изволь знать, мне фото-доказательства не нужны. Если ты себе что-то там надумал, то забудь об этом, потому что мне не до твоих пранков, у меня сегодня на линии этих пранкеров хоть жопой жуй, веришь, нет? Мне нужно работать, а не отвлекаться на сиськи-письки, держи свой член в своих штанах! В голове звон эхом гуляет из одного конца в другой. Арсений смакует только что сказанное «сиськи-письки» и кривится — откуда хоть вспомнил эти бабкины причитания? Он видит, что шестерёнки крутятся в голове напротив, у Антона какое-то странное лицо, и он явно раздумывает над его словами. Если он не видит в этом проблему, то у Арсения для него плохие новости. Он хочет повторить свою претензию, и даже собирается добавить парочку ноу-хау по поводу распоряжения своим телом после того, как оно единожды попало уже в поле зрения других людей, но его опережает Антон, который, кажется, что-то для себя понял: — Арсений… Прости, пожалуйста, я правда не собирался тебе ничего отправлять. Но… То есть всё-таки понравилась та фотка, раз «охуенный дикпик»? Арсений осекается. Отматывает их разговор на пару реплик назад и часто-часто растерянно моргает. — Это… Побитая собака исчезает из зелёного взгляда. Остаются шкодные кошачьи нотки, к которым добавляются игривый блеск и вздёрнутые уголки губ. Насмешки всё ещё нет. — Не переводи тему! — собирается Арсений и старается нахмуриться осуждающе — что-то подсказывает, что получаются лишь бровки «домиком» и похож он сейчас на маленького гномика. — Слушай, так неловко вышло, — он тянется широкой окольцованной пятернёй к затылку и чешет в смущённом жесте, но глаза всё ещё искрятся, а губы отказывается покидать полуулыбка. Но не издёвка — Арсений сглатывает. Затем Антон смотрит исподлобья и добивает: — Опять. — А мы можем что-нибудь уже сделать с этой ситуацией? — кончики пальцев предательски нервно подрагивают, и Арсений скрещивает руки на груди. — Я теперь твой член вижу чаще, чем свой. Это не совсем правда и озвучено скорее для красного словца. И всё же Арсений по пальцам одной руки может пересчитать, сколько раз он дрочил за последние пару недель. Ранее — потому что было некогда и не до этого, а с недавних пор — потому что страшно сорваться и начать дрочить на попавшую в руки фотографию. Что тоже не показатель хорошей статистики, но доказательство его лукавства. И вообще, такая закономерность скорее огорчает, чем возмущает, потому что он даже подрочить по-человечески не может. Ощущать в любом случае в разы приятнее, чем смотреть. Мальчики любят глазами, а настоящие мужчины кончают с реальным неэфемерным членом в жопе. — Арс, ну это уже твои проблемы, — Антон разводит руками и поджимает губы. — Вот именно! Твой член — теперь моя проблема. В следующий раз выгуливай его на поводке и желательно с намордником, пожалуйста. А желательно вообще не выгуливай, — запоздало думает он. Может быть, так получится избавиться от всех проблем в жизни. Будет преувеличением сказать, что пенис Антона Шастуна является камнем преткновения в личных перипетиях и бедах повседневности Арсения, но тот бесспорно повлиял на определённые их аспекты. Озвучить мысль не успевает, потому что Антон осаждает его взглядом: — А он не кусается, — и сам смотрит так, что ставит свои слова под сомнение, — если погладить. Нет, всё-таки Антон Шастун — удивительный феномен. Из лёгких всё содержимое вышибает от возмущения и от смущения. Арсений хватает ртом воздух, как рыба. И мокрый такой же, но только не от воды, а от волнения. Поднимает руку с вытянутым указательным пальцем, будто собирается отчитывать школьника, который нарисовал хуй на задней парте — было бы славно, если бы именно в этом была единственная их проблема. Антон не отводит взгляда, как тогда, в машине. Тело сводит приятной судорогой и бросает в жар от воспоминаний. — Я напоминаю тебе, что несколько минут назад ты прикладывался членом к копировальному аппарату, а до этого, кажется, прикладывался головой, — он немного мямлит и тупит взгляд вниз, но прощает себе эту слабость, стараясь собраться с силами и накопить новую порцию возмущения. Для этого только стоит вспомнить взгляд Димы. — Я не понимаю, почему сейчас этот факт принимается, как данность. Кстати, зачем ты это сделал, напомни, пожалуйста? — А, это… Арс, да я правда не специально! Тут так много кнопок просто, я, видимо, понажимал всякого и тебе отправил случайно. Стас же не стирал данные твоей почты. — Допустим. А член-то копировать зачем? Одного уже недостаточно? Если они так начнут множиться и являться ко мне домой, так и знай, что я заявлю о харассменте. Хотя кому и стоит жаловаться на домогательства, так это, пожалуй, Дружку за то, что побывал в такой возмутительной близости к чужому «дружку». Если бы эту историю Арсений увидел на просторах интернета или в каком-нибудь фильме, то посмеялся бы над метафорой, что на аппарат положили хуй. Вживую же часть смысла из этой метафоры теряется, некоторые слова замыливаются и остаётся только одно нетронутое — и это «хуй». Его Арсений всегда видел ясно и чётко. — Да я ничего такого, — начинает оправдываться Антон. — Просто хотел проверить, оно так работает или нет. В фильмах же показывают, что долбаёбы всякие себе жопы сканируют. — Ты же понимаешь, что называешь себя сейчас долбаёбом? Антон всплёскивает руками. — Да ну нет! Ну в смысле, это да. Но я ж не конч, я ж понимаю, что если сяду на аппарат этот, то раздавлю его сразу, вот и решил… Член… Это самое, — Антон опускает взгляд понуро, словно сейчас, слыша свои слова, понимает, как это звучит, но упорно не хочет этого признавать. Как ребёнок, которого отчитывают за засунутые два пальчика в розетку, а он назло взрослому «нельзя» говорит: — Ну прикольно же. — Шаст, обосраться как прикольно. — Когда ты так говоришь, я себя тупым ощущаю. — Делай выводы. Назло Антону он старается как можно сильнее закатить глаза, но это оказывается больно и не приносит должного эффекта: Антон только улыбается, глядя на него, и даже посмеивается. Не злорадно — удивительный. За спиной до сих пор прячет то, что скоро начнёт являться Арсению в кошмарах. И, возможно, в мокрых снах. — Я знаю, что у тебя за спиной скан, можешь не ныкаться, — он говорит максимально невозмутимо и даже умудряется ухмыльнуться. Нет, всё-таки не перенимать настроение Антона у него не получается, хоть ты захлебнись своим возмущением или утони в неловкости. — Ну, чего? — Антон отстраняет руку с бумагой подальше от себя и будто критик рассматривает получившуюся фотографию. Затем поджимает губы (видимо, критикуя) и протягивает Арсению лист. — Дарю тебе в коллекцию. Растерявшись, Арсений берёт. А затем смотрит на скан, будто в первый раз его видит. Что происходит, он не до конца понимает. — Нормальные люди в моём возрасте уже болезни коллекционируют. — Ох уж эти двадцать-с хвостиком-летние пенсионеры. Значит, ты всё-таки ненормальный, — Антон усмехается и поджимает губы. — А что ты там говорил, я по-твоему надумал? Ах да, он же решил, что Антон разыгрывает его. И тут, призадумавшись, Арсений перебирает в мыслях их взаимоотношения. На трезвую холодную голову думается лучше — надо бы почаще практиковать такое — и он понимает наконец, что Антон не подлый человек от слова совсем и никогда таким не был. Да, они знакомы всего ничего, но дружба с Позовым и Стасом у Арсения водится дольше, а с Антоном у тех и подавно всё намного серьёзнее. Есть абсолютная уверенность, что, будь в Шасте хоть немного гнильцы, Дима бы, во-первых, не водил с ним дружбу столько лет, а во-вторых, рассказал об этом Арсению первым. Да и зачем бы Антону понадобилось его шантажировать или подкалывать? Тот взрослый человек, со своими делами и проблемами, которому наверняка некогда сидеть и придумывать коварные планы, как бы вызвать у Арсения Попова неожиданный стояк. Арсений снова зависает и хочет ударить себя по лбу. Или не открывать рот больше никогда в жизни — ничего полезного из него всё равно не выходит. Разве что, что-то полезное может в него больше никогда не войти. — Ничего, — Арсений улыбается натянуто, скрещивая руки за спиной. — Неловко вышло, этот скан Димка увидел. Вот я и вспылил, наговорил всякого. Антон поджимает губы, кивает. — Прости ещё раз… Кстати, если всё-таки понравилась та фотка, могу ещё подкинуть, — Антон улыбается, а на приподнятые в удивлении от такой наглости брови оправдывается, выставляя руки перед собой: — В этот раз предупреждаю. И выходит из кабинета. На копировальном аппарате Арсений стирает из истории отправлений свою почту, чтобы, если кому-то в этом бесовском офисе тоже взбредёт идея отсканировать какую-то часть своего тела, отгородить себя наконец от этих писем.***
— Оператор Дмитрий. Добрый день, я вас слушаю. — Алло, я бы хотел заказать одну среднюю пиццу Пепперони на восемь кусков. И большую Барбекю с острыми колбасками и халапеньо. — Молодой человек, извините, но вы… — А, и ещё ваши фирменные милкшейки. Мы не видели в меню, вы ещё делаете шоколадный с орео? — К сожалению, нет, не делаем. И пиццу не печём. Вы позвонили в интернет-провайдер, можем предложить вам, например, доступ к сети через персональный Интернет-сервер. — Чего? В смысле, как это? А в интернете написано, что это номер пиццерии. — На заборе тоже написано. Об этом не забывают ежедневно напоминать наши клиенты. Может, вы всё-таки уточните номер пиццерии в интернете? — То есть пиццу вы не делаете? — Нет. — А вы не можете позвонить, пиццу заказать? — Нет. *Бип-бип-бип****
В офисе часто царит текучая суматоха. Туда-сюда снуют руководители групп с важными лицами, думая, что контролируют процесс; сотрудники бегают от кубикла к кубиклу, чтобы спросить у коллег совета в затруднительной ситуации, пока клиент «висит» на телефоне; тут и там из разных углов доносятся входящие звонки и следующие за ними елейные обменивания любезностями; на мини-кухне копошатся либо особенно голодные (греют предусмотрительно приготовленные судочки с едой), либо особенно ленивые (накупив булок в кафетерии, заваривают себе кофе). Атмосфера, к которой суетливый энерджайзер Арсений за неполные 4 года привык, и не готов её променять ни на один личный кабинет… Ну, разве что, личный кабинет с кондиционером. За всеми этими прелестями большого коллектива он сперва и не понимает, что произошло. Что-то хлопнуло. Спохватывается только когда пронизывающий писк пожарной сигнализации срабатывает на рефлексы спусковым механизмом, и вот он уже в толпе, которая толкает его к выходу. Текучая суматоха превращается в озадаченную толкучку, Арсений собирает собой чужие локти, ладони, подошвы кроссовок, бёдра, сам тоже заезжает конечностью по неопределённой части чужого мешающего на пути тела, а всё вокруг смешивается в одну массу. Как будто ребёнок взял и слепил между собой все брикетики пластилина в один большой шар, превращая яркие цвета в податливый комок оттенка детской неожиданности. Лифты оказываются заблокированы, поэтому волна несёт Арсения дальше вниз, по лестнице, а там, через проходную, людей высыпает на улицу. Становится свободнее, когда лёгкие надувает жадным глотком воздуха, который, не сдержавшись, Арсений делает, как только его нога ступает за пределы здания. Всё происходит настолько быстро, что он будто только что просыпается от глубокого сна, осоловело глядя по сторонам. И вот на улице стоит под сотню разновозрастных невдуплёнышей, лишённых возможности спокойно себе котячиться на рабочем месте. Все озираются, как трёхлетки, которых мама только отодрала от своей юбки и привела в сад. Это уже потом, чуть погодя, когда операторы успели чекнуть рабочие чаты и свериться с указаниями начальства, из здания вываливается и виновник перфоманса. За Антоном выкатывается и Стас, будто обстёгивая его ссаными тряпками и понукая пиками точёными (и это так неожиданно, что Арсений снова про Антонов хуй дрочёный забывает). Они останавливаются на крыльце, непроизвольно оказываясь на импровизированной сцене перед толпой зрителей поневоле. Даже несмотря на то, что билеты на это шоу всем достались бесплатно, не каждый из присутствующих оказался фанатом, поэтому по толпе проходит волна недовольных шепотков. Стоящему в первых рядах Арсению слышен и обрывок разговора со сцены: — …Дурака кусок. — Да я не… — Потом поговорим. Господа, — Стас обращается к уже начинающей возмущённо галдеть толпе. — Не волнуйтесь, произошёл небольшой форс-мажор на кухне. Помещение проветривается, и через двадцать минут вы сможете снова приступить к работе. — А что с сигнализацией-то? — выкрикивает кто-то из толпы. — Сигнализация сработала на лёгкое задымление, ничего страшного. Единственное, ближайшее время нельзя будет пользоваться микроволновкой, а в остальном всё в порядке. Антон стоял сутуло, горбато и надуто, и сам пытался не высвечиваться из-за спины Шеминова (что получалось не очень удачно — нельзя вызвать регресс роста на пятнадцать сантиметров опущенной головой с плечами, — но Арсений старания замечает и хмурится). Стас пожилой директрисой поглядывал назад, смеряя строгим взглядом шкодного подопечного, и явно хотел сказать что-то ещё. — Проветривается только пятый этаж, вы можете переждать время в кафетерии, на улице — где угодно. Через двадцать минут жду всех на рабочих местах. Считайте, что это незапланированный перерыв, — Стас вздыхает, и этот вздох по шкале его вздохов колеблется между ситуациями: Дима заказал спам-атаку на телефон бесячему клиенту, что не осталось незамеченным и отследилось по IP-адресу; и: Арсений написал в базе данных об отсутствии ёбыря у клиентки, как о причине её выёбистости, и это попалось на глаза начальнику. Во всяком случае, надрыв в этом похожий. — У меня на этом всё, спасибо всем за оперативную эвакуацию. Он разворачивается на пятках кругом, как на почётном карауле, подставив ножку, и втягивает за собой в здание Антона под нарастающий шум толпы. Кто прав? Кто виноват? Антон поджёг кухню? У него какие-то личные счёты или считать свой штраф за порчу имущества он, наоборот, не хочет? Арсений моргает и ещё раз оглядывается. В толпе неподалёку в таком же замешательстве стоят Дима с Серёжей, к которым он, недолго думая, подходит. Несмотря на казус, они кажутся довольными подвернувшейся возможности ничегонеделания, и этого Арсений с ними разделить не может. Тревожность за Антона нарастает с каждым новым шагом по направлению к курилке, а когда парни прикуривают по сигарете, достигает своего апогея. — Чё ты как с палкой в жопе? — Серёжа, который уже несколько минут косится на него во время диалога с Позом, наконец слегка бьёт его по плечу. — Нормально всё, Стас разберётся. Не убьёт же он его. Да, методы у Стаса не настолько радикальные. Но по-настоящему Арсения волнует не что с Антоном будет, а что с Антоном было и почему он чуть не устроил пожар. Помимо их тройки, на улице остались ещё пара сотрудников, и в этот момент головы, которые заняты тут и там сигареткой, оборачиваются в сторону волочащего по земле ноги Антона. — Мой косяк, сорян, — подходя, он выставляет руки вперёд, одновременно пожимая плечами. Мол, «признаюсь и признаю, но поделать ничего не могу». — Курить ещё хочет кто? Мне пиздец надо. Серёга предлагает ему зажигалку, ещё один коллега — сигарету. — Ну что, пироман ты недоделанный, что случилось? — Дима спрашивает лениво, потому что до конца перерыва ещё настолько далеко, что можно даже не смотреть на часы. Но, кажется, Антон только и ждал этого вопроса. Он едва не захлёбывается первыми своими словами: — Да бля, — поджигает сигарету, резко дёргая пальцами и зажигалкой, а глаза строит до усрачки несчастные, — это я придурок. Не надо было ничего совать в эту микроволновку. Арсений невольно спокойно выдыхает. Значит, ничего криминального не произошло, тогда можно разрядить обстановку игривым: — Антон, учитывая твой недавний опыт, я боюсь предположить… Антон на эту шутку блестит глазами в его сторону, взгляд нечитаемый, но радужка темнеет на пару карих оттенков. На губах в нерешительности застыла улыбка, которая подрагивает самыми кончиками, и Арсению вдруг до боли хочется дотронуться до неё пальцем. Ну или языком. — Какой опыт? — с любопытством спрашивает Серёга, мечась взглядом между ними. — Не опыт, а «поп-ыт», тебе послышалось, — Антон делает неоднозначное движение рукой в его сторону, отмахиваясь, и быстро переводит тему к главному интересующему вопросу. — Я зефир захотел погреть. Ну, в микроволновке. — Чего? — в разных вариациях проходится по курилке, и они все какое-то время хлопают глазами на прячущего взгляд Антона, который медленно начинает пунцоветь. Первым отмирает Дима, который формулирует более конкретный вопрос: — Нахуя ты его вообще грел? Антон вздыхает. Видно, что говорить дальше он не хочет. — Ну чокопай же вкуснее, когда в микроволновке подогреть, — голос приобретает защитные нотки, он изо всех сил пытается доказать, что вина его косвенна. — И маршмэллоу на костре жарят — пиздец снэк. Я решил, что с зефиром так же… Вот оно как. Арсений невольно улыбается. Наблюдать за смущённым своим поступком и оправдывающимся Антоном было очень даже занимательно, а отслеживать все оттенки красного, которые сменяются на его лице, — трогательно. В прямом смысле. Хочется потрогать горячую от смущения кожу. — Ну пиздец. — Да Дима! Между прочим, лайфхак с чокопаем ты мне подсказал! Взглянув на Серёжу, Арсений увидел на его лице отсутствующее выражение. Он следил за разговором, как за теннисным матчем, едва успевая переводить взгляд на говорящего, и, кажется, с каждой фразой всё больше преисполняясь в своём познании. — Ты, кажется, забыл ключевое условие лайфхака, — Дима закатывает глаза. — Пять секунд, Шаст. Так же, как золотое правило пяти секунд. Так же, как «пятисекундное» правило в баскетболе. Иначе это не лайфхак, это руководство по разжиганию огня и ненависти в рабочем коллективе. — Я теряю смысл этого разговора, поэтому иду внутрь. Больше ничего не поджигайте без меня, пожалуйста, — и с этими словами Серёжа тушит окурок и удаляется вместе с оставшимися коллегами. Дима в последний раз усмехается, качая головой, и, собираясь последовать за остальными, кидает напоследок: — Когда будешь покупать новую, возьми с электронным управлением. В ответ Антон только обречённо вздыхает. В его позе есть что-то очень печальное, и это не даёт Арсению покоя. Как всегда срабатывает инстинкт поддержать и развеселить любым возможным способом. Он рыщет в голове в попытке найти подходящий каламбур, но попытке не суждено увенчаться успехом — Антон заговаривает сам: — Да уж, я тут, можно сказать, всё ещё на птичьих правах, а уже порчу казённое имущество. Арсений брезгливо оглядывает замызганную невесть чем стену курилки, на которую плечом приваливается Антон, делая затяжку, и, ёжась, остаётся стоять на месте. — Стас штраф выкатил? — участливо интересуется он, пытаясь выразить своё сопереживание. — Да дело-то не в штрафе ведь. Плевать бы на это. Мне неловко перед ребятами. Они на меня волками на крыльце все смотрели, аж жутко стало. — Да нет, не переживай, — отмахивается он. — Всем наоборот в кайф лишние полчасика поболтаться без дела. — Всё равно неудобно. Антон делает ещё одну затяжку, в лице становясь до жути задумчивым, и, чуть помедлив, переводит взгляд на Арсения, подрагивая зрачками, охватывая всё его существо. — Я же сюда пришёл в том числе от зажимов своих избавиться, — Антон признаётся. — Я интроверт лютый. Сложно с людьми разговаривать. Этого Арсений не знал. Да и никогда бы не подумал про Антона такое. Просто он как-то сразу вписался в офисную компанию, звонкий и улыбчивый, любящий травить истории. Тем более, что курилка — это чуть ли не социальный институт для местного контингента, а пачка сигарет у Антона меняется раз в пару-тройку дней… Возможно, в этом и кроется первый тревожный звоночек. — И как? Избавился? — интересуется Арсений, потому что ставить под сомнение его интровертность кажется глупым и неуместным. — Не-а, — он смеётся, никак, кажется, не обеспокоенный этим фактом. — Тут, блять, не только не откроешься, но и социофобом станешь. Антон курит и крутит на мизинце кольцо. Наверное, Арсений только сейчас догадывается, это нервное. — Хотя… Если с другой стороны посмотреть, может и помогло. Теперь мне не нужно строить миллион возможных сценариев в голове, продумывать каждую фразу, можно же просто послать человека, — он чешет щетину с задумчивой улыбкой и затягивается. — С ребятами из офиса вот ещё нормально общаемся. С тобой. — А я не из офиса? — цепляется за фразу Арсений, пока на губах растягивается хитрая улыбка. — Из офиса, — он соглашается, миролюбиво склонив голову и улыбнувшись. — Но не только. «Не только» приятно дрожит по всему телу, отзываясь в самых разных его уголках, жжётся огнём по щекам и ластится под руки, будто пушистый, как облако, кот. Арсений не умеет ловить подтексты в словах, но хочет верить, что научился, и фантазия пустилась в продолжительное путешествие, забыв спросить конечную станцию. Чтобы не краснеть влюблённой девочкой, он брякает: — Поэтому мне можно отправлять писюны? Антон округляет глаза и от неожиданности смеётся. — Во-первых, не писюны, а писюн, — защищается он. — Один. Мой. Во-вторых, я уже говорил, что я не специально! В-третьих, как говорится: «И встретишь ты, когда не ждёшь. И обретёшь не там, где ищешь». — Да уж, искал я серебро, но нашёл золото. Не золотой дождь, и на том спасибо. Антон снова смеётся своим фальцетным смехом, но уже отчётливее и ярче, и приваливается к его плечу по-свойски, передавая воздушно-капельным путём своё веселье. Обратно в офис идут лениво и шутливо переругиваются — считать ли неудачный скан члена за дикпик или нет. Арсений настаивает, что, да, считать, ведь по определению (которое он придумал на ходу) дикпиком можно назвать любое цифровое изображение пениса. Антон же считает, что по такой логике любой уролог уже прохавал все тонкости секстинга, а на самом деле скан показывает лишь очертания, которые каждый может интерпретировать на свой извращённый лад по-разному. Арсений возражает, что все очертания (и не только) смог рассмотреть в деталях и ничего таинственно размытого, как «световые мечи» в рейтинговых мангах, там нет. Какое-никакое, но скан — это фото, просто не с самого выгодного ракурса. Как неудачно получившееся селфи — нажал не в тот момент и головка смазалась. Оба весело обзываются дураками и возвращаются к работе. Под эгидой этого настроения оставшийся день проходит легко и непринуждённо, даже несмотря на недовольное бурчание некоторых сотрудников по поводу сложившейся ситуации на кухне. Антон, кажется, нацепил наушники на голову и абстрагируется от злых языков, заряженный энергией Арсения. Арсению думается, что у них одна зарядка на двоих. Уже дома накатывает привычная послерабочая истома и всё чаще тянет вздыхать с эмоцией великого русского заёба. Ужин собирается из остатков того, что было в холодильнике, кофе зачем-то наливается по привычке. Арсений смотрит на кружку со сложным лицом, когда уже заварил, но выливать его жалко. Тем более как напиток он никогда его не бодрил, чуть ли не наоборот — клонил в сон. Он ужинает в гордом холостяцком одиночестве, механически запихивая в себя еду под бормотание какого-то подкаста. Идёт выполнять вечерние водные процедуры и переодевается в неприхотливое домашнее. В кровати тепло и мягко. И оттого необъяснимо горько. Арсений чувствует, что вжимается в себя, и теперь по ощущениям занимает пространства не больше, чем подушка под головой. Внутри очень много мыслей, они проносятся, не успев толком обмозговаться, и каждая в борьбе за внимание остаётся проигнорирована. Хочется блаженной пустоты в голове, но мозг, как назло, подбрасывает дров в этот разгорающийся костёр, и в какой-то момент это просто невозможно остановить. Просто «тепло и мягко» в кровати недостаточно, хочется «тепло» в чьих-то руках и «мягко» на чьей-то груди. Ещё более тошно, что вместо эфемерных частей тела, которые могли бы сейчас окружать теплом, представляются вполне реальные и, что самое главное, Антоновы. Где-то рядом, на одеяле лежат его собственные распечатанные отчёты за смены прошедшего месяца. Один даже взгляд на них разжигает внутри Арсения приступ посттравматического расстройства, но ему нужно написать сводку по решённым успешно кейсам и продуктивно прошедшим холодным звонкам. Стас настоятельно поставил дедлайн, который сгорает чуть меньше, чем через 12 часов. Как бы то ни было, на решение этой проблемы совершенно не хватает ресурса. Он лезет в телефон, чтобы отвлечь себя тик-токами со смешными собаками от — опять же — Антона, которые тот отправил ещё будучи в офисе, и старается не думать о зудящем ощущении в самом затылке. В какой-то момент даже получается, потому что лабрадор из видео-подборки с каждым разом упорно тащит всё более и более крупные ветви деревьев и, кажется, совершенно не задумывается о том, с кем делить конуру или есть макаронину с двух сторон, чтобы встретиться на середине. Телефон вибрирует пришедшим уведомлением, а во всплывающем окне читается имя контакта «Шаст». Арсений проклинает, что наманифестил себе собеседника, и без раздумий кликает на сообщение, которое заверяет, что пользователь отправил фото. Неожиданно для себя он оказывается в их диалоге в Телеграме. Это, как ни странно, не самый используемый ими мессенджер — что-то постоянно подталкивает перебрасываться мемами, гифками и всратыми открытками в Ватсаппе, как будто вайб клонится больше в его сторону. В Телеге переписка намного короче и с давно потерянным смыслом. Но причиной удивления оказывается даже не выбор приложения. Фотографию, которую присылает контакт «Шаст», стоит, как товары для взрослых на маркетплейсах, заблюрить и наложить предупреждающую надпись, запрашивающую согласие «Контент деликатного характера. Всё равно посмотреть?» Конечно, Арсений бы всё равно нажал «Да» (потому что что же это за контент такой, интересно?), но те доли секунды, которые он мог бы потратить на подготовку к увиденному теперь кажутся драгоценными. Член на фото, как старый друг, уже кажется родным и засмотренным до дыр (не в буквальном смысле, слава богу, иначе Антон бы ему не простил). Но есть одна деталь. Новая, искусственная, деланная деталь, которая бросается в глаза чуть ли не раньше, чем сам член. По всей длине, от основания до головки чем-то чёрным выведено размашистое «Арсений». Арс дрожащими пальцами нажимает на строку ввода сообщения, параллельно думая, что же всё-таки набрать в ответ, но очень скоро передумывает и тычет на кнопку звонка. Не хочется его отчитывать или ругаться, хочется просто услышать его голос, смех и хитрые увиливания от темы, как же ему взбрело в голову вытворить такую хуйню. Антон берёт почти сразу. — Оператор Антон. Здравствуйте, чем могу вам помочь? — слышится из трубки наигранно серьёзным тоном. Но через секунду он трескается и как будто спрашивает: — Привет? Хотя, наверное, просто не ожидал, что реакцией на такой оригинальный подгон будет звонок по телефону. — Чем ты это написал? — Арсений переходит сразу к делу, спрашивает, что его интересует в первую очередь. — Маркером, — тут же с готовностью отвечает Антон. — Надеюсь, перманентным. — Смотря, для чего спрашиваешь. — Для друга. — Для друга? Так ты, оказывается, друзьям мой член показываешь? — Зачем-то же ты выставляешь его портреты дальше своей галереи, — он посмеивается, — Наверное, чтобы побольше людей увидело. — Вообще-то все эти фотки попадали в руки только одного человека. Это не считая меня, конечно. — Я что, помазанный? Стой, не отвечай, я не хочу знать, чем, — Арсений вздыхает обречённо, но как-то даже ласково. — Шаст, я скоро пики твоего дика буду как карточки покемонов коллекционировать. — Возможно в этом и заключается мой коварный план. Как тебе в этот раз? Угодил? Его наглость вызывает возмущение, но в то же время какой-то детский восторг. Арсений восхищается тем, что их сложившаяся ситуация, которая с каждым разом набирает всё более масштабные обороты, Антона, кажется, никак не волнует. Он от неудачной попытки приготовить десерт в микроволновке смущался больше, чем сейчас. Вот он, спокойно отправляет ему свой член — в очередной раз — и даже имеет смелость напрашиваться на оценку. Арсений молчит и будто всерьёз раздумывает над его вопросом. Хмыкает в трубку и отнимает телефон от уха, чтобы перейти в диалог и снова взглянуть на фото. В этот раз присматривается более придирчиво и специально хочет зацепиться взглядом за изъян, который можно предъявить с жопным упрямством. Вообще, приходится поискать — всё-таки в центре композиции довольно яркий отвлекающий элемент. Но если придираться, то можно заметить и скошенный хвостик буквы Р, и потерявшуюся палочку над Й, и скачущее то вверх, то вниз написание. Но всё это будто бы обосновано. Член это вам не блокнотик в линеечку и не прописи первоклассника, чтобы соблюдать наклон и высоту букв. — А почему у тебя только «Арсений» написано? — наконец возвращает он мобильник к лицу. Что действительно можно предъявить, так это неоднозначная адресация послания. Арсений. Какой Арсений? Плющенко? Бородин? Святой Арсений Великий? Надо разобраться. Но Антон совершенно искренне недоумевает: — А что тебя не устраивает? — Ну мало ли, сколько Арсениев по всему миру, и как я пойму, что это мне? Это вообще мне? Надо было хотя бы фамилию добавить. — Ага, а ещё маму с папой, дату рождения и место прописки. Может, сразу мне свои паспортные данные предоставишь? — Антон цокает, но посмеивается. Знает, что ему за это ничего не будет, а Арсений всё проглотит (контекст выбирайте сами). — Арс, ну тебе, конечно. И у меня хуй не километровый, если тебе вдруг так показалось. Арсению так не казалось, но в то же время и не хотелось, чтобы это было правдой. Как говорится, не откусывай больше, чем можешь прожевать (хоть это и кощунство употреблять по отношению к члену). Он, щурясь, прикидывает в голове примерные размеры, наполовину не веря, что действительно этим занимается, и довольно улыбается своим подсчётам. Потому что член у Антона, кажется, и правда очень даже в его предпочитаемых габаритах. Не то чтобы он собирается этим поделиться или как-то воспользоваться, но может позволить себе неоднозначное: — Не километровый, но довольно вместительный, как по мне. — У тебя имя тоже не ебать короткое. — Я запрещаю тебе ставить рядом слова «не» и «ебать», — не задумываясь ни секунды, шутит он (таблетки от слово-недержания всё ещё не изобрели), тут же жмурясь и закусывая губу. Это кажется перебором, потому что звучит «на грани» и слишком откровенно. Он сам не до конца понимает, шутит в полной мере или нет, но Антон только смеётся. Так, будто это самая смешная шутка на свете. Арсений тоже хихикает сконфуженно, морщит нос, качая головой, и всё же невольно чувствует испанский стыд. Хотя это же когда стыдно за другого человека… Тогда всё сходится — эти слова сказал не он. — Арсениев ему много, тоже мне, — всё ещё со смехом ворчит Антон. — У меня вот, например, только один Арсений. Эти слова содрогают улыбку, губы сами по себе растягиваются во что-то более текучее и влюблённое, а нос морщится уже не от стыда. Накатывают странные желания. Хочется выгнуться на кровати в форме буквы зю довольным котом. Хочется уткнуться лбом в подушку, начать бодаться и часто-часто задышать. Хочется довольно зафырчать, чтобы снова заставить Антона смеяться и раз за разом тянуть его фирменное «Арсе-е-ений», будто с каждой новой выходкой он преисполняется в Арсении всё больше и больше. Будто он для Антона теперь не коллега по работе, а близкий человек, которого знает как облупленного. На волне эйфории Арс снова придумывает: — Не имей сто Арсениев, а имей сто фотографий члена в галерее. — Я запрещаю тебе ставить рядом «не» и «имей». — Один–один, умник, — ещё чуть-чуть и Арсением можно будет освещать оживлённый перекрёсток. — Знаешь, — начинает Антон, и по его серьёзному тону понятно, что сказать он хочет какую-то неимоверную чушь, — «Попов» на члене выглядело бы больше, как такой стэйтмент, чем как фамилия. Типа, член каков? Попов. Ну типа для поп. — Я понял, Антон, — обрывает его Арсений, закрыв глаза. Вот теперь испанский стыд не надо перекидывать на несуществующего двойника. Но это так плохо, что в какой-то момент хорошо, и Арсений даже забывает съязвить про «Попов на члене», смеётся вместе с заливающимся по ту сторону собеседником. — И всё равно с фамилией было бы лучше. — Арс, только ты можешь критиковать дикпик сигну таким тупым образом. — Только ты можешь придумать такую хуйню, как дикпик сигна. Они не видят друг друга, но воздух всё равно искрится, и кажется, что мобильник сейчас прошибёт высоковольтным разрядом. Арсений закусывает губу, прижимая телефон ближе к уху и действительно — будто от тесного контакта наэлектризованного предмета с кожей его с головы до ног содрогает волной мурашек. Молчание затягивается. Арсений слушает чужое громкое дыхание, срывающееся на сопение, и чувствует, как постепенно потеют ладони, хотя это прерогатива Шаста. Под одеялом становится на пару градусов теплее, и этот жар мажет по животу, бёдрам и спускается мурашками до щиколоток. Арсений ёрзает и скидывает с себя одеяло. Это не должно ощущаться так интимно, в их разговоре нет открытого сексуального подтекста, но в фотографии априори — есть. И в молчании этом красноречивом — тоже. В кошки-мышки с Антоном играть интересно и даже в какой-то степени приятно, но порой хочется чего-то поконкретнее, более оформленного. Член для поп — это какая-то метафора? Аллегория? Намёк «в лоб»? Теперь его симпатию отрицать трудно, но почему-то облачать её в слова Антон не спешил. Сам Арсений первые шаги делать не решается. Где-то внутри всё же сидит серая мышка, которая боится, что все парни вокруг — гетеро. Может, у Антона это приколы такие — член присылать всем, с кем успел закорешиться. Может, все бро так делают, а Арсений не в курсе. После долгого молчания хочется разрядить обстановку (но не кончать разговор), и он выдаёт на полном серьёзе: — Дрочите? На другой конец провода пару секунд доходит шутка, и Антон наконец смешливо фырчит в динамик телефона — ухо ощущает фантомное тепло и щекотку, и Арсений улыбается в ответ, даром что собеседник этого не видит. — Да, и зарабатываем миллионы, — в ответ бросает он. — Нас тут, кстати, семь человек, и все дрочат. — Надеюсь, друг другу. — Не бросай друга в биде, да, я помню. Арсений вспоминает и Твистер, и наполнявшийся слюной рот при одном взгляде вверх, и юмор на грани истерики. — А ты всю херню, которую я говорю, запоминаешь? — Только наполненную житейской мудростью, — лицо не может трескаться, но Арсению кажется, что оно у него трещит по швам. Количество улыбок на квадратный метр его квартиры зашкаливает, но, слушая Антона, невозможно сдержаться. — А так, да, всю. Я тебя всегда слушаю, вообще-то. Слушать и слышать, как бы избито это ни звучало, — это не одно и то же. Например, Стаса Арсений тоже слушает, хоть и с менее завидной периодичностью. И не припомнит, чтобы тот говорил что-то хоть вполовину достойное того, чтобы это запоминали и цитировали в контексте разговора про дрочку. Скорее всего, это уже проблемы Стаса, хотя возможно, что и самого Арсения. За такие сравнения избитой может стать не реплика, а он сам. — Если ты ведёшь дневник с моими фразами, дай почитать. Я половину из того, что говорю, не запоминаю. — Да я тебе так могу сказать, без дневника. Например, когда мужчина наебал тебя с установкой роутера, ты сказал, что его нужно наказать вдовьими плетьми. Или, когда партнёры из бьюти салона отказались сотрудничать, ты предложил выманить их на косметичку. Или как в ебейшей пантомиме на тимбилдинге пытался объяснить Серёже слово «великолепие». Я всё это помню. — Ты удивительный, Антон, — посмеивается Арсений, еле сдерживая взволнованную дрожь в голосе. Эта новая информация одновременно оказывается и неожиданностью, и сюрпризом. С той периодичностью, с которой глаза его соседа по кубиклу оказываются в какой-либо близости с ним, знание и заученность собственных реплик Антоном не должна вызывать в Арсении когнитивный диссонанс. Тем не менее, это осознание всё равно приходит с трудом. Это что же, получается, Антон не просто так хихикает над каждой его сомнительно смешной шуткой, а действительно что-то запоминает? Возможно, у него просто развита слуховая память. — В каком смысле? — слышится вопрос из динамика, и Арсений спохватывается. Он не знает, называют ли бро друг друга «удивительными», как и не уверен, подходят ли они с Антоном вообще под эту классификацию отношений. И стоит ли забрать свои слова назад или, наоборот, наговорить ему ещё больше комплиментов. Останавливается он на: — В самом прямом. Удивляешь часто. Антон неопределённо мычит и молчит пару мгновений. — Что делаешь сейчас? — Шаст, я тут для кого распинался 10 минут? — Арсений не удерживается от смешка. Когда ему неловко, хочется бесконтрольно смеяться. — С тобой говорю. — А если бы не позвонил, чем бы ты занялся? — Не знаю. Сидел бы в инсте, наверное, давно туда не заходил. — Правда? — Антон за что-то зацепился. — Ну да, чего тебе там делать. У тебя теперь есть поставщик дикпиков, в директ можешь не заглядывать. — Да я же не подрочить в директ захожу, — для этого у Арсения есть один файл во входящих в Ватсаппе. — Боюсь спросить, для чего ты заходишь в нашу с тобой переписку, — выдаёт Антон, и Арсения резко бросает в холодный пот. И тут же он осекается. Фактически, он только что подтвердил, что может дрочить на присланные дикпики. Конечно, никаких сверхъестественных сил у него нет, и это просто случайность, но сам факт того, что Антон так близко подошёл к правде, очень настораживает. У Арсения не было шанса воспользоваться возможностью и провести время с фотографиями наедине. Во-первых, из-за страха, что ситуация с Антоном ухудшится до такой степени, что будет стыдно посмотреть ему в глаза. Во-вторых, потому что так или иначе эти фото попали в его руки по странному стечению обстоятельств, которое (как говорит сам Антон и чему верит сам Арсений) не было спланировано, поэтому сама мысль использовать их, чтобы подрочить, ощущается очень неправильно. — Нет, ты… Я ничего… Просто… — Что? — напирает Антон, своим тоном вызывая в теле дрожь. — Просто что? Арсений прыгает в воду с головой: — Она не то чтобы… Располагает к, кхм, — в горле очень сухо, — времяпрепровождению. Он стремительно краснеет, сжимает зубы и бездумно гладит себя по животу. В груди заполошно бьётся сердце, но Антон его добивает: — Хочешь, отправлю тебе ещё одну? Для времяпрепровождения. Это конец. Прежде чем в голове появляется хоть какая-то другая адекватная мысль, Арсений отвечает: — Может быть. Хочу. — Не сбрасывай. Тело обдаёт жаром, несмотря на практически отсутствие одежды. Арсений перекатывает в голове твёрдое «не сбрасывай» и хочет позорно заскулить. Очень навряд ли, отправив в чат очередной нюдс, Антон захочет продолжить говорить о членах для поп. Вернее, скорее всего так и есть, только контекст кардинально меняется. На другом конце провода тихо. Арсений примеряется, сильно ли слышно его возбуждённое сопение в динамик, но не может прийти ни к какому выводу и слышит только шорох одежды и, отдалённо, босые шаги по полу на другом конце провода. Боже. Внутренности стягивает в узел от горячего предвкушения, а ведь всё это лежало на поверхности. Так ходить вокруг да около можно было бы ещё примерно вечность, но зачем? — вопрос хороший. Арсений же знает, как выглядит его член. И Антон тоже знает, что Арс знает. И Арсений знает, что Шаст знает, что… Они закольцованы в этом неприличном круговороте знания, только в их случае это скорее тьма, чем свет. Когда телефон гудит уведомлением, рука, так и поглаживающая живот и спустившаяся значительно ближе к паху, невольно останавливается и давит подушечками пальцев на кожу. Арсений быстрым движением скользит по губам языком, а в следующее мгновение слышит, как Антон возвращается к телефону: — Птичка в клетке, проверь переписку. И поставь меня на громкую. — Хорошо, — успевает выдавить из себя он и делает ровно то, что услышал. — Ну как, подходит? Антон не перестаёт Арсения удивлять. Только сегодня днём он чуть не спалил целый этаж, просто потому что погрел в микроволновке зефир, а сейчас, вечером, без стеснения отправляет ему фото порнографического содержания. Точнее, содержания абсолютно развратного, непозволительно возбуждающего и подозрительно со вкусом выполненного. Черноту комнаты разверзнул свет от синей лампы, окрашивая всё вокруг инопланетным цветом. В этой позиции Арсений его ещё не видел — напротив того же самого зеркала, на коленях с широко раздвинутыми бёдрами и едва твёрдым членом. Рука поддерживает его у корня, прижимаясь ладонью к лобку, и аппетитно подчёркивается венами с помощью синих теней. Футболка неразличимого цвета, кажется, задрана и удерживается во рту зубами. В этот раз в снимке нет небрежности, которая придаёт ему реальности, но и нет вылизанного профессионализма. Очень… Стимулирует к действию. — Да, — блеет он в трубку, поддаваясь желанию и ощутимо сжимая себя в боксерах. — Под… Кхм, подходит. — Рад стараться, — буквально мурлычет в ответ Антон. — Что конкретно тебе нравится? Если мы будем продолжать этот фото-конкурс, я хочу, чтобы все твои предпочтения исполнялись беспрекословно. Арсений сглатывает. Мало того, что Антон намекнул на продолжение их интимной переписки, так он ещё и предлагает ему завязать секс по телефону. Арс не силён в дёрти токе и никогда не горел желанием развивать этот навык, но в том, как жадно звучит голос Антона и как тяжелеет его дыхание по ту сторону, он видит возможность найти своего особенного слушателя и наконец научиться. К тому же, он надеется на талант, который придёт к нему в моменте, и ждёт, что слова хлынут в голову естественным потоком. Арсений покрепче перехватывает телефон, который опустил до груди, смотрит на фото и снова сжимает себя через ткань трусов. Раз Антон скинул фото для времяпрепровождения, грех этой рекомендацией не воспользоваться. Возбуждение густым туманом обволакивает извилины, путая в голове все мысли, но он находит в себе силы начать говорить. — Мне нравится, — начинает он с придыханием, — что твои фотографии всегда приходят спонтанно. Несмотря на то, что я вступал с тобой в полемику по этому поводу. Эта неожиданность иногда бывает… Приятной. И доставляет эстетическое удовольствие. Член дёргается в ответ на собственные мысли, и Арсений, вздохнув, опускает резинку трусов так, чтобы можно было беспрепятственно обхватить ствол одной рукой. Изо рта вырывается задушенный выдох, когда он касается собственного возбуждения и начинает неспешно дрочить. Это всё ещё ощущается, как что-то запретное и непристойное, но когда на другом конце провода слышится тяжёлое дыхание, Арсений снова выдыхает и размазывает каплю выделившейся жидкости по сочащейся головке. — Принято, — хрипит в трубку Антон. — Что насчёт эстетического удовольствия? Арсений начинает спускаться глазами по фотографии. — Ты в принципе очень красивый, Антон. Мне нравятся твои глаза, ты можешь только ими показать любую эмоцию. Можешь ими смеяться, или осуждать, или недоумевать и спрашивать. Мне приятно ощущать твой взгляд на себе… Мне нравится твоя щетина, тебе идёт. Придаёт мужественности и подчёркивает возраст. Хм, нравится твоя грудь, она очень широкая. Твои большие руки, пальцы и твой… — он запинается, натыкаясь взглядом на застывший в приподнятом состоянии член. Он ему тоже очень нравился, но Арсений не был уверен, что готов сказать это вслух сейчас, поэтому он только судорожно сглатывает, едва не подавившись. — Твои бёдра. Очень выгодно смотрятся в этой позе. — «Эта поза», — посмеиваются ему на ухо, но Арсений успевает услышать сбитое дыхание. — Эта поза тебе тоже нравится? — Да, — едва ли не стонет он, откидывая голову назад, и тут же покрывается красными от смущения пятнами. Антона на коленях Арсений старался избегать даже в своих мыслях. Но сейчас от картинки перед глазами не убежишь, и он невольно представляет другие сценарии с Антоном в такой позе: лицо на уровне паха Арсения, рука крепко пережимает член у основания, до последнего не давая ему кончить, на лице застыло нетерпеливое, жаждущее выражение. У Антона пухлые губы, фото не передаёт этого в полной мере, но Арсений знает — они блестят каждый раз после пятиминутного кофе-брейка в офисе. Каждый раз его такого очень хочется поцеловать. Кроме того, эти губы запросто могли бы фигурировать в другой его фантазии… Всё это очень скоро превращается в пытку, сладкую пытку, последствие которой сейчас пульсирует у Арсения в руке. В ладони немного сухо, но трение отрезвляет и оттягивает оргазм до неопределённого времени, поэтому он не спешит искать где-то по квартире смазку и продолжает свои ритмичные движения, непроизвольно ускоряясь. — Мне нравится, что ты не стесняешься, — продолжает Арсений, с трудом сдерживая отчаянный скулёж. — Что ты заставляешь меня выходить из зоны комфорта. Вначале мне казалось это странным, но… Ох, сейчас… Сейчас я просто очень хочу… Хочу, чтобы ты… Он задыхается на каждом предложении. Язык во рту слишком большой, как комок ваты, и совершенно не слушается. Честно говоря, Арсений надеялся, что продержится дольше. Но само фантомное присутствие кого-то рядом, собственное воображение и голос, доносящийся из динамика, в разы увеличивают чувствительность тела. Он понимает, что сам уже звучит довольно исступлённо, и если пару минут назад учащённое дыхание и дрожь в голосе можно было списать на волнение, то сейчас, он уверен, нет сомнения, чем именно он занимается. Изо рта непроизвольно вырываются жадные вздохи, а рука неизбежно трётся об одеяло с каждым поступательным движением кулака, издавая характерные звуки. В общем и целом Арсений звучит довольно громко. Со стороны Антона, напротив, всё довольно неоднозначно. Он неровно дышит, иногда проскальзывает что-то подозрительно похожее на стон, но в остальном он сохраняет нейтралитет. Можно только догадываться, чем он занимается, слушая сбивчивую речь Арсения. Возможно, тем же, чем и… — Чего ты хочешь, Арсений? — Хочу… Чтобы… — Чтобы я, — продолжает за него Антон, голос твёрже, чем любой химический сплав, — оказался сейчас рядом? Чтобы я не мучил тебя разговорами? Просто дал тебе то, что тебе нужно? — Д-да. — Что тебе нужно, Арс? Мои руки? — Да! — Мои пальцы? Перед глазами темнеет, и сквозь черноту Арсений видит, как проявляется картинка, которую рисует Антон. — Да, да! — рука на члене ускоряется и срывается на какой-то бешеный ритм. Арсений догадывается, что его голос звучит отчаянно и просяще, но не может с этим ничего поделать. Антон дёргает за все правильные рычажки его тела, даже к нему не прикасаясь, и ему остаётся просто лежать и наблюдать за этим. — Что бы я мог ими сделать? Например, обхватить твои бёдра, придвинуть тебя ближе. Раздвинуть твои ноги. Я бы запросто мог это сделать, Арс, — продолжает он безжалостно, пока Арсений всхлипывает. — Я бы мог расстегнуть твою ширинку своими пальцами и запустить руку в штаны. Ты очень горячий под моими прикосновениями, мне жарко до тебя дотрагиваться. Я бы обхватил твой член рукой и начал бы тебе дрочить. На месте собственной руки воображение рисует чужую ладонь с кольцами, которые магическим образом не царапают кожу. Тягучий голос обволакивает всё его существо, и в какой-то момент Арсению чудится, что Антон везде: в ушах, на коже, под сердцем, дышит где-то в районе покрасневшей и взмокшей шеи. По виску, очерчивая вздувшуюся вену, медленно катится капля пота. Абсолютное безумие. — Как тебе нужно, Арсений? Медленно? Быстро? Могу заставить тебя кончить в несколько движений, но хочется оттянуть твоё удовольствие. Хочу заставить тебя подождать, как тебе, м? Мой Арсений может подождать? — Антон хмыкает. — Наверняка нет. Ему нужно, очень нужно кончить прямо сейчас. Я не могу тебе отказать… Блять, как же хочется взглянуть на тебя сейчас. Посмотреть на тебя, когда ты теряешь контроль, услышать тебя вживую, ты так сладко звучишь. Ты же тоже этого хочешь. Правда, Арсений? Арсений кончает с громким стоном, белёсые капли летят ему на живот и даже достают до груди, где покоится рука с телефоном. Из динамика слышится неопределённая возня и влажные звуки. От понимания, что Антон сейчас тоже вот-вот достигнет пика, конечности теряют всю твёрдость и по ощущениям консистенцией становятся желейными. Член снова дёргается и, содрогаясь всем телом, он выжимает из себя последнюю каплю спермы, отголоски собственного оргазма давят из груди Арсения прерывистый стон. Он отпускает себя и мажет пальцами по животу, пачкаясь и матерясь сквозь зубы. Сквозь вату в ушах до сознания, кажется, доходит, что Антон тоже кончает, и под звуки его оргазма Арсений тяжело дышит и приходит в себя. Осознание случившегося понемногу опускается на его плечи, но не неподъёмным грузом, как ожидалось, а приятным весом, который придавливает его к кровати, как тяжёлое одеяло. Под этим одеялом тепло и мягко — прямо как рисовало его воображение около часа назад. Тот факт, что добиться этого эффекта помогла взаимная дрочка по телефону, одновременно смешит и облегчает. — Это было… — Да, — соглашается Антон. Очень лень идти мыть руки или искать на кухне бумажные полотенца. Арсений лёгкими движениями размазывает по животу остатки начинающей затягиваться спермы с пальцев и начинает барабанить подушечками по груди в такт забившемуся с новой силой сердцу. Хочется говорить с ним, не переставая, примерно всю оставшуюся жизнь, но у Арсения есть всего лишь ночь, а завтра они всё равно встретятся на работе. Наверняка, будет буравить его глазами (а лучше бы чем другим) до тех пор, пока не задымится от натуги роговица. И улыбаться хитренько, как улыбаются люди, которые посвящены в такие несусветные тайны, что подумать страшно. Вот ведь напыщенный индюк! — подумал бы Арсений ещё с годик так назад. Но, к своему удивлению, обнаруживает, что никакого раздражения эта привычка у него не вызывает. Более того, в какой-то степени это даже будоражит. В ответ на это сердце тудум-кает особенно гулко. С неохотой принимая, что предвкушает все сопутствующие Антону глазные процессы, Арсений прерывает молчание, когда из трубки перестали шуметь помехи чужого дыхания. — Ты в порядке? — спрашивает, прижимая телефон ближе к уху. Антон смеётся. — Более чем, — мягко отвечает он. — А ты? — Да, более чем. Так что насчёт твоего… — Арсений переводит на тумбочку рядом с кроватью, но взгляд цепляется за другое. — Блять! Отчёты, позабытые на кровати, сейчас смялись в гармошку под одной из его ягодиц и, вот ненастье, оказались окроплены белёсой жидкостью известного происхождения. То ли это карма, то ли злой случай, но документы скончались, и поделать с этим нечего. — Что случилось? — тут же спрашивает Антон чуть громче обычного. Арсений вздыхает и раздумывает над тем, чтобы придумать себе хоть немного адекватное оправдание. Желательно такое, чтобы даже намёком не выдать истинную причину. Да, Антон успел лицезреть его в разных не самых приятных жизненных ситуациях, но повторять этот опыт, как ни странно, не хотелось. Взять тот же случай с неудачно переваренным утренним кофе и последующий день, проведённый в уборной офиса. К сожалению, в какой-то момент врата ада (дверь туалета) впустили в преисподнюю Антона, который пришёл тоже, вообще-то, по нужде, но очевидным образом обнаружил в одной из кабинок истекающего всеми телесными жидкостями соседа по кубиклу. Он тогда бегал в Пятёрочку за углом, чтобы принести Арсению туалетку (трёхслойную, каков кавалер), потому что в мужской уборной офисные крысы, несмотря на карательные меры, систематически пиздят гигиенические принадлежности. В общем, никаких больше телесных жидкостей (за исключением некоторых контекстов). — Я… — и запинается. Жизнь определённо к такому не готовила, и в школе такому не учили… Возможно, без телесных жидкостей всё же не обойтись. — Кончил на свои отчёты. Мне нужно… Да, убраться. В трубке некоторое время слышится только глухая тишина, но вскоре динамик сотрясает череда еле сдерживаемых смешков, и вот Антон уже вовсю смеётся, пока Арсений, до сих пор не понимая, что делать и куда бежать, застыл с приподнятой над поверхностью кровати рукой и чувствует, как снова начинает печь щёки. — Тебе смешно? — с упрёком спрашивает Арсений, хотя сам понимает, что давится хохотом, застрявшим в горле. — Меня Стас завтра убьёт. Ты сделал месячный отчёт? — Да, пару дней назад, — всё ещё посмеиваясь, отвечает Антон. — Для того, кто сидит на работе в тик-токе, ты очень профессионально ориентирован. — Что есть, то есть, — соглашается он. — Хочешь, отправлю тебе свой, а ты просто поменяешь там все имена? Маша, Даша, Глаша, Наташа… — Нет, но спасибо за предложение. Арсений снова переводит взгляд на беспорядок на собственной кровати и молча прикрывает глаза. Определённо не самый главный хайлайт в его жизни, но в дерзком студенчестве случалось что куда похуже. Его жалит вдруг осознанием, что работа действительно не будет сама себя работать. От этого с одной стороны с ног до головы окатывает облегчением, поскольку постыдный разговор можно заканчивать под предлогом важных бумажных дел. С другой стороны становится непереносимо горько, потому что… Ну, разговор заканчивается. — Слушай, мне правда нужно идти и печатать новые листы. Увидимся? — Понял, не мешаю. Спасибо, что позвонил, Арсений. До завтра! Да, не хайлайт, но очень даже вероятно, что этот момент из биографии борется за первенство в сюрреалистичности.***
— Добрый день. Можно, пожалуйста, мне телефон Дмитрия Нагиева? Я звоню по поводу кастинга в сериал «Физрук». — И вам добрый день. А вы из какого года звоните? Кажется, вы опоздали на десяток лет. — А куда я звоню? — Интернет-провайдер. С вами говорит оператор Дмитрий. — Нагиев? — Не Нагиев — к моему счастью, к вашему сожалению. — А зачем вы мне ответили? — Работа такая. Отвечать на звонки долбаёбов. — Да ты орёшь. *Бип-бип-бип****
— Коллеги, я не понимаю, почему только девять утра, а в туалете уже воняет травой? — Стас заходит в комнату для отдыха, которая привычно ломится от тел утром в пересменку, и строго стреляет глазами в сторону их четвёрки. Арсений отрывается от телефона, чтобы посмотреть на Антона, который, отводя непричастный взгляд, выпускает пар электронки, старательно разглядывая растение неизвестного происхождения на подоконнике. — Антон! — Вентиляцию не проверяли? Может, из соседнего офиса принесло, — увидев невпечатлённый нос Стаса и его поджатые губы, Антон скрещивает руки на груди. — Или там гнёзда голубиные, вы давно вообще вентиляцию чистили? Птицы там могут стаями жить и виться, я своими глазами видел. — Да? Может, отправишь мне об этом тик-ток? — Стас закатывает глаза и уходит по своим важным делам: заказывать в интернете лото на очередной тренинг. Подчинённые сами себе на мозги не накапают. С ночной смены принесли свежую историю о том, что сегодня на линию поступал звонок от вдохновлённого поэта, который скандировал стихи про любовь самому симпатичному оператору группы. В ответ на это всего пару минут назад Антон рассказывал пришедшим коллегам, как однажды в ночь ему поступил звонок от мужчины, который принялся читать версус-баттл Оксимирона наизусть. Точнее, наизусть или нет — не было возможности сказать наверняка, но человек постоянно сбивался, путался и запинался на «вагинах» и «блядинах». Коллеги смеялись, а Антон довольно щурился и поглядывал в его сторону. А ещё несколько минут назад он крепко пожал Арсению руку в приветствии, коротко забравшись пальцами под манжет рубашки и погладив запястье. После вчерашнего звонка и активной продуктивной дрочки впервые за долгое время спалось неимоверно хорошо, и Арсений даже нашёл в себе силы приехать в офис как всегда заряженным на день. Увидеть Антона одновременно и хотелось до безумия, и не хотелось до ужаса. В груди трепетно от одних только воспоминаний о вчерашней ночи. Густой голос Антона всё ещё звенит в ушах и путается с голосом, который сейчас смешит коллег абсурдностью приключившейся истории: — И потом, короче, он расплакался, начал извиняться за то, что он такое разочарование, и бросил трубку. Если честно, было не по себе, — Антон комично поднял брови и, улыбнувшись, кинул в Арсения меткий взгляд. Арсений, привыкший, без труда поймал его и зыркнул в ответ. В тесной комнатке очень много людей, но ощущение того, что они с Антоном здесь одни, никуда не уходит, а только усиливается. Кроме того, подогревается взглядами (не)украдкой и еле сдерживаемым улыбками. Арсений не может поверить, что это действительно с ним происходит. В последний раз он был таким дураком ещё в школе, когда втрескался в натурала-старшака, который к его недостающей сумме отдал свою сдачу в буфете. Причём, в кейсе с Антоном даже деньги не фигурируют. Фигурирует только он сам, интроверт под прикрытием, любитель тёплого зефира и страстный умелец в разговорах по телефону. — Ночью постоянно звонят какие-то фрики, — соглашается Серёжа, выдёргивая Арсения из мыслей. — Ну, в смысле, ещё более фриканутые, чем обычно. Помните Ж/Д маньяка? — Тот, который звонил каждую ночь и предлагал встретиться за товарными вагонами? Конечно помним, — отзывается Дима. — Особенно помним тот момент, как тебя вязали за этими вагонами менты, когда ты пошёл разбираться, в чём дело. За Серёжей в изолятор тогда поехал Арсений, а наутро об этом, конечно, знал весь колл-центр. Их встречали аплодисментами и насмешками, которые от Серёги отскакивали, как маленькие резиновые мячики. — Я единственный согласился проверить, что там происходит, между прочим, а меня приняли за извращенца. — Вот именно, Серёнь, ты — единственный такой дурак. Нормальные люди вызывают полицию, если происходит такая херня. — Так вот если бы не вы, никакой полиции бы не было, и меня бы не вязали перед всем вокзалом, как на эшафот. — Если бы не мы, тебе вязали бы не руки, а петлю на шее, — Антон в полузатяжке крутит у виска пальцем. — Ты придурок, что ли? — Ты придурок, что ли? — передразнивая, кривляется Серёжа и получает в ответ пинок по голени. — Эй! Свои калоши грязные от меня подальше убери. — Ты сам, как грязная калоша. Это что на тебе, пижама? — Да, и чё? — он показывает средний палец. — Никогда не видел, чтобы к Арсу у тебя были какие-то претензии, а он вообще в тапочках бумажных ходит, чтоб «ножка дышала». — Ножки мои сюда не надо впутывать, пожалуйста. — Они у тебя такие длинные, — вмешивается Дима, — что не захочешь — они всё равно впутаются. Арсений на это только усмехается и снова чувствует на себе пару любопытных глаз. Прямо как предсказывал вчера вечером. И точно по предсказанию, это не вызывает желание закрыться в комнате с белыми стенами, чтобы спрятаться, а заставляет только незаметно выгнуться довольной дугой под хвалящим взглядом и распушить скромные перья, на которые не устают обращать внимание. И посмотреть в ответ. Конечно же посмотреть в ответ. Глаза у Антона какого-то иссиня-зелёного цвета, взгляд как обычно прямой и неотводимый. Даже немного неловко перед парнями, которые всё ещё переговариваются где-то на задворках сознания. Комната отдыха понемногу пустеет. Ночные тяжело вздыхают каждый о своём и вытекают из помещения серыми твидовыми каплями один за другим. Дима, который сидит прямо под боком, в очередной раз широко зевает, с каждым разом всё сильнее опаздывая подносить руку ко рту в вежливом жесте, и наконец тоже встаёт с дивана. Арсения, уютно провалившегося в кожаные подушки, примятые его весом, медленно поднимает обратно. — Я пойду сделаю кофе и морально настроюсь на день. По доброте душевной предлагаю — кому-нибудь сварить за компанию? Шаст? — Фу, ты чё? Ненавижу кофе, — Антон морщится в ответ, как будто горечь зёрен буквально огорчает его сладкие рабочие будни. Дима смеряет его нечитаемым взглядом, выглядя при этом как очеловеченный мем-демотиватор, но выбирает не комментировать, что бы он там ни заметил. Просто выходит из комнаты, придерживая дверь, чтоб не хлопнула — привычка, которой бы надо научить Серёгу. Когда подушки рядом с ним проминаются во второй раз, Арсению не надо гадать, чьё это тело. На спинку дивана прямо за его плечами ложится тяжёлая рука, при соприкосновении с которой его промурашивает с головы до ног. В комнате они остаются втроём — помимо слипшихся, как те самые два пельменя, на диване Антона и Арсения, Серёжа залипает в телефон, сидя лавровым листом в кресле напротив. Компания друга Арсу не то чтобы докучает. Просто кажется, что им с Антоном нужно срочно остаться вдвоём, чтобы… Поговорить, да. Однако проблему в виде так некстати прокрастинирующего коллеги Антон решает за него сам: — Серый, через 10 минут смена начинается, вообще-то. — Слушай, спасибо, что напомнил, — Серёга удивлённо поднимает голову, но тут же наклоняет её к плечу, делаясь немного сучливым в лице и невозмутимо отбивая его фразу: — Шаст, через 10 минут смена начинается, вообще-то. — Я курю, — с такой же невозмутимостью отвечает Антон, переводя на него взгляд и тут же демонстративно долго затягивая электронку. Кажется, коммуницировать у него лучше всего получается через иные органы чувств, иначе как ещё объяснить такой феномен, как передача мысли посредством глаз? Если бы Арсений не знал, что Антон на самом деле владеет способностью устной речи, он бы подумал, что тот совсем не умеет разговаривать. Серёжа хмурится, окидывает его с головы до ног, затем переводит такой же настороженный взгляд на Арсения и спустя несколько секунд переплетения нейронных связей наконец поднимается с видом «Ну, нахер». Наверняка сейчас пойдет к откисающему Позу, чтобы продолжить: «Ну ты видел? Видел?!». Когда комната пустеет окончательно, Арсений снова чувствует на себе взгляд, который с такого маленького расстояния действительно может угрожать прожиганием в нём дыры. Он дёргает уголками губ в полуулыбке, сглатывает и поворачивается в ответ. На него устремлена знакомая пара глаз — немного смущённо, но с озорным блеском. — Привет, — Антон мягко улыбается. — Привет. Арсению внезапно хочется сделать какую-нибудь глупость. Например, заправить прядь волос за ухо, чтоб пококетничать. Делать это он, конечно, не собирается, но желание уже загорелось лампочкой в одной из извилин мозга. — Нас вчера прервали. — Прервал, — поправляет Арсений, опуская взгляд на колени, на которых уже покоятся ладони. — Я. Извини ещё раз. — Всё супер, не извиняйся, — в его глазах вспыхивает лёгкая серьёзность и решительность. — Я хотел спросить, мы что-то собираемся с этим делать? Что-то делать с их отношениями действительно надо, иначе всё это может превратиться в большую НТВ-шную драму на семь сезонов. Домохозяйки у экранов будут рыдать и хвататься за сердца, когда фиктивный Антон в очередной раз разобьёт сердце фиктивному Арсению. — Да, — Арсений болванчком кивает головой для убедительности. — Да, надо что-то делать… Что, например? — Давай начнём вот с чего. Ты мне нравишься, ты же это понимаешь? — увидев судорожные метания и терзания на лице напротив, Антон удивлённо дёргает бровями и аккуратно уточняет: — Арсений, ты видел меня голым. Как минимум два раза это было намеренно. Я думал, это достаточно «толстый» намёк. Ты мне нравишься. Арсений чувствует, как давление, которое бурлило в груди, вдруг взрывается сотнями маленьких пузырьков, которые щекочут и обволакивают стенки всех полостей, которые Арсений надумал у себя в теле. Он ему нравится — Ты мне тоже нравишься, — лукавит он, едва сдерживая восторг. Всё-таки до громких заявлений они ещё не дошли. — Фух, а сказать это намного легче. Но, если честно, очень неожиданно. — Я не понимаю, у тебя же было столько намёков с моей стороны. Почему ты не подумал, что это было взаимно? Если под «намёками» он понимает нюдсы, им надо будет серьёзно поговорить. И вообще, — Почему ты так не подумал? — задаёт Арсений встречный вопрос. — Я как раз-таки понял. Поэтому прощупал вчера почву фотографиями. Мне показалось, что ты не из тех, кто любит проявлять инициативу. Поэтому, когда ты положительно ответил на мои намёки, я почувствовал, что всё идёт в верном направлении. Я не прав? Арсений снова тупит взгляд. — Ну… Да прав, конечно. — Хотя, — продолжает Антон, — если бы ты всё же проявил какие-то знаки внимания, не думаю, что я бы понял. У меня очень топорные представления о подкатах. — И как ты это себе представляешь? После секундного пролистывания картотеки всех убогих подкатов, которые только может сгенерировать его воображение, в голове Арсения почему-то сразу рисуется Антон на одном колене с подвядшей маргариткой в целлофане и выдающий короночку: «Вашей маме зять не нужен?» Но в реальности всё намного скучнее: — Не знаю. Как в первом классе пацаны за косички девчонок, которые им нравятся, дёргают. Разговор набирает обороты, и Арсений, сам того не замечая, повышает его тон: — Ну я ж не буду тебя за хуй дёргать! — Ну я ж не против! — вдруг разводит руками Антон и выгибает брови вверх. — Так что ж ты раньше не сказал?! — в тон ему восклицает Арсений, всплёскивая руками. («— Да она не может любить меня! — Да я люблю тебя!») Антон хлопает на него глазами. — Во-первых, я немного испугался от твоей тирады после того, как я случайно имейлнул тебе скан члена. Во-вторых, я же говорил, что мне тяжело даются разговоры, не могу выражать свои мысли кому-то. Не знал, как к этому подойти. Как к тебе с этим подойти. А ты почему не говорил? Арсений выдерживает паузу и, прежде чем произносит, уже понимает, что сморозит глупость: — …Я думал, ты натурал. Глаза Антона округляются. В них читается вопрос, который он незамедлительно озвучивает: — Что?! — Неприлично безосновательно предполагать чужую ориентацию! — оправдывается Арсений. — Я постоянно на тебя пялил и член свой тебе скидывал. — Я думал, это такая… Бро-фишка. Ещё один обескураженный взгляд. — Я отправлял тебе тик-токи с собаками. — Ты постоянно шлёшь тик-токи в рабочий чат. — Арс, да у меня поп-ит на столе радужный, — предпринимает последнюю попытку Антон. — Я никогда не видел нерадужный поп-ит! — Да я ж… Ты ж… Да я же тебе фотки отправлял! В глазах Антона столько искреннего непонимания, что невольно становится его жалко. Прямо как в день их знакомства, когда его, неопытного оператора, неоправданно обвинили в дружелюбии. Он мечется взглядом по лицу Арсения, пытаясь найти ответы на все жизненные вопросы, и в частности на один: «Почему ж мы ещё не трахались?» — Ясно, — Арсений закатывает глаза, хватает его за руку и тянет по направлению к коридору. Антон, в очередной раз как полный баран, упирается, но хватает его на несколько секунд. Очень скоро сопротивление в запястье исчезает, и Арсений может спокойно вести его в уже знакомую им каморку. На пути им встречается Оксана, которая шарахается в сторону, не желая быть сбитой с ног этим вихрем под именем Арсений. Он запоздало думает, что вдвоём они выглядят не очень презентабельно, спеша по коридору в одно из сотен маленьких помещений, но, честно, думать о чужих чувствах за последние пару недель очень надоело. Поэтому без зазрения совести он толкает Антона к безликой белой двери, даже не оглядываясь по сторонам. — Нужно будет оплатить Дружку лечение, — со смешком пыхтит Антон, когда они заходят в копировальную комнату и на них с немым упрёком смотрит аппарат. Арсений с тихим стуком закрывает за ними дверь и проворачивает защёлку на ручке, и всё это — вжавшись грудью в стоящего перед ним Антона. — Спроси, может он вуайерист, — без особого интереса бормочет Арсений, хватаясь руками за первое, что попалось (предплечья), и утыкаясь носом куда-то в сгиб шеи. — Тогда пусть он платит нам. Антон беззвучно смеётся, придерживая его за локти, тёплое дыхание щекочет где-то у уха. Прикосновение мягкое и приятное, но через мгновение он чуть усиливает давление и Арсений понимает, что его отталкивают от тела. Он поднимает сконфуженный взгляд, холодея от макушки до пят, опасаясь, что всё-таки принял желаемое за действительное. Но Антон лишь смотрит чуть сверху вниз и чуть исподлобья, всё ещё держа его близко к себе за локти. — Ты правда хочешь..? Со мной? — спрашивает он. Несмотря на незаконченность фразы, контекст угадать не сложно, и Арсений слышит будто чужими ушами собственный облегчённый выдох. — Поверь, ты не хочешь, чтобы я обдумывал это дважды, — убедительно заверяет его он и ныряет с поцелуями ему под подбородок. Одна широкая ладонь соскальзывает с локтя и поднимается по плечу к голове. Антон запускает руку ему в волосы и аккуратно тянет его ближе, хоть расстояние между ними и минимальное. Тело Арсения вибрирует с каждым новым прикосновением. — Что мне сделать, м? Подрочить тебе? — мурлычет Арсений ему в шею, руками ощупывая бока и выправляя из брюк футболку. Ладони у него на затылке то сжимаются, то снова разжимаются и посылают новые разряды по загривку, по спине, пояснице, отзываясь дрожью в ногах. Рядом с Антоном либидо скачет, как школьница на переменке с подружками, он в этом убедился ещё в первый казус с дикпиком, когда у него привстал всего лишь на фотографию. Но сейчас ему не приходится представлять в голове сценарии, в которых они могли бы оказаться при иных обстоятельствах — он может просто взять и сделать всё задуманное. И от этого наружу рвётся жаркий выдох, который опаляет нежную кожу на шее. Антон тянет его за волосы назад и, окинув тёмным взглядом, впивается в губы со слюнявым поцелуем. У Арсения звёздочки пляшут перед глазами, вспыхивают и снова гаснут, он беспомощно вцепляется в чужую поясницу и чуть запрокидывает голову — мягкий и гибкий под натиском жадных губ. Антон чуть отстраняется, сжимает рукой загривок, чуть массируя. — Я думал, ты захочешь встретиться с врагом в лицо, — пыхтит Антон и лихорадочно водит глазами по его лицу, будто в неуверенности. — Высказать ему все претензии, так сказать. — Не враг он мне, — усмехается Арсений, всё понимая и плавно опускаясь на колени. Он оказывается на одном уровне с чуть топорщащейся ширинкой и рвано выдыхает одновременно с Антоном. Член перед ним скрыт за двумя слоями ткани, но он, кажется, видит как наяву блестящую головку и напряжённый ствол, уже ощущая их на своём языке. Расстегнуть молнию на брюках оказывается намного волнительнее, чем Арсений себе представлял. Как будто впервые идёт на свидание с человеком, с которым переписывался в приложении для знакомств уже продолжительное время, и скоро увидит его вживую. Как хорошо, что они не на свидании и не нужно дожидаться третьего. За ширинкой прячется твёрдый и горячий, а рука будто магнитом к холодильнику тянется потрогать обтянутый боксерами бугор. Антон сдавленно шипит, когда члена сквозь трусы касается любопытная ладонь, тут же принявшись наминать и наглаживать. Арсению хочется Антона всего облизать, как большую сосательную конфету, чтобы он постепенно таял на языке, как жжёный сахар, оставляя после себя терпкость во рту и липкость на губах. От вкусного сравнения и вида перед собой он еле-еле успевает сглатывать вязкую слюну, пока она не потекла ручьями из уголков губ. Единственный, кто сейчас вот-вот потечёт, это Антон с мокрым пятнышком, практически не различимым, на тёмной ткани боксеров. Ну и, возможно, Арсений тоже — в собственных трусах становится тесно и жарко, отчего хочется оттянуть их хотя бы под яйца и обхватить ствол скользкой от Антонова прекама рукой. Надо же, он этот прекам ни одним из органов чувств ещё даже не ощутил, но уже начал строить на него свои планы. Пора что-то в этом менять. Арсений в последний раз облизывается, лихорадочным взглядом метнувшись в такой же Антона, и подхватывает резинку чёрной ткани пальцами. Приходится собрать все свои оставшиеся силы в кулачок, чтобы сдержать вздох облегчения. Член всё такой же, каким Арсений видел его в последний раз. С одной только неточностью — как будто перед закрытием файла Антон напрочь забыл сохранить изменения, а может и вовсе сбросил настройки программы, начав всё с чистого листа. По всей длине больше не красуется имя, которое Антон сейчас шепчет, еле дыша. Жаль, а Арсению даже понравилось. Теперь ему необходимо сделать всё, чтобы это самое имя здесь пропечаталось и существовало по умолчанию. Не чернилами, так другими жидкостями. Они вроде бы здесь не беседы пришли беседовать, а молча молчать, потому что с членом во рту особо не поразговариваешь. К тому же, бессовестно сбежать перед началом смены — это надо в край обнаглеть и потерять инстинкт самосохранения по отношению к свирепому в вопросах прогулов руководителю группы. Неважно, какая у вас приключилась беда: умер любимый попугайчик, вызвали в школу из-за разрушительных наклонностей ребёнка или случилось помутнение рассудка на фоне нежных чувств к коллеге. Никому не хотелось попадать в немилость Стасу, независимо от причины. Поэтому Арсению нет смысла устраивать долгие прелюдии и обмениваться любезностями, глядя на блестящую головку. Под протяжный стон, тут же заглушённый увешанной металлом ладонью, он обхватывает губами вначале эту самую головку, а затем с усердием начинает насаживаться всё ниже и ниже по стволу. Алгоритм не забытый, знакомый, но будто бы подёрнутый мутной дымкой. Нет, Арсений не забыл, как сосать члены, скорее — обескуражен, что так спонтанно наконец добрался до этого досуга. Спрятать зубы, расслабить горло, сложить язык «лодочкой» и прикрыть глаза. Дальше можно отдаться настроению и импровизировать — его любимое занятие. Обраслеченное запястье Антона шебуршит с каждым новым движением взъерошенной головы, пока пальцы глубоко утоплены в волосах. Слегка направляемый в своих движениях, Арсений хаотично двигается на члене до искр перед глазами. Хочется всего и сразу, но, пока они не могут себе это позволить, приходится довольствоваться тем малым, которое ещё вчера казалось чем-то недосягаемым. От стен каморки отскакивают звуки, которые сложно будет объяснить начальству, если кто-то пройдёт мимо двери и застукает их. Не то чтобы Арсению сейчас есть до этого дело. Когда Антон со стуком откидывает голову, впечатываясь затылком в дверь, дрожа и подмахивая бёдрами и снова сжимая пальцы в волосах на затылке, Арсений понимает, что он близко. Он с отвратительно громким в пустом маленьком помещении звуком отстраняется от члена, но продолжает ласкать его рукой. Однако уже спустя пару таких движений Антон решительно берёт его запястье и сам уводит в сторону. Арсений с замиранием сердца и едва не капающей из уголка рта слюной наблюдает за завораживающим зрелищем. Это выглядит как пытка, но выражение лица Антона точно говорит об обратном. Он толкается бёдрами в воздух, берёт Арсения за челюсть и слегка давит на соединение верхней и нижней, так, чтобы его рот распахнулся. То, как загораются его глаза и дёргается оставшийся без внимания член, говорит лишь о том, что это именно то, что поможет ему кончить. Арсений принимает его игру и сам слегка высовывает язык между разомкнутыми губами, наблюдая, как огонь в глазах напротив тут же вспыхнул пожаром. Придерживая себя у основания, Антон кладёт головку на распластанный язык и пару раз скользит по нему, смотря ему в глаза. С такого ракурса практически не видно его радужки. Он кончает, закусив пару костяшек пальцев свободной руки. Антон соскальзывает головкой с его языка, в последний раз судорожно толкается вверх в пустоту, выдавливая из себя остатки спермы, и выдыхает сквозь сжатые зубы. Капли приземляются Арсению на бровь — он фыркает недовольно и быстро моргает, но всё ещё разгорячённо блестит глазами снизу вверх. Антон смотрит на него привычно долго и уже не так голодно — скорее, цепко и довольно, на что Арсений безбожно засматривается. Возбуждённый Антон выглядит великолепно, но после оргазма — просто богоподобно. Тот взмок весь до нитки, на лице блестит плёночка испарины, крылья носа подрагивают, как у взволнованной собаки, и даже язык изо рта то и дело высовывает и скользит по высохшим из-за сбитого дыхания губам. Арсений сам сейчас, как собака — сутулая и готовая трахнуть длинную ногу напротив — настолько сильно хочется кончить. Он скулит тихо и позорно и коротко лижет красную головку опадающего члена, тут же прижимаясь к нему щекой и размазывая кляксу спермы с брови по чужому лобку. Очень хочется снова взять в рот и просто расслабить горло, подержать его во влажном пекле, чувствуя, как он снова начинает твердеть, а Антон становится пропорционально отчаяннее. С другой стороны, не менее сильно хочется, чтобы Антон бросил быть отчаянным, а просто взял его под коленями, прижал к стене и с оттяжкой ему подрочил. Арсений даже не успевает до конца сформировать начавшую зарождаться мысль, потому что Антон на выдохе всё же берёт его, но не под коленями, а подмышками, чтоб подтянуть наверх. Арсений охает, когда затёкшие ноги с непривычки подгибаются, но тут же оказывается прижатым спиной к жалобно скрипнувшей от резкого контакта двери — Антон прижимается к нему следом и сплетает рёбрами сквозь одежду их грудные клетки. В брюках тесно и мокро, когда Антон кладёт на него руку и давит на стояк основанием ладони. Арсений шипит и хватает его за запястье. — Направление правильное. Исполнение хромает. Ты же не пластмассовая черепашка-ниндзя — кулачок надо разжать. — Прости-прости, — влажно шепчет Арсению в висок и беспорядочно целует влажный лоб и линию роста волос, — хороший мой. Сейчас. И действительно, уже в следующее мгновение расстёгивает молнию на брюках и ныряет рукой в боксеры. Арсений чувствует, как давление на член уменьшилось ровно секунду, прежде чем его оплетают длинные пальцы. На этот раз из плена не хочется поскорее выбраться. Как ни странно, хватает ему всего нескольких движений, чтобы под шуршание шёпота на ухо кончить Антону в кулак. Уже в туалете, где всё ещё воняет травой, стоя перед умывальниками и вытирая чистые руки бумажными полотенцами, Арсений задаёт вопрос, который мучает его с самого первого дня: — Скажи честно, твои дикпики — это коварный план по соблазнению, или ты реально случайно все их отправил? Антон, всё ещё моющий руки, смотрит на него через отражение в зеркале уже с улыбкой на губах. Двадцать минут, как они должны быть на местах и отбиваться от свирепых диджитал-комментариев, а рабочий настрой как-то улетучивается, стоит Арсению взглянуть на копну его распушённых волос. — Сто раз тебе уже говорил, что, да, случайно! — он вспёскивает руками. — По крайней мере скрипт и скан я точно не планировал отправлять. А остальное… Предположил, что ты не против, — Антон усмехается, но, одёргивая футболку, замирает с подолом в руках. Арсений видит мягкие бочка и хочет за них ухватиться и, кажется, снова начинает терять связь с реальностью, пока обратно его не выдёргивает обеспокоенный голос: — Ты же был не против? От встречного вопроса он опешил. Он бы никогда не подумал, что Антон даже допускал такую мысль, что Арсению не хотелось смотреть на всю ту ересь, которая окольными путями попадала на его электронные устройства. К тому же, в какой-то момент он вообще подумал, что Антон это всё подстроил нарочно. — Вовремя ты спохватился,— Арсений дёргает бровями, усмехаясь. — Нет, я скорее боялся, чем был против. Что ты на самом деле натурал и играешь на моих чувствах своим членом. Сам не ам и другим не дам. — Нет уж, я своего троянского коня куда попало не внедряю, — заявляет Антон и расплывается в широчайшей улыбке. — Да я заметил, — Арсений усмехается и окидывает его взглядом с ног до головы. Взъерошенный, как подбитый чиж, но довольный и хитрючий под тусклыми лампами мужского туалета. Даже в этих неэстетичных условиях Антон видится ему прекрасным, светлым и совершенно любимым. — Ну так что, так и будешь стоять или, может, пригласишь меня уже на свидание? А то конь у ворот, а в Трою ещё никто ни ногой. Антон краснеет, улыбается и назначает встречу на выходные.***
— Оператор Арсений. Здравствуйте, говорите. — Здравствуйте, оператор Арсений. У нас тут проблемка-проблемочка. Роутер подключили бракованный. Четыре часа дня — интернет не работает. — Продиктуйте, пожалуйста, номер договора. Маршрутизатор давно подключили? — Маршрутизатор?! Это вы так собираетесь из своего офиса к нам в Мытищи маршрут прокладывать? — Что, простите? — Дурью чё маешься, говорю, Арсений. Хватит со мной разговоры разговаривать. Думаешь, работаешь в центре и всё, возвысился? Хватит мне парить мозги своими… маршрутка заторами. — …С вашим роутером ведь всё равно что-то не так. Правильно? — Конечно. Он не работает. — И установили вы его недавно? — Конечно. — Конечно. У меня у самого точно такой же. — Вот вряд ли у вас такой же. У вас же вместо роутера маршрутизавр? — …Слышь ты, умник, блять. Из «моего офиса» до тебя в Мытищах, кажется, не дойдёт, что роутер и маршрутизатор — это одно и то же устройство. А то, что ты просто в глаза ебёшься — так откуда ж я знал?! У меня телефон — он не то, что без экрана, он у меня даже никуда не подключён! Я просто, блять, сижу в комнате с человеком, который повторяет за другими человеками, нас тут как миньонов в гадкой лаборатории. И знаете, что я вам скажу? Я хотел вам помочь, а теперь — хуй! *Бип-бип-бип****
— Арсений!