***
В палату его не пустили. Предсказуемо. Олли и Томми исчезли полчаса назад и всё ещё не вернулись. Ожидаемо. Нико… на него и так много свалилось, но как он выдерживал ещё и войну с лейблом, который вполне справедливо не устраивал тот факт, что кто-то из группы вечно калечил себя. Удивительно. По всем осям координат — чёртов ад, поглотивший все вокруг измерения. Йоэль знал, что даже если он попытается встать, всё тело инстинктивно начнёт этому сопротивляться. Он всем сердцем не хотел привязываться к сэмплеру, зная, к чему это приведёт. Но в подобных ситуациях подсознание всё решает за своего хозяина. Тут либо сходишь с ума, либо накладываешь на себя руки, либо привязываешься к человеку стальными нитями. Случившееся с Алекси запустило последний процесс необратимо. Хокка не знал, да и не хотел знать, какой диагноз поставили перкуссионисту. Точнее ему это, конечно, сообщили, но память тут же заботливо выкинула это из головы. Она последние двадцать четыре часа вообще выбрасывала из мозга всё, что могло хоть как-то причинить боль. Знания того факта, что Алекси находится в реанимации — этого хватало с лихвой, чтобы начать медленно распадаться на атомы. Йоэль совершенно не помнил то, как оказался в больнице, не помнил то, как вызвал скорую, как дрожащими руками набирал номер Нико, как в истерике звонил Йоонасу. Более-менее адекватное осознание происходящего к нему вернулось часов шесть назад, когда он обнаружил себя в объятиях Моиланена, сидя в приёмной. Слёзы давно высохли, голос осип окончательно, уступив место коматозу всей нервной системы. За углом раздались шаги, кто-то явно направлялся в его сторону. Вокалист закрыл лицо ладонями, прекрасно понимая, что на любое слово он сейчас может среагировать истерикой в лучшем случае. Оставалось надеяться, что внеплановый гость достаточно догадливый, чтобы дойти до этой мысли самостоятельно. Диван рядом продавился, и всё затихло, тишину нарушало лишь едва слышное дыхание пришедшего, словно он нарочно не хотел привлекать к себе внимание. В нос ударил запах шоколада и Хокка таки поднял голову, параллельно роняя челюсть на пол. Рядом сидел тот, кого он сейчас был готов увидеть меньше всего. Ну или не ожидал уж точно. Румянец на щеках приобрёл сероватый цвет, а сами глаза были опухшие, видимо их владелец и не собирался скрывать, что прорыдал последние часа два уж точно. Уголки рта дёрнулись, являя Йоэлю с десяток новых морщин на лице пришедшего, но не он, не сам Хокка так и не смог вымолвить и слова. Между тем руки вокалиста нащупали что-то горячее. Медленно опустив глаза, Йоэль понял, что это был стаканчик с горячим шоколадом. — С-спасибо, — в его представлении первое слово, сказанное после месячного молчания, должно было быть другим. Между тем морщины на лице Йоонаса разгладились, он слабо кивнул и откинулся на спинку кресла, прерывисто выдохнув. — Как он? — спросил Йоэль, чтобы хоть как-то начать диалог. Все его эмоции, связанные с Порко, рвались наружу, но сила воли откуда-то достала свои резервные запасы и подавляла их. Сейчас не время для разборок. И уж точно не в стенах этой больницы. — Меня к нему не пустили. Состояние стабильное. Средней тяжести. Пока что его жизни ничего не угрожает. Больше Нико мне ничего не сообщил, — на последних словах Порко сделал акцент, словно невербально намекая на то, что всей правды ни ему, ни Йоэлю знать не положено. Однако для Хокка эта информация была спасательным кругом в этом море пугающей и мрачной неизвестности. Гитарист тем временем продолжал: — Олли остаётся в больнице. Дела группы пока будут вести Томми и Нико… — — Это они тебе так сказали? — перебил своего собеседника Хокка, собрав пальцы в замок. Положение дел перетекало в некую массовую истерию, а лейбл подливал бензина в костёр. Почти всё в этом мире решали деньги, только вот новое здоровье им всем на эти деньги не купить. — Это они при мне сказали, — пугающе-спокойно ответил Йоонас, сверкнув глазами, — Я в беседе участия не принимал, — это стало последней каплей. Слишком много слёз было пролито за последние сутки, что организм вокалиста окончательно перестал контролировать реакции нервной системы. Йоэль заржал, высоко и истерически, медленно выключаясь из адекватного восприятия реальности. Половина их группы не в себе, двумя этажами ниже врачи борются за жизнь того, к кому чувства Йоэля с каждой ёбанной секундой всё больше превращаются в эмоциональную зависимость. Хокка был мастер напридумывать себе наихудшие варианты развития событий, но такого стечения обстоятельств предсказать не мог даже он. Да и его психика выбрала максимально нестандартный способ разрядки. Как тогда, месяц назад, после слов Порко. В затуманенный разум пробилась мысль, что последние пять минут гитарист вполне оправдывал своё звание «близнеца». Настолько подавленным Йоонас не был, даже когда его бросила Кристина, когда была последняя репетиция, в конце концов в момент их разговора месячной давности. Вдруг эта яркая мысль электрическим разрядом прокатилась от спинного мозга до кончиков пальцев по всему телу вокалиста, видимо его подсознание сочло Порко одним из триггеров, и не без оснований предпочло максимально минимизировать его присутствие в видимом обзоре. Однако сейчас что-то было явно не так. И тут вокалисту стало совсем не до смеха. Гитарист сидел, практически не двигаясь, словно бы в анабиозе, синеющими пальцами схватившись за рукава своего свитера. Внешне он выглядел как идеальная модель человекоподобного андроида, каких они вместе сотни раз видели в фильмах. Но Йоэль, как никто другой знал, что кроется за этой оболочкой: эмоциональный пожар, ядерный взрыв, неконтролируемая паника. Ну а если проще — паническая атака, которая была отнюдь не таким частым гостем в разуме Порко. Повинуясь внутреннему порыву, Хокка, особо не раздумывая, просто сгрёб Йоонаса в свои объятия, прижав к своей груди леденеющие пальцы гитариста. Надо же, как стала избирательна его психика, словно по щелчку выключив все негативные эмоции, связанные с Порко. Беды сближают, но на фоне всего сюра, что происходил в жизни их группы за последние месяцы, ситуация с Алекси могла расколоть их группу окончательно, за несколько дней обнулив всё, к чему они шли долгие девять лет. А Йоэль этого допустить не мог. Гитарист попытался отодвинуться, но эта попытка имела не больший успех, чем если бы кто-то из них решил добиться высот в балете. В груди что-то ёкнуло, но Хокка сейчас был абсолютно не готов углубляться в чертоги своего разума, пытаясь распутать клубок взаимоотношений с, так или иначе, близкими ему людьми. Он сейчас это делает, чтобы сохранить группу хотя бы до восстановления Каунисвеси. Да, только поэтому. — Йоэль… — начал было Порко, но Хокка не дал ему продолжить, неожиданно для себя мягким голос произнеся: — Не сейчас. Не сегодня. И уж тем более не здесь, — это нельзя было назвать примирением, никто из них и не пытался забыть всё, что было до этого. Нет, нужно было абстрагироваться, чтобы не сойти с ума окончательно, чтобы не пустить столь соблазнительное, спасательное тепло к себе в душу. И Порко это понимал едва ли не лучше его самого, окончательно затихнув.***
Домой возвращаться не хотелось. Йоэль никогда не ощущал себя в своей тарелке в той квартире, которую он снимал в Хельсинки. Его местами силы были Оулу, сцена да окружавшие его люди. А здесь его ждали воспоминания. Как и старые, так и новые. Едва вернувшись домой, вокалист скрылся в ванной, предварительно по настоянию Томми отдав все острые предметы. Ему срочно нужно было оказаться под спасительной влагой, которая, как бы парадоксально это не звучало, помогала не захлебнуться в собственных переживаниях. Каждый квадратный метр помещения ненавязчиво напоминал о том, кто жил рядом с ним весь последний месяц. Рубашка на диване, любимое печенье, даже ноутбук на зарядке. Ничего из этого не хотелось трогать. Чтобы не ворошить старые и новые раны. Пусть остаётся так, как напоминание о том, что когда то было иначе. Томми, которому предстояло жить ближайшее время вместе с Хокка, всё понял без слов, стараясь оставить этот хаос максимально нетронутым. Йоэль прекрасно понимал, что после всех событий его в покое не оставят. И молчаливый Лалли как никто другой подходил на роль его временного сожителя. Однако эта квартира не первый раз была пристанищем для его эмоций, которые он упорно подавлял в себе последнее время. Или их остатками, чему свидетелями были лишь подушка, сигареты и чашка чая, который ему незаметно принёс Томми, временно взяв на себя роль его ангела-хранителя. В который раз его ментально выворачивало наизнанку, до такой степени, что организм научился извлекать собственную выгоду из этого: после очередного срыва Йоэль мог проспать двенадцать часов без снов и снотворного. Хотя бы физически ему удавалось отдыхать. По версии вокалиста Лалли возглавлял его личный топ самых мудрых людей на планете. Они жили бок о бок уже третью неделю, но Томми… не пытался как-то помочь или вытащить Йоэля из этого личного ада. Он просто жил рядом, работал, помогая Нико вести дела группы и изредка напоминая хозяину квартиры о том, что пора бы поесть или сходить проветриться, тем самым не мешая своей заботой Йоэлю самостоятельно зализывать свои раны и приблизить своё существование к нормальной, насколько это сейчас было возможно, жизни. Хокка не понимал, как барабанщику удаётся балансировать на этой грани и не скатываться тот омут, в который Каунисвеси сиганул головой. Хотя чему тут было удивляться: Томми всё ещё ждали в Оулу. Также как Йоэль ждал в своём сердце перкуссиониста. Кстати о последнем. Усилиями Олли и ему, и Порко разрешали раз в два-три дня ненадолго навешать сэмплера. Хотя гитариста он не разу не видел в больнице. На его молчаливый вопрос Матела произнёс всего лишь три слова: — Сейчас не время, — Йоэлю хотелось бы возразить, что он сам вправе решать за себя: готов он сейчас видеть Йоонаса или нет. Да только басист был прав: Хокка пока не был к этому готов. Тех тридцати минут в больнице, когда гитарист буквально уснул в его объятиях — ему пока хватало с лихвой. Каждое посещение проходило по одному и тому заданному алгоритму. Вопрос о самочувствии, растерянно пожимающий плечами Матела со словами о том, что состояние стабильное и средней тяжести. И затем тишина и пиканье датчиков. И Йоэль, всё время садившийся на край койки, с ювелирной аккуратностью касаясь пальцев, утыканных датчиками. Ритуальные действия, совершаемые интуитивно. Но столь сейчас необходимые, чтобы не поехать крышей в очередной раз. — Знаешь, а мне ведь и вправду стало лучше. Томми лучше любого психолога на свете, — Хокка хотелось думать, что его слышат, просто не могут ответить, — Я уже даже почти без снотворного обхожусь, — он неверно рассмеялся, едва ощутимо коснувшись отрастающих волос Алекси, — Только нам всем не хватает тебя. Очень не хватает… А забавно получится, что когда ты вернёшься к нам — твои волосы отрастут как в 2021. Но лучше конечно не ждать этого. Просто вернись к нам, Алекси. Просто вернись… — На экране мерно бежали узоры дорожек кардиограммы, давления, чего-то ещё, Хокка в подробности не вдавался. Но эти дорожки… завораживали, вводили в некий транс, выравнивали что-то в нём самом. Внутри. Словно Flatline***
— Это надолго? — — На несколько дней. Вместе с Нико должен был поехать Йоонас, но он приболел. Ничего серьёзного, просто Моиланен решил лишний раз не рисковать, — Йоэль прищурился. Дежавю. Лалли уезжает в Германию вместе с Нико по делам группы. Хокка остаётся один на несколько дней. В первый раз что ли. Наверное… он даже рад. Надо же начинать учиться заново. — Не угробь себя за эти дни, пожалуйста, — квартира наполняется звонким смехом. Хокка и не собирался, но почему-то из уст Томми, который тоже позволил себе улыбнуться, это звучит смешно. — Мне нет резона. Об этом нужно было думать два года назад, — он тоже пытается шутить, но выходит как-то вяло. Лалли обнимает его и одобрительно кивает на прощание. Йоэлю внезапно вспоминается их разница в возрасте. Хотя сейчас он ощущает себя даже младше Олли.***
На улице холодно, но сидеть дома было ещё холоднее. И дело даже не в перебоях с отоплением. Йоэль обожал снег, но сейчас был благодарен господу, что он всё ещё не выпал в начале декабря. Можно было бы пойти в центр города и забыться в праздничной атмосфере, насколько это было возможно с его известностью. Но его старый байк выглядел куда более перспективной идеей. Йоэль гнал мотоцикл вдаль, особо не заботясь о том, куда он едет. Просто вперёд, по течению ветра. У него не было ни конкретной цели, ни направления. Была лишь дорога, звёзды и луна. Все проблемы остались далеко в городе, за пределами его разума. Хотя бы на час, иначе его нервная система перегреется окончательно. По возвращению в город его настигла одна безумная мысль. Стоила она скорее всего подзатыльника и упрёков от Олли, но это того стоило. Он просто чувствовал, что сейчас должен поехать в больницу. При всей однообразности его нахождения в больнице каждое из них было особенным. Одна из многих вещей, которым в этой жизни не было объяснения. — Вы что ли сговорились? — вместо приветствия произнёс Матела, сканируя взглядом пришедшего. Йоэль от удивления аж замер, — Я конечно всё понимаю, но мы все трое сейчас рискуем моим рабочим местом. Можно было как-то заранее договориться? — — Кто «вы»? — соседняя дверь открылась и Олли устало кивнул в сторону вошедшего. Холодный свет лампы попал на лицо басиста… и как Йоэль раньше не замечал, насколько сильно Олли осунулся за последнее время. Между тем в дверном проёме стоял Йоонас, который, судя по всему, был совсем не удивлён появлению Хокка здесь. И сейчас. — Ладно, — скрестил руки на груди басист, — Вероятно это мне ещё аукнется, но блять, раньше оба зайдёте, раньше оба выйдите. Пойдёмте же, — и он исчез в двери, из которой только что вышел Порко. Йоэль поймал взгляд последнего. Что-то в этих глазах изменилось. Очень-очень сильно изменилось. Больничная палата встретила их привычным пиканьем датчиков и характерным запахом лекарств. В приглушённом свете лицо Алекси казалось совсем детским. Рядом раздался рваный вдох и Хокка инстинктивно положил руку на чужое плечо. То, что это было плечо Йоонаса, он понял не сразу. — У вас пятнадцать минут. И не больше. Чтоб через двадцать минут никого из вас тут не было, — Порко хмыкнул и без тени радости спросил: — А как же норматив в тридцать минут? — голос и вправду был севший, но не настолько, чтобы так просто остаться в Хельсинки. Йоонас остался… по собственному желанию? — Не наглей. В такое время вас тут вообще быть не должно, я уже не говорю о вашем одновременном пребывании тут. Пятнадцать минут. И ни секундой более, — дверь щёлкнула и они остались одни. Не сговариваясь, они сели на разные края койки, вложив по руке Алекси в свои ладони. Словно зеркальное отражение. Во всяком случае Йоэлю это виделось так. И он почему-то впервые был уверен, что Порко ощущает тоже самое. Тишина вновь окутала палату вместе с лёгкой сонливостью, которая напала на вокалиста. — Когда сидишь здесь один, датчики как будто бы пищат громче. Меня это пугает… — Йоэль посмотрел на гитариста. Тот и глазом не повёл, словно обращался больше к самому себе, а не к Йоэлю. — Меня они наоборот успокаивают. Добавляют хоть какую-то жизнь… — тут он запнулся, поняв, насколько двусмысленно это звучит. Уголки рта Йоонаса медленно растянулись в полную горечи улыбку: — Меня тоже, — — Ты же сказал, что они тебя пугают, — Порко таки поднял голову и просто произнёс: — Сами по себе пугают. Но если асбтрагироваться — успокаивают. Как например сейчас, — — Вот как… — задумчиво протянул Йоэль, встречаясь глазами со своим близнецом. Йоонас как будто повзрослел за эти месяцы на лет этак десять. И Хокка поймал себя на мысли, что он скучает. Скучает по задорности, веселости и оптимизму Порко. — Я говорил с Олли по поводу Алекси, — — И что он говорит? — — Это в неком роде уникальный медицинский случай. Очень редко бывает, что людям удаётся продержаться в таком состоянии так долго. Они либо выкарабкиваются, либо им становится хуже. А сейчас… — — А сейчас в нашем распоряжении только неизвестность, — договорил за Йоонаса Йоэль, тяжело вздохнув. Вся их жизнь это грёбанная неизвестность. Да вот только такой пугающей она не была никогда прежде.***
Из больницы они вышли вместе. Впервые за долгое время Йоонасу не хотелось отпускать от себя Йоэля. При всей смазанности отношений между ними сейчас их объединила общая беда, похлеще их межличностных разборок. Да, он всё ещё был мудаком, но в данный период жизни лейтмотив их существования был совершенно в другом. — Какие планы на вечер? — спросил он, морально готовя себя к тому, что его заслуженно отошьют. Однако Хокка словно только и ждал этого вопроса, с сарказмом ответив: — Спасаться от безумия в здоровом восьмичасовом сне, — они оба рассмеялись, — Не знаю, может песню напишу. А у тебя? — — Я не знаю. Нет, правда. Алиса вернётся только завтра вечером… а дома слишком… — он замолчал, пытаясь подобрать слово. — Слишком много воспоминаний, — подсказал Йоэль, — Такая же проблема. Я думал, что за то время, пока со мной жил Томми, я научился с этим справляться, — — И как успехи? — — Спустя пару часов после его ухода я впервые за полгода поехал гонять на мотоцикле. Дальше продолжать надо? — Порко в ответ засмеялся, видя первую за долгое время искреннюю улыбку на лице вокалиста. Что-то в ней было, что напоминало о них прежних. Сладостно-приятное и одновременно бьющие по самому больному, как бы не давая забыть, что как прежде — больше никогда не будет. — Знаешь, — он поймал себя на мысли, что они направляются к байку Йоэля, — Это будет первое Рождество, когда мне действительно хочется верить в чудо, — — Знаю, — лаконично ответил Хокка, — Мне тоже хочется. Ты как приехал то сюда? На такси? — — Да, а что? — — Могу подбросить тебя до дома, всё равно нам в одну сторону, — вместо ответа гитарист лишь сдержано кивнул, поборов в себе желание прижать Йоэля к себе, — Забирайся, — Йоонас уже успел забыть, какого это: кататься на мотоцикле, особенно если за рулём Хокка. Последний часто водил неаккуратно, но сегодняшний день стал исключением. Как и последние месяцы — одно большое исключение в их жизнях. Ему не хватало Йоэля. Просто не хватало как человека. Дело было не в прошлых чувствах, в тараканах в их головах или в чём-то ещё. Вероятно это невозможно было понять, можно было только прочувствовать, пропустить эти ощущения через себя. От Хокка физически его отделяли нанометры между их куртками, а ментально — огромная пропасть. То, что Йоэль после всего вообще шёл на контакт с ним — это уже было маленьким, но чудом. И ломать этот хрупкий мир Йоонасу не хотелось. И да, всё же сейчас для них обоих на первом месте был Алекси. Только вот на ситуацию с ним они повлиять никак не могли. Хокка как будто чувствовал, что ему была необходима эта поездка, ибо по его расчётам они давно должны были уже подъехать к его дому. Но нет, Йоэль повёз его кругами. Вечерний зимний Хельсинки даже без снега был прекрасен, что притупляло чувство вины. В глубине души Йоонас понимал, что всё началось с него, если бы не его выходки, не сорвался бы Хокка, у Алекси не было бы повода переехать к нему и всё не пришло бы к той точке, в которой они все сейчас оказались, сколько бы Нико не пытался убедить его в обратном. А звуки мотоцикла и бьющего по лицу ветра глушили, замораживали все мысли, давая психике необходимую передышку. Возможно если бы не Моиланен и Алиса, он бы давно свихнулся, Порко был обязан им буквально жизнью, но ему не хватало в этом пазле и того, кто сейчас вёз их по улицам ночного города.***
— Мы приехали, — коротко оповестил Йоэль об остановке. Йоонас нехотя выпрямился и слез с мотоцикла. — Спасибо… — неуверенно произнёс Порко, и, не видя каких либо негативных эмоций на лице вокалиста, только лёгкое удивление, продолжил, — Нет, правда. Спасибо. Такие поездки, они… расслабляют, — — Да не за что, мне самому это было нужно, если честно. Ну в смысле прокатиться не одному, а с кем-то, — сказал Хокка, глядя куда-то сквозь него. И тут Порко выпалил, пытаясь заглушить тревожно-мигающие лампочки в своей голове: — Как насчёт совместной сессии в студии послезавтра? — Йоэль прищурился и привёл свой взгляд на него: — В смысле? — — Ну помнишь мы тогда… недозаписали твой вокал… Ну и мы могли бы закончить начатое, — — Я не против, — безэмоционально отозвался Хокка, — Напиши мне накануне вечером, чтобы соориентировать по времени, — — Хорошо… тогда до встречи, — — До встречи, — вот это уже было больше похоже на прежнего Йоэля: уезжать, почти обрывая разговор. Но он… согласился дозаписать песню. Это можно было счесть за сигнал готовности к попыткам примирения? Порко этого не знал. Но одно он знал точно: их группа сейчас — минное поле. Одно неверное движение сотрёт все их труды, превратит в пыль, в атомы. Последний раз взглянув вслед удаляющемуся мотоциклу, гитарист со вздохом развернулся и пошёл к своему подъезду. Сегодня он впервые за долгое время будет спать как убитый. To be continued