Фенек

В гулкой тишине раздаётся протяжный вой горна. Оби-Ван отрывается от попыток поправить воротничок единственной чистой робы, который вдруг стал ощущаться удавкой, и на подгибающихся от волнения ногах бредёт к выходу из их семейной лачуги. Обычно за рассеянность и неторопливость, хоть и редкую, ему влетало, но сейчас ни отец, ни брат не попытались сорваться на него. Все понимали, что первая Жатва — страшная веха в жизни ребёнка. Его старший брат Оуэн, которому исполнилось в этом году семнадцать, имел куда большие шансы на то, что именно его имя выкрикнут со сцены — помимо возраста, он также брал тессеры, чтобы обеспечить семье еду на зиму. И всё же что-то внутри Оби-Вана неприятно ворочалось при мысли о той единственной карточке с его именем, словно он проглотил живую змею и та никак не могла улечься в желудке, сворачиваясь и разворачиваясь кольцами. Какое-то смутное предчувствие не отпускало его, и он на всякий случай, как в детстве, вцепился в руку брата, представив на миг, как Оуэна забирают в трибуты. Трибуты Дистрикта 12 — смертники, все до единого. Ну, кроме Квай-Гона, который, казалось, оставил на Арене не только собственную кровь и плоть, но и сердце целиком. Иначе никак не объяснить его бездействие. Каждый год он приходит на Жатву, безразлично скользит холодными серыми глазами по выбранной паре детей и исчезает в своём доме в Деревне победителей. Не проходит и недели, как оба трибута погибают, и Квай-Гон возвращается с Игр в Дистрикт, всё такой же холодный и безразличный. Горн звучит повторно, и толпа, в которой Оби-Ван изредка выхватывает глазами своих однокашников — Квинлана, Бент, Гарена — таких же бледных, напуганных и цепляющихся за своих родителей, братьев или сестёр — медленно, неохотно ползёт на главную площадь. Здесь, как обычно, уже установлен микрофон, перед которым суетится Талла — девушка с причудливым медовым оттенком кожи и зелёно-полосатыми глазами, как будто излучающими тепло. Тепло это обманчиво: Талла — сопровождающая трибутов Двенадцатого из самого Капитолия, и она, как всегда, делает хорошую мину при плохой игре, хотя внутри себя недовольна, что её запихнули в такой тухлый и вялый дистрикт. Позади неё на стуле, конечно же, уже задремал престарелый Йода, мэр Дистрикта, правее него — Квай-Гон в своём безупречном костюме, который не меняется из года в год. Квай-Гон Джинн стал трибутом в пятнадцать лет и имел перед другими несчастными из Двенадцатого минимальное преимущество: будучи сыном мясника, он умел обращаться с ножами и топором. В год его победы Игры отличились особой жестокостью: распорядители модифицировали всех животных на арене, поменяв их черты между собой. Так, олени внезапно превращались в хищников с волчьими клыками, волки плевались змеиным ядом, а змеи, в свою очередь, впивались в ноги острыми когтями, растущими на уродливом подобии конечностей. Квай-Гон отлично плавал (что в принципе удивительно для жителей Двенадцатого, с их-то шахтами и угледобычей), поэтому успел пересечь глубокую реку, оторвавшись от стаи плотоядных косуль, и устроил себе укрытие в пустующем на третий день Игр Роге Изобилия. Большинство трибутов погибло в лесах, а оставшиеся перебили друг друга — последнего, Ксанатоса, Квай-Гон одолел сам, несмотря на ранения, и вонзил остриё ножа прямо ему в сердце в тот самый момент, когда трубы возвестили его победу. Оби-Ван не раз видел сезон с участием ментора Дистрикта 12, но тот отчаянный, почти озверевший подросток, исступлённо дерущийся за свою жизнь, совсем не вязался с безэмоциональной статуей, в которую Квай-Гон превратился сейчас. Внезапный звук голоса Таллы отвлёк его от раздумий. Она зачитала обычное послание из Капитолия, желая удачи «храбрым жертвенникам» от имени Императора, и затем началась процедура Жатвы. Как обычно, выбирали сначала трибута женского пола, и на сцену поднялась какая-то маленькая девочка. От недоедания она казалась ещё младше двенадцати лет, хрупкая, почти прозрачная, она тряслась, сдерживая рыдания. Оби-Ван с досадой подумал о том, что сейчас где-то в Дистрикте 1 профи хохочут и глумятся над этим зрелищем. Он с трудом вспомнил, что девочку звали Рей, они пару раз виделись в школе, а её мать — швея. — И, наконец, наши мальчики, — возвестила Талла, вытягивая из прозрачного шара карточку. Только бы это был не Оуэн, пожалуйста, только не Оуэн… — Оби-Ван Кеноби! Толпа вокруг него тут же расступилась, шарахаясь, словно от тяжелобольного. Оби-Ван стоял на месте, крепко зажмурившись, пытаясь осознать то, что произошло. Порывы ветра взвыли, нарушая мёртвую тишину, когда он сделал первый шаг к сцене. Второй. Третий. Ещё десять шагов. Теперь он — трибут Дистрикта 12. И теперь счёт его жизни пошёл на дни.

***

Оказавшись в поезде трибутов, они с Рей первым делом наедаются до тошноты. Потом — запираются в купе, чтобы порыдать в подушки. Оби-Ван сразу решил, что эти слёзы — последние в его жизни. Он не будет молить о пощаде и унижаться на арене, доставляя удовольствие распорядителям. Вытерев покрасневшие и саднящие глаза, Оби-Ван решает сходить за стаканом воды в бар — и, к своему изумлению, встречает там Квай-Гона. Он потягивает виски, и в остекленевших глазах отражаются отблески синтетического пламени в камине, напротив которого он устроился. — Мелюзге в это время положено спать, — его голос, приятный бархатистый баритон, насквозь пронизан насмешкой. В этот момент в Оби-Ване появляется острое бунтарское желание дать отпор — и он мгновенно придумывает, как именно. В школе он неплохо бегает, отличился в борьбе, но его конёк — это метание всего, что попадётся под руку. Однажды, давным-давно, Квинлан дразнил его тем, что Увалень Кеноби не может залезть на дерево, будь там хоть лестница из веток. Разозлившись, Оби-Ван не глядя запустил в него шишкой и поставил ему приличный фингал. Впечатлённый, Квинлан стащил у отца из столярной мастерской старый набор ножей, договорился с кузнецом, чтобы тот за сущие гроши переделал балансировку, утяжелил и заточил их, и у Оби-Вана таким образом появилось новое хобби. На досуге он частенько кидал ножи забавы ради, испортил несколько простыней, сушившихся у соседей на верёвке, потерял один нож, застрявший в яблоне в школьном саду — но в итоге стал лучшим на соревнованиях по метанию снаряда в цель. Осталось только найти что-нибудь подходящее… Осторожно попятившись к двери, будто бы насмешливая отповедь обескуражила его, Оби-Ван нащупал в вазе с фруктами на столике при входе маленькое яблоко. — Простите, сэр. Я не смог поговорить с вами днём, хотел хотя бы вечером. Когда мы начнём подготовку? — Подготовку? — хрипло хохотнул Квай-Гон, снова взявшись за стакан. Если подкинуть чуть снизу, яблоко опишет отличную дугу, и тогда… — Напиши письмо семье, подготовь прощальные слова, вот и вся подготовка, — хмыкнул ментор, и в тот же самый момент Оби-Ван сделал неуловимо быстрое движение кистью. Плюх! Изумлённо уставившись на яблоко-дичку в стакане и отряхиваясь от брызг виски, Квай-Гон в упор уставился на мальчишку, который посмел открыто бросить ему вызов. — Я знаю, что вы не берёте учеников. Мне плевать, я всё равно надолго с вами не задержусь. Но я хочу, чтобы вы научили меня. Научили сражаться за свою жизнь. Квай-Гон печально покачал головой: — Я никудышный учитель, Оби-Ван. Вот уже двадцать с лишним лет ко мне в руки попадают дети вроде тебя, и я вынужден смотреть, как они умирают. Я ничем не могу помочь тебе. — Я хотя бы попытаюсь. Я должен попытаться, с вами или без вас, — упрямо заявил в ответ Оби-Ван, сжав кулаки так сильно, что костяшки, покрытые мелкими царапинами, побелели. Мальчишка напоминал ему лисицу фенек. Маленький, рыжий, проворный. Лисицы фенек, говорят, приносят удачу владельцу, а ещё выживают там, где погибают все остальные — в пустыне. — Ладно, лисёнок. Завтра в девять.

***

К моменту прибытия в Капитолий сердце Квай-Гона рвётся на части. С одной стороны, у него есть Оби-Ван. Мальчик здоров, вынослив, умеет метать ножи, притом довольно неплохо. У него есть шансы продержаться хотя бы пару дней, а там — кто знает, что может произойти? Сам Квай-Гон когда-то и выиграл благодаря тому, что смог выживать дольше остальных. С другой стороны была Рей. Девочка слабая, нервная, при любом стрессе впадающая в ступор. Её ментор мысленно относил к категории «не привязываться» — такие, как она, редко перешагивают порог первых суток Игр. И, конечно же, Оби-Ван яростно заботится о ней. Он подолгу разговаривает с Рей, зовёт её посмотреть тренировки, настаивает, чтобы Квай-Гон читал свои нравоучения про костры и укрытия им обоим. В конце концов Джинн не выдерживает и за шкирку вытаскивает мальчишку в своё купе. — Зачем ты это делаешь? — без обиняков спрашивает он. — Я хочу, чтобы у нас обоих были шансы, — прямо отвечает Оби-Ван, заставив ментора усомниться в интеллекте нового ученика. — На арене нет места привязанности. Любые альянсы — временны, ты же знаешь. Даже если ты каким-то чудом протащишь девчонку на себе в финал — победитель может быть только один. Она может погубить не только себя, но и тебя заодно. Представь, как ты вместе с ней на закорках будешь спасаться от профи? — Я найду выход, — закусывает удила новоиспечённый трибут, и Квай-Гону ничего не остаётся, как уступить. И всё же необходимость выбирать между своими трибутами заставляет его ворочаться по ночам без сна.

***

Конечно же, в первый день в Тренировочном центре Оби-Ван угодил в передрягу. Его угораздило присмотреть себе оружие для занятий, на которое уже положил глаз Брук Чан, отвратительный манерный пацан-профи из Дистрикта 1. Оби-Ван не из тех, кто будет молчать перед лицом несправедливости, поэтому ничего удивительного в том, что он высказал Бруку всё, что думает о порядке очереди в тренировочную секцию, не было. В ответ Чан церемониться не стал и с отвратительным хрустом сломал трибуту Двенадцатого нос. — Тебе нужно быть осмотрительнее, если ты не хочешь проломленный череп до начала Игр, — жёстко цедит Квай-Гон, нависая над своим трибутом. Лицо Оби-Вана всё ещё выглядит жутко — распухший только что вправленный нос и следы засохшей крови — но он улыбается в ответ. — Зато теперь Бруку сделают замечание. Нападать на трибутов до Игр запрещено. Спонсоры обязательно узнают, что он неуравновешен. Капитолийские медики творят чудеса, и уже через пять минут нос Оби-Вана выглядит едва ли не лучше, чем до драки. Привычно сграбастав мальчика за шкирку, Квай-Гон толкает его к дверям медпункта: — Вперёд, лисёнок, у тебя ещё час тренировочного времени. Как и ожидалось, Рей справляется из рук вон плохо, как бы её ни подбадривал её напарник. Единственное, что ей по зубам — это отличать съедобные растения от ядовитых. Квай-Гон привычно ощущает, как жалость и отчаяние кольнули его сердце — он вынужден наблюдать за этой пыткой каждый год. Но в этот раз всё будет по-другому, обещает он себе. В этот раз у меня есть Оби-Ван. И, клянусь, толстосумы Капитолия, готовьте ваши ставки — он устроит вам зрелище. Мальчишка, словно лисёнок, снуёт от секции к секции, пытаясь впитать все возможные знания. Он обходит стороной метание ножей — они с Джинном договорились приберечь этот навык для индивидуальных показов. Но к концу дней тренировок у него получаются хитроумные ловушки, недурные костры, а ещё при необходимости он управится с топором. Сам Квай-Гон и Талла тоже времени даром не теряют — после парада трибутов, где стилист их команды Ади Галлия очень удачно преподнесла обоих, сотворив элегантные костюмы из чёрного бархата, несколько спонсоров изъявили желание обговорить условия. На индивидуальном показе Оби-Ван получает твёрдую семёрку, и это отличный результат, особенно для трибута из Двенадцатого — после этого количество сочувствующих ему богачей ещё немного увеличивается. Однако Квай-Гон не может избавиться от щемящего чувства тоски — Рей едва наскребла скудные 3 балла. День ото дня становится всё яснее, что выжить на Играх у неё нет ни шанса. И больнее всего, что Оби-Ван упорно отказывается в это верить.

***

Казалось, только вчера они, снова разодетые в роскошные чёрные блестящие костюмы, давали свои робкие интервью со сцены — а сейчас они все, горстка детей с разных концов Империи, замерли на стартовых дисках в ожидании сигнала к началу Игр. Диски расположены на узких полосках суши, по которым едва может пробежать один человек. То тут, то там — островки, до которых можно допрыгнуть, и на них предметы разной степени ценности. Самое хорошее оружие и припасы, конечно, в центре, у самого Рога Изобилия. А между всем этим — вода, вода неестественно голубого цвета. После стартового сигнала Оби-Ван, напуганный разворачивающейся кутерьмой, всего на долю секунды задерживается на диске, и это спасает его жизнь. По правую руку от него девчонка-профи из Дистрикта 1 бросается в воду, намереваясь вплавь добраться до Рога, и страшно кричит и корчится — вода разъедает ей кожу и мышцы, буквально за считанные удары сердца растворяя её полностью. Кислота, осеняет Оби-Вана, после чего он с лисьей грацией бежит по полоске суши к ближайшему островку, на котором валяется рюкзак и что-то блестящее. Рей, как условлено, ничего не хватает, она уже добралась до ближайших кустов и ждёт напарника. Квай-Гон, наблюдающий за трибутами в командном центре, содрогается и отворачивается, видя, как замахивается для броска профи с пращой, но Оби-Ван вовремя ныряет вниз, распластавшись по земле, и плоский снаряд для пращи пролетает мимо, с тихим шипением растворяясь в кислоте. Он мгновенно подбирается, готовый мчаться изо всех сил, набрасывает лямки рюкзака на предплечье и подхватывает с земли свёрток с маленьким охотничьим ножом. Снова по-лисьи скачет, пригибаясь и уворачиваясь, к самой кромке леса, окружающего диски, свободной рукой подхватывает Рей, толкая её вперёд, скрывается среди деревьев… С жутким свистом копьё пробивает девочке лёгкое, и она падает, захлёбываясь собственной кровью. Квай-Гон отводит глаза, не в силах смотреть на то, как Оби-Ван кричит, рухнув на колени, как его рвёт от вида лужи ещё тёплой крови, как смеются профи, уволакивая свою богатую добычу в другую сторону от Рога Изобилия. Рей делает ещё несколько рваных, булькающих вдохов, прежде чем слышится выстрел пушки, и затихает навсегда. Оби-Ван, не отрывая взгляда от её тела, подхватывает пожитки и встаёт. А затем, развернувшись, мчится вглубь леса, не разбирая дороги. Спустя какое-то время камера, вдоволь насытив зрителей зрелищем кровавого месива возле Рога Изобилия, снова выхватывает Оби-Вана. Тот сидит под деревом в чаще, пытаясь отдышаться после пробежки на пределе сил, и поминутно озирается, чтобы быть наготове к появлению других трибутов или диких животных. Его грудь ходит ходуном в такт череде мелких выдохов, а руки лихорадочно перебирают лямки рюкзака. Квай-Гон крепче сцепляет руки за спиной, глядя на двенадцатилетнего ребёнка, который только что видел смерть впервые в жизни и бежал, чтобы не быть убитым другими детьми, и где-то в глубине души говорит себе, что Избранному, который должен положить происходящему конец, лучше бы уже поскорее родиться на свет. В первый день Игр из двадцати четырёх трибутов погибло десять, и среди них — один из представителей Дистрикта 12. Едва портрет Рей рассеялся искрами в небе и отзвучали последние ноты гимна, Оби-Ван поднялся и пошёл вперёд, по одному ему известной тропе. Его ментор не хотел признаваться в этом никому, а особенно — самому себе, но благодаря смерти Рей дилемма решилась сама собой. Теперь Квай-Гон мог сосредоточиться на том, чтобы все его усилия были направлены на спасение Оби-Вана.

***

Оби-Ван, как лисица, отлично умел прятаться. Он находил одному ему известные норы и укрытия и таким образом сумел собрать с врагов, поверженных не его руками, неплохую коллекцию: пара сухпайков, ещё штуки четыре ножей, термоодеяло, фляжка для воды, аптечка с бинтами и дезинфектором. Но даже самая лучшая нора, самый глубокий туннель не защитили его от устроенного распорядителями смерча. Он вновь вынужден был спасаться бегством со всех ног, и когда он вновь появился на камерах перед зрителями, расцарапанный ветками, весь в синяках и кровоподтёках, Квай-Гон заметил по его взгляду, как смертельно Оби-Ван устал. Он словно бы начал терять силы бороться за себя, и ментор похолодел при мысли о том, насколько стремительно его ресурс может растаять. Именно тогда к маленькому костерку Оби-Вана спустился первый серебряный парашют от спонсоров. В нём была баночка супа (мальчик не ел уже полтора дня) и записка, написанная грубым косым почерком Квай-Гона. «Лис — хищник, а не добыча».

***

На пятый день Игр трибутов осталось всего шестеро. Уцелеть удалось Оби-Вану, Бруку, девочке из Дистрикта 4, а также трибутам из Шестого, Седьмого и Десятого. В стычке с профи из Четвёртого Оби-Вану располосовали топором руку (и хорошо ещё, что обошлось без кровопотери или рассечения сухожилий!), и вторым подарком от спонсоров был хирургический набор. Наглотавшись обезболивающего, трибут Квай-Гона сам себе наложил швы, следуя инструкции в наборе, наложил кривую, но добротную повязку и снова забился в нору ещё на одну ночь, пережидая в лихорадочном сне действие лекарств. После этого Оби-Ван снова вступил в игру, отважившись действовать самостоятельно. Трибут из Седьмого попался в его ловушку — хитроумную сеть, которая моментально подвешивала за ноги вверх тормашками на ближайшем дереве — и провисел там ещё несколько часов, пока его не добил мимоходом Брук, с каждым днём становившийся всё злее и неуправляемее. Девочка из Четвёртого пренебрегала секцией с ядовитыми растениями — поэтому не было ничего удивительного в том, что она с лёгкостью проглотила подкинутые ей клубни, когда у неё закончились припасы. Парень из Шестого так и не нашёл воду (хотя лес пестрел чистыми родниками, не отравленными в отличие от ядовитого водоёма возле Рога Изобилия). Спонсоры присылали ему каждый день по бутылке, но, вероятно, теперь средства его ментора были на исходе — он медленно и мучительно погибал от жажды где-то в дальнем углу. Зрителям это не показывали — конечно, смерть от обезвоживания не очень эстетична. На утро седьмого дня Игр Оби-Ван, затаившись в кустах, наблюдал за трибутом из Десятого. Но ему даже не пришлось ничего делать — едва отхлебнув от живительного лесного ручейка, он свалился замертво. Отныне распорядители отравили всю воду, что была на арене, с отчаянием понял Квай-Гон. Это был финал — остался лишь Оби-Ван против Брука Чана — и теперь цена каждой капли свежей воды достигала таких заоблачных высот, что ментор засомневался в том, что ему или даже менторам Дистрикта 1 хватит средств оплатить посылку жизни. Ещё через несколько часов, когда соперники очевидно начали изнемогать от жажды, распорядители объявили Пир. У обоих был только один способ выжить — немедленно выдвинуться к Рогу Изобилия и там сразиться за запас свежей воды. Квай-Гону очень хотелось отвести глаза, уйти из командного центра, не смотреть на мальчика, который смог зайти так далеко, чтобы остановиться в шаге от победы. Но он не мог. Он должен был довести дело до конца. Поэтому он остановился перед экраном, чувствуя на себе тяжёлый взгляд ментора из Первого. Если бы они могли решить, кто победит, поединком между собой — вне всякого сомнения, они бы так и сделали. Но вместо этого они должны были смотреть, не отрываясь, на драку двух голодных и иссушенных жаждой подростков, за которых отвечали последнюю неделю. Первым на встречу явился Брук. Игры окончательно уничтожили его контроль над собой: его белёсые, будто выцветшие волосы основательно поредели из-за того, что он буквально рвал их на себе, левая щека нездорово подёргивалась, впалые глаза хищно обыскивали взглядом округу. Через минуту на берегу кислотного водоёма появился Оби-Ван, пошатывающийся от усталости. Его раненая рука распухла и сочилась гноем, несмотря на повязку и швы. Брук, прихрамывая, взобрался на узкую полоску, которая отделяла его от запаса воды, и хрипло зло рассмеялся. — Вот и конец. Незачем было столько прятаться. В ответ Оби-Ван всё тем же неуловимым движением бросил в Брука нож, целясь, очевидно, в больную ногу, чтобы обездвижить его — но промахнулся, дрожащая здоровая рука не слушалась его. Брук снова рассмеялся, раскинув руки. — Вот и моя долгожданная победа. Я предупреждал тебя, а ты не слушал. — Брук, берегись! — крикнул ему Оби-Ван — но не успел. Больная нога Брука угодила на зыбкую почву и соскользнула в ядовитые воды. Потеряв равновесие, он не удержался на узком безопасном островке и со страшным воплем рухнул в кислоту. Одновременно с грохотом пушек трубы возвестили о победе Оби-Вана, и он, медленно осев на песок и баюкая раненую руку, потерял сознание.

***

— Эй, лисёнок, слышишь меня? С трудом открыв глаза, Оби-Ван осознал, что больше не находится на арене. Комната выглядела тихой и уютной, несмотря на резкий запах медикаментов. Он попытался пошевелиться, но чья-то рука удержала его на месте. Поморгав и сфокусировав зрение, новоиспечённый победитель Игр увидел над собой Квай-Гона, который, казалось, за неделю успел постареть ещё лет на двадцать. О чём сонный трибут, конечно же, поспешил уведомить своего ментора. Квай-Гон с досадой фыркнул, но Оби-Ван безошибочно распознал колоссальное облегчение, которое испытал его ментор. — И всё-таки правду говорят про лис и их пронырливость. Везде выживают, даже в пустыне. — Обычные лисы в пустыне не водятся, только фенек, — возразил ему спутанно Оби-Ван, прежде чем провалиться обратно в сон без сновидений.

***

Именно тогда, наверное, всё это и началось. Оби-Ван стал ментором рядом со своим наставником и осознал в полной мере, что больше подчиняться варварским имперским традициям у него нет сил. Он каждый день вспоминал крики Брука, смерть Рей и ещё множество искалеченных тел других трибутов. Именно так и началась подготовка переворота. Они стали действовать сообща, нашли поддержку у других менторов, заручились согласием сочувствующих членов правящей партии Капитолия, приближенных к самому Императору Палпатину — они смогли добраться тихой лисьей поступью даже к самому распорядителю Игр. И всё же кое-чего как будто бы не хватало. В солнечный день три года спустя, после той победы Оби-Вана, на площади во время Жатвы трибутом стал некий Энакин Скайуокер. И, едва взглянув на него, Оби-Ван, обменявшись многозначительным кивком с Квай-Гоном, понял — время восстановить равновесие во вселенной пришло.