Беспризорник

      Сначала был Фил. Томми понимал, несмотря на боль — некоторые ведьмы не могли справиться больше чем с одним фамильяром. Техноблейд был его первым фамильяром, значительно мощнее, рожденным и созданным для сражений. Томми был всего лишь усилителем. Его магия была дикой и неукротимой, и никому не нужен был фамильяр, который не мог контролировать свою магию. В любом случае, Техноблейд всегда был фаворитом, и с самого начала дал понять, что Томми был просто занозой.       Томми надеялся, что ему удастся подольше побыть с Филом, но он понимал, что его место больше не с ним. Так он передавался из поколения в поколение. Его отдали. Его бросили.       Потом был Уилбур, на которого его бросили. Погружение Уилбура в безумие было чем-то таким, чего Томми не мог ни предсказать, ни остановить, но он никогда не забывал, каково это — когда тебя медленно отталкивают. Боль от того, что он не только стал причиной его гнева, но и был обвинен в боли Уилбура. Он отказался оставить его, даже когда их связь дала трещину и посыпалась. Даже когда все рухнуло от напряжения, Томми отказался покидать Уилбура. Хаотичная магия Томми была одной из многих вещей, которая была использована против него самого, и Уилбур использовал свои фолианты, чтобы удержать Томми от ее использования, запирая его на несколько дней.       Томми по-дурацки наслаждался теми несколькими мгновениями, когда Уилбур держал его на руках, нянчился с ним. В ту секунду, когда Томми обнаружил, что все его подарки Уиллу разбросаны по полу, он понял, что его бросили. И все же он в ужасе закричал, когда Фил вонзил тот меч в грудь Уилбура. Фил строго-настрого запретил ему оплакивать смерть Уилла в его присутствии, потому что Томми должен был вести себя лучше. Должен был знать. И это была его вина, что Уилбур был мертв. Много месяцев спустя он отправился к Френду.       Следующим, конечно же, был Таббо, который любил его магию и обращался с ним лучше всех ведьм, — после того, как его дважды бросили, — несмотря на это, он должен был отпустить Томми. На Таббо лежала большая ответственность, и еще большая необходимость защищать его. Несмотря на магию Томми, ведьмы просто было недостаточно, чтобы защитить или хотя бы помочь ему так, как нужно. Как и Уилбур, он больше мешал, чем помогал.       Томми был оболочкой своего прежнего "я", когда Таббо сблизился с ним, и стал не таким, каким должен быть любой фамильяр. Он приносил Таббо подарки, но никогда не дарил, пока тот не просил этого. Даже тогда Томми отстранился слишком быстро, слишком резко, взмахнув своей магией, как хлыстом, в ту секунду, когда Таббо в ней больше не нуждался. Фамильяр был слишком взбалмошен, и для того, чтобы призвать его обратно, всегда требовалось немного энергии, которая могла быть решающей в битве. В конце концов, его сочли эгоистом, и связь разрушилась.       Томми думает, что Таббо, повернувшийся к нему спиной, был больнее всего. Он помнит, что чувствовал слабость. Таббо даже глазом не моргнул, когда разорвал связь. Это было не похоже на постепенный разрыв их связи с Уилбуром, на этот раз прочный мост между ними мгновенно разрушился и превратился в пыль. Томми упал на колени, его глаза затуманились, когда он понял, что его бросили в третий раз. Таббо даже пытался утешить его, пообещав, что позаботится о Томми до тех пор, пока не найдет ему кого-нибудь получше. Томми даже не слушал, предательство задело его слишком глубоко. Он скрылся, как только смог снова мыслить.       Затем, наконец, настала очередь Сэма, много-много недель спустя. Томми знал, — еще до того, как понял, что Таббо умолял Сэма взять его к себе, — что ведьма с ним не задержится. Ему действительно удалось продержаться гораздо дольше, чем ожидал Томми. Он почти чувствовал себя любимым, когда был связан с Сэмом, — отказываясь потакать себе во всем, что могло бы раздражать ведьму. Он приносил Сэму подарки, делился своей магией, готовил для него, помогал ему собираться и цеплялся за ту привязанность, которую получал взамен, никогда не прося большего.       Он не дал этому человеку шанса бросить его, как только тот распознал признаки этого желания. Сэм отстранялся, становился отдаленным. Прозвища стали менее ласковыми и более снисходительными. Сэм все чаще злился на него и редко заводил с ним разговор. Он все еще принимал его подарки, но в ответ был лишь кивок и краткая благодарность. Когда тюрьма была полностью построена, Томми не разрешили последовать за ним внутрь. Сэм сказал, что это для его безопасности, но Томми было так одиноко. Сэм почти все время находился в тюрьме, устанавливая редстоун и тщательно охраняя фолианты темной магии. Однажды Томми попытался последовать за ним, и Сэм накричал на него. Сэм никогда не кричал, во всяком случае, не так.       — Это было единственное, о чем я тебя просил! Мне не нужны были камни, листья или еда, Томми! Это все, что мне было нужно, и ты, похоже, не можешь вместить это в свой крохотный мозг! Вот почему ты не нужен ни одной ведьме… — между ними повисла тишина. Томми уже успел свернуться калачиком в углу и начать выть, но теперь он был неподвижен и молчалив. — Томми… Я не… — фамильяр вскочил на лапы и оказался в аду прежде, чем Сэм успел окликнуть его.       Томми помнил сокрушительное чувство, когда Сэм, пробираясь сквозь связь, взывал к нему. Это было яростно и отчаянно, и одна только сила его призыва почти заставила Томми повернуть назад. Он был в ужасе от того, что Сэм навязал ему свой зов, но он так и не приказал ему вернуться. Томми почти поверил, что он позвал ее, потому что ему было не все равно. Может быть, так оно и было.       Тем не менее, Сэм хотел, чтобы он ушел, поэтому он послушался своей ведьмы и разорвал связь.       И вот теперь он здесь, лежит на краю поросшего травой холма и любуется закатом в своей кошачьей форме. Он был здесь с тех пор как прятался ото всех месяц или около того. В своем отчаянии он не верил, что еще не сошел с ума. Или, что на него никто не напал. Или, что он не покончил с собой. Чему он не удивлялся, так это тому факту, что его никто не искал. Он все равно никому не был нужен, и даже те, кто хотел, никогда бы не приняли его как фамильяра. Никому не нужен был фамильяр, которого бросали четыре раза — это был, очевидно, плохой выбор. Связь, которую он разрывал столько раз, больше не поддавалась восстановлению. Большинство фамильяров исчезли бы после первого раза, но Томми был стойким.       В этот момент он просто надеялся, что то, что его найдет, быстро убьет его. У него больше не было сил, он просто лежал на боку и наблюдал, как солнце исчезает за горизонтом. Он не мог найти в себе сил беспокоиться о мобах. Не похоже было, что где-то там была ведьма, которая захотела бы призвать его домой.       Это причиняло боль больше всего на свете. Его дикая магия медленно овладевала его разумом по мере того, как он отдалялся от любой возможной ведьмы. Бэд умолял его позволить своему ковену объединиться с ним до того, как он покинул территории ведьм SMP. Он отказался. Он предпочел бы снова превратиться в обычного кота, чем быть использованным каким-нибудь ковеном, который хотел использовать только его сломанные части.       Ему было так одиноко, что это причиняло боль. Глухая, колющая боль в груди была невыносимой, и он жаждал нежных похлопываний Сэма, или, может быть, мягкой похвалы Фила, или нежного пения Уилбура, или глупых шуток Таббо. Ему хотелось бы, чтобы он мог произнести это вслух, не меняя формы. Сейчас это требовало слишком больших усилий. Он, вероятно, разозлил бы кого-нибудь своими криками, поэтому просто лежал там. Может быть, если бы он снова стал диким, то был бы счастливее. Хотя Таббо, вероятно, нашел бы его и попытался вернуть обратно. Он не стоил таких хлопот, умереть было бы легче и менее болезненно. "В любом случае, мне было бы лучше замерзнуть насмерть", — подумал он, закрывая глаза.