Свидание в Варанавате

С того момента, как они приехали в Варанавату, Бхимасена постоянно чувствовал себя уставшим и разбитым. Он много спал и даже прежний безудержный аппетит сменился непривычным равнодушием к еде. Сначала он не придал творящимся с ним странностям большого значения. Вероятно, из-за переезда в незнакомое место гуна тамас вытеснила привычный раджас. Бывает. Но когда спустя десять ахоратра ничего не изменилось, Бхима заподозрил неладное. «Один раз Дурьодхана попытался меня отравить, — подумал Врикодара. — Может, и на сей раз он что-то придумал, и слуги по его приказу подсыпают мне яд? Только медленный». От такого предположения аппетит у Бхимы вовсе исчез, и он налёг на бодрящие напитки. Мадхвику в Варанавате подносили знатную. Одна чаша — и дрыхнешь без задних ног, а в блаженных сновидениях перед тобой танцуют прелестные апсары. Спустя ещё несколько дней Бхима задумался. Если раньше он по праздникам мог спокойно смешивать внутри себя сувираку, гауду, бханг, мадхвику, сому и ещё дэв знает что, и веселился при этом до самого утра, то отчего теперь одной чаши хватает, чтобы свалить его? Мысли в голове заскрипели, будто несмазанные колеса шудровой телеги. Прошло ещё два дня, прежде чем Бхима осознал: отраву ему сыплют, вероятно, не только в еду, но и в напитки. Что ж теперь — ничего и не пить?! Возмущению Бхимы не было предела. Разумеется, обвинять кого-то он не рискнул, быстро догадавшись, что семейка Пурочаны всё будет начисто отрицать. Братьям жаловаться тоже бессмысленно. Даже Юдхиштхира теперь считает, будто Бхиму кхиром не травили, а живот у него тогда скрутило от грязи. Стоило что-то предпринять самому. Яд употреблять нельзя. Надо искать не отравленную пищу. Решившись, Бхима выкрал из кладовой Пурочаны пять жирных уток в самый разгар дневной жары, когда семейство слуг отдыхало в своём помещении на первом этаже. Подумав о том, что настоящие львы и волки никогда не жарят мясо, Бхима обглодал уток сырьём, запил бхангом из общего сосуда и почувствовал себя намного лучше, чем на протяжении всех предыдущих дней. — То-то же, — довольно ухмыльнулся он, выбрасывая утиные кости в выгребную яму. — Никто меня теперь не отравит! Насытившись, он вернулся в свои покои и уснул. Сквозь сон он ощущал, как Арджуна теребил его за плечо, прося встать и пойти ужинать. Но голова была такой тяжёлой, что сама собой упала обратно на подушку. Что было дальше, Бхимасена вспомнить не мог. Проснулся он посреди ночи. Только свет Чандрадэва струился сквозь окна, отражаясь от многочисленных зеркал, расставленных везде в огромном количестве. Спать не хотелось. Поднявшись с ложа, Бхима двинулся к выходу из опочивальни. «Может, на кухне осталось ещё немного не отравленной еды? — пронеслось в голове. — Схожу, проверю». Он вышел в коридор, отметив про себя, каким зловещим выглядит ночной дворец, не освещённый лампадами. Все переходы и галереи казались потрохами мёртвых тел, не удостоившихся правильного погребения. Вздрогнув от этого ужасного сравнения, Бхима заставил себя двигаться дальше. Он шёл довольно долго, пока наконец не обнаружил, что, похоже, всё это время перемещался в неверном направлении. «Куда это я забрёл? — задумчиво вопросил себя он. — Это незнакомая часть дворца. Здесь никого нет. Значит, еда отсутствует. Надо возвращаться». Однако стоило ему только подумать о том, чтобы развернуться и пойти в противоположную сторону, как вдруг из глубин одной комнаты, терявшейся в непроглядном мраке, послышался протяжный мужской стон. Бхима насторожился и начал внимательно всматриваться в темноту. «Пишач или ветала? — предположил он. — Ладно. Главное, не спугнуть! А то хорошей драки не выйдет». Стараясь двигаться бесшумно, он стал пробираться в сторону опасной комнаты. — Ох, как хорошо! — выкрикнул вдруг кто-то. — Боги, подумать только… И зачем мы терпели столько времени?! О да, Арджуна! Я почти на небесах. — Карна? — шёпотом пробормотал себе под нос растерянный Бхима. — А чего это он здесь делает? Вслед за выкриком Карны послышались странные задыхающиеся звуки, которые всё учащались. Бхима ждал, когда наконец станет понятно, побеждает ли Арджуна своего врага или пора спешить брату на помощь, но вдруг из другого коридора, в котором также не было видно ни зги, раздалось: — Духшасана, разрази тебя Индра, осторожнее! — Прости, я подумал, так уже можно. Мы же во второй раз, — извинился голос, действительно принадлежащий Духшасане. — Так нельзя даже после сто второго раза! — обиженно возразили ему. — Прости. Я дурак. Извинишь? — Попробуй замолить грехи, — немного мягче обратился к Духшасане его собеседник. — Накула? — оторопел Бхима. Он собрался сделать ещё несколько шагов вперёд, но неожиданно кто-то похлопал его по спине, скромно покашляв. — Сахадэва! — обрадовался Бхима, обернувшись. — Это ты! Как я рад! Знаешь, там происходит что-то странное, — он указал рукой в темноту, сгустившуюся впереди. — Я слышал голоса Карны и Духшасаны. Но ведь этого не может быть, правда? Братья сейчас отдыхают у себя в покоях, Карна с Духшасаной остались в Хастинапуре… А кто тогда вон там разговаривает? — Злые духи, — серьёзно пояснил Сахадэва. — Они настолько коварны, что могут звать тебя голосами друзей или врагов, но их главная задача — заманить тебя и сожрать. Даже Пурочана с семьёй не решаются прийти сюда. Эта часть дворца подверглась проклятию Шан-ди незадолго до нашего приезда. Пурочана честно сознался в этом мне, поэтому нам с тобой лучше немедленно вернуться обратно в твои покои. — Но как ты нашёл меня? — удивился Бхима, заподозрив неладное даже после подробных объяснений Сахадэвы. — Если ты думал, что эта часть дворца проклята, зачем пришёл сюда? — У меня было предчувствие, что ты в опасности, — коротко ответил Сахадэва. — Как я мог не спасти тебя? Ну же, идём, — и он настойчиво потянул Бхиму за руку. В последний раз обернувшись на странные комнаты, заманивающие внутрь себя иллюзорными голосами, Бхима послушно отправился следом за Сахадэвой в свою опочивальню. *** — На, выпей. Ты же был на волосок от гибели, тебе надо успокоиться! — Сахадэва поднёс Бхиме полную чашу бханга. — Да мне б пожрать… — Вот, — Сахадэва выдвинул откуда-то из укромного угла целый поднос ладду. — Я объяснил Пурочане, чего хочу, и он, как ни странно, понял. Глаза Бхимы засияли. Он потёр руки. — Лампады бы зажечь, — тоскливо протянул Врикодара. — Нельзя, — осадил его Сахадэва. — А то придёт этот… Шан-ди. Только его здесь не хватало! — А, ладно! В темноте вкуснее, — и Бхима принялся уплетать ладду за обе щёки. Как только голод унялся, сын Вайю заметил, что его опять клонит в сон. — Меня что-то… разморило, — не закончив фразу, он рухнул рядом с опустевшим подносом. Подождав, пока Бхима захрапит, Сахадэва встал на ноги и удовлетворённо потёр одну руку о другую. — Уладилось несчастье, слава Вишну, — с облегчением выдохнул он. — А ведь я говорил Ашваттхаме и Накуле, что непременно кто-то должен стеречь любовное гнёздышко. А они: «Да ладно, расслабься, блаженствуй!» Ещё б немного, спалились бы все. Но в следующий раз пусть Арджуна караулит, а я с Ашваттхамой уединюсь. Не всё же мне одному спасать ситуацию. И вообще надо этажом выше перебираться, чтобы Бхима нас повторно не нашёл, — и он покинул покои брата. *** Дурьодхана понимал, что ему просто не может присниться кошмар хуже тех, которые он уже имел несчастье видеть, поэтому он улёгся спать как настоящий воин — без малейшего страха в сердце. Ему снилось, будто, наконец, свершилось то, о чём он более всего мечтал. Крутобёдрая, пышногрудая Бханумати, призывно улыбаясь и маня его к себе, уселась на их брачное ложе, украшенное лотосами, и начала медленно снимать тяжёлое ожерелье со своей прекрасной шеи. Она вынула серьги из ушей, сняла браслеты, а затем и свадебное сари, обнажая своё великолепное, блистающее тело, которого ещё не касались мужские руки. Дурьодхана ощутил, как восстаёт его гордая плоть, готовая соединиться с этой прекрасной дэви, ставшей ныне его супругой. — Брат, почему ты игнорируешь меня? — послышался укоряющий голос позади и, обернувшись, Дурьодхана узрел в опочивальне Юдхиштхиру. Справедливости ради стоило отметить, что сын Дхармараджа не был полностью обнажён. Он носил на талии золотой пояс, а самые сокровенные места его тела скрывали лепестки розового лотоса. — Уйди!!! — заорал наследный царевич, отшатываясь к ближайшей стене с колотящимся сердцем. — Уйди! Не порть мне хотя бы первую брачную ночь!!! — Но я так соскучился, — страдальчески заныл Юдхиштхира. — Когда уже я дождусь твоих горячих братских объятий? Хотя бы в радостный день свадьбы ты мог бы одарить меня прикосновением любви! — Видимо, я здесь лишняя. Обнимайтесь и ласкайтесь, сколько влезет! — обиженно произнесла Бханумати, снова закуталась в сари, и с оскорблённым видом направилась к выходу из покоев. — Погоди, любимая, ты не так всё поняла!!! — крикнул ей вслед Дурьодхана, но Бханумати явно не собиралась прощать супруга, не сумевшего избавиться от незваного посетителя в их первую ночь. Вспыхнув от ярости, наследный царевич схватил палицу и начал изо всех сил дубасить обнаглевшего пандава по спине. — Вот тебе! Вот! Вот! — повторял он после каждого удара. — Будешь знать, как влезать в самый сокровенный момент в мою опочивальню!!! Будешь знать, как портить мне сладчайший миг любви с единственной дэви, которая мне дорога!!! Юдхиштхира с подозрительным смирением принимал жестокое наказание, не проявляя ни малейших признаков боли. Прекратив лупить кузена по спине и ягодицам, Дурьодхана решился посмотреть на свою жертву. Побитый Юдхиштхира как ни в чём не бывало блаженно улыбнулся, будто его не измочалили от души, а накормили мёдом. — Спасибо, брат, — радостно промолвил он, сложив руки перед собой. — Наконец-то ты перестал меня игнорировать! Дурьодхана выронил палицу, понимая, что вовсе не такого эффекта надеялся добиться. Он опустил глаза ниже и заметил, что лепестки лотоса один за другим печально опали с чресел Юдхиштхиры, открывая взору наследного царевича нечто недопустимое. — Брат, ты знаешь о том, что жестокие избиения подчас открывают дорогу к наслаждению? — невинно спросил Юдхиштхира. — Для меня эта тропа открылась сейчас благодаря тебе. Положи руку на мою сокровенную часть, и я возьму тебя с собой в неземное путешествие! — АААААААА!!! На сей раз Дурьодхана вопил так, что девяносто восемь братьев мигом влетели в его опочивальню, пытаясь дознаться, отчего такой шум. Дурьодхане пришлось соврать, будто ему приснилось, как пандавы впятером взошли на престол и все одновременно взяли в жёны одну царицу. Братья согласились, что от такого кошмара и вправду можно закричать, сочувственно покачали головами и разошлись. Дурьодхана продолжал сидеть на краю ложа, прижимая руку к груди и повторяя: — Я не употреблял ни бханг, ни мадхвику долгое время. Тогда почему? Ответ давать было некому. *** Якша явился рано поутру, едва Шакуни успел разлепить заспанные глаза. На самом деле гандхарадж почти всю ночь не мог уснуть и задремал только на рассвете. Тревожный короткий сон прервался, когда мохнатое лесное чудище перенеслось в его покои. — Так что решил? — требовательно прозвучало над ухом. Шакуни тяжело вздохнул и поднялся с ложа, мрачно глядя на якшу. Тот ждал. — Я не могу отдать его в рабство даже на день, — упрямо вымолвил ганхарадж. — Он не знает о нашей сделке, а поэтому не должен пострадать. Сделай что-то со мной, но не с ним. Якша по-звериному ухмыльнулся. — Любовь… О, понимаю. Вот только оценит ли он? Будь ты помоложе лет на тридцать, наверное, оценил бы… Впрочем, ты станешь юным, как и хотел. Всё, что я обещал, будет исполнено. Теперь же давай подумаем, на что ты можешь сгодиться мне, если уж не желаешь отдавать его, — якша обошёл вокруг Шакуни, оценивающе оглядывая гандхараджа со всех сторон. — Сейчас, прямо скажем, ты малоинтересен кому-либо, кроме, возможно, пишачей. Но когда мы приведём тебя в приличный вид, то откроются любопытные возможности. Моим ребятам нравится испытывать силу духа красивых юношей. Тебя ждут невыносимые страдания на протяжении целого века. Темницы Хастинапура — ничто по сравнению с мрачными застенками моего дворца! Если согласен, будем считать сделку заключённой. Ты вместо него. На сто лет к моим ребятам. — Опять в постель? — поморщился Шакуни. — Нет, это не связано с плотскими утехами. Ты станешь игрушкой совсем иного рода. На тебе будут отрабатывать удары оружия. Раны, естественно, будут заживляться по мере их нанесения. — А через сто лет испытаний что меня ждёт? — осторожно поинтересовался Шакуни. — Отпущу. — Молодость останется со мной? — Ни на день не постареешь, — пообещал якша. — Бодрый и свежий вернёшься к лотосу своего сердца. Правда, за его молодость спустя сто лет не поручусь. Но у него вроде матушка всесильная. Сходит к ней, перетрёт с глазу на глаз и, наверное, тоже станет моложе. Либо забудет даже твоё лицо за сотню-то лет! — и якша неприлично захохотал. Шакуни бесстрашно протянул руку якше. — Сделка. Мохнатая лапа сомкнулась поверх его пальцев. Якша черкнул когтем в воздухе, и на свободную ладонь Шакуни упал готовый договор. Гандхарадж внимательно прочитал написанное. — Ну что, нет обмана? — сухо уточнил якша. — Насколько вижу, нет. — Подписывай. Только не толчёным углём и не кошенилью. Кровь требуется. Шакуни без колебаний проколол указательный палец остриём кинжала. — Не уверен, что получится красиво изобразить, — заметил он сухо. — Я привык пользоваться соколиным пером. — Да наляпай что-нибудь, мне и того достаточно. Обмануть вздумаешь, убью и тебя, и всю твою родню. По следу крови проще простого найти вас будет, никуда не спрячетесь! Шакуни притиснул кровоточащий палец к пергаменту и зло посмотрел на якшу. — Доволен? — Вполне, — осклабился тот, забирая пергамент и дуя на кровавый отпечаток, чтобы скорее высохло. — Теперь дело за тобой. Начнём, как только подашь сигнал. — А вдруг сегодня ночью подам? — осторожно прощупал почву гандхарадж. — Стало быть, сегодня и приступим, — не смутилось чудовище. — Нет, не могу, — опомнился Шакуни. — Дурьодхана расстроится, что его брат с друзьями не натешились досыта. Придётся потерпеть хотя бы до сваямвары раджкумари Бханумати. Дворец-то потом будет уже не вернуть. — Второй раз я это безобразие точно возводить не стану! — подтвердил якша. — И ребят не уговорю. Не поможет даже то, что я им вскоре отдам тебя на растерзание. — Почему на растерзание?! — насторожился Шакуни. — Ты обещал, что раны будут заживляться! — Конечно, будут, но… Знаешь, я забыл уточнить, что на протяжении сотни лет каждую ночь тебя будут изощрённо убивать магическим или обычным оружием, а потом к утру восстанавливать из обломков костей и праха. День на отдых, питание трёхразовое, как положено, а вечером опять на работу. Сам подписался! — и якша на всякий случай снова показал договор с кровавой печатью. — Да раскалённый прут тебе в зад! — вырвалось у Шакуни с отвращением. — Какая ты всё-таки сволочь! — Я лучше не стану описывать твоё ближайшее будущее, — развеселился якша ещё больше. — Прутья и огонь — такая мелочь. И не тебе возмущаться! — предварил он следующий злой выпад недовольного клиента. — Я мог бы через твоё посредство заполучить бога неба и дневного света себе в рабство на целых сорок лет, но ты вздумал упрямиться, а я проявил невиданную доброту и удовлетворил твою просьбу не трогать его. Твои столетние мучения лишь слегка компенсируют мою огромную потерю. Короче, зови, когда понадоблюсь, — и проклятый якша пропал с глаз. Шакуни с досады плюнул в то место, где только что находилась поганая сущность. — Кто-нибудь мне скажет, почему всю мою жизнь я вынужден придумывать планы, чтобы исправить последствия от моих же предыдущих планов? — задал Шакуни вопрос в пустоту. Но, как и Дурьодхана, гандхарадж не получил ответа.