Снова

      Они встретились в Тбилиси, он попросил закурить, а тот с усмешкой спросил: «В лечебном санатории?», но поделился сигаретой. Потом в Омске, один высматривал таблички на домах, ходил с фотоаппаратом на груди и блокнотом, писал об ужасах гражданской войны, а второй весь потный и страшный, как смерть, шёл с работы. Потом Москва, и всë поменялось, с фотоаппаратом на перевес второй, а первый после учёбы весь взъерошенный, противный, его даже девчонки избегали, потому как не терпели противную пружинную фигуру с, на удивление, твёрдым голосом и неприятным характером настоящего партийца, что точно отдан делу и только о нём и говорит. Но только не с ним. Потом Баку, жаркий город, горящие горы, горячий чай, нары под открытым небом и море, чистое и бескрайнее, оно будто затихало, когда, приложив ухо в груди, он слушал биение его сердца.       В Берлине купили американские журналы, смеялись над такими же, как и они. Он приобрёл себе джинсы, крутился в них перед зеркалом и улыбался, аки забавные капиталисты и аки забавный он, настоящий стиляга – такому и в морду дать.       Потом перестройка. И всë вдруг стало можно. Вдруг открыли все окна и вдохнули свежий весенний воздух, вдруг волной снесло все предрассудки, вдруг американская музыка в прямом эфире, плееры, жвачка, пицца, цветастые рубашки и...       Снова встретились они в Севастополе, уже украинском. Все привычно шокали и такали, это даже не резало слух, только иногда глаз дергался от «ихний» и «пользовать». Они были на пляжу. Ну как они. Рядом лежала жена, у воды из песка строила импровизированный замок дочь, а рядом лежал он. Отъевший пузо, такой же страшный, как будто только вышел со смены, сонный и весь мокрый. Нет, не потому что плавал, а потому что вспотел. Особенность такая – пот градом стекает. Он будто невзначай протянул руку в сторону их полотенца, привлекая внимание.       «Прикурить не найдётся?»       Столько денег, столько власти, а сигареты клянчит, до сих пор. Он протягивает одну и придаёт огня, спасая его от зимнего ветра рукой. Оба выдыхают дым, тугой и серый, отличающийся от морозного дыхания едким запахом и округленным танцем в воздухе.

Сколько они ещë так будут?

Когда это прекратиться?

      Они возвращаются в ресторан в отеле и садятся за столик. Один полный, страшный, спустил галстук, расстегнул рубашку, широкая шея оказывается передавленной в строгом костюме, но он всегда ходит в нём. Сейчас руки уже не грязные, он не носит толстых перчаток, не морщиться от жара, не таскает ничего тяжелее папки бумаг, а стоило всего лишь подписаться в приватизацию с жирно отмеченным «за». Второй тоже набрал, пусть и не так сильно, уже давно выбросил американские джинсы, в которых ещë в начале девяностых ходил на дискотеки и в них же разбил отцовскую волгу с белым носом за рулём. Тогда всë было можно. Тогда всë было хорошо, когда не было его. Жена, работа, торговля мамкиными соленьями на базаре, чтобы покупать хоть что-то, а потом он стал торговать колбасой, научился пользоваться деньгами, устроился на фабрику, давно бросив специальность историка, а после гордо мог сказать, что начальник производства.       – Закажешь что-то? – спросил он, смотря будто через пузо. Отвечать смысла не было, если он здесь – ответ очевиден.       Дочери уже 13, и разводиться из-за вновь нагрянувшего прошлого не хотелось. Тем более, одно дело сказать жене об измене, другое – показать с кем. Сейчас она не догадывалась, а он и не хотел признавать. Дочь посылала отца на хрен, и с ней было легче.       Изменить оказалось легко. Сначала в Крыму, потом в Турции, а после оказалось, что оба они живут в Москве, и встречи стали легче, стоило только найти повод. Поругался с женой, бросила грудастая подруга, сорвалась сделка, Зенит против Спартака, потом и праздновали Крым.       На следующее лето он приехал туда с семьёй, ещë маленькая дочь без переднего зуба широко улыбалась на фотографиях, жена мазалась кремом от загара и крутила упругими ягодицами в раздельном купальнике, прикрывая задницу лишь летним полупрозрачным халатом. Тогда они курили у стародавнено отеля, который ещë в 2005, в их последнюю поездку, выглядел презентабельно. Они смотрели на луну, чья половина медленно растворялась в небесном своде. Они приблизились к луне, и будто бы сами растворились после небольшой разлуки. На пляжу не было ни души, лишь шум прибоя Чёрного моря, шипящая белая пена, шуршание песка под телом, упругий большой живот, упирающийся в торс.       Сейчас они такие же. Прошло всего два года, но с того дня встречи стали реже, всë больше работы и переживаний с женщинами, как будто они забыли друг о друге. Счастливая семейная жизнь и новая пассия, которой так и хочется высасывать деньги, как он сосал из земли нефть – всë это стало таким обыденным, что когда они виделись, то сидели у телевизора и смотрели футбол, засыпали на плечах друг друга, бросив пачку чипсов, даже не сумев заняться хотя бы чем-то, чем так любили баловаться за закрытыми шторами железного занавеса.       Он доедает и они идут в номер, двухместный, снимали его они с такими натяжными и глупыми улыбками, будто бы администратор могла заподозрить их в чём-то неладном, но с такими рожами, наверное, и заподозрила уже.       Сначала душ, а потом развлечения. Стекающий градом солёный пот, лицо с трясущимися щеками – забавно всë это, забавно и прекрасно. Конечно, займись толстяк этим с кем-то другим, с той же гламурной пассией, глодковыбритой, неприменно узкой, с длинными волосами до задницы, которые легко намотать на кулак, то ей бы не понравилось. Девяносто кило, большие пальцы, вечно мокрое тело, да и размер... ну если он есть – всë не играет в плюс, но им обоим нравится. От размера он и не отвыкал никогда, запомнил ещë с санатория, а с тактики, тактику с ним можно было менять постоянно, можно было пробовать всë то, что с женой было глупо, а иногда и повторять еë позы, которые они искала, чтобы разнообразить их жизнь. Глупо. Дико. Но так приятно, а вместе с тем отвратительно. Хотелось быть главным, пусть он и есть, но всë равно место наверху он занимает хорошо так раздвинув ноги, распластавшись бёдрами по бокам. Хотелось быть жёстким, но каждый уже задыхается, и всë ноет от наслаждения, убивая уже какое-либо желание доминировать.       Они расходятся утром, смотрят друг на друга с немым вопросом «опять?», и видно, что каждый не хочет повторять это вновь, но каждый знает, что снова вернётся к нему, когда станет скучно.