Наши орбиты

Синильная горечь пирхолидона встаёт в горле комом; чёрт знает, что вызвало этот дорожный затор, может пара литров Коммодора Рэнда выехали на встречку? Гаррье поспешил отправить на место происшествия очередной глоток и пробка нехотя сползла вниз: добро пожаловать в помойку, что представляет собой его организм. Маленькая смердящая вселенная, втиснутая в узкие брюки и блевотного оттенка пиджак. Диско-микробиом, планета одиночества и хронического алкоголизма, дрейфующая в безразличном космическом пространстве и порой пересекающаяся орбитами с другими планетами. У его орбиты траектория фристайло: вправо, влево, вправо, влево, живот втянут, бёдра живут своей развязной жизнью. — Пу-пу-пу, пу-пу-пу, в крошку-церковь в Сен-Санс… О. Дикая смесь наркотиков и алкоголя наконец начинает действовать. Его планета вращается вокруг двух миллиметровой чёрной дыры под потолком крошки-церкви. Глотка, — да, лучше названия и не подберёшь, — алчная пасть, засасывающая в себя неумолимо и так плавно, что замечаешь пересечение Коллапсирующего Края слишком поздно, чтобы пытаться выбраться за него обратно. Два миллиметра ностальгии: солнечный луч, застрявший в светлых волосах; запах дешёвого пластика в прокате видеокассет на углу. Голос, невесомый, как полёт птицы. — Я там часто бывал... Пам-пам-пам. Я там счастлив бывал… Два миллиметра сожалений: о нерождённой жизни, о разбитом сердце. Грохот чемоданных колёс о разбитые дороги. Её орбита сместилась в Мирову, его — на самое дно галактики. Ну-ну, поплачь, дай этой желчи вытечь. Полегчает. Жалкий соплежуй. Но теперь ты один. И всё в жизни пусто. Два миллиметра милосердного небытия. Долгожданное забвение, и он падает в его объятия, падает, раскинув руки. Мир вокруг идёт трещинами, рассыпается на миллиарды осколков, — в каждом лица, события, даты, ненужная шелуха об их мире. Их ненужном чужом мире. Гаррье в нём инопланетянин. Два миллиметра, обрамлённые туманной короной, — его Внутренняя Империя. Они ширятся, как зрачки под воздействием амфетамина, эти бездонные миллиметры, и Гаррье ныряет глубже, закинувшись ткнувшейся под руку пилюлей не глядя; тонет, захлёбываясь, и лёгкие блаженно горят, будто у Невинности, печально взирающей с пыльной стены затхлой церквушки. Говорили, что и Она будто с другой планеты. Его орбита ведёт в Серость, и Гаррье движется по ней диско-галопом. Все там будут, — Внутренняя Империя скрещивает неестественно длинные пальцы, терпеливо ожидая столкновения. — Но если мы оба с ней однажды станем ничем, значит ли это, что мы будем единым целым?