Ненавидеть

Голова мутная, нет возможности сфокусировать взгляд, а размытое перед глазами в тёмных разводах. За исключением пробуждения в каком-то тёмном помещении, состояние знакомое. Так всегда с ним после принудительного усыпления. Ну, или после пьянки, но обезвоживания нет, так что не вариант. Воспоминания выстраиваются в единую картину лениво, приходится прилагать усилия. Миссия, он командовал отрядом из Наруто, Сакуры и Тензо. Ничего не предвещало беды, пока им не встретились двое в чёрных плащах с красными облаками. Акацуки. Тот, что с длинными волосами и взрывными техниками, был донельзя пафосен и будто нервничал. Второй - в рыжей маске - смылся почти сразу, будто в воздухе испарился. Какаши старался ловить малейшие всполохи чакры вокруг, ожидая подвоха, пока они дрались с подрывником. Он знал, что Тензо делает то же, да и Сакура старается. Но не успел. Его взяли в захват, оканчивая заранее подготовленную технику, и будто штекер питания выдернули. Какаши из последних сил пытался бороться, но всё, на что его хватило - лёгкий пинок, не изменивший ровным счётом ничего. Глаза слипались, мгновения борьбы казались вечностью. Даже мир вокруг, кажется, начал закручиваться в спираль, чтобы уместиться в обзоре узкой щели тяжёлых век. Он слышит, как орёт Наруто, как будто находится под водой, чувствует удар жёсткой коры. Тензо успел применить технику, но она будто исчезла. Или это сам Какаши исчез. Всё длилось мгновения, но сознание растянуло длительность, разложив перед Какаши стопкадрами события, мол, анализируй. Только вот действительно полезной информации крохи, и анализ превращается в гадания. Да и сколько бы Какаши не предполагал ответы на задаваемые себе же вопросы, один оставался открыто кричащим даже с гаданиями: на кой чёрт похищать его? Какаши уже не молод, сильный шиноби, конечно, но за голову его не заплатят так уж много, да и кеккей генкаем не обладает. Разве что чужой шаринган... Мысли прервала резкая боль. Затёкшее плечо напоминает, что вообще-то его хозяин в полной заднице, чтобы прикидывать свою ценность. Какаши попытался перевернуться на живот. В нос ударил неприятный запах сырой земли, а кожу щеки обожгло холодом. Но рукам стало чуть легче от смены положения, хоть цепь всё так же въедается к запястья. Ещё один пункт в череде вопросов Какаши к ситуации. Кандалы ведь непростые, а блокирующие поток чакры. Редкая вещица. Настолько, что ещё после Второй войны Каге договорились использовать их только против опасных нукенинов. И такая редкость у каких-то наёмников. Но достаточно вопросов. У Какаши немного шансов. Выбраться живым он уже не надеется. Главное для него сейчас - уничтожить шаринган. По возможности - умереть так, чтобы голова не уцелела. Чтобы и крупицы информации не досталась врагу. Не так важно, но Какаши очень хочется, чтобы его тело не смогли опознать собиратели трупов. Очень уж хочется, чтобы кому бы то ни было даже монеты не досталось за его смерть. А выжить... Какаши же не дурак. Даже выполнить первый пункт требований трудоёмко. Жизнь шиноби научила его не питать иллюзий по поводу собственной жизни. Зубы скрипят под маской, подмывает что-то внутри откусить язык и всё. Быстро и просто. Но тогда и глаз, и любая информация достанется врагу. Да и Какаши не сможет удовлетворить собственное любопытство. Время тянется как резина, когда не можешь даже пошевелиться без гримасы. Идея высвободиться и не допустить попадания чего-либо, хоть шарингана, хоть информации из своего тела вызывает сухой смех внутреннего голоса, и идея закончить всё одним укусом уже не кажется столь плохой. Благо, он хоть что-то чувствовать может, пока чернота по обе стороны век наполняется причудливыми узорами, а в тишине в ушах громом отбивается сердцебиение, и каждое сглатывае скудной слюны звучит как наждак о камень. Какаши не имеет ни малейшего понятия, сколько он тут провёл, потому что внутренние часы отказались отмерять время. Всё, чего он сейчас хочет, это появления своего похитителя. Нужно, чтобы хоть что-то произошло, пока вычурные образы, порождённые сознанием в сенсорной депривации не затянули мозг в омут паники. И ещё воды хоть немного. Как будто в ответ его неозвученной просьбе, он различает шаги. Их уже не может заглушить сердцебиение, а Какаши корит себя, что не распознал их раньше. Пришелец не использует свет, и фигура, отмечаемая лишь самыми чувствительными клетками в глубине глаза, вызывает зуд в мозгу. Подходит, бесцеремонно проходясь тяжёлыми ботинками по ткани жилета, пинает на удачу в ребро, попадает по ключицам и челюсти по касательной, от чего Какаши едва сдерживает неожиданное шипение. Голодное до ощущений сознание захлёстывает резкая боль, но Какаши не тонет, держится. Второй пинок приходится по плечу, но Какаши уже готов к этому. - Ни хрена не видно, - голос звучит приглушённо и нетерпеливо. Фигура отходит и уже через мгновение по сетчатке бьёт резкий жёлто-оранжевый всполох, доходящий режущей болью до висков. Тёмная фигура окрашивается скудными цветами в тон огня, но Какаши не может понять, кто это. Чёрный балахон с красными пятнами, рыжая маска. Акацуки, но это единственное что он может понять. И это не даёт конкретного ответа на вопрос зачем он им. Какаши не знает ничего про планы Конохи и уж тем более других деревень относительно Акацуки. Но в голосе сквозят подозрительно знакомые едва заметные нотки. Акацуки снова подходит к Какаши, опускается на корточки, позволяя привыкшим к свету глазам разглядеть все царапины на рыжей маске. - Ну и что же нам с тобой делать? - голос внезапно стал высоким и ребячливым, а рука в перчатке почти нежно коснулась щеки. Мягкое касание сменяется рывком. Какаши непроизвольно щурится, слышит треск ткани, чувствует непривычно холодный воздух губами и носом. Рука сжимает его щёки, притягивая, подставляя лицо свету, чтобы разглядеть. - Пф, какое обычное лицо, - голос снова низкий. Акацуки резко отпускает руку и встаёт. Какаши пытается проследить за движениями, но не успевает. Прямо в солнечное сплетение вгрызается твёрдый нос сапога, выбивая весь воздух. Какаши закашливается, острее ощущая пересохшую глотку, пытается сгруппироваться, защитить уязвимые части, насколько позволяют путы. Но получает удар в живот подошвой. Зубы скалятся сами собой, а воздух вырывается шипением. Какаши не ожидал, что будет легко. Следующий удар в бок по касательной вынуждает его перекатиться на спину, сдавливая онемевшие руки собственным весом, не позволяя защитить живот и пах от тяжёлого ботинка. Ещё пара ударов в живот и в лицо и уже в саднящее горло льётся влага. Возможно, последняя, которую он получит. В смеси телесных чувств жажды, затёкшести, холода камня и жара боли эта идея кажется слишком чёткой. Пока Акацуки взял передышку, Какаши успел получше вглядеться в него. Он не видит, что находится за темнотой единственной прорези, но почти уверен, что эта тьма щурится в садистской ухмылке и трепещет от едва сдерживаемой ярости. Странно. Обычно для шиноби чуждо подобное и при пытках, и при убийствах. И идея узнать, кто скрывается под маской стала настолько важной, что от волнения напряглись мышцы почти до судорог. - Ты жалок, - звучит почти как плевок, а ощущается как пощёчина. Какаши только после брошенных слов сообразил, что смотрит в щель маски не моргая. Не успел собраться перед новым ударом в бедро и почувствовал, как треснула кость. Акацуки продолжает лупить с каждым новым ударом теряя выдержку. Выпады становятся рваными и истеричными, теряют в силе, проходят по касательной, но это отнюдь не уменьшает боль в теле, которое уже начинает неметь от разливающейся под кожей крови. Какаши пытается сжаться в комок рефлекторно, жмурится и скрипит зубами, сдерживая стоны боли и каждый раз тщетно. Внезапно Акацуки останавливается. В непроницаемую маску упирается тяжёлое дыхание. Какаши уже подрагивает, но пытается ловить любое движение, чтобы быть готовым к новому выпаду. Хотя это мало чем поможет. Противник стягивает маску, запрокидывает голову, прикрывая глаза и успокаивая взбесившееся сердцебиение. Но Какаши успевает заметить. Ни возраст ни шрамы не мешают ему узнать человека, которого он так часто видел в кошмарах и к которому так часто приходил на могилу каяться. Обито замечает неверящий взгляд своего избитого узника и ухмыляется. - Что, не ожидал? А Какаши лихорадочно прощупывает своё сознание на гендзюцу, но каждый раз сбивается, скользя по знакомому лицу взглядом и упираясь в зрачок единственного глаза. Этот осуждающе алый цвет, цвет его грехов, цвет разъедающего чувства вины и последнего момента, в который он ещё мог быть человеком, а не шиноби. Какаши закашлялся, когда понял, что не дышал уже достаточно долго. Вся самоуверенность и выдержка, какой-никакой план, да что уж там, вся его личность надстроившаяся на чувствах вины и утраты, всё начало сыпаться, как будто кто-то перевернул песочные часы. Какаши может быть кем угодно перед коллегами, учениками, противниками, но Обито как будто видит его насквозь. И Обито его ненавидит. Это ли не единственная оценка, которую заслуживает Какаши, которую всегда заслуживал? Обито просто наблюдал за оцепенением, за тем, как чужое лицо покрывается испариной, а конечности начинают дрожать в меру возможности пут. Это понравилось ему даже больше, чем избиения. Ударами из Какаши не выбьешь эмоций, а ему хочется их видеть. Хочется, видеть боль. Такую же, как сам Обито испытывал. Обито медленно подходит вплотную, ставит тяжёлый ботинок на грудь, вынуждая Какаши прекратить уже наконец рассматривать его, пробуждая. Какаши морщится, но как будто трезвеет, смотрит и видит уже иначе, не как чудо, а как свершившийся факт. - Зачем тебе это? - хрипло и тихо произносит Какаши. - Потому что я хочу, чтобы тебе было больно, - ухмылка растягивается ещё шире, хотя казалось бы, куда уж. Изрытая кожа на половине лица будто повышает градус безумия Обито, расходясь от рта крупными чёткими складками. Он замахивается и бьёт пяткой в пах, отчего Какаши невольно вскрикивает, перекатываясь на бок. Перед глазами мелькают нервные вспышки, а губы искривляются сами собой. Но придти в себя Обито не даёт, хватает за волосы, резко тянет наверх. Какаши судорожно пытается напрячь спину, чтобы сместить нагрузку, щурит глаза и чувствует тёплое дыхание совсем близко. Обито смотрит в упор, с интересом разглядывая щёки, подбородок и рот, видимо, пытаясь угадать, зачем же Какаши маска. - Ебать ты смазливый, конечно, - шипящий смешок ударяет потоком нагретого влажного воздуха. Обито так же резко, как и схватил, расслабляет руку, переворачивает Какаши пинком снова на спину. Окидывает всего оценивающим взглядом, от которого по позвонкам неконтролируемо скользит холодок, оканчиваясь иглами в связанных конечностях. - Знаешь, - тянет Обито с садисткой улыбкой, - я тут собирался после бордель навестить, снять напряжение, но подумал тут, не всё ли равно, какую дырку ебать. Какаши как громом ударило непонимание. Это что, шутка? Очередное издевательство? Зачем Обито так его унижать? Сейчас он рассмеётся от вида ошарашенного Какаши, назовёт идиотом или ещё как, пройдётся ботинком по рёбрам. Но Обито смотрит своим единственным глазом хитро и хищно, упивается страхом и недоверием. Какаши чувствует, как кунай, возможно даже, его собственный, распарывает ремень штанов, не особо церемонясь и с кожей. Какаши пытается подтянуть ноги к себе, закрыться, заглядывает Обито в лицо, но не может переломить собственную гордость, чтобы просить прекратить, хотя сейчас её переломит кто-то другой. Обито нетерпеливо бьёт по ногам, приставляет кунай к бедренной артерии через ткань, отчего Какаши невольно отодвигается, раздвигая колени, хотя может лучше было бы и напороться и закончить уже это абсурдное представление. Но Обито не даёт второго шанса. - Зачем тебе это? - всё, что из себя сейчас смог выдавить, как будто разучился произносить другие слова. - Я же сказал: просто почему бы и нет, - Обито, глядя прямо в глаза Какаши, рывком тянет на себя штанину, разрывая по шву, обнажает бледные ноги, заставляя Какаши поёжиться от холода. Так же поступает с трусами. Какаши снова пытается стыдливо прикрыться, прячет глаза и молится, чтобы в полутьме были незаметны пылающие щёки. - М-да, - хмыкает Обито и снова пинком переворачивает Какаши, руками притягивает за бёдра, вынуждает встать на колени в максимально незащищённой позе. Какаши хочется провалиться под землю или прямо сейчас распороть себе горло чем-нибудь острым, что под руку подвернётся, но всё, что он может - это скалить зубы да давить непрошенную влагу, которая предательски накатывает на глаза. Звонкий шлепок по ягодице вырвал Какаши из болезненного ожидания. - Ну же, Бакаши, будь хорошей девочкой, выгни спинку, - снова высокий звонкий ребячливый голос. И это прозвище, которое Обито использовал до своей ложной смерти. Обито и правда хочет заострить и так режущее кишки чувство обречённости донельзя? Хочет сделать больнее, подбрасывая воспоминания? Обито нетерпеливо бьёт кулаком по пояснице, устанавливая тело в желаемую позу, плюёт меж ягодиц, растирает небрежно тепловатую слюну холодной перчаткой. Какаши мерзко до тошноты. Но он не решится сопротивляться. Может, после всего, что он сделал, после всей той крови друзей на его руках быть выебанным в грязной промозглой пещере почти на сухую некогда почти другом - меньшее чего он достоин. Мерзко. От самого себя и того, что копошится в голове и груди - мерзко. Обито входит резко, и как бы Какаши не готовился внутренне к этому - оказался всё равно не готов, взвыл несдержанно, ощущая, что предательские слёзы всё-таки выбрались из-под век. Какаши больно, чертовски больно, пока Обито намеренно рвёт его изнутри без жалости и с заводным звериным рыком. - Да расслабься ты, - шипит под аккомпанемент нового шлепка. И Какаши старается расслабить зажатые мышцы, чтобы хоть самому стало легче, но выходит откровенно плохо. Новый жёсткий толчок знаменуется всхрипом. Обито не останавливается, продолжает двигаться, а Какаши чувствует движения болью и мерзкой фактурой - не то слизь, не то мелкий наждак. Кровь - хреновейшая смазка. Но Обито плевать на то, как Какаши закусывает губы и пытается вжаться в камень, глотая пыль, стараясь не скулить. Обито наваливается сверху, хватает за волосы, оттягивая, входит до упора и жарко дышит в щёку, проводит языком широким мазком по уху и шепчет, чуть приглушая ритм: - Знаешь, Какаши, я наведывался в Коноху после своей якобы смерти, и увидел кое-что интересное, - Какаши затаил дыхание, показалось, что даже сердце замерло, насторожился. - Я видел, как ты день за днём приходил к монументу, слушал твои рассказы, - нет, пожалуйста, замолчи. - О твоей бесполезной жизни, слушал твои глупые мысли и раскаяния, - остановись, пожалуйста. - Даже слышал, - хватит! - твои глупые признания в твоих глупых чувствах. Какаши зажмуривается до искр под веками, сжимает челюсти до скрипа, пытается сосредоточиться на испытываемом в боли, но чувство оголённости куда сильнее. Как будто выдернули застаревшую вросшую занозу из-под рёбер и Обито всматривается в открытую незаживающую рану, извергающую гной. Какаши проклинает каждое выпущенное им за жизнь слово, каждый жест и каждый взгляд. И что-то внутри лопается с тихим звоном. Но выход всё ещё есть. Он приоткрывает рот, протискивает язык, нащупывая артерии. Но не успевает. Рука в перчатке бесцеремонно протискивает пальцы, разжимая челюсть сильнее, заползая глубже, пока Какаши не начнёт давиться кашлем. - Что это ты задумал? Думаешь, я так просто тебя отпущу? - за словами последовал тихий смешок. И Обито продолжил. Шансов больше не осталось. В какой-то момент Обито выходит из измученного тела, и Какаши было думает, что всё закончилось. Лёгкий толчок заставляет перекатиться на спину. На мгновение взгляд цепляет единственный глаз с хищным прищуром, но лишь на мгновение. Какаши не может выдержать зрительный контакт дольше. Обито вскрывает кандалы на ногах, устраивается поудобнее, поднимая колени Какаши выше, продолжает. Какаши чувствует его дыхание совсем близко. Но открыть глаза и посмотреть не в силах. Он просто отворачивает голову насколько может и ждёт, когда это всё закончится, невольно вслушиваясь в пыхтение и шлепки кожи о кожу. - Открой глаза, - Обито резко хватает Какаши за подбородок, насильно поворачивая, и шипит. Но Какаши не может совладать с собой, только сильнее сжимая веки, надеясь, что так он отдаляется от происходящего. Но звонкая пощёчина демонстрирует его неправоту. Снова рывок головы, Какаши приоткрывает глаза, скользит взглядом по неровной коже выше, стопорится на скуле. Обито хватает за шею, сдавливая. Воздух кончается слишком быстро, а глаза распахиваются шире. И уже не сбежать от алого, вгрызающегося хищно в самый мозг, самую суть, насмехающегося и наслаждающегося. Какаши пытается ловить ртом воздух, но он не проходит дальше. Конечности бессильно сокращаются сами собой, пытаясь освободить хозяина от хватки, но кандалы мешают рукам, а ногам уже не хватает силы. В глазах начинает темнеть, как будто воздух заполняется чёрно-серой взвесью, а где-то на границе сознания слышится рефреном "ненавижу". И когда уже кажется, что Какаши вот-вот отрубится, лицо Обито искажается яростным наслаждением. Воздух больно ударяет в лёгкие. Какаши, освободившись, перекатывается набок, надеясь облегчить спазмы кашля. Когда дыхание и сердцебиение приходят в относительную норму, Какаши понимает, что он снова остался в тишине и темноте. Обито ушёл. Асума тяжело вздыхает, сидя на камне. Миссия завершена, можно и расслабиться. Он достаёт из кармана вечно мятую пачку сигарет, закуривает. Рядом садится Какаши. Он выглядит непривычно без маски. Асума не поворачиваясь протягивает пачку и зажигалку. Какаши не отказывается, закашливается от первой же затяжки, но упорно продолжает. Асума старается не думать о том, что происходило в пещере, не анализировать состояние товарища при нахождении. - Тебе будет лучше попросить Иноичи удалить воспоминания, - бросает как бы невзначай. Какаши смотрит в точку где-то за горизонтом. - Нет, не стоит.