Погреешь меня?

      Кисаме прислушивался к шуму. Слева по стеклу колотил сильный дождь, справа промокший до белья Итачи стучал зубами. Трудно было сказать, что звучало громче, но Итачи привлекал все же больше внимания.       — Итачи-сан? — негромко позвал Кисаме, приподнимаясь на локте.       В скомканном одеяле на соседней кровати никого не было видно, только длинный смоляной хвост лежал на подушке.       — Итачи-сан?       Опять никто не отозвался. Хошигаки вылез из постели, чтобы подойти поближе.       Удивительно, как такой сильный шиноби мог быть с настолько слабым здоровьем. Простужался Итачи легко, а болел тяжело. И Кисаме, зная эту особенность, всю дорогу держал свой плащ, как зонт, над головой Учихи. Но ливень пошел такой сильный, что промокли оба насквозь.       Для Кисаме холодная вода — стихия родная, а вот его напарник — огненный мальчик…       — Итачи-сан, дать мое одеяло?       Одеяла в этом отеле были и правда тоненькими, под такими продрогшему до костей человеку не согреться.       Итачи на предложение неопределенно промычал, а затем худенькая рука ухватилась за мощное запястье Кисаме, потянув на себя. Ну конечно, он хотел, чтобы Кисаме погрел постель. Подобное случалось и раньше, однако до этого Кисаме согревал кровать напарнику, прежде чем тот ляжет спать, а после сразу уходил. Сейчас же Итачи явно хотел, чтобы Кисаме опустился рядом…       Под одеялом оказалось уже вполне тепло, но Итачи оставался холодным, словно и не было горячего душа перед сном. Парень плотно-плотно прижался спиной к торсу Кисаме, дрожа в сильных объятиях. Хошигаки обхватил его поперек груди одной рукой, второй — поперек живота и с удивлением понял, какой Итачи хрупкий.       Как будто не осознавая свою соблазнительность, Учиха притирался каждым сантиметром тела к напарнику, повторяя его позу. Округлые ягодицы идеально примостились у паха, а в ямку между шеей и плечом Кисаме уткнулся носом.       От Итачи неожиданно сладко пахло ванилью, что совсем не вязалось с образом хладнокровного убийцы. Этот аромат хотелось втягивать как можно глубже, зафиксировать его в памяти, как нечто вкусное, дорогое… Омываемая выдохами кожа быстро нагревалась, и запах раскрывался по-новому. Будто свежая выпечка, такая же мягкая, нежная, как и шея под губами. Слишком соблазнительная, чтобы удержаться от поцелуев.       Но Кисаме контролировал себя, хоть с каждой минутой это становилось все сложнее делать. От дыхания обоих под одеялом стало жарковато, наконец, нагрелась простынь, и Итачи перекатился на живот, стремясь слиться с теплом большей поверхностью тела. Кисаме, прижимающемуся со спины, пришлось повернуться следом.       Это сыграло с ним злую шутку.       Привставший крупный член, не скрытый лишней тканью, уперся прямо между упругих ягодиц. Кисаме поспешил чуть приподняться, но, судя по напрягшимся мышцам, Итачи все прекрасно почувствовал. И ведь не сослаться на какие-то внешние факторы, все весьма однозначно: парень сам затащил его в постель и сам терся о чужое тело.       — Вы уже согрелись? Может, я пой…       Взмокшая ладонь легла на пока мягкий ствол, прерывая мужчину на полуслове. Она двигалась от объемной головки к основанию и обратно, поглаживая так невесомо, словно ее хозяин был в сомнениях, чем он занимается. А между тем, среди черных прядей волос проглядывались кончики ушей и становились ярче также быстро, как стремительно наливался кровью и твердел член в руке.       Итачи прогнулся в пояснице, отставляя попку, и полностью окрепший ствол проехался по ложбинке, пачкая смазкой бархатную кожу.       — Подождите, Итачи-с…       Пресловутое «-сан» Кисаме просто проглотил, потому что его немаленький орган скользнул по промежности и оказался плотно сжат бедрами.       Хошигаки и подумать не смел, что обычный вечер в отеле обернется для него таким образом. Но жаловаться ему было не на что: Итачи двигался, имитируя секс, отчего член Кисаме терся между стройными ногами так тягуче-медленно, будоражаще, что все перед глазами плыло. Дыхание жестко перехватывало от духоты, от общего жара, а в нос бил невозможно вкусный запах на шее Итачи.       Под тонкой, полупрозрачной кожей выступала пульсирующая венка, и, более не сдерживаясь, Кисаме широко облизал ее, наслаждаясь дрожью, пробежавшей по телу Учиха, а затем впился жадными поцелуями. Сладость оседала на губах приятной влагой, подхлестывая попробовать не только шею, но и позвонки, лопатки, плечи, маленькую мочку.       Кисаме ощущал, как быстрее забилось чужое сердце под его пальцами, когда он сжал подушечками крохотный сосок. Выдохи Итачи судорожно рвались из горла, обещая вот-вот стать тихими стонами. Не хватало только одной детали, к которой он подтолкнул кисть Кисаме, лежавшую на его животе…       Аккуратный, гладкий, возбужденный член будто специально был создан под широкую ладонь мужчины. Кисаме потирал большим пальцем налившуюся головку, медленно гладил, вызывая неудовлетворенные хныканья под собой и вынуждая Итачи сильнее вжиматься в подушку.       Воздуха совсем перестало хватать, и потому они сбросили одеяло до плеч, жадно глотая комнатную прохладу. Теперь Итачи от нее не было плохо, наоборот, она помогала слегка охладить пыл, оттянуть разрядку. Только очень быстро стало понятно, что долго терпеть не получится.       Больше от Итачи ничего не зависело: Кисаме ногами сжимал его бедра, делая комфортное для себя давление на член, толкался в приятном для обоих ритме и в нем же ласкал Итачи, не прекращая зацеловывать все, до чего мог дотянуться. Удовольствие накрывало с головой, как цунами, заставляя неосознанно извиваться под мужчиной. А Кисаме — наваливаться всем телом в попытке удержать.       Хашигаки сжал свободной рукой подушку, вены вздулись от напряжения. И Итачи провел по ним пальцами, кольцом сжимая запястье так, что ногти впились в кожу. Он уже был на пределе.       — Итачи…       Загнанный шепот на ухо сработал, как переключатель. С громким протяжным стоном Итачи выплеснулся в горячую ладонь, выгнулся в крепкой хватке, словно утягивая Кисаме за собой.       Мужчина переместил руку на шею, зафиксировав подбородок, плотнее вдавил собой в матрас: ему нравилось чувство полного подчинения. А затем быстрыми фрикциями между бедрами довел себя, обильно пачкая простынь и покрасневшую кожу густым семенем, глуша единственный стон укусом в худое плечо.       Восстанавливались долго. Кисаме уткнулся в темный затылок, вдыхал обострившийся запах ванили. В него подмешались нотки наслаждения, и теперь он ощущался так, будто ничего прекраснее и слаще в этом мире не встретить. Им хотелось насытиться на годы вперед: вдруг это окажется единственной возможностью.       Итачи же так и не отпустил чужой руки, вырисовывая кончиками пальцев только ему понятные символы на бледной коже, заглаживая свои следы от ногтей. Он был абсолютно расслабленный, даже разморенный и, что самое главное, теплый.       — Кисаме.       Мужчина напрягся. До полного осознания произошедшего ему нужно было куда больше времени, но уже сейчас было понятно, что придется вернуться в свою холодную, никем не согретую постель по первому требованию…       — Погреешь меня еще?