Месть

Конечно, это снова были они! Несмотря на минувшее время, несмотря на все обещания, в момент, когда на входе в тёмный амбар его сковало внутри собственного тела обездвиживающим газом, Семён не сомневался. Черно-лиловый Злат и черно-красный Ярослав у его кресла возникли как страшные видения, как только зажёгся свет. Все те же, но что-то было не так, будто нити ослабли. Злат сидел, опустив плечи и голову, а глаза Ярослава казались помутневшими и серыми. Будто только случайно заметив, что они не одни, он вдруг с наглостью кота, не сводя глаз с Семена, медленно потерся щекой о щеку дяди… И с откровенным, нарочито неприличным видом, облизывая пальцы, взял что-то в рот. А затем сорвался с места и бежал так стремительно, будто враг мог успеть освободиться. Оглушительно стучали по полу каблуки его сапог. Рывком, точно бабочку на лету, он поймал Семена за галстук и притянул к себе. Острый алкогольный запах ударил в нос, а потом горячий и до содрогания горький поцелуй сжёг, переполнил, втянул!.. И горечь текла с губ на губы. Семен хотел бы сопротивляться, но все ещё был обездвижен, а Ярослав целовал с такой отчаянной злобой, что казалось, это путь к концу всего мира. Тем неожиданнее он отпустил. И ломанно смеясь уже вовсе без спешки вернулся к дяде. Встал перед ним на колени и слишком трепетно для недавнего взял за руки. Что сказал Злат, Семён не слышал. Его трясло от невыносимой проглоченной горечи и от отвращения, которое проглотить было куда сложнее. Но даже сейчас он чувствовал, что упущенные слова были большой для него потерей. — Все в порядке, дядюшка, — зато Ярослава было слышно хорошо. Но как же менялся его голос, когда он говорил с дядей! Становился почти приятным… — Нет. Нет. Ну не сердись. Они должны усвоить урок. Со мной все хорошо, — как он ни ворковал, но глаза его, вновь обратившиеся на Семена, были совсем безумны и пылали. И когда он встал, это было похоже на то, как поднимаются марионетки. — Слушай, Растяпкин, — как будто нарочно добавляя в голос ещё резкости, заговорил он, — ты отравлен. Времени у тебя мало, просто ужасно мало. Если твои друзья из Академии не явятся с антидотом, можешь прощаться… — он резко и дергано усмехнулся. — Но явиться они должны с таким количеством, чтобы хватило на двоих. На двоих, это ясно? И не надейся, что для тебя все кончится позже. Ты проглотил больше, — снова приблизившись, он взял теперь его руку и посмотрел прямо в браслет. Очевидно в том, что их слышат и видят, он не сомневался. — И если тебе интересно, это яд ваш, из Академии. Мы это очень хорошо знаем. А теперь… — и почти не делая паузы, он надел на браслет магнитную ленту. — Обойдёмся без дальнейшего наблюдения. Этим должно было хватить времени. Да и не один же ты сюда шёл? Прокатимся, а, Растяпкин? — щурясь и улыбаясь, Ярослав склонил голову набок, будто ожидая, что где-то на лице Семена уже проступил ответ и нужен лишь верный угол, чтобы его рассмотреть. Но так и не найдя, он снова заговорил, совершенно не нуждаясь в ответе: — Я, конечно, понимаю, что такие как ты, Семён, не любят роликов и тому подобных вещей, но ты сам понимаешь, у меня нет выбора, и придётся тебе прокатиться, — правда, вместо коньков он достал целую доску, на которой, откровенно, все ещё, по ощущениям, каменный Растяпкин чувствовал себя ещё менее уверенно. Заботиться о нем Орлов определенно не планировал, особенно же начиная с момента, когда второй рукой взялся тянуть с собой дядино кресло. Злат снова сказал что-то, но тихо, как же тихо! — Всё будет в порядке, дядюшка, будь спокоен! Как он разобрал? И что все-таки Злат сказал? Напомнил детали? Упрекнул в грубости, несобранности? Из огромного холодного зала Ярослав вкатил их в тесную комнатушку и запер дверь. И слишком уж откровенно не думая о том, не кончилось ли действие газа, постарался устроить Злата на диване. — Зачем, Слава? — нужно было воспользоваться этой невнимательностью. Нужно было дождаться, пока тело вернётся к подвижности, а это — недолго, раз вернулась способность говорить. Но что-то тут было не то, и выяснить детали казалось важнее, чем бежать. — Дяде неудобно… Я и тебя устрою, не волнуйся. — Нет, зачем?.. — Что? А. Ценю твою уверенность, но в чистом поле я один с вашими не справлюсь, — он не поворачивался, продолжая поправлять подушки. Один?.. — Нет! — с трудом выкрикнул Семён. — Зачем целовать?! Теперь-то Ярослав обернулся. Его красивое лицо как будто треснуло, словно было лишь белой фарфоровой маской, и меж частями возник прежний, ещё не предавший, ещё не безумный Слава, позволяющий своим тёмным глазам выражать удивление. — Растяпкин… — голос его стал тоньше и звучал почти жалобно, — ты что, идиот?.. Ты скоро умрёшь и тебя волнует какой-то поцелуй? — Я не умру! — убеждённо выкрикнул Растяпкин. — Так что отвечай! Еще на миг Ярослав стал будто ещё человечнее и грустнее. — Да, Семён… Я мог бы так любить тебя. Ты такой идиот… — Ты сам выбрал зло! — не зная, что и делать с такими словами, напомнил Растяпкин. Маска склеилась в ту же секунду, и кривой излом губ, и пустая тьма закрыли знакомое в Ярославе. — Да. И если хочешь знать, ни о чем не жалею. Но вы, тайные мракобесы, перешли черту, и я не собираюсь с этим смиряться. — Мы перешли?! — Да, вы! — именно злость заставила его спихнуть Семена в кресло, где прежде сидел Злат. Злость, не память о том, что обездвиживание не вечно. — Вы! Узнать, какие конфеты дядя любит… И в магазине, без всяких пометок даже для своих! Мне интересно, если бы хоть одна попала к людям, а?! Цель оправдала бы это?! Широко раскрыв глаза, Семён замотал головой. — Ты же знаешь, академия так не действует, Слава! — а кроме того… Их ведь отпустили. Отпустили жить человеческой жизнью, путь до первого подозрения… — Что я знаю? Сколько мы с дядей с вами не связывались? — Два года. — Два года! За два года, Семён, ты мог стать злодеем, а уж что говорить про секретную махину с властью как у царька города?! — Ничего подобного! Истребитель бы не позволил!.. — Ну тогда я тебя поздравляю! Вместо того, чтобы ловить вора-отравителя, ты поймал нас! Растяпкин хотел было ответить, но слова не нашлись. В этой горькой оценке Ярослав действительно не ошибся. Даже если кто и решил поквитаться со Златом, метод он выбрал опасный для простых людей. И надо срочно… Срочно… Снова Злат прошелестел что-то. — Ну ладно, дядя, можно ведь и повеселиться, напоследок, — и с недовольным вздохом, Ярослав открыл невысокий шкаф, оказавшийся холодильником. И тут же ледяной стакан со слишком длинной трубочкой оказался зажат меж коленей Семена. — Пей, Растяпкин, а то не дождёшься. И смотри, не расплескай, вода бесценный ресурс, между прочим. Следить или помогать не потерять этот ресурс напрасно, Ярослав очевидно не собирался. Вместо этого он поднёс почти такой же стакан дяде. — Лучше пей, дядюшка. Ладно? Ладно? Все хорошо, — теперь он совсем не сводил со Злата глаз, помогал почти как ребёнку. Теперь, кажется, сбежать сумел бы и ребёнок. Но вместо того Семен пил ледяную воду, надеясь впрямь прогнать невыносимую горечь. И понять, почему, если времени так мало, последствия отравления ещё не ощутимы. Не похожи на те, что терзают Злата. Только горло саднит немного… — Откуда ты знаешь, что это наш яд? — Пф. Не смеши, Семён, это наша прекрасная вечная игра. Вы следите за нами, мы за вами, все сидят тихонько, все всех ненавидят, все довольны. — Да… — если честно… До поцелуя Семён не был уж так уверен в своей ненависти. Она ушла когда-то тогда, в тринадцать, с возвращением отца… Обратилась в сочувствие и понимание. Почти уважение. Почти. Стремление Орлова достичь дяди даже в космосе в конце концов казалось почти одержимостью. Болезнью. А теперь… Он сходит с ума. — Да, вы ненавидите. Ненавидите Академию. И ты ненавидишь меня. Но зачем, все же, целовать?! Эта тема уже во второй раз заставила Ярослава повернуться. Истребитель сказал бы, что они оба ему больше не воспитанники. — Растяпкин… — Теперь на меня девушки не посмотрят, а тебе хоть бы что?! — вернее, всего одна. Только Ярославу это знать ни к чему. В этот раз Ярослав не явил своего прежнего лица. Он криво усмехнулся, а потом засмеялся, очень резко и неприятно. — Ты слышал, дядя? Слышал?! Вот они, наши герои, наши защитники, рыцари в сияющих доспехах! Вот они! Просто послушай: если его любимую изнасилуют, то он её бросит! Самого факта ей ведь будет мало, надо добить! — он продолжал смеяться, но что-то жалобное слышалось в его смехе. — А ты, ты, дядюшка? Ты бы меня не бросил, после такого? Конечно, я знаю! Ты совсем не такой… — он сел рядом со Златом на диван, с наглостью и почти лёг на безмолвного дядю. — Это только хорошие так разбрасываются своими любимыми… — и вот, это стало совсем похоже на всхлипы. Голос Ярослава потух, а глаза как будто совсем потеряли фокус. — Не бросай меня, дядюшка… Не бросай… Дядюшка… Дядюшка… — так любой другой мог бы взывать к матери… Убедившись, что истерика окончена, Семён попытался… И к удивлению своему, выбрался слишком легко. Но вместо того, чтобы выхватить оружие или вызвать подмогу, он подошёл к дивану, на котором точно сломанные куклы лежали оба злодея. — Слава, ты точно для двоих попросил, а? — спросил он так осторожно, словно пробирался прямо в сон. — Конечно… Я же не такой растяпа, как ты… — слабым голосом, но все ещё издевательски ответил Ярослав. Но глаза его при этом смотрели в пространство. Семен коснулся ладонью его лба. — Весь горишь. — Конечно… Пламенею… — Вовсе ты меня не отравил, — по правде, можно было догадаться и сразу. О новом яде академии Семён знал. И знал, например, что вовсе он не был горьким. — Я опустился до твоего уровня… — дрожа и снова жалобно смеясь сказал Ярослав. — Что это хоть было-то? — Водка. — Гадость. Зачем ты все это, а?.. — Да так. Подумал, если мы с дядей сдохнем у тебя на глазах, Академия, наконец, зашевелится. — Слава… В его глазах ненадолго появилась осмысленность. Очень печальная осмысленность… — Не к кому мне больше пойти, Растяпкин. Никто не поможет. — А я-то с чего?.. — Ты… Ты… Мой заклятый друг… Семен тяжело вздохнул над бледной улыбкой Ярослава. Зачем этим словам, сказанным неосознанно, в бреду, чего-то стоить, после всего, что было?.. Но они зачем-то стоят. Зачем-то грустно и жаль. Зачем-то… Улыбаясь так же безумно, Семён наклонился и теперь поцеловал его сам. Последнее удивленное мычание в сознании. Глаза Ярослава уронили несколько крупных горячих слез… И закрылись. Злат больше ничего не говорил.

***

Женя, конечно, не поняла. Ничего, но, как в своей истерике и пытался сказать Орлов, вовсе не поцелуй смущал её. Поцелуй был против воли. Встревожило её скорее желание после такого спасать и нести обоих в больницу. В больницу Академии. Но все-таки, она довольно легко списала это на все ту же неискоренимую излишнюю мягкость. И в конце концов, таков ведь долг героев — защищать, и подчас злодеев тоже. Куда сильнее, несмотря на весь свой самоуверенный вид, удивлён был именно Ярослав. И похоже, особенно тем, что Семён пришёл к нему в палату, поэтому, без приветствий и предисловий, спросил: — Что это было? — Я спас тебя и твоего дядю, — небрежно ответил Семён. — А-а… — протянул Ярослав. — Спасибо. За наградой, что ли, пришёл? — с этими словами, ещё бесстыднее, чем перед «отравлением», он провел пальцем по своим приоткрытым губам… Но тут же усмехнулся, похоже забавляясь тем, как густо Семён покраснел. — Ну, извини, в другой раз. Во-первых, меня все ещё тошнит, а во-вторых, я спас твою дорогую Академию от двух или… Скорее более, трупов на совести. С Истребителя пойди стребуй. — Да не нужны мне!.. Такие награды… Лучше бы помог узнать, кто это сделал. — Сначала дядя встанет на ноги, потом поговорим. Но я все-таки хочу разобраться… Семен склонился к нему, правда улыбка такой же безумной и самоуверенной у него не вышла. — Слава, ты чуть не умер и тебя волнует какой-то поцелуй? Ярослав широко открыл глаза, как будто не мог вдохнуть или поверить. А затем громко фыркнул. — Ах, это была месть. Тогда понятно. — Конечно, месть. Нужно мне очень!.. Ярослав опустил взгляд на больничное одеяло. — А ты стал классным агентом, если честно. Я не ожидал. — А ты ещё сто лет посиди в норе, глядишь и небо зелёным станет. Пускай что-то в его глазах и напоминает эти странные слова: «Я мог бы любить тебя»… Это было нужно давно, шесть лет назад. И по улыбке ясно, что он и сам это знает. И сам ощущает так. — Ладно, Растяпкин. Иди уже к своей Жене, мешаешь мне тут восстанавливаться. — Да пошёл ты к Злату, Орлов. — Обязательно! Ярослав ещё смеялся, когда дверь палаты закрылась за Семёном. И теперь, без испытующего взгляда чёрных глаз и без издевательской улыбки, нужно было идти, и рассказывать, и объяснять… То, что толком объяснить невозможно.