Боль продолжалась уже в течение нескольких часов. Сковывала нижнюю часть тела, иррадировала в спину, заставляя стискивать зубы каждый раз, когда приходила новая волна, а затем ненадолго отпускала. Время пришло. Леон с ужасом понял это, когда промежутки между болями стали короче, а они сами – сильнее. Слишком рано, в слишком неподходящий момент, если он вообще мог быть когда-либо
подходящим.
Он нарезал круги по тесной камере, лихорадочно думая. От волнения виски и ладони покрывались холодным потом, сердце стучало быстро, как после бегового марафона. Леон чувствовал себя заключённым, который ожидает посмертного приговора, и чем дальше, тем сильнее был его страх.
Сейчас ему было совсем не до миссии. Это был первый раз, когда он ставил свою собственную жизнь выше, чем всё остальное. Уже нет смысла беспокоиться об Эшли. Он даже не знал, где она сейчас, что с ней сделали эти полоумные фанатики, и сделали ли вообще – в глубине души он всё же надеялся, что ей удалось сбежать. Но скорее всего, она уже стала одной из тех тварей, которыми они поклоняются, и от этой мысли хотелось пустить пулю себе в лоб.
Леон Кеннеди не справился с заданием. Подвёл президента и его дочь.
Но был ли у него выбор?
– Леон? Ты в порядке? – Спросила она, когда заметила, как тот поморщился от боли.
Ощущение было… странное. Как будто изнутри его пихнула чья-то очень маленькая конечность. Но, как ни удивительно, в тот момент он уже не чувствовал страха, скорее – удивление, волнение, и беспокойство по поводу того, кому же всё-таки принадлежали эти движения. Было ясно, что оно живое и относительно безвредное, иначе ему было бы хуже, намного хуже, чем сейчас.
– Всё хорошо. – Почти солгал он тогда. Эшли была напугана, и её не стоило беспокоить ещё сильнее.
Ей необязательно было знать, что агента, которого отослали ей на помощь, использовали как инкубатор для создания биологического оружия. А он и представить себе не мог, что влюбится в это создание ещё до того, как оно появится на свет.
Оружие отобрали. Нет даже того, чем теоретически можно взломать замок. Надо что-то придумать, пока он не родит прямо здесь. Единственный вариант – как-то побудить последователей культа вызволить его из камеры.
Леон решил не сдерживаться и начал стонать каждый раз, когда нижнюю часть его живота схватывала боль.
– Что? – Выдохнул он в изумлении, когда услышал слова Саддлера.
«Внутри тебя существо, которое убьёт тебя. Наше новое прекрасное создание».
Он поверил только когда заметил, как быстро увеличивается его живот. Первостепенной задачей было доставить Эшли Грэм в безопасное место, но как Леон ни пытался игнорировать изменения в своём теле, он не мог не думать об этом. Неизвестно, до каких размеров могло вырасти это создание. Вполне возможно его могли разорвать изнутри или слиться с ним в чудовищном симбиозе, но этого не произошло.
Оно, а вернее
она – Леон сам не знал, каким образом понял, что существо внутри него женского пола – была человеком. Он знал это так же ясно, как то, что до сих пор жив.
– qué le pasa? – Донеслось из коридора.
Леон затаил дыхание. Через полминуты двое культистов в чёрных робах отворили камеру и повели его, взяв под руки. Леон понял: это момент сейчас-или-никогда. Выждав время, он резко развернулся и ударил одного из них ногой в грудь. Следом, врезав кулаком по скрытому за капюшоном лицу, отскочил в сторону.
В груди бешено заколотилось, всё тело напряглось, в любой момент готовое отразить атаки. Древнейший инстинкт дал ему второе дыхание, чтобы защитить себя и маленькое существо под его сердцем, и теперь он не отступит ни перед чем.
— Para, hijo de puta. — Прошипел другой культист и обрушил кулак на незащищённый живот Леона.
Удар согнул его пополам. Перед глазами будто промелькнула белая вспышка, и Леон осел на пол, держась за живот и с хрипом втягивая ртом воздух. Внутри него словно разорвался маленький пузырь, по ногам побежала влага. Затем его, едва дышащего от боли, подняли с пола, дёрнув за руки. Ему ничего не оставалось, как встать на трясущихся ногах и поплестись вперёд.
— Суки. Вы меня просто так не возьмёте. — Проговорил он сквозь зубы, когда боль слегка отступила. Он никогда ещё не чувствовал в себе столько силы и решимости, сколько было сейчас. Это было нечто большее, чем чувство долга или даже страх собственной смерти. Эта была любовь, готовая смести всё на своём пути, чтобы ребёнок, его плоть и кровь, был в безопасности. Его тело налилось силой, будто не было истощено болью и борьбой. Он вырвался из их хватки, дёрнувшись, как взбесившийся зверь, и побежал так быстро, насколько могли его ноги.
— Atrápalo! No dejes que se vaya! – Послышалось за спиной.
Леон бежал до тех пор, пока не наткнулся на дверь, а затем потянул за ручку, надеясь, что она поддастся, но безуспешно. От страха по спине пробежался холод. Должен быть другой выход, ведь так?
Окно. Найти бы ещё, чем его разбить. Первый предмет, попавшийся ему на глаза – старинный канделябр на тумбе. Схватив его, Леон со всей силы ударил по стеклу с ярким винтажным рисунком, и разноцветные осколки с громким звоном разлетелись по полу. Он пролез через отверстие, шипя от боли, когда острые края царапали кожу, и спрыгнул на землю.
Сейчас была осень. Туман заливал развалины испанской деревеньки, бурые листья хрустели под ногами. Его тяжёлое дыхание вырывалось облачками пара – холодно. Похоже, стояла середина октября, значит, он пробыл в плену Лос Иллюминадос примерно три месяца. Достаточно долго, чтобы сойти с ума от одиночества и страха.
Леон постоял несколько секунд, дезориентированный от света и свежего воздуха, а потом снова пустился бежать.
Найти убежище. Место, где можно спрятаться на ближайшие несколько часов.
Он бежал до тех пор, пока в груди не начало саднить от недостатка воздуха. Передвигать ноги уже не было сил. Боль давала о себе знать с ещё большей силой, будто изнутри ударяли тупым ножом. Он опустился на колени, прижавшись лбом к прохладной стене первого попавшегося здания и застонав сквозь стиснутые зубы.
Блять. Как же больно.
По правде говоря, он даже не знал, как из него собирался вылезти целый человек. Не было никакой гарантии, что в процессе не погибнут они оба.
Леон дождался, пока очередная схватка не утихнет, и оглянулся. Разбитые окна домов будто скалились, темнота в них скрывала неизвестность. Надо быть максимально тихим, чтобы не стать наживкой для вооружённых до зубов ганадо. На всякий случай он поднял с земли небольшую доску со ржавыми гвоздями – не совсем оружие, но хоть что-то, чем можно отбиться при необходимости.
Периодически попадался брошенный на произвол судьбы скот. Куры, которых Леон иногда постреливал ранее, чтобы выпустить эмоции, даже истощённая корова, уныло щипавшая пожухлую траву. Как бы эти животные не старались выжить сейчас, всех их ждала неминуемая смерть зимой.
Есть животные – значит есть и сараи. Он наткнулся на один из них, наполовину сгоревший после того поджога. Стены почернели, местами остались прорехи после мародёрства заражённых жителей деревни, но искать вариант лучше времени и сил уже не осталось. Леон медленно, насколько позволяло его положение, подошёл ближе.
Послышался звук, будто бы кто-то завозился в опавших листьях. Он крепче взялся за доску, как за последний источник защиты.
Ганадо. Когда-то он, возможно, был подростком лет пятнадцати, но теперь его лицо было искажено заразой. Он гнил здесь заживо, уже неспособный встать, но всё ещё требовал крови. Стеклянный взгляд остановился на Леоне, синие губы прошептали: «Уби-и-ить…». Рука потянулась, чтобы схватить жертву за ногу, но он с такой силой ударил мутанта доской по голове, что тот, издав сиплый стон, снова повалился на землю.
Чёрт возьми. Это был совсем ещё ребёнок.
Не то чтобы он был жалостливым, но в этот момент увиденное заставило его содрогнуться. Наверное, происходящее за последние месяцы сделало его чувствительнее.
Внутри сарая оказалось тихо и пусто. В уголке лопата и грабли, пол местами устлан подгнившим сеном, холодный воздух, просочившийся через дыры в стенах, до сих пор отдавал запахом навоза и скота. Леон сел, привалившись к стене, и закрыл глаза.
Лучше, чем ничего. По крайней мере, тут безопаснее.
Его вдруг мягко толкнули изнутри.
— Всё хорошо, малышка. Всё будет о’кей. – Прошептал он, в успокаивающем жесте гладя твёрдый от спазмов живот.
Она жива, двигается, и вот-вот появится на свет. До сих пор нельзя сказать точно, кем была эта она, но у неё так же не было выбора, как у Леона. Невидимое, но ощутимое присутствие существа, созданного от его плоти и крови, помогало не свихнуться в дни одиночества и страха. Надежда на то, что предстоящие мучения пройдут не зря, пробуждала оставшиеся силы.
Он заставил себя встать, чтобы расстелить на полу плед. Прилёг на него и снял стесняющую одежду, а потом оглядел себя.
Мышцы, тугие, как верёвки, ослабли и заметно утратили массу. Вместо рельефного пресса выпирал живот – достаточно миниатюрный для такого срока, но слишком большой, чтобы на нём сошлась любимая куртка. Леон не слишком задумывался о том, как столь необычное для мужчины состояние скажется на внешнем виде, поэтому только сейчас осознал, как нелепо выглядит – будто он, по-прежнему стройный и сильный, просто проглотил футбольный мяч.
Сначала боль была подобна узлу, который то туго затягивался, то распускался, но теперь она стреляла в позвоночник, не давала дышать, сдавливая внутренности.
—
Боже…
Он заставил себя проглотить крик, боясь, что громкие звуки смогут привлечь с улицы ганадо, и только шипел сквозь сжатые зубы:
—
Дерьмо!
Тошнило. От всего: от боли, от мыслей, что он умрёт такой необыкновенной и страшной смертью вместе с крошечным существом внутри. Его таз слишком узкий, чтобы сквозь него мог протиснуться ребёнок. Он чуть ли не услышал, как кости трещат от колоссальной нагрузки, когда проходила её голова, и сдавленно застонал.
Лучше бы вирус убил меня сразу, а не так.
Никогда ему не было настолько страшно, как сейчас. Его могли убить в первый же рабочий день, несколько раз чуть не размозжил Тиран, чуть не проглотила огромная рыба – перечислять рискованные ситуации, в которые он загонял себя почти добровольно, можно очень долго. Но настолько беспомощным Леон чувствовал себя впервые. На сей раз от него зависела жизнь ребёнка.
Его ребёнка.
Он потрогал себя меж ног и нащупал головку младенца, покрытую жидкими мокрыми волосами. Она была почти здесь, осталось ещё немного. Ощущение её тёплой кожи под ладонью слегка успокоило, несмотря на то, что на руке остался след от его крови. Леон сжал зубы, низко застонав, и продолжил тужиться.
По-настоящему больно было, когда протискивались плечи. Казалось, его тело разорвётся напополам. Боль ударила ослепительной молнией, он закричал, сжав в кулаке плед, на котором лежал, а потом…
Он ощутил, как ребёнок выскальзывает из его тела, как пробка из бутылки. Леон в облегчении откинулся на пол. Сознание медленно уплывало, в ушах будто звенел колокол.
Всё закончилось.
Сквозь пелену усталости донёслись тоненькие стоны – будто пищал котёнок. Он сделал над собой усилие, чтобы приподняться на трясущейся руке и взглянуть на источник этих звуков.
Крошечный человек кривил красное личико в слабом крике и испуганно махал руками, покрытый слизью и кровью. Это действительно девочка, маленькая, худенькая, но живая. Ни угрожающих наростов, ни когтей – ни одного признака, который отличал бы её от обычного человеческого дитя. Леон взял её в дрожащие руки и нежно обтёр своей курткой, а потом прижал к груди, шепча: «Ш-ш-ш… Всё в порядке, милая. Я рядом».
Слёзы облегчения и тихой радости скатились по щекам. Боль отошла на задний план, уступив место облегчению, будто с груди сошёл тяжёлый камень. План Лос Иллюминадос с треском провалился. Он не умер, дав жизнь невинному ребёнку, которого мог назвать своей дочерью, и она в тот момент казалась прекрасной, как маленький ангел.
У неё дал ей имя – Хлоя. Хлоя Кеннеди. Оно было у него на уме ещё до её рождения, но после того, как он увидел свою девочку, не оставалось сомнения, что это именно её имя.
Леон прилёг, обняв притихшую на груди Хлою. Каждая клеточка его тела ныла от усталости, боль напоминала о себе тупой пульсацией внизу. Впервые за последние часы он позволил себе расслабиться и закрыть глаза, позволить сознанию укрыться сном, будто мягким одеялом. Даже прохладный пол заброшенного сарая казался в эти минуты самой удобной кроватью.
Он провалился в забытие без сновидений.
***
Сквозь туман в голове он услышал звук шагов и чьи-то голоса.
– Кондор-1, вы слышите меня?
Так не хотелось открывать глаза... Леону понадобилось время, чтобы сфокусировать взгляд на мужчине, который смотрел на весь тот хаос, который он устроил за последние... Два? Три часа? Сколько времени прошло с тех пор, как он уснул или потерял сознание?
– Это что, младенец? – Воскликнул удивлённый женский голос. Следом мужчина задал вопрос, заметив, что агент в сознании: «Что здесь произошло?». На его грубом лице промелькнуло удивление, и Леон подумал, что, должно быть, их обоих поверг в шок кровавый беспорядок на полу. Он только крепче прижал к себе новорождёную, будто этот жест мог спрятать её от всей опасности этого мира, и хрипло сказал:
– Она моя.
– Где её мать? Что здесь вообще произошло? – Недоумевал мужчина.
Остатки забытия рассеялись, как облако – ветром, и теперь Леон был готов отвечать на все вопросы. Пусть он по-прежнему чувствовал боль, его разум был острым, как никогда. Его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, помощь прибыла, с другой – он очень не хотел объясняться перед людьми, которые наверняка не поверят ему на слово и потенциально могут представлять опасность. Кто знает, что им захочется сделать с рёбёнком, рождённым от чудовищного вируса?
– У неё нет матери. Только я. Это я... Выносил её. В ней моя кровь.
Всё равно. Плевать, что они скажут. Хлоя захныкала, разбуженная громкими звуками, и он стал гладить её по покрытой светлым пушком голове, стараясь успокоить.
– Кондор-1, вы смеётесь? – Возмутилась женщина, быстро потеряв терпение. – Вы хотите сказать, что провалили миссию потому, что рожали этого ребёнка? Говорите честно, иначе мы будем вынуждены применить другие методы. Объясните, откуда этот младенец и почему вы пропали на несколько месяцев?
– Это не шутка. – Ещё чуть-чуть, и Леон начёт огрызаться. Он чувствовал себя дикобразом, который чуть что был готов выставить свои острые иглы. – Я её родил. И у меня не было никаких средств для связи, чтобы сообщить, что я в опасности. Меня поймали и закрыли, как лабораторную крысу. Они ждали, пока я произведу на свет очередную тварь, но этого не случилось. Понимаете?
– Это невозможно. – Коротко ответил мужчина. Этот скептицизм раздражал настолько, что Леон был готов выложить всё. Рассказать про боль, которую он испытал, пока делал нереальное – носил в своём теле и затем приводил в этот мир нового человека, боялся, что они оба погибнут в тесной камере, где его держали, как подопытное животное... Но не нашёл подходящих слов. Они разбивались о холодный профессионализм этих людей, вполне возможно не знавших, каково это – метаться между чувством долга и совершенно иррациональной любовью. Его голос дрогнул от возмущения, когда полицейский попросил отдать младенца:
– Не трогайте её. Не смейте!
Ещё немного, и он был бы готов дать дёру вопреки разумным помыслам, или начать защищаться физической силой, пока одна женщина – вернее, девушка из группы, которая до этого молчала, – мягко положила руку на его плечо. Леон от неожиданности вздрогнул.
– У нас пока нет оснований, чтобы вам верить, но ваш ребёнок – если он действительно ваш – нуждается в помощи. Она пробудет в больнице, пока вы общаетесь с вашим руководителем. О’кей? Никто не будет причинять ей вред.
Он замолчал и слегка расслабился. Этот тон внушал доверие. Хлоя не закричала с того момента, как вылезла из его тела, и по всем признакам была настолько слаба, что стоило бить тревогу, поэтому рациональнее всего было бы доверить её знающим людям. Леон хотел было сказать: «Клянусь, что я сверну шею каждому, кто причинит ей боль...» – но не стал и только кивнул, сдавшись.
Он слишком устал и отчаялся, чтобы сопротивляться дальше.
***
— Интересное дело. Несколько месяцев назад мы обнаружили, что не можем с Вами связаться, а затем Эшли Грэм пришла в отделение, чтобы сообщить, где Вы теоретически можете находиться. Мистер Кеннеди, как так могло случиться? – Леон автоматически выпрямился, стараясь сохранять достоинство, когда его допрашивали. Он почти не изменился в лице, лишь чуть нахмурившись. Этот человек ждал ответов. Что ж, он их даст. Он сдержанно рассказал про то, как был использован в качестве инкубатора для создания совершенного существа с помощью инъекции, был пленён, и, несмотря на это, смог сбежать и произвести на свет обычного человеческого ребёнка. Глаза напротив сканировали его, пытаясь вычислить всю подноготную, и, наверное, такие же взгляды чувствовали на себе преступники в зале суда.
Одно радует – с Эшли всё в порядке. Как именно ей удалость спасти не только себя, но и его, он спросит её лично. От этой новости стало чуточку легче.
Выслушав, офицер начал скептически стучать ручкой по столу – видимо, обдумывал его слова. Леон снова напрягся.
– Мы проверим ваши ДНК. Этот ребёнок, – он очевидно избегал слова «ваш», – Должен быть проверен на наличие мутаций. Она может быть опасна. Вы же понимаете, что это исключительный феномен, верно? Это первый случай, когда вирус сработал таким образом, что смог развиться в теле человека и приобрести человеческую форму. Тем более, выйти из организма мужчины и оставить его в живых.
Да-да, это ясно. Что дальше? К чему он клонит? Леон снова почувствовал себя как на иголках, и с недовольством подумал, что это может отразиться на его лице. Что-то в нём надломилось, и былой стержень будто потерял свою твёрдость.
– А теперь ответьте на мой вопрос. Только прошу без агрессии. – Ручка отодвинута в сторону, руки сложены, как у примерного ученика. – Я вижу, что Вы раздражены. Если мы будем вынуждены... Устранить это существо, примете ли вы действия правительства?
Холод пробежал по спине Леона. В этот момент вся логика испарилась, уступив место чистой злости. Он встал, уперевшись руками в стол, и чуть ли не прорычал:
–
НЕТ. Вы, чёрт возьми, только попробуйте...
– Сядьте. – Проговорил офицер стальным голосом. – Вы и так предали президента и его дочь. Вы показали себя как плохого агента, который идёт на поводу у своих эмоций. Сейчас я вижу то же самое. В вашем положении они ничем не помогут.
Он опустился обратно на стул. Да, Леон Кеннеди провалил одну из самых ответственных миссий. Да, он подставил всех. Но был ли другой выход? Что ему стоило делать в тот момент, как он понял, что его организм направляет все свои силы, чтобы вырастить новое живое создание? Что он должен был предпринять, когда его загнали в ловушку, лишив связей с миром и оружия? Он почувствовал себя жалким, жуком, которому оторвали лапки и заставили ползти без какой-либо опоры. И, на самом деле, Леон никогда не видел опоры в ком-то, кроме себя, когда его ещё в детстве лишили семьи, а недавно он почувствовал себя беспомощным даже перед собственным телом. А теперь, когда в этом мире появилось родное ему существо, её уже были готовы оторвать от его сердца. Он промолчал, мысленно соглашаясь со словами этого человека, и уцепился за последнюю надежду на то, что это решение никогда не будет воплощено в жизнь.
***
– Это просто невероятно, что анатомически она полностью соответствует человеку, но мы обнаружили неизвестный ген. Её развитие соответствует тридцать пятой недели беременности, а вес на данный момент составляет всего лишь 4,4 фунтов. Можете не беспокоиться, прогноз утешительный, но мы будем вынуждены наблюдать за развитием этого ребёнка, чтобы выявить все возможные отклонения.
Леон выдохнул, услышав эти слова. Возможно, ещё рано расслабляться, но он был настолько встревожен последние дни, что уже не мог загружать голову тягостными мыслями. Всё, что ему хотелось – узнать, что она жива и всё в порядке (насколько это возможно).
– Я могу её увидеть…?
- Конечно. – Ответил врач. – Пройдёмте.
С замирающим сердцем он прошёл в палату, и увидел младенца, лежащего в боксе для новорождённых. Словно видя своего ребёнка впервые, он встал как вкопанный, рассматривая её хрупкую фигурку. Её кожа до сих пор была ярко-розовой после рождения, на голове – светлые пушистые волосы, как у цыплёнка, расфокусированный взгляд голубых глаз смотрел куда-то в сторону. Девочка совсем маленькая – одна только его рука была размером с половину её тела, и Леон с удивлением подумал о том, что она казалась крупнее, когда была внутри. Он с благоговением коснулся крошечного кулака и прошептал:
– Привет, Хлоя. Это я, твой папа.
На звук голоса она повернула голову и сжала свои пальчики вокруг его пальца. Казалось, в этот момент его сердце расширилось до размеров вселенной, и он едва смог сдержать слёзы облегчения и безмерной любви к этому созданию. Медсестра мягко сказала, что её можно взять на руки. Леон аккуратно, поддерживая голову ребёнка, поднял её, прижав к себе.
Воспоминания о боли и страхе рассеялись, остальной мир за пределами палаты будто перестал существовать. Этот сошедший с ума мир, полный ужасов и смертей. Леон так много раз оказывался на грани, ещё с самого детства, когда его лишили семьи, и вот он обрёл её снова, пусть для этого снова пришлось так близко подобраться к смерти. Неизвестно, как сложатся обстоятельства дальше: может, его уволят, или он добровольно откажется от своего дела до тех пор, пока не поднимет на ноги этого маленького человека. Его жизнь хотели разрушить, но вместо этого дали новый стимул жить.
Ясно одно – он больше никогда не будет один. Леон постарается стать хорошим отцом для своего ребёнка.
Он всегда будет её защищать.
Любой ценой.
