Её гнев

Море шумно бьётся о скалы, кажется, ещё немного — и брызги долетят до шатра. Это могло бы быть приятным — хотя бы так остудить их перегревшиеся, изнывающие от зноя тела, но Ахилл знает, что волны — безмолвные вестники материнского гнева. Пускай она ярится где-то там, вне душного полога, подальше от них. Он знает, она хотела бы ворваться внутрь, схватить Патрокла за шею и швырнуть о землю так сильно, чтобы разможжить голову. В моменты, когда он оказывается меж ног Ахилла, её ненависть вскипает, всепоглощающая, непримиримая, удерживаемая одним лишь только обещанием. Ахилл прикрывает глаза и повторяет про себя: «Она не тронет его». Стыд, вечный спутник, растекается по телу вместе с удовольствием, Ахилл никогда не может понять, какого чувства в нём больше. Каким же счастьем было бы просто укрыться от её глаз. Тогда, в пещере Хирона, было так просто раствориться в одном только восторге слияния душ и тел. В целом мире существовал один Патрокл, лишь его запах, и вкус, и нежные руки, мягкие губы и то, что мягким никак не назвать. Ахилл стонет и откидывается на подушки. Он плавится от жары и горячего дыхания Патрокла, это невыносимо. И всё же если бы он только мог, то навечно остался бы в этом моменте. Сколько ему ещё уготовано таких ночей? Снаружи не стихает шум, Ахилл хочет заткнуть уши и закричать: «Этого ты у меня не отнимешь!», разве мало ему придётся принести жертв? Только в руках Патрокла, надежно укрытый тяжестью его тела, Ахилл может хоть ненадолго забыть о том, что обречён умереть. После он лежит, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, не в силах смыть с себя семя и пот. Успокаивается и море: даже мать не может вечно гневаться об его посрамлённой чести. Тяжесть её присутствия отступает, сменяется привычной усталостью. Ахилл берёт руку Патрокла и подносит к губам. Впервые за вечер оставшись наедине с возлюбленным, он целует его пальцы, ладонь, хрупкую косточку на запястье. Попытайся он выразить словами любовь — может, мать не сдержала бы ярость, обрушилась на них, ужасающая, как шторм. Патрокл улыбается, смущённо и нежно, и гладит его по щеке. Он всё понимает — Ахилл это знает точно.