Золото пустыни

Блестящий чёрный хаммер сворачивает с дороги, и колеса вездехода мигом утопают в золотом песке. Его правая рука, Пак Чимин, безынтересно пялится в свой телефон, пока Тэхён, словно любопытный ребёнок, выглядывает в затонированное окно, следя за бескрайними песчаными холмами и за тем, как жёлтые песчинки врезаются в стекло. Он чувствует исходящий от него жар и тихо радуется, что в салоне работает кондиционер. Пустыня Руб-эль-Хали, как всегда, безжалостна. Тэхён здесь, потому что двумя неделями ранее с Чимином связался гендиректор арабской золотодобывающей компании с условиями сотрудничества и поставок обработанного золота для его собственного ювелирного бренда. Ещё в подростковом возрасте Ким начал питать слабость к украшениям: проколол уши, стал носить по пять колец на пальцах и никогда не обходился без подвески. И пока папа поощрял его «стиль», отец только ворчал, что альфы так себя не ведут. Но с годами его пыл поубавился, потому что юношеская страсть дала свои не маломальские плоды. Выросшему с серебряной ложкой во рту, Тэхёну сразу на выходе из университета подвернулась возможность — не без помощи отца, конечно, — открытия собственного бизнеса. И его своевольный альфа, разумеется, остановился на выпуске ювелирных украшений. Отец снова брыкался поначалу, но после успокоительных бесед со своим мужем все-таки смирился и стал его верной правой рукой в начале пути: со всем помогал и во всем направлял, но уже через два года полностью передал управление в руки сына. Тогда же отец порекомендовал ему Пак Чимина в качестве секретаря. Этот хотя бы с холодной головой и альфьим станом, — бубнил отец в своём кабинете, пока муж массировал его напряжённые плечи. Но через годик-другой, когда эти двое не только хорошо сработались, но и сдружились, а Чимин стал все чаще выходить в свет то с серьгами в ушах, то с золотыми перстнями, отец тяжело вздохнул и одновременно с этим облегчённо выдохнул: этот ребёнок весь мир под себя положит, вот, что он тогда понял. И не прогадал: вслед за Чимином он одел в золото половину населения Сеула, после перекинулся на соседние города, затем поселил свой бренд почти во всех странах Азии и сейчас намеревается заполучить внимание Европы и Ближнего Востока. Его своевольный золотой альфа. Тэхён не предполагал, что им всем предстоит ворваться в песчаную долину, словно пропахшую сухой смертью, но в своём письме гендиректор, с которым Чимин вёл переписку, заявил, что сам владелец золотодобывающей компании, шейх Джасим бин Халифа аль-Тани, желает видеть его своим гостем в своей резиденции, расположившейся в пучине пустыни Руб-эль-Хали. Что ж, раз позвали, почему бы не съездить? Альфа не против такой редкой и пикантной командировки, жаль только, что серьги и кольца в этом пекле быстро нагреваются и неприятно обжигают — ему даже пришлось снять памятное кольцо, что последние четыре года висит на цепочке, и убрать в передний карман рубашки. Под сердце. Рядом с водителем сидит Азим Кадафи, тоже альфа, тот самый гендиректор компании, с которым они уже успели пообщаться в течение двух недель из Сеула и который радушно встретил их в аэропорту. На нем самый обычный деловой костюм, разве что ткань полегче, и выглядит он не вызывающе — по крайней мере, не как арабы с картинок в интернете. По нему видно, что из-за своей международной деятельности, тот понабрался европейских привычек. Почти всю дорогу он занят нескончаемыми звонками, объясняя что-то в трубку то на арабском, то на английском языке. Наконец, когда несменяемая картинка песков за окном Тэхёну наскучила, Азим откладывает телефон и обращается к нему: — Ох, прошу прощения, этой работе никогда нет конца, — извиняется по-английски тот, — надеюсь, пески вас не укачивают, — Тэхён заверяет, что все в порядке. — Что ж, хорошо, тогда думаю, я обязан ознакомить вас с некоторыми правилами этикета при общении с шейхом, господин Ким. Мы почти подъехали к резиденции господина аль-Тани. Будьте добры, застегните верхнюю пуговицу вашей рубашки. Так уж сложилось, что открытая одежда здесь — неуважительный знак по отношению к людям высокого статуса. Альфа тут же послушно застёгивает верхнюю пуговицу — не ссориться он сюда приехал, в конце концов. Кадафи же продолжал: — Сейчас на подъезде хозяин обязательно должен вас встретить, но на будущее — арабы не отличаются европейской пунктуальностью, так что если он вдруг опоздает на ужин, то упрекать его в этом ни в коем случае нельзя. При встрече распространён жест рукопожатия, но хозяин сам подаст вам руку, вперёд не лезьте. В помещения первым всегда входит также хозяин дома, и так уж повелось, что он в любом случае вас угостит на своей территории и отказываться нельзя. За столом важно есть медленно и брать еду только правой рукой. Вообще все стараться делать правой рукой, потому что если вы будете брать что-то левой, к вам станут относиться с подозрением, так как в древности левой рукой, чаще всего, держали нож. Не забывайте этого правила. Если вы поставите чашку на стол — значит, вам наливать больше не нужно. Слуги наливают только в те чашки, что находятся в руках. Важно также не показывать подошвы своему собеседнику — это знак большого неуважения. Тэхён без звука присвистывает и переглядывается с Чимином, который уже рукой тряс у шеи — ту мач. — В переговорах старайтесь избегать явной похвалы, потому что это только насторожит шейха, и будьте готовы к тому, что получить конкретный ответ вам будет очень тяжело. Арабы говорят витиевато и порой с большими паузами — это нормально, так положено. Азим Кадафи резко прерывается, уставившись в лобовое окно — ну видимо, так положено, неизжитые себя привычки востока. — Вот мы и подъехали. С рекомендациями вы ознакомлены, так что, надеюсь, что приём господина аль-Тани вам понравится. Автомобиль тормозит возле длинной одноэтажной постройки из известковых плит. В ней сразу замечается несколько входов, а это значит, что постройка не едина, а разбита на несколько жилых домов. По бокам дороги, ведущей к главному входу, размещены массивные столбы, через которые натянуты плотные тенты бамбукового цвета, для укрытия от палящих лучей. По левую сторону от дома в одинаковых песчаных горшках растут пальмы, и изредка этот ряд украшают редкие кактусы. Когда Тэхён открывает дверь, он как будто окунается в неземную атмосферу без скафандра — воздуха сразу становится катастрофически мало, а лёгкие обжигает резким теплом. За его спиной тут же тормозит вторая машина, откуда выходят еще двое приближённых-телохранителей Тэхёна. Сам Ким тем временем равняется с Азимом Кадафи перед лицом шейха, по обе стороны от которого стояли омеги с прикрытыми лицами и опущенными головами. Альфа хмурится, но не смеет ничего сказать, терпеливо дожидаясь, пока его представят, либо пока сам хозяин дома первым окажет жест гостеприимства. — Господин Джасим бин Халифа аль-Тани, это Ким Тэхён, ваш покорный гость из Южной Кореи, — сдержанно произносит Кадафи, слегка поклонившись. Шейх медленно (и надменно) сканирует гостя с ног до головы, после чего, видимо удовлетворившись увиденным, протягивает Тэхёну ладонь. За чужим разглядыванием альфа тоже успевает в ответ оценить стоящего перед ним шейха. И увиденное его немало удивляет. Не только вид, сами феромоны выдавали в альфе напротив грозную, непокорную и господствующую натуру. Они как будто подбивали альфу Тэхёна под себя, казались намного мощнее, из-за чего сам воздух вокруг него пропитался напряжением. Черты лица Джасима аль-Тани оказались довольно симпатичными: широкое смуглое лицо, большие полные губы, нос с горбинкой, которая внешне придавала ему лишь шарма, густые брови и нетипичные для арабской внешности большие тёмно-зелёные глаза. Голова прикрыта белым льняным платком, тело — белой свободной туникой до пола. Тэхёну бы сейчас такую вместо его тёмного делового костюма, а по-хорошему вообще кожу снять не помешало бы. — Рад вас здесь видеть, господин Ким. Как добрались? — Первым классом, — учтиво и без явных эмоций отвечает Тэхён. — Я тоже безмерно рад возможности стать вашим гостем на эти пару дней. — Что ж, тогда приглашаю вас на ужин. Слуги уже все накрыли, — Джасим демонстративно поднимает руку на стоящих рядом омег и разворачивается на пятках, входя и приглашая за собой в свою резиденцию. Тэхён поворачивается лицом к Азиму, ища следующих подсказок, но тот молчаливым жестом просит следовать за господином альфой в дом. Помещение, в которое они попадают, оказывается светлым просторным залом с высоким потолком. На полу накрыта праздничная скатерть с тарелками, чашками, закусками и горшками с горячей едой. По краю от неё уложены круглые подушки. Шейх, конечно же, усаживается во главе «стола», а гостей приглашают присесть по левую руку от хозяина. Места напротив них пустуют, но Тэхён даже не успевает подумать, для кого они, как Джасим самолично все поясняет: — Это места для моих омег и детей. Они скоро должны подойти, вы можете их не дожидаться. Тэхёну, если честно, кусок в рот не лезет, но такой опцией, как отказываться, в этом доме не пользуются. А спрашивать, сколько у него омег, будет тактично? Чисто альфий интерес. — Сколько у вас детей? — Двое прекрасных омег и один альфа, — расплываясь в улыбке довольного кота, отвечает. — Вот и они, кстати, — из-за штор за его спиной появляются домочадцы, облачённые в светлые абайи с черными никабами. Только маленький ребёнок на руках хрупкой девушки одет в белую рубаху и тёмные штанишки — видимо, тот самый маленький альфа в доме. — Вильдан, Зия, — Джасим указывает на ближе севших к нему омег, тёмноглазых парня и девушку. Эмоции на их лицах по тонкой полоске открытых глаз Тэхёну прочитать не получается, но оба представителя семейства ему кивают в знак приветствия и он делает то же самое. — Мой единственный альфа, Нариман, — в голосе шейха чувствуется гордость, когда тот переходит к представлению своего младшего сына, что кусает свои кулачки на руках матери, — и, наконец, мои прекрасные жены, Марьям и Рухия. Тэхён кивает и им, пока господин аль-Тани точно так же представляет гостей своему семейству, и вместе с этим взглядом изучает домочадцев. Он был наслышан, что в Арабских Эмиратах альфы чаще присматриваются к омегам-женщинам, предпочитая устоявшиеся доселе традиции современным порядкам, поэтому не удивляется увидеть именно их за столом. Рухия выглядит примерно на его возраст, возможно, тридцать пять с хвостиком, а вот вторая жена шейха кажется еще совсем юной. Альфа не уверен, есть ли ей восемнадцать. Такая худенькая и хрупкая удерживает на своих руках увесистого малыша и совсем не жалуется. — Вы уже когда-нибудь бывали в пустыне? — приступая к трапезе, интересуется Джасим аль-Тани. — Нет, господин, ни разу не был. — И какие первые впечатления? — М.. жарковато? Альфа смеётся. — Есть такое, — усмехается. — У вас ещё наряд совсем неподходящий для такого климата. Будьте добры принять от меня подарок в виде льняных костюмов для вас и для ваших людей. — Был бы премного благодарен. Джасим тут же щёлкает пальцами, подзывая к себе прислугу и прося подготовить комплект одежды для их гостей и разнести её по гостевым комнатам. — А сколько лет вашему бизнесу, господин Ким? — Десять лет. — Держитесь на плаву? — Вполне. С вашей заслугой у нас появится возможность открытия новых точек в Европе, используя восточные пути. — Европа — это хорошая цель. Она любит черпать деньги. Тэхён кивает. — У вас есть дети? — Кхм, дети? — альфа давится отчасти от такого деликатного вопроса, отчасти от попавшего не туда кусочка баранины. — Да, дети. Тэхён хлопает глазами и поворачивается к Чимину, что сидит от него по правую руку, но тот в ответ ему немногословно мигает глазом — нужно задобрить хозяина, нужно ему понравиться. — Эм, нет. Детей у меня пока нет, потому что работа занимает почти все время, — судя по бесстрастному выражению лица хозяина, такой ответ не сильно его удовлетворяет, поэтому Тэхён начинает бегать глазами по столу, пытаясь с ходу подобрать нужные слова. — А, но… Но глядя на вашего альфу, я... я действительно сейчас задумался о том, что из-за работы многое упускаю. Упускаю время, когда бы сам мог вот также сидеть со своим сыном на руках и строить его счастливое будущее. Альфа замолкает, не спуская глаз с ребёнка. Конечно, он задумывался о семье и о детях. Ему уже всё-таки тридцать три года, давно не молодеет. Но жизнь сложилась в бескрайнюю полосу работы, вместе с выходными отключив и функцию активного поиска. Переломный момент четырёхлетней давности оказалось трудно разгладить без утюжка — как жаль, что он бизнесмен, а не прачка. Шейх больше не задаёт вопросов, видимо, удовлетворившись ответом и искренностью, которая внезапно выбила Кима из колеи, продолжая дальше наслаждаться ужином, пока сам Тэхён складывает столовые приборы и ставит чашку на стол: ему больше не наливать, его трапеза окончена. Уже после того, как хозяин сообщает, что вечером его в доме не будет, — дела, будет поздно, — заранее желает спокойной ночи гостям и домочадцам и распускает стол, омеги-слуги провожают Тэхёна и его людей по гостевым комнатам. Альфа не знал, как относиться к арабской культуре. Конечно, он не собирался публично выступать против и поливать грязью обычаи чужого народа, но ему определенно не нравилось то, что несостоявшихся омег в Арабских Эмиратах опускали на уровень слуг: в конце концов, разве они виноваты, что были такими рождены? С такой тучей мыслей он доходит до порога своей комнаты и даже не сразу замечает, что в него кто-то врезается. Ким даже не успевает потянуться к дверной ручке, как дверь открывается с другой стороны. Всё, что Тэхен понимает, — это неожиданно свежий цитрусовый аромат с какой-то непонятной пряной ноткой специй, который внезапно ударяет по вкусовым рецепторам. Альфа чуть отодвигается, чтобы разглядеть лицо врезавшегося в него омеги с копной темных волнистых волос, которые слегка выцвели от постоянного нахождения на солнце, но тот упорно не собирался поднимать головы. Только когда Тэхён пытается заговорить, парень резко поднимает голову, поджимает губы и быстро что-то выпаливает, но альфа уже не слышит, когда его глаза встречаются с глазами омеги: зелёными, как долька перезревшего лайма, и чарующими, как взгляд хищной змеи. Когда альфа выходит из оцепенения, омеги уже след простыл. Он оглядывается вокруг, но открытый коридор с навесными тентами оказывается пустым. Что ж, еще повидаются, думает Тэхён и заходит в комнату. Комплект одежды уже лежит на заправленной кровати, кроме которой в комнате еще стоит большой шкаф из светлого дерева. Минималистично и все по необходимости. Одевается он уже после того, как принимает душ. Расслабленный и посвежевший, альфа выходит во внутренний двор, вокруг которого и выстроен спальный корпус. Здесь, по центру, залит огромный бассейн, и на одном из лежаков уже лежит Чимин, а рядом с ним один из телохранителей. Они его даже не замечают: один, кажется, дрыхнет, а второй, Пак, воркует по телефону, вероятнее всего, со своим мужем. Да, его Чимин-и уже как три года замужний альфа, и Тэхён даже успел побыть свидетелем на его свадьбе, напился знатно, а потом плакал в плечо друга, что завидует тому белой завистью. Альфа решает им не мешать и берет путь дальше, вдоль длинного двора, разгуливает по обширной территории, заглядывается на растительность вокруг и природный инвентарь. Ужин уже давно прошёл, и солнце стремительно опускается за горизонт. Отсюда вид на песчаную долину совсем не открывается — все заставлено постройками резиденции. Но тут взгляд Тэхёна падает на двухэтажный небольшой домик и ничем не прикрытую внешнюю лестницу, ведущую на крышу. Наверное, это знак — с этой мыслью альфа проскальзывает вверх по ней и оказывается на плоской крыше, огороженной невысоким известняковыми плитами. Но вот только оказывается он здесь не совсем один. На ограждении сидит та самая кудряшка, с которой он сегодня столкнулся на пороге своей комнаты. Ноги его свешены вниз, в неизвестность, а голова покоится на сложенных руках, что опираются о невысокий полуразрушенный и осыпавшийся столб. Тэхён снова засматривается (а ещё надышаться не может его запахом, который сравнивает с уголочком свежести среди душного, знойного климата) и ненамеренно выдаёт себя, шаркнув подошвой тапок по засыпанному песком и осыпавшейся крошкой полу. Омега сразу же реагирует, резко обернувшись на звук за спиной, и так же, как и альфа, замирает. Они не спускают с друг друга глаз и не нарушают повисшего молчания. Тэхён снова встречается с пленом зелёных глаз и не может найтись с ответом. Где же он видел эти глаза? — Вообще-то это домик для слуг, — осмелившись, заговаривает кудряшка. А голос-то какой мелодичный… Тэхён оглядывается и чувствует себя неловко. — Так ты слуга? Омега хмурится на эти слова, почти незаметно, но чересчур очаровательно выпячивает вперёд губки и показательно отворачивается. О, нет, мы оказались чувствительными! Альфа спешит скорее исправиться — вот же дурацкие законы арабской культуры. — Прости, я не хотел тебя вот так обидеть, — Тэхён подходит ближе, но вместе с этим боится и старается не нарушать безопасную дистанцию. — Мне все еще чужда ваша культура, и я не знаю, какого поведения вы от меня ждёте, но.. я просто пытаюсь оправдаться, верно? Я не должен был так гово… — Я просто помогал Шейхе разнести одежду по гостевым комнатам, это не делает из меня слугу. Она одна за всем не поспевает. — Угу. А ты? Ты мало смахиваешь на араба, — Тэхён к нему присматривается. Парень поворачивается к нему вполоборота и блестит глазами-бусинками. Солнце уже спряталось в песках, оставив за собой лишь светлую полосу у горизонта. — Я не придерживаюсь местной религии. И наполовину кореец. — И что ты здесь делаешь, наполовину кореец? Омега неопределенно ведёт бровь и, отворачиваясь обратно лицом к закатному небосводу, бросает: — Работаю. Наверное, это значило «отъебись уже», но Тэхёна непредвиденно ведёт. Он подходит к ограждению и опирается на него руками, только не на закат смотрит, а на омегу, который упорно от него нос воротит. — Ты пахнешь вкусно, — говорит альфа и переводит взгляд к потемневшему небу. Специально так делает, чтобы омега на слова повёлся и наткнулся на самодовольный профиль альфы. Так и происходит, кудряшка ведётся на уловки хитреца. — Это.. мандарины? — И розовый перец, — на автомате договаривает омега и тихо ойкает. Ну вроде же в обиженку играли. — Вот что придавало ему пряности, — тянет Тэхён, и от этого кажется, будто он по-новому распробывает его на вкус. Со знанием дела, так сказать. — Меня зовут Тэхён, — все ещё не смотрит. — Я знаю. А вот тут уже Тэхён оборачивается на омегу. — Ого. И давно? — Не очень. Альфа усмехается и снова уводит глаза к покрывшимся холодной тьмой пескам. Он доволен уже тем, что строптивый омега, который поначалу упорно выказывал свою незаинтересованность, все равно к нему негласно тянется, на вопросы отвечает, пусть коротко и без подробностей, зато такими вот ответами задерживает альфу около себя, не хочет отпускать. И когда омега снова первый пускается в оправдания себя, Тэхён в своей теории только лишний раз убеждается — орешек раскололся. — Я слышал, как Джасим обсуждал твой приезд накануне с Кадафи. Так спокойно называет их по именам, не упоминая никаких титулов и не проявляя уважения к своему хозяину… Тэхён задумывается. — Подслушиваешь, значит? — Я здесь тоже живу, — его интонации не хватало только цокнуть в начале. — Хорошо, это будет нашей тайной, — на этих словах омега снова чуть ли не цокает и самодовольно усмехается, альфа пока не догадывается, что это может значить, — а взамен я хочу узнать твоё имя. — Не много ли хотите, господин Ким? Вы ставите условия не на своей территории. — Вот как? — Вот так, — он спрыгивает с каменных перил и проходит мимо, к лестнице, — ночью в пустыне холодно, оденьтесь потеплее. На этих словах он Тэхёна оставляет одного.

***

Утром они снова встречаются всем семейством шейха в приемной зале за завтраком. Сегодня Ким уже более плотно отнесся к своему подкреплению и за обе щеки уплетает предоставленные кушанья. Только вот проснувшийся аппетит мигом засыпает, как только в комнату входит новый неожиданный гость. Все глаза присутствующих за столом и слуг у стен поднимаются на силуэт появившегося в дверях парня. В них застывает тот самый кудряшка, что вчера заинтересовал альфу на крыше в час уходящего солнца. И тот, что до сих пор продолжает заинтересовывать и притягивать взгляд Тэхёна к своей персоне, пока уверенно и молча проходит к столу и садится на корточки напротив самого хозяина. Ким сглатывает. Он, конечно, мало знаком с их культурой, но вряд ли бы омеги, слуги или рабочий класс (коим юноша вчера представился) позволили бы себе такое поведение на глазах у самого шейха, а этот кудряшка позволяет. Он явно не так прост. Тэхён ловит на себе взаимный изучающий взгляд омеги, который кокетливо ему улыбается — будто глазами шепчет: «кто теперь на чьей территории?» Альфа не может отвести взгляда, пока глаза омеги не опускаются в свою тарелку, после чего не без интереса переводит его на шейха. И он ожидает увидеть в альфе, что угодно (от растерянного негодования до гневного пара из ушей), но только не то, что видит. Ким чуть ли не роняет вилку (вовремя ловит), потому что… да, Джасим аль-Тани недоволен проделанной выходкой, но, тем не менее, лишь тихо скрипит зубами и не собирается предпринимать каких-либо громких решений и телесных наказаний. Но не это больше удивило Тэхёна, чем глаза, с которыми он был не готов встретиться в подобной воплощении. Вот где он видел эти глаза! Этот цвет перезревшего лайма и хитрого змеиного танца. Такое возможно? Погрязнув в свои мысли, альфа не замечает, когда все за столом опустошают свои тарелки и шейх их всех отпускает. Опомнившись, лишь быстро поворачивается к другому концу скатерти, но никого уже там не встречает. Зато встречает своего будущего коллегу, который предлагает выйти во двор: пройтись и побеседовать. Тэхён спешит подняться. Пока Джасим рассказывает Тэхёну о работе, о том, на чем строился их семейный бизнес и о добыче золота в песчаных долинах, они выходят к совершенно другому внутреннему двору, здесь уже нет бассейна, зато есть кое-что поинтереснее. Ким, затаив дыхание, ближе подходит к железным прутьям, огораживающим огромную территорию, в песках которой запрятался огромный полосатый тигр. — Ещё одна моя маленькая гордость, — улыбается шейх. — Хотите покормить? Тэхён вскидывает брови — он еще спрашивает? Конечно, хочет. Альфа кивает, и к ним тут же подбегает омега с небольшим ведром. Он снимает крышку и передаёт своему хозяину небольшую палку, похожую на вилу, только с острым наконечником. Джасим поддевает мясистый кусочек из ведра и передает орудие в руки Тэхёна. — Занесите его за клетку, он сам подойдёт и заберёт еду, — инструктирует альфа. Так и происходит, чуть погодя тигр действительно вальяжно потягивается и не спеша подбирается к своему приёму пищи. Тэхён завороженно смотрит, как дикий зверь клыками поддевает мясо и уходит с ним в укромное местечко, помахивая людишкам хвостом на прощание. — Его зовут Баха. С арабского «красота». — Он действительно очень красив. Шейх кивает, и они еще какое-то время следят за изредка вздрагивающей спиной полосатого зверя, пока Тэхён не спрашивает: — Господин аль-Тани, могу я вас спросить кое о чем? — Спрашивайте. — Кто сегодня подсел к нам за стол? Альфа на вопрос тяжело вздыхает и не спешит отвечать. Эти паузы, что здесь приняты, уже сводят Тэхёна с ума. — Работает и живёт здесь. — Как его зовут? — Чонгук. Вот тебя, зеленоглазая упрямая кудряшка, и разоблачили. Тэхён пару раз произносит это имя про себя, распробует, и ему оно нравится. — Он ведь не местный..? — Поэтому и своевольничает мальчишка. — И вы не принимаете никаких мер? Он же всего лишь… — Мне кажется, нас уже заждались водители. Вы же помните, что сегодня мы выезжаем на предприятие, — перебивает и начинает подгонять жестами к выходу. Тэхён хмурится, но заговорить снова не пытается — они все упорно не хотят говорить ему правду.

***

День проходит сумбурно для Тэхёна. Резкий контраст отдыха среди песков и бассейна во дворе с рабочей обстановкой и полдня, убитых на фабричные утехи производства и доподлинное изучение документации, нехило так выматывает. Возвращаясь обратно в резиденцию к ужину, все, чего альфа желает, — уйти с головой в бассейн. Сидя на заднем сидении, он иногда краем глаза поглядывает на Чимина, который после офиса до сих пор не может распрощаться с бухгалтерскими бумажками, вычитывает чуть ли не каждый пункт, — ну просто лапочка и профессионал своего дела. Как проходит ужин, тоже не помнит, главное — без Чонгука. Теперь он может похвастаться тем, что вынюхал его имя. Маленькая победа над упрямым омегой. Добирается до гостевых комнат через внутренний двор — это единственный способ туда попасть. Впереди плетется Чимин и громко шаркает ногами по камням, снова по уши в бумажках, поэтому Тэхён хочет его обогнать, но слышит плеск воды и оборачивается к бассейну, а там знакомая мокрая кудрявая макушка. Что ж? Три, два, один — Тэхён стартует. Чуть ли не сбивает Пака на пути и не теряет тапочки — быстрее хочет переодеться в плавки. И выходит это у него быстро — на рекорд, наверное, шёл. Но пришёл к кое-кому другому. Но для начала к кромке бассейна. Омега не замечает и не чувствует его присутствия: толща воды не позволяет расслышать, а голова под водой — увидеть и учуять. Альфа рассчитывает примерный курс омеги и усаживается на корточки предположительно там, где Чонгук должен всплыть. Омега усердно гребет руками, с силой рассекая водную толщу. Заметные мышцы перекатываются от напряжения, и альфа отмечает довольно поджарое для омеги тело, но это только больше заставляет его любоваться чужой природной красотой. Да как, черт возьми, оторвать глаза от этого омеги?! Как и рассчитывал альфа, Чонгук всплывает именно в месте Х. Хватаясь за бортик, он гулко выдыхает, открывая рот, но не открывая глаза — ещё ни о чем не догадывается. А вот когда распахивает и медленно осознаёт того, кто перед ним, то пугается. Никак не ожидает увидеть перед собой знакомую медовую кожу, карамельные волосы и этот сладко-горький ореховый запах, въедающийся в каждую клеточку тела. И хлопает губами, как рыбка, глазами, как принцесса, и не может пошевелиться. Обескуражен, обездвижен. И ситуация и дальше бы продолжала казаться забавной, пока перепуганный омега не начинает медленно уходить под воду. Кажется, ненамеренно. Теперь очередь альфы стереть довольную улыбку с лица и не по-детски перепугаться: он спешно подаётся вперёд и хватает омегу за плечи, удерживая над водой. — Не пугайся. Коленки Тэхёна упираются в бортик и намекают, он рискует свалиться в воду за Чонгуком, но с омегой в руках все уходит на второй план. Снова эта манящая зелень глаз. — Это всего лишь, хах, еще раз я. Омега выходит из оцепенения, начинает снова двигать ногами и по новой вцепляется пальцами в бортик. — И что Вы ещё раз здесь делаете? — он кидает взгляд на руки альфы, что все еще без причины продолжают сжимать его плечи. — Прости, — Тэхён отодвигается от омеги и садится на пятки совсем по-детски. — Наверное, я... пришёл заново знакомиться? Ты же не против, Чонгук? Омега вздрагивает. Хмурится. — Я вижу, Вы и без меня хорошо со мной познакомились, — находится с ответом и, вздёрнув носик, отталкивается от бортика. — Это не так, — Тэхён смотрит вслед уплывающему вглубь омеге и с места не двигается. — Уплываешь от меня, значит? — А Вы не умеете плавать? — Говоришь так, будто хочешь, чтобы я тебя догнал. — Может и хочу, — не сбавляет горчинки. Напрашивается ли? Тэхён сжимает губы в тонкую линию, прикидывает. А потом разминает плечи парой круговых движений и ныряет вниз головой. Чонгук ничего толком не успевает понять, как крепкие руки альфы находят под водой его талию и по инерции тянут вниз. Омега успевает набрать в лёгкие воздуха, прежде чем его затягивает на глубину. Там он открывает глаза и нос к носу встречается со взглядом альфы. Выглядят они недобро, но Чонгук почему-то вместо того, чтобы испугаться, слепо доверяет и ведётся. В следующую секунду они всплывают, и Тэхён прижимает омегу к бортику, расставив руки по обе от его головы стороны. — В какую игру ты задумал играть со мной? — Ни в какую, ведь ты и без этого хорошо ведешься. Тэхён хмыкает. Острый язычок. Такие обычно еще и вкусные очень. — Прекрати. — Я не начинал. — Тогда останови меня. А вот тут не находится с ответом и решает упорно молчать. — Ну? Чонгук? Не останавливает. Тэхён сверлит взглядом Чонгука. Точно так же, как тот не смеет ему уступать в этом. Тогда альфа, не получив сопротивления, опускает свои руки на тонкую талию и несильно её сжимает. Его не отталкивают, ну, значит Тэхён притянет. Их животы соприкасаются, а лица находятся в опасной близости. Альфа чувствует, как омега горит под ним, и опускающийся на чужие губы взгляд Чонгука совсем не делает ситуацию лучше. Тэхён рычит и уже тянется навстречу блестящим губам, как за спиной раздаётся шаркающий звук и женское: — Чонгук, ты здесь? Чонгук тут же ныряет под воду и старается отплыть на приличное расстояние. Тэхён бы тоже сейчас хотел уйти с головой под воду (как тогда, еще в машине), но только раздражённо стискивает зубы и разворачивается, раскинув руки в обе стороны и облокотившись спиной на стенку бассейна. В поле зрения появляется молоденькая жена шейха, Марьям, с карапузом на руках. Она подходит ближе к бассейну и, встретившись взглядом с альфой, тихо ойкает. — Ох, простите, господин Ким, я не хотела вас тревожить в таком месте, — она опускает глаза в пол, видимо, стыдясь видеть чужого полуголого мужчину, что не скажешь о другом омеге, совсем потерявшем стыд. — Ничего страшного, Вы меня ничуть не потревожили, — учтиво отвечает Тэхён и слышит тихий смешок недалеко от себя. Марьям скромно ему улыбается. Сейчас она предстала перед ним с открытым лицом (прикрыта лишь её голова), и теперь Тэхён точно убеждается в её юном возрасте. Он не знает, сколько лет Чонгуку (а для него этот сорванец тот еще мальчишка), но эта девушка выглядит еще на пару лет моложе омеги, совсем как ребёнок. — Вам не тяжело одной нянчиться с таким богатырем? — вдруг интересуется альфа. Девушка, опешив, медлит с ответом. — Ах, нет, Джасим иногда помогает мне. Да и из Чонгука очень хороший помощник. Он моё спасение,— и, кажется, мое тоже, думает альфа. — Вы уже знакомы с Чонгуком? — на этих словах Чонгук выбирается из воды, и взгляд Тэхёна снова липнет к чужому телу. Мокрые шорты облепляют пышные, слегка подкачанные бедра, по которым быстрыми струйками стекает хлорная вода. Впалый животик, покрытый мелкими капельками, так и манит пройтись по нему языком. Альфа облизывается. — Честно сказать, не успел познакомиться. — Ох, он очень хороший парень. Работает у нас в доме и всем помогает. Тэхён хмурится — снова какие-то общие формулировки. А Чонгук его недовольству очень даже довольствуется и, вытираясь полотенцем, задорно подмигивает. — Так зачем ты меня искала? — уже к девушке обращается. — Мы собирались выйти на прогулку с Нариманом, но у коляски слетело переднее колесо. А еще нужно бы воду принести в котельную. Поможешь? — Да, конечно, идём. Чонгук закидывает полотенце на плечо, подхватывает маленького альфу на руки и следует прямиком за омегой. Даже не оборачивается и не прощается.

***

Он плавает почти дотемна, но так и не дожидается никого (читать как Чонгука) во внутреннем дворике. Только Чимин с альфами приходят передохнуть к бассейну, они недолго переговариваются, один разочек плывут наперегонки с Паком, а после сохнут под уходящими лучами солнца, развалившись на лежаках. А с началом полной темноты Ким переодевается и снова бредет к знакомой лестнице на крышу служебного домика. Там тоже никого не оказывается, но чутье альфы подсказывает, что нужно лишь подождать. Тэхён садится на толстое ограждение и точно, как омега вчерашней ночью, свешивает свои лапти вниз. Ночи в пустыне совсем непроглядные, но, слава богу, (ожидаемо) поднявшийся на крышу Чонгук разбавляет скучные и потемневшие пески. Тэхён оборачивается на шум позади и видит застывшего на последней ступеньке омегу с подносом фруктов в руках. — Что Вы тут делаете? — Помнится, в бассейне ты вел себя посмелее. К щекам Чонгука тут же приливает жар. Он упорно молчит и не двигается с места — на самом же деле вспоминает, как откровенно плавился от разбушевавшихся феромонов альфы. Стыдно признаться даже самому, что ему понравилось. Наверное, именно по этой причине он сейчас не торопится уходить. Скорее наоборот. — Ты нам покушать принёс? Это романтично. Как ни странно, одной фразой Тэхён вдруг разбавляет все напряжение Чонгука. — Конечно, держи карман шире, альфа, — закатывает глаза. Идиллия. Но все равно подходит к ограждению и ставит на него поднос. Смотрит внимательно на альфу и не понимает, зачем природа сделала его таким красивым? С какой целью? — Ты когда вредничаешь, переходишь на «ты», не замечал? Чонгук опускает голову и отворачивается к горизонту. — И мне это нравится, — добивает. — А еще мне ужасно нравится, когда ты краснеешь от моих слов, — потешается. — Что ты здесь делаешь? — Я уже говорил, что живу, — возвращает свои нереальные глазки на альфу. — Ты его сын? Омега вздрагивает. — С чего ты взял? — Ваши глаза зачаровывают не хуже самой пустыни. — Ты засматривался на его глаза? — вдруг вскидывается, заставляя альфу тихо засмеяться. — А ты по этому поводу ревнуешь? — Нет, конечно, просто это было бы странно. — На твои я, значит, засматриваться могу? Чонгук чуть ли не задыхается от того, насколько явно альфа флиртует с ним, но и сопротивляться не в силах: слишком хочется подчиниться этому низкому бархатистому голосу и, возможно, (слегка совсем) оказаться ближе. Пальцы зудят, прося чужого тепла. — Можешь, — робко отвечает он и взгляд опускает, потому что знает, что губы сведёт в глупой улыбке, если увидит эти искрящиеся соблазнительным азартом глаза, что вывести его хотят из душевного равновесия. Уже сводит неминуемо. Тэхён внутри уже чувствует себя победителем и негодует только, что их все еще разделяет поднос. — Что с едой будем делать? — А.. эм, Шейха плохо себя чувствовала вечером и не спустилась на ужин. Я относил ей еды, но от фруктов она отказалась, поэтому… — Можно тебя покормить? Чонгук чуть челюсть не роняет, только нечленораздельно акая и эмкая вместо внятного ответа — можно, блять. Хорошо хоть, Тэхён все правильно оценивает — сдерживая довольную улыбку до ушей, берет в руки дольку персика и подносит к приоткрытым губам омеги. Тот не сразу открывает рот, немного подвиснув на лице Тэхёна, и, только когда губы пропитываются сладким соком, который тонкой дорожкой спускается вниз по чужой ладони, он заглатывает фрукт, коснувшись влажными губами пальцев альфы. — Вкусно? Чонгук с набитым ртом смешно угукает. — Стоит тоже попробовать? Снова в ответ кивок. Достаточно уверенный для человека, который не подозревает чужой уловки. И когда Тэхён снова возвращает свои пальцы к лицу Чонгука, то смахивает сладкую каплю с его губ и подносит к своему рту, с наслаждением их облизывая. Омега чуть ли не давится и не испускает дух прямо на месте. Сколько страсти и похоти он вкладывает в свое действие — честно, будь вы на месте Чонгука, обкончались бы, да-да. Чонгук, конечно, не кончает, но в итоге все-таки давится и заливается громким кашлем. Ким вскакивает, чтобы помочь, но омега выставляет перед собой руку. Сам справится. — Ты… нормально все? — взволнованно спрашивает альфа, которого ближе не подпустили. — Кха-кха, нет, все не нормально, — в приступе кашля отвечает Чонгук, — зачем ты, кха, вот так меня давишь своими феромонами, что у меня ноги подкашиваются, а потом так искренне пугаешься и лезешь помочь? Хватит смотреть на меня так… — Как я смотрю? — С такой заботой. Складка между бровей альфы разглаживается и, выдохнув, он берет Чонгука за руку и притягивает ближе к себе. Сзади холодная известковая плита, спереди между ногами подбирается оробевший омега и сжимает кулачки, которые Тэхён держит в своих руках. Омега стесняется, боится, закрывается, но все равно инстинктивно тянется к альфе. Почувствовал безопасность среди ранее чуждых песков. — Боишься меня? В ответ мотают головой, не соглашаются. Тэхён опускает кулачки омеги и кладёт свои ладони на щёки. — Прости меня, — он неспешно пододвигается ближе и почти невесомо целует Чонгука в лоб, после чего укладывает его голову себе на грудь, — наверное, сразу следовало признаться, что ты мне нравишься, поэтому я еле сдерживаюсь. Чонгук расслабляется в чужих руках и хватает альфу за края его льняной рубашки. Старается незаметно наполнить лёгкие сладко-горьким запахом миндаля. Вроде бы никогда его не тянуло на орехи, а сейчас невыносимо хочется пропитаться чужим запахом. — Ты мне тоже нравишься, — еле слышно выдыхает. — Что-что ты там сказал? — Да ты слышал, — Чонгук закатывает глаза, но отлипать от груди альфы не спешит. — Слышал, но мне хочется еще. Тэхён тихо смеется, и Чонгук подхватывает его улыбку. А потом тут же прячет ее и становится серьезным. Альфа чувствует это и тоже серьезнеет, когда омега поднимает голову и долго вглядывается в чужие глаза. — Я всю жизнь чувствовал себя здесь чужим, — вдруг признается парень. — Как бы ко мне не относились, я не мог назвать это место домом, но… когда я случайно столкнулся с тобой на пороге гостевой комнаты, меня будто током ударило — конечно, я знал, кто к нам приезжает, и был даже рад, что у Джасима появятся партнеры в Корее. Мне хотелось с вами пересечься, возможно, познакомиться, но когда я увидел тебя, то понял, что ты настолько же красив и безупречен, насколько далек и недостижим. Понял, что рядом не смогу и слова связать и лишь выставлю себя дураком… уже отчаялся, а тут ты сам поднимаешься на крышу моего дома и… почему-то не спешишь уходить. Сначала я разозлился, что ты вот так нарушил мое одиночество и отчаяние, а после, лежа ночью в кровати, осознал, что мне давно не было так легко общаться с кем-то. Мне давно не было так хорошо, как с тобой в ту ночь. Чонгук опускает взгляд вниз, прячет свои глаза, стыдится своего откровения. Но Тэхён не перебивает, внимательно все внимает и успокаивающе поглаживает по бокам. — Поэтому я спустился на завтрак сегодня. Мне хотелось еще раз увидеть тебя, — он не выдерживает взгляда альфы и закрывает глаза, — Шейха сказала, я занимаюсь глупыми фантазиями. — Фантазиями о чем? — Что я могу стать твоим омегой и ты увезешь меня отсюда. — А ты хотел бы? Уехать? — осторожно интересуется. Пока не хочется рушить все планы. Чонгук мнется с ответом. Всё губу нижнюю покусывает. — Наверное, да. Хотел бы. Мысленно альфа уже делает двойное сальто с этой крыши и танцует вприсядку, на деле же — сдержанно кивает и кладёт голову омеги снова себе на грудь. Так правильно. — Так значит, ты сын шейха? — Звучит хорошо. — А на самом деле? — А на самом деле, я его первый и внебрачный ребенок. Моя мама была кореянкой и она сбежала после моего рождения, запятнав честь Джасима, — Чонгук принимается медленно рисовать узоры на груди альфы, попутно рассказывая историю своей жизни. — Он возненавидел мою мать и так и не смог простить ее унизительного поступка, приказал никому из слуг не распространяться, вычеркнув ее навсегда из своей жизни. Но у него остался я, как неприятное напоминание о глупой молодости, поэтому за моей мамой он невзлюбил и меня. К сожалению, я уродился в мать, и он не захотел меня больше видеть. Мне не разрешалось есть за одним столом с ним, учиться с моими братьями, сёстрами и жить в покоях приближенных. Шептаться об этом прошлом было запрещено в стенах дома, и чтобы новые слуги не стали об этом болтать, меня негласно посвятили в такого же слугу. Правда, с возрастом я начал своевольничать, потому что знал свое настоящее место. Ребенком он, бывало, пару раз наказывал меня, но чем я старше становился, тем меньше он мог поднять руку на омегу. Да и, наверное, с годами обиды становятся менее болезненными. С ними потихоньку смиряешься. — Несправедливо, что только тебе пришлось расплачиваться за чужие ошибки. — Я не знал другой жизни. Да и старые слуги, которые всё знали, относились ко мне как к родному сыну, поэтому я не сильно горевал. — Несправедливо, что омег здесь вообще причисляют к числу слуг. И почему никто не сопротивляется? Чонгук чувствует, как альфа распаляется. Он чувствует его агрессию и распространяющийся ароматный взрыв горечи миндаля, поэтому спешит успокоить своего альфу: кладёт свои ладони на порозовевшие щёки и исподлобья заглядывает в глаза Тэхёна своими аккуратными кроличьими бусинками. — Это другая культура, не ввязывайся в неё и не строй здесь свои порядки. Ты сюда не за этим приехал, помнишь? На самом деле, не помнит. Не помнит, с какой изначальной целью сюда приехал, потому что как только увидел этого сильного омегу, кажется, полностью изменил свой жизненный маршрут. Он соприкасается с чужим лбом своим и прикрывает глаза. Вдыхает успокаивающий запах спелого мандарина и пряного розового перца. Обжигающе свежий. — Можно мне тебя уже поцеловать? Чонгук трепетно вздыхает, от волнения затаив дыхание. Да, конечно, можно, хочется прокричать, но слова застревают в горле и не могут оттуда вырваться. Омега переживает все стадии волнения, стресса и принятия, пока альфа терпеливо ждёт, не открывая глаз. Чонгук решается еще пару секунд и первым подается вперёд, по-детски чмокая альфу в губы. Вообще-то это его первый поцелуй. Он всю жизнь просидел среди песков, как Рапунцель в своей башне. Поэтому лишь неумело тычется сухими губами в чужие, надеясь, что альфа все сам разрулит. Тэхён отодвигается и берет лицо Чонгука в свои ладони. Долго смотрит, как будто пытается прочитать в его глазах бегущую дорожку, а потом наклоняется ниже и влажно касается его губ, тут же их раздвигая и влезая в чужой рот языком. Чонгук стыдливо краснеет и неумело старается поспевать двигать языком в такт альфе. Это его первый настоящий поцелуй, и он ощущается как вознесение на небеса. Если бы только он знал, что целоваться оказывается так приятно. А еще приятнее слышать, как тебе стонут в рот, знать, что именно ты вызываешь такие эмоции во взрослом альфе. Напоследок, прежде чем оторваться от сладких половинок, Тэхён кусает и тянет его нижнюю губу, отчего Чонгука кроет, и он в первый раз громко ахает. Альфа гладит его по волосам, проходится за ушком и в конце маршрута кладёт руку на скулу, со вселенским любованием смотрит на размытый взгляд омеги и смеётся. — Ты очарователен, — Тэхён заправляет выбившуюся прядь темных волос за ухо, и Чонгук смущённо опускает взгляд. Не выдерживает нескрываемого обожания и снова прячет лицо в шее альфы, руками обхватив того за шею. В песочной долине поднимается ветер, и разгоряченный Тэхён только сейчас понимает, что температура в пустыне уже достаточно упала. Мурашки тому доказательство. Он приобнимает сильнее омегу и шепчет тому в макушку: — Пойдем спать? Уже довольно холодно. — Не хочу, чтобы ты уходил, — ему мычат в шею. От этого приятная щекотка пробегает по всему телу, отрезвляя. — Мы увидимся завтра? — Мы совершенно точно увидимся завтра, — со всей строгостью в голосе и во взгляде говорит Чонгук, отстраняясь от альфы. Тэхёна такая перемена в настроении омеги не на шутку смешит. — Ты смеёшься надо мной? — его настырный омега выгибает бровь. — Пойдём уже, — смеётся альфа и тянет Чонгука за собой к лестнице. Чонгуку не хочется прощаться, но он сам понимает: пора. Они уходят с крыши, сцепившись за руки. Поднос с нетронутыми фруктами так и остаётся на съедение пескам. *** Утра в пустыне не отличаются друг от друга: такие же жёлтые, такие же жаркие и такие же вкусные — не забывайте, что мы в гостях у шейха. Но сегодняшним утром в Тэхёна кусок не лез от предвкушения вновь встретить Чонгука где-нибудь в прохладном коридоре и утянуть в тёмный угол. Омегу хотелось целиком себе, но альфа старается держать себя в руках, а не из штанов выпрыгивать, и слушать, на самом деле, скучные истории шейха. Он сюда все-таки по рабочим делам приехал. Как итог: с Чонгуком он не пересекается, но после обеда у них запланирован выезд в долину. То самое место, в котором добывают золото. Тэхён надевает свой полюбившийся льняной костюм оливкового цвета и пробковый шлем. Предвкушение и азарт бьют в венах вместо крови. И каково было его удивление, когда он узнает, что Чонгук напросился ехать вместе с ними. Он уже рассчитывал снова вечерочком наведаться в служебный домик, но омега сам прыгнул к нему в кузовок, чему Ким безгранично рад. Они пересекаются взглядами, но держат дистанцию. И одновременно запрыгивают по разным джипам. Поездочка началась, бейте в колокола! Дорога до долины предстоит длинной и нелегкой: даже у вездеходов не всегда получается справиться со стихией песка. Джасим сидит рядом с ним, безэмоционально смотрит вперёд на дорогу, но изредка бросает косые взгляды на Тэхёна. Альфа чувствует этот нечитаемый взгляд до вставших на руках волосков. А еще, если ему не показалось, конечно, шейх как будто бы… принюхивается? Альфа пытается не думать об этом всю дорогу, но как только джип тормозит посреди пустыни, Тэхён первым выпрыгивает из машины. Духота сразу наваливается на него сверху грузным телом — переживать жару в теневой резиденции шейха оказалось куда легче, чем сталкиваться с ней напрямую. Мелкие песчинки поднимаются ввысь от теплого ветра и норовят залететь в глаза, поэтому приходится щуриться. Дышать практически нечем, а песок, попадающий в обувь, невозможно горячий. Тут только прыгать как на горячей картошке. Оставив машины чуть поодаль, они начинают свой путь на песчаную горку. Альфа оборачивается назад, проверяя, здесь ли Чонгук и идет ли за ними. За Джасимом и его людьми он поднимается на самый верх, откуда открывается вид на бескрайнюю равнину с глубоко вырытыми рвами. Их длине конца не видно и здесь неисчислимое количество рядов, между которыми достаточно расстояния для того, чтобы пропустить песок вместе с золотом через сито и сложить его в контейнер. Тэхён прикрывает глаза от солнца, чтобы разглядеть масштабы открывающейся песчаной долины и людей, натыканных по периметру в трех метрах друг от друга. Все работающие — омеги, Ким даже замечает женщин среди них, все загорелые и потные от солнца, с пыльными руками и стертыми от жёсткого песка коленками. Картина не из приятных. Несправедливый труд. Их встречает заведующий долиной и предлагает спускаться за ним вниз. Горка довольно крутая, а песок под ногами блестящий и скользкий. Тэхён вовремя оборачивается, когда сзади идущий Чонгук поскальзывается и чуть не падает, потому что альфа того подхватывает. Он помогает ему подняться, интересуется тихо, не ушибся ли тот, а Чонгук отталкивает от себя его руки, когда все на них оборачиваются. Прячет глаза в песок. Тэхён на него не наседает, отворачивается вместе со всеми и слышит за спиной тихое искреннее «спасибо». Они проходят так вдоль нескольких рядов, Тэхёну дают полный простор разглядеть каждый ров и потрогать добытое необработанное золото. В своих светлых одеждах на фоне трудящихся без какой-либо обуви они выглядят, как белоручки, пришедшие поглазеть на болото. — Они ведь не за бесплатно работают? — спрашивает Тэхен, сидя на корточках и держа в руках камешки золота. Заведующий совсем не говорит по-английски, поэтому Джасим аль-Тани ему переводит. — Сто дирхам, — отвечает заведующий долиной. Тэхён резко подбирается. Смотрит на него сокрушенно. — Но это какие-то копейки, они здесь ничего не стоят. Альфа оборачивается на омегу. Чонгук здесь тоже впервые, поджимает губы и кривится, смотря на то, как ему подобные загибаются от зверского труда. — Они омеги, — спокойно отвечает Джасим. — Здесь их место. Мы вообще не обязаны им платить. Тэхён явно хочет сказать что-то грубое, но Чонгук взволнованно качает головой, пытается подать хоть какие-то знаки, и альфа лишь стискивает зубы. Никак не комментирует. Он бы ничего не имел против, если бы подобной работой занимались крепкие альфы, а не слабые омеги. Всю оставшуюся экскурсию Тэхён набирает в рот воды и изредка серьёзно кивает. Не хочет вступать в конфликт и считает минуты до того, как они сядут в машину. На обратном пути Джасим больше заинтересован им, нежели песчаной дорогой. Он долго молчит, изучает напряжённый профиль альфы. — Я вижу, что вам непривычны наши здешние устои. Тэхён не оборачивается. Больше не показывает свое воспитание и приличие. — Они аморальны. — Но и не вам определять законы чужой страны, — голос Джасима невероятно спокоен, а вот у Тэхёна совсем на грани. — Верно. — Вам просто понравился омега. Альфа подбирается и, взглянув на шейха, долго подбирает слова. Пытается прочитать эмоции на чужом лице, но оно словно пустое. — Это… не единственная причина. — Чонгук, наверное, много рассказал. — Достаточно. Не было никаких причин скрывать. — Жизнь до появления Чонгука была непростой. — А у кого она вообще простая? — Опять же, Вам не понять моего положения, потому что Вы воспитывались в других условиях. — Я думал, мораль не делится на страны. Джасим ничего не отвечает, Тэхен не добавляет — он и так чувствует себя победившим. Впереди начинают прорисовываться длинные стены резиденции, и уже на подъезде шейх было открывает рот, но Ким его перебивает: — Чонгук был всего лишь ребёнком. И он не был виноват в том, что стал вашей ошибкой. Разве это поступок взрослого — перекидывать на ребёнка свои обиды? В машине повисает недолгая тишина, после которой Тэхён выходит из машины и хлопает дверью. Когда аль-Тани спустя время тоже покидает салон, к нему подбегает Чонгук и долго сверлит взглядом исподлобья сначала. Немного страшно и волнительно. — Можно взять машину на вечер? — У тебя прав нет. — У Тэхёна есть. Шейх смотрит ему за спину, там стоит хмурый альфа. Снова переводит взгляд на Чонгука, что мнется перед ним, заламывая за спиной пальцы. Всё-таки влюбленность коснулась не только альфы, его омега тоже безвозвратно потонул в чужом мужчине. — Катайтесь, — сухо кидает Джасим и проходит мимо сына. Чонгук же сжимает губы, чтобы не завизжать и не дать глупой улыбке растечься на пол-лица. Он оборачивается и подскакивает к альфе, беря того за обе руки. — Он разрешил, — улыбается хитрым котом омега. — Ты свозишь меня на свидание в пустыню? Хмурое лицо Тэхёна сразу же преображается. Он в ответ крепче сжимает ладони омеги и улыбается, любуясь чужой радостью. — Конечно, свожу. Казалось, шире улыбаться было просто невозможно, но Чонгук удивляет даже себя. Он вкладывает в ладони альфы ключи от джипа, а сам бежит к машине, по дороге оборачиваясь и всем своим видом увлекая за собой альфу. Тэхён за ним любовно наблюдает, а когда темная макушка скрывается в салоне автомобиля, оборачивается назад. Там стоит шейх, и тоже на него смотрит. Альфа не разрывает зрительного контакта и не даёт никаких знаков, пока Джасим первым ему не кивает, после чего в своей медленной арабской манере разворачивается и уходит. Благословение дал, что ли? Холодный воздух кондиционера действует не хуже ромашкового чая, и Тэхён, взявшись за руль, везёт их в зыбучую пучину песчаного сердца. У них нет определённой точки назначения — в конце концов, песок в любом конце пустыни одинаковый. Едут, куда глаза глядят, рассекая жёсткие песчинки массивными колёсами внедорожника. Чонгук включает свою любимую песню, высовывает руки в окно и лукаво поглядывает на Тэхёна, произнося сладкое «хабиби». Тэхён не может сдержать улыбки: давно его кровь не разгоняли подобные детские кривляния и чистое ребячество, но, оказывается, такое случается, когда чужое счастье становится дороже и выше собственных принципов. Альфа таял, альфа упивался наслаждением, альфе все нравилось. Они тормозят на закате, выходят из машины, бросают тапки и бегают босыми друг за другом, утопая ногами в теплом песке. Кидаются песком как малые дети и скатываются с песчаной горы на коленках, с головой искупавшись в золотой пыли. Запыхавшийся от подобных игр — молодость давно прошла — Тэхён сгребает Чонгука к себе и накрывает голову того пледом. Солнце уже низко к горизонту, скоро совсем пропадет, и этот несносный и вспотевший ребёнок замёрзнет от холода пустынной ночи. Пока Чонгук пытается выпутаться, Тэхён берет его на руки и сам залезает в грузовой отсек пикапа, свесив ноги вниз и усадив омегу себе на колени. И когда растрепанная макушка появляется из-под пледа, горизонт освещается лишь несчастной полосой света. Чонгук оглядывается, любуясь красотой вокруг, и останавливается, пожалуй, на самом красивом сокровище в этой песчаной долине. В его самом горячем сердце. — Тэхён, — он кладёт ладони на чужие скулы, и альфа не может оторваться от блеска зелёных глаз. Совсем не хищных и кровожадных, а живых и невинных. — Про что ты там пел в машине? Как меня называл? — Хабиби. — Что это значит? — Мой любимый. Тебе нравится? — Нравится. Песни у вас красивые. Чонгук усмехается краешком губ и опускает глаза. Вместе с ними опускаются и руки с лица альфа. — Что ты сказал моему отцу? — виновато закусывает губу. — Он вышел из машины очень недовольным. — Всего лишь правду, с которой он глубоко внутри согласен, но не хочет признаваться себе в этом, — спокойно говорит Тэхён и возвращает ладошку омеги к своему лицу. Придерживает ее своей ладонью и ластится, словно неглаженый кот. — Ты такой дурак. Зачем ты специально его злишь? Ты же сам себе делаешь хуже, он не согласится с тобой на сотрудничество. — Я уже сам не согласен с ним сотрудничать. — Что? — Чонгук замирает с приоткрытым ртом. Неужели альфа собирается уехать отсюда ни с чем? — Как это? — Если я соглашусь, значит поддержу этот бесчеловечный копеечный труд омег здесь. А я не хотел бы им такой судьбы, — Тэхён целует парня в ладошку, пока тот не прекращает хмуриться, слушая альфу. — Пусть лучше я откажу им и лишусь поставок, тогда и здесь пропадет необходимость в добыче. — Они найдут других, кому можно будет продать это золото. — Зато я буду чист перед собой. И напишу весточку президенту. — Какой же ты своевольный и упрямый, альфа, — шепчет омега, прислонившись к его лбу своим. — Мой отец говорит точно так же, — усмехается альфа. Чонгук отстраняется и заглядывает в темные глаза альфы. — Расскажи про своих родителей. — Тебе это интересно? — Да, очень. Тэхён заправляет за ухо выбившуюся длинную прядь волос Чонгука, прикусывает губу и про себя улыбается. Почему-то уверен, что Чонгук бы им точно понравился. Отец бы точно выглядел серьёзно и холодно, показушно оценивал бы каждое действие омеги, хотя глубоко внутри давно бы принял выбор своего маленького альфы. А папа, наверное, заплакал и сразу бы принял Чонгука в семью и под свое крылышко. Увы, при жизни папы, Тэхён ни разу не привёл в дом омег — карьера забирала почти все время и силы. Папа очень расстраивался, что Тэхён так и останется повенчанным на работе до конца своих лет, тихо жаловался об этом отцу в свои последние годы жизни. Узнай он сейчас, что его сын все-таки нашёл себе любимого омегу, наверное, не знал бы, куда ему деться от радости. Тэхён надеется, что папа хотя бы видит все это и счастлив у себя на небесах. — Мой отец все моё детство ворчал и отчитывал меня, — начинает Тэхён, запрокинув голову и устремив взгляд в темнеющее небо. — Сначала ему не нравилось, что я все время вожусь лишь с омегами и совсем не общаюсь с альфами, словом, еще с пелёнок веду себя несерьёзно. Уже в подростковом возрасте, когда я начал самовыражаться и носить каблуки с серьгами и кольца на каждом пальце, он чуть в обморок не падал, — смеётся, — «Альфы себя так не ведут! Зачем ты меня позоришь?» Мне приходилось слушать это каждый день, но я продолжал делать все по-своему, а отец — пить валерьянку вместо воды. Только у папы получалось его успокаивать, — Тэхён зависает ненадолго. — У него как-то получалось сбивать его пыл и учить мириться с моим поведением и стилем. Наверное, ему было очень непросто со мной, когда мы остались только вдвоём. — Твой папа умер? — Да, — он опускает взгляд обратно на Чонгука. — Четыре года назад он умер от хронической болезни лёгких. Это был самый тяжёлый период в нашей жизни. Как оказалось, папа держал тот самый духовный баланс нашей семьи, и с его уходом все пошатнулось. Мы оба горевали, срывались и ссорились. Нам обоим нужна была поддержка, и мы, двое упертых альф, не могли её друг другу дать. Папа бы назвал это детским садом, — губы трогает грустная улыбка. — Каким он был? Твой папа? — М-м, невероятным? Чонгук приподнимает брови. Просит продолжать дальше. — Он был самым понимающим. Конечно, может, он хотел себе омегу, а не альфу, поэтому поддерживал все мои маленькие «омежьи» хотелки в виде бижутерии, а может, просто видел, как у меня загорались глаза, и не мог отказать. Сейчас я понимаю это намного лучше: тебе бы я тоже ни в чем не смог отказать. — Ты сравниваешь наши отношения с родительскими? — Нет, просто папа меня любил. И был готов отдать мне весь свой мир. Как и я готов. Чонгук смущается и стреляет взглядом из-под опущенных ресниц и чёлки. — Хорошо. Еще что-нибудь? — Ты бы ему понравился. — Правда? — Правда. Он бы тебя с порога принял в семью. Отец, может быть, еще побрюзжал для вида и чтобы тебя немножко запугать, а папа бы сразу повёл тебя подбирать свадебный костюм. — Свадебный костюм? Омега закусывает губу. Свадебный костюм? Был бы он готов пойти выбирать свадебный костюм с папой Тэхёна? Был бы он вообще готов к своей свадьбе? Чонгук рассматривает каждый сантиметр прекрасного лица альфы и почему-то без зазрения совести хочет считать, что готов. С Тэхёном почему-то не страшно даже падать. — Угу. В последний год жизни, когда болезнь обострилась, он мечтал только об одном. Он так и говорил: хочу, чтобы Тэхён-и нашёл себе любимого человека. Я тогда думал, что ему просто хочется в последний раз погулять на моей свадьбе, но сейчас я понимаю, — Тэхён берет в руки холодную ладонь Чонгука, — он хотел в последний раз увидеть, как мои глаза светятся. Я тогда работал как проклятый, стрессовал из-за ухудшения здоровья папы и приходил к нему всегда на нервах. А он всего лишь хотел уйти с памятью о моем счастье. В глазах Чонгука застывают слезы. Он старается почти незаметно шмыгнуть носом и не дать слезам скатиться по щекам, но Тэхён держит его холодные пальцы в своих и не даёт смахнуть солёные хрусталики. — Мне жаль, — сипло выдавливает из себя Чонгук. — Надеюсь, сейчас он там, — Тэхён поднимает голову к рассыпавшимся по небу звёздам, и Чонгук поднимает тоже, — очень счастлив за меня. Альфа наклоняется ближе к лицу омеги и начинает сцеловывать солёные дорожки слез. Чонгук куксится, пытается отодвинуться, но Тэхён крепко держит того за бедра и не даёт с себя слезть. — Каждую твою слезинку буду так сцеловывать, поэтому, будь добр, не брыкайся так. — Ты скучаешь по нему? — Ты не представляешь насколько. Чонгук снова с грустью поджимает губы. Искусает нижнюю сейчас до крови. — А ты? — М? — любопытно подбирается, а губу из-под зубов не выпускает. — Ты будешь скучать по этому месту? — Что? Я тебя не понимаю, — отрицательно качает головой омега. А может, просто не хочет слышать и верить. Тэхён под проницательным взглядом Чонгука лезет в свой передний карман и достаёт оттуда… кольцо на цепочке. — Это кольцо дал мне папа перед смертью. Это его кольцо, и я хотел бы, чтобы теперь его носил ты. — Нет, — Чонгук закрывает рот ладонью, по-прежнему неверяще мотает головой. — Ты не хочешь? — Нет! Я… Я хочу, но… посмотри на меня. — Посмотрел. Ты самый прекрасный омега. — Нет, Тэхён… — Да, Тэхён. Ты же хочешь, тогда что не так? — Я боюсь не понравиться твоему отцу. — Ты ему понравишься. — Я боюсь уезжать отсюда. Я совсем ничего не умею. — Ты всему научишься. — У меня нет образования. — У тебя вся жизнь впереди. — Ты невыносимый, — бьёт по груди. — Я тебя люблю. Чонгук замирает, не верит в то, что слышит. Любит? Разве возможно любить такого, как он? Которого бросила мать, которого возненавидел родной отец и который всю жизнь бегал по дому, как прислуга? Почему Тэхён сделал все возможным, ну почему он такой? — Шейха сказала тебе, что стать моим омегой лишь глупые фантазии, но я сейчас совершенно серьезно предлагаю тебе надеть это кольцо на свой безымянный палец. Или прикажешь мне на колено встать? — Нет! Не нужно… — У меня рука затекла. — Очень романтично. — Ты сам этому поспособствовал. Тэхён усмехается и берет ладонь Чонгука в свою руку. Чмокает её тыльную сторону и, глядя в невинные зелёные глаза, которые тоже не отрывают от него своего пытливого и одновременно с этим пугливого взгляда, надевает золотой обруч на тонкий безымянный пальчик. Омега вцепляется в свою руку нечитаемым взглядом, не может оторваться от неё и от потока бушующих мыслей. Правильно ли он поступает? Справится ли с новой жизнью? Оставит ли прежнюю? Не испортит все основательно и не пожалеет, в конце концов? — Я улетаю завтра утром. Омега сглатывает. Уже? — Надеюсь, ты успеешь собрать чемодан. Уже завтра он заберёт его в новую жизнь. Уже завтра его альфа хочет перевернуть страницу. Наверное, вместе они должны справиться. Если Тэхён уверен, то и он вместе с ним будет сильным. Чонгук слабо кивает. Тэхён берет его лицо в свои ладони. Сам приближается. — Мне тоже страшно, но в тебе я полностью уверен, — и не оставив между их лицами ни сантиметра, он целует его сразу глубоко. Без вожделения, трепетно, обостряя все чувства. — Мне понравилось, как ты пел в машине. Споешь для меня ещё раз? Чонгук поначалу стесняется, долго молчит. Но потом укладывается на грудь альфы, прячет лицо в складках пледа и одежды и начинает тихо напевать, пока бережная рука Тэхёна нежно поглаживает его по спине.

Мне снятся дожди,

Снится прекрасный оазис, затерянный в пустыне.

И каждый раз я просыпаюсь с болью:

Пока мечтаю о любви,

Время утекает сквозь пальцы.

Песня льется легко и гладко. И вскоре сны о дожде и любви переносят их в кровать гостевой комнаты. И весь мир в этот миг схлопывается до одного человека — его альфы. Чонгук с ума сходит от того, какой Тэхён горячий, как прижимает к себе, придавливая своим весом к постели, и все, что разделяет их — тонкая ткань льняной рубахи. Поцелуй становится глубже, так они еще не целовались. Так развязно, так мокро, так нецеломудренно. Но у Чонгука нет ощущения неправильности, он подаётся навстречу, старается не уступать своему альфе. Раскрывающая горечь миндального запаха Тэхена пьянит его. И когда тот раздевается, он не может оторвать взгляда от смуглой кожи подтянутого живота, широких плеч и крепкой груди. Тэхён невероятно красив, его альфа невероятно красив. Тэхён в процессе говорит много смущающих вещей: начиная от осыпания комплиментов и заканчивая своими откровенными желаниями. Чонгук краснеет под ним, прячет свое лицо в ладонях, смущается, потому что это все-таки его первый раз. Тем более с таким статным взрослым мужчиной. Альфа сцеловывает все страхи с щёк омеги, оставляет на губах поцелуи уверенности и обещает научить его страстной любви. Это по-прежнему отнюдь не успокаивающе, но хотя бы заставляет Чонгука отвлечься от своего стеснения и упрямо фыркнуть. Перечить своему альфе — как детская шалость, очень приятная. Но когда альфа опускается ниже и пристраивается к его животу, у Чонгука глаза закатываются уже от удовольствия, он расслабляется так сильно, что не замечает, как с него стягивают штаны и начинают выцеловывать внутреннее бедро. Омега сам по наитию зарывается в пшеничную копну волос. Воздух пропитывается возбуждением, вся простынь — его смазкой. Кровать прогибается под весом двух тел, когда Тэхён делает свои первые осторожные толчки. Чонгук пыхтит в поцелуй, чувствуя на языке яркий цитрусовый вкус своей смазки — Тэхён открылся перед ним тем еще смазкоежкой. Альфа без остановки спрашивает, как тот себя чувствует и все ли ему нравится, Чонгук согласно мычит, и Тэхён просит дать знать об этом громче — он хочет слышать сладкие стоны, как голос срывается от страсти. Словом, Тэхён делает из него податливое нечто. Чонгук скрещивает ноги у того на спине, хватается за плечи и не может ни о чем думать, потому что все мысли в голове перекрываются удовлетворенными стонами Тэхена в самое ухо. Альфа шепчет туда что-то невозможно приятное и до ужаса пошлое, пока двигается в нем неторопливо и медленно, и омега понимает, что ему этого мало. Он просит больше и быстрее, и тогда альфа показывает ему, насколько быстрым и мощным он может быть. Сладкие стоны, несдержанные вскрики, приятная смесь их обострившихся запахов — все это заполоняет каждый тёмный уголок комнаты. Приятная нега подходит к краю стремительно, когда белесая струя выстреливает и растекается между их животами. Чонгук вскрикивает и сразу за этим чувствует, как его наполняют семенем. Тэхён тут же выходит из податливого тела, хлюпая смазкой и оставляя белые подтеки на мокрых ягодицах, не даёт сцепке случиться. Только омега не даёт от себя отстраниться, притягивает альфу к себе, чтобы тот лёг сверху. Продлевает их первый момент интимной близости. Чонгук укладывает голову альфы себе на грудь, смотрит сверху вниз, любовно убирая взмокшие светлые пряди со лба. Гладит своего альфу, чтобы дать понять, как хорошо ему было и перед тем, как провалиться в безмятежный сон, почти не слышно шепчет: «Хабиби. Мой любимый».

***

«Доброе утро» наступает со стука в дверь. Это Шейха пришла будить гостя, потому что до завтрака оставалось пять минут, а господин Ким, единственный среди прибывших, не спустился к застолью. Прежде чем зайти, она долго стучит, но не получив никакого ответа, пугается, что с господином могло что-то случиться. Его могло не быть в комнате, а того и ещё хуже, поэтому она рискнула заглянуть. Но столкнуться с тем, что за дверью, омега была немножечко не готова. — Господин Ким? На одноместной кровати лежит наполовину прикрытый одеялом альфа с растрепавшейся по всей подушке пшеничной копной, а сверху на нем лежит и причмокивает губками её маленький и невинный Гуки. Приобнимает альфу за грудь и дёргает неприкрытой пяткой в полудреме. Шейха ойкает и тут же прячется за дверь. С кровати слышатся первые шевеления. Это Тэхён пробудился. — Ох, извините, Господин Ким, я думала, что что-то страшное случилось? Завтрак уже начался, вас потеряли. Прошу прощения, я уже ухожу! — кричит служанка из-за двери, после чего громко ей хлопает. В коридоре слышатся её быстрые удаляющиеся шаги. Альфа потирает сонные глаза и размытым взглядом смотрит на взлохмаченную макушку, которая медленно отлипает от его груди. — Кто это был? — хрипит со сна омега. — Мм… кажется, Шейха. Чонгук тут же подбирается и приподнимается на локтях. Во все глаза смотрит на все еще сонного и помятого Тэхёна. — Кто? Шейха? Она заходила? — Кажется, да. — Какой ужас! Чонгук начинает паниковать и шарить по кровати. Уже было порывается с неё сползти, но Тэхён его останавливает и утягивает снова к себе на грудь. — Эй, что случилось? — Она видела, как я лежу на альфе. На голом альфе! — Ты все равно когда-нибудь должен был, — отмахивается. — Ты не понимаешь! Шейха… она мне, как мама. Воспитала меня. А сейчас… застукала меня с альфой в одной кровати. Как же стыдно! Эта крошечная паника лишь умиляет альфу. Он берёт лицо Чонгука в свои руки и коротко целует в губы. Жест успокоения такой. — Золотце моё, ты точно готов поехать со мной? Чонгук грустно опускает взгляд. Прощаться — это всегда тяжело. Каким бы домом это место ни было, плохим или хорошим, менее тяжёлым этот выбор не становится. В руках альфы очень тепло и уютно. Но и пустыня хранит в себе воспоминания всей его жизни. — Да, — тихо шепчет омега. Он уже сделал свой выбор, когда отдавался этому альфе. — Тогда сейчас ты поднимаешься, собираешь свои вещи и идешь говорить с Шейхой. Уверен, она тебя поймёт и примет любой твой выбор. Чонгук кивает. Конечно, она поймёт. Она единственная, кто за всю жизнь омеги, понимала и принимала его. Конечно, она поймёт. Его взрослый и здравомыслящий альфа во всем прав. — И пока вы с ней прощаетесь, я поговорю с Джасимом за завтраком, идёт? — Идёт. Тэхён улыбается и снова тянется к сладким губам омеги. Сегодняшним утром они выглядят еще более сахарными, так и манят прикусить и облизать. Но поцелуй длится недолго. Чонгука шлепают по голой половинке и велят пошевеливаться. Омега только бурчит себе что-то под нос и быстро вылетает из комнаты, пока альфа премило усмехается, застегивая свою рубашку.

***

Подходя к небольшому навесу, где расположена прачечная, Чонгук впопыхах тянет топорщащуюся рубашку и зализывает волосы, а то по растрепавшимся кудрям сразу понятно, чем тот занимался всю ночь (как будто Шейха сама не догадывается). Взгляд случайно цепляется за отблеск серебряного кольца на безымянный пальце. В утренней панике совсем про него не вспомнил, а сейчас вытягивает перед собой руку и с трепещущими чувствами рассматривает тонкий обруч на пальце и не может сдержать счастливой улыбки. Но тут же прячет руку за спину, когда осторожно заглядывает внутрь прачечной. Шейха стоит к нему спиной и намывает рубашки в большой круглой ванночке. Рядом с ней стоят еще две другие омеги и тоже активно работают руками. Чонгук кашляет, чтобы привлечь их внимание, но когда старшая слуга оборачивается, то теряет всю прыть и немой рыбкой открывает и закрывает рот, вытянув руки по швам. Шейха усмехается и думает про себя, какого все-таки красавца вырастила. — Эм… Шейха, можно тебя на минуточку? Женщина вздыхает и поднимается с колен. — Чего ж нельзя, мой мальчик, конечно, можно. Они скрываются за стеной, выходят в длинный светлый коридор, и Чонгук, смотря на ее морщинистое лицо, впервые будто замечает, как та давно не молода. Перед глазами сразу пролетают яркие моменты вседозволенного детства, на протяжении которого Шейха все время его выручала и прикрывала. Никогда не доносила до хозяина о пакостях маленького несмышленого омеги, спасала от отцовского тяжёлого ремня и прятала за свою спину. И все слова в этот миг застревают в горле. Вместо них там образовывается давящий комок слез. — Шейха… сегодня утром… — Не нужно передо мной оправдываться, мальчик мой, — она протягивает к нему свои руки, и омега тянется к ней тут же. Обхватывает руками её шею и утыкается головой в макушку. Слышится первый тихий всхлип. — Шейха, спасибо тебе за все, я так люблю тебя, — шепчет он в ее темные, слегка поседевшие волосы. — И я тебя люблю. Успокой меня только тем и скажи, не обижал ли он тебя? Чонгук отстраняется от женщины, заглядывает в лицо, держа за плечи. — Нет, Шейха, он… предложил мне лететь с ним в Южную Корею. А вчера он, — омега не договаривает, вместо заплетающихся скомканных слов показывает служанке свою правую ладонь. Шейха медленно переводит взгляд с глаз напротив на поднятую руку и ахает восторженно, когда замечает сверкающий металл на безымянном пальце. — И я… вроде как согласился лететь с ним. Шейха закрывает рот рукой. Вокруг её глаз появляются смеющиеся морщинки. — Мальчик мой, — радостно восклицает женщина и снова тянет омегу на себя, обхватывает лицо ладонями и начинает целовать во все щеки. Чонгук забавно морщится. — Боже мой, неужели это случилось! Светлый мой, наконец-то ты станешь свободным. — Ты отпустишь меня? — Разве может быть иначе?! — Я хочу забрать тебя с собой. — Куда мне, Чонгук? Мне уже скоро шестой десяток пойдёт, к тому же у хозяина альфа подрастает. За ним тоже нужно кому-то присматривать. — Я буду скучать, — тихо шепчет Чонгук, опуская глаза. Если будет смотреть прямо, точно расплачется. — Теперь у тебя будет тот, кто позаботится о тебе лучше меня. Почему-то господину Киму я верю, материнское чутье подсказывает. Держись за него, Чонгук-а. — Я буду, Шейха. Обязательно буду.

***

Тэхён и Чимин опираются на нагретый капот джипа, пока наблюдают за выбегающим из-под навеса Чонгуком. Тот кланяется в ноги чуть ли не каждому обитателю дома, вышедшему проводить гостей, пугается подошедшего к нему амбала-телохранителя, что просто хотел забрать его дорожную сумку и погрузить ту в машину, но омега, большие глазки выпучивая, мотает головой и тоже в ноги кланяется. Чимин усмехается, глядя на это все, а Тэхён оторвать глаз не может от своей драгоценности. — Да-а, весёлая жизнь у тебя намечается, — выносит альфа свой вердикт. — Он невероятный, скажи. — Подстать тебе. Вам в семье давно не хватало присутствия омеги. — Не напоминай про отца, — вздыхает Тэхён. Понимает, что тот снова будет ворчать и капать на мозги, когда узнает, с каким золотом вернулся домой его дражайший сыночек. — Мы найдём других поставщиков. Чимин переводит взгляд на своего друга и коллегу. Смеряет его безупречный профиль через темные стекла очков и снова возвращается к тому, от кого глаза Тэхёна не сходят ни на мгновенье. — Мне кажется, то, что ты ему привезёшь, понравится гораздо больше запланированного золота. Тэхён нехотя сводит недоумевающий взгляд на Чимина. Без слов просит пояснений. — Он уже на пенсии. Конечно, ему хочется, чтобы ты доказал, что настоящий альфа. Ким закатывает глаза, вспоминая, как отец все детство бузил на него и на папу, что сын со своими заскоками ведет себя совсем не по-альфьи. — Он хочет внуков, Тэхён. — Посмотри на Чонгука, он сам еще ребёнок. — Мистер Ким точно дождётся. Он с тобой терпения на три жизни вперёд набрался. А теперь его хотя бы будет греть надежда. Тэхён поджимает губы, смотрит на Чонгука с маленьким альфой аль-Тани в руках. Неужели когда-нибудь он будет держать так их ребёнка. Ни разу до этого он не применял себя на роль отца, думал, что никогда не справится с этим. Но глядя на улыбающегося Чонгука с карапузом в руках, в нем просыпается ревность одновременно с желанием привязать к себе омегу и уже дать собственную жизнь и продолжение их любви. Тем временем Чонгук равняется со своим отцом, прежде чем дойти до машины и с концами покинуть песчаную долину, обласканную жарким солнцем, что его в себе возрастила. Он опускает взгляд, также осторожно кланяется перед шейхом и ждёт, пока тот сам скажет свои последние слова. — Видят звезды, солнце сегодня на твоей стороне. — Ты сам виноват, что потерял своего потенциального партнёра, не нужно меня винить. — Смотри, не сверни не на ту дорогу, теперь ты больше не под моей опекой. — Я и раньше ее особо не чувствовал. — Вместе с альфой уверенность появилась? — Потому что, в отличие от тебя, он признает мою ценность, а не превращает меня в ошибку всей своей жизни, предпочитая скрыть со своих глаз, — голос дрожит предательски, но он должен об этом сказать, прежде чем покинуть Руб-эль-Хали навсегда. Джасим бин Халифа выдерживает долгую паузу. — Прости меня, — все-таки выдаёт, и Чонгук чуть не задыхается. — Я был несправедлив по отношению к тебе, я это признаю. Я сам виноват в том, что повёлся на игры твоей матери. Я был разбит и зол одновременно, и неприязнь к ней выбила из меня всякий рассудок. Ты её точная копия, напоминание о моей ошибке, которую я упорно не хотел признавать, — шейх сводит руки в замок, стоит ровно и смотрит точно так же. — Любовь —коварное чувство, поэтому будь с ней осторожен. — Это все, что мне хотелось услышать от тебя за эти годы, — омега сжимает губы, сдерживая эмоции со слезами-приятелями. — Ты простишь меня? — Я тебя уже давно простил. Джасим сдержанно кивает, когда омега разворачивается. Приличия местной культуры не позволяют выставлять свои эмоции и чувства на всеобщий показ, но почему-то сейчас этот пункт этикета кажется правильным нарушить, поэтому шейх зовет: — Чонгук. Омега оборачивается и видит, как альфа раскрывает перед сыном свои объятия — непозволительный знак перед всеми слугами, для которых семейная тайна была под семью замками. Чонгук смотрит на Тэхёна, будто разрывается, и когда его альфа кивает, он делает свой выбор — разворачивается и впечатывается в грудь своего отца, уже слыша перешептывания шумных омег за спиной хозяина. — Мне этого не хватало. Отца не хватало, — еле слышно выговаривает в чужую грудь, вдыхая до боли родной и чужой запах одновременно. — Прости. Чонгук отрывается и заглядывает в зелёные разукрашенные тайной глаза и видит в них свое отражение. Видит в них такие же глаза. — Прощай, отец. В первый раз его так называет. Не кричит и не выплевывает, произносит шёпотом, который не долетает до любопытных ушей. Джасим благодарно кивает, все-таки гордость играет за воспитание своего сына. Чонгук больше не оборачивается, летит в объятия своего альфы, который тут же целует омегу в лоб и треплет по волосам. Обязательно шепчет, что он у него герой и самый сильный человек. И пока Чонгук пытается срастись воедино с его рубашкой, Тэхён поднимает свой лисий взгляд исподлобья на шейха. Альфы оба кивают друг другу. Кажется, каждый остался при своём золоте. Пора разойтись по машинам.

***

Вечером этого же дня их самолёт приземляется в аэропорту Сеула. По сравнению с Руб-эль-хали здесь не стелется песок целыми долинами, ночи не такие тёмные и холодные, и привычный душный ветер не обдувает загорелое лицо. Чонгук всю дорогу не отрывается от окон автомобиля, который везёт их в пентхаус Тэхена. С квартиры на двадцать девятом этаже тоже открывается невероятный вид на ночной город, который весь пестрит яркими разноцветными огнями. Только оказавшись внутри, омега тут же прилипает к длинному панорамному окну и не отрывается от разглядывания весь вечер. Он облизывает взглядом каждую высотку, светящиеся мосты и горящие билборды центральной улицы и думает только о том, что теперь это его новая жизнь. Больше никакого жёлтого песка под ногами и звёздной ночи на крыше служебного домика. С одной стороны, мучительно тяжело прощаться со всей своей прошлой жизнью так внезапно, но с другой… С другой стороны к нему подходят со спины, пристраиваются сзади на мягкий ковер, обхватывают ногами и обнимают за талию. Тэхён ведёт мокрым носом по загривку, пускает табун мурашек по коже. От него пахнет мылом и свежестью. А еще — свободой и домом. Альфа спрашивает, не устал ли он тут сидеть. Не замёрз? Зовёт покушать, ведь он заказал еду из ресторана. Корейские национальные блюда тоже становятся для Чонгука новинкой, он пробует её с любопытством, и ему нравится острота специй, оседающих на языке. Омега чувствует, что ко всему этому скоро привыкнет. Потому что к хорошему быстро привыкают. А рядом с альфой ему еще ни разу не было нехорошо. На следующий день их с утра будит звонок телефона. Чонгук читает на экране короткое и лаконичное «Отец». Кажется, тот очень недоволен тем, что ранним утром узнает от Чимина, что его сын вернулся из командировки ни с чем. Тэхён пыхтит и повышает голос в трубку, нервно взъерошивает пшеничные пряди и мерит квартиру большими шагами. А сбросив вызов, успокоившись, возвращается в спальню и чмокает Гука в губы, извиняется и говорит, что ему срочно нужно улаживать рабочие вопросы. Чонгук тратит день на изучение дома, заглядывает в каждый угол и открывает каждый ящик, разгуливает по большим комнатам, но к вечеру изрядно погружается в одинокую тоску. Скучный вечер разбавляет вломившийся и взъерошенный Тэхён. Видать, денёк выдался нелёгкий. Он снова жалуется на отца и велит одеваться. Чонгук не понимает, что происходит ровно до того момента, пока не хлопает дверь автомобиля и они не выезжают с парковки — вот и настал момент знакомства с родителями. Точнее, с одним родителем. Всю дорогу Чонгук пребывает в панике и в стрессе поедает свою нижнюю губу. Руки предательски дрожат, и он хлопает себя ими по коленкам. Впечатления об отце Тэхёна сложились, мягко говоря, не самые радужные и положительные, именно поэтому его всего так трясёт, но альфа заверяет, что его отец мил со всеми, кто не его непутевый сын. А на непутевого омегу непутевого сына это тоже распространяется? Но после того, как Чонгук застывшей статуей и каменными коленками перешагивает порог родительской квартиры и видит, как хмурый взгляд поседевшего мужчины (ну, ни дать, ни взять, точная копия Тэхёна, только поплотнее и с подстриженной бородкой) вмиг теплеет, стоит омеге пугливо показаться из-за плеча непутевого сына. Ким-старший прикрывает рот ладонью и теряет дар речи — наверное, не может поверить, что его ребёнок впервые за тридцать три года привёл в дом омегу. В секунду на глаза наворачиваются слезы, вспоминается папа и его мечты об удачной партии для Тэхёна. Они оба думают о том, что теперь папа точно счастлив у себя на небесах. Мистер Ким тут же забывает о своём недовольстве, зовет гостей к столу, угощает своим фирменным вкусным чаем, налюбоваться скромным мальчиком из пустыни не может и изредка кидает в сына удовлетворительные кивки — отец принял твоего любимого человека в семью, что может быть лучше. Уже под покровом глубокой ночи, после того, как Чонгук немного смелеет и уже не так скромно о себе рассказывает, приходит час прощаться. Отец Тэхёна подходит к омеге и берет того за руку, молча благодарит и обнимает перед уходом. На ушко шепчет, чтобы чуть что, сразу к нему обращался — он Тэхёну вставит хороших подзатыльников. А на деле же думает, что сын у него не промах, когда квартира снова пустует. Еще спустя некоторое время, когда Чонгук выбирает себе университет, а Тэхён помогает ему туда поступить, они снова встречаются с отцом альфы на его дне рождения. В этот день омега приходит уже более нарядным: на нем красивый темно-синий костюм и белая рубашка с рюшами, шею украшает золотая цепочка из личной коллекции сына, в ушах несколько проколов, а на пальцах сверкают дорогие камни в золотых обручах. Отец усмехается и чуть ли слезу не пускает от смеха — все-таки ничего другого от своего золотого альфы он ожидать не мог. Как он и зарекался, этот ребёнок весь мир оденет в золото. Только вот сам золотой альфа теперь выглядит гораздо скромнее. Все потому, что украсил свою жизнь иным золотом. И другое его больше не привлекает.