Тёмные твари

12 декабря, 2022 год Вильнюсский округ, Литва

— Ты хочешь знать, как меня обратили? — глаза-омуты обратились к единственному фонарю, в свете которого кружили мелкие хлопья снега. Статная, обманчивая в своей простоте и спокойствии, она вдруг сгорбилась, словно на неё обрушилась вся тяжесть прожитых лет. —Хочешь услышать о том, как я была человеком? Охотница только усмехнулась, вложив в голос максимальное пренебрежение. — Ну давай, расскажи. Она немного отодвинулась от своей пленницы и крепче обернула металлическую цепь капкана вокруг своей руки. В этой части пригорода ночью вряд ли появятся люди, а история — дополнение к награде, которую она, как Охотник, заслужила. В конце концов, всё честно: чудовища охотятся на людей, люди — на чудовищ. Охотница смотрела на свою добычу из темноты. Подсвечиваемая фонарём, та как будто стояла на краю импровизированной сцены, снег на которой был подкрашен тёмными багровыми пятнами. «Славное намечается выступление». Пленница медленно повернула голову в темноту и заговорила: — Когда-то я была юна. Я была юна и, кажется, была готова любить, да только мир редко подчиняется этому чувству, как и нашим желаниям. Она хмыкнула, но изо рта не вырвалось облачко пара, в который раз напомнив о её нечеловеческой сущности. — Это был брак по расчёту, и я любила, вернее, пыталась любить, – продолжила она, – однако жизнь распорядилась иначе. Иногда обстоятельства лишают нас всего человеческого и, доведённые до грани, мы срываемся в пропасть, не раздумывая о последствиях. Таким был и мой случай. В отчаянии и надежде на понимание я бежала, однако в отчий дом меня не пустили. Родные, знакомые с детства дверь захлопнулись навсегда, вскрывая старые связи, безжалостно уничтожая то, что осталось. Мне оставалось лишь выживать, побираться на улицах, словно последнему бедняку. Длинные волосы – предмет моей гордости – лишь мешали и привлекали сальные взгляды, а потому мне пришлось обрезать их. Граф подобрал меня. Он был существом карающим и милосердным, но какая из сторон будет благословлять тебя сегодня, не знало, кажется, даже само мироздание. Сначала исподволь, понемногу, словно наученный годами кот, или лучше сказать, опытный petit ami (1) он стал направлять меня. Не приручать, нет – он прекрасно понимал, что юные строптивые девицы, которые лишились единственной опоры, зачастую похожи на загнанных сворой лисиц. А загнанные лисицы имеют дурную привычку кусаться с такой силой, о которой и сами зачастую не догадываются. Лишних телодвижений Граф не любил, а потому сказал лишь, что любую девицу «необходимо выгуливать перед замужеством». Мой прежний стиль он назвал кошмарным, и, потребовав сменить его, тут же начал приводить свой план в действие. К моим услугам были лучшие модные дома Парижа, башмачники, проницательные парфюмеры с серебром в волосах, хитрые ювелиры – впрочем, с последними зачастую общался Граф и было в нём что-то столь гипнотическое, что бедняги не раздумывая снижали цены до рыночных. Переплачивать он не желал, но и красть считал ниже своего достоинства. Граф позволял делать им из меня красивую картинку, фарфоровую куклу, к которой, впрочем, сам оставался равнодушен. Лишь обучением он занимался лично, полагая, что его имя слишком древнее, чтобы марать его. Граф давно не был человеком, и это, наверное, делало его ещё более беспощадным. Иногда он требовал невозможного, но у меня не было иного выхода, кроме как следовать его приказам. Знаешь, Охотница, тебе, познавшей лишь азарт погони и кровь на серебре, конечно же, не понять, но тогда из меня меньше чем за год и правда сделали юную модницу, кокетку, с поведением балованной девицы, но телом женщины. Платья выгодно подчёркивали каждый изгиб, вселяя уверенность, даруя ощущение превосходства и собственной власти. Граф учил меня играть с людьми, узнавать сотни сплетен, оттачивая мастерство, но оставаться верной себе, и его уроки не проходили даром. Каждое утро начиналось с бронзового подноса, на котором неизменно находилось несколько десятков приглашений. На некоторых изумрудными чернилами стояла руна Графа – знак, что пропустить их я не имею права. Впрочем, на его вкус было невозможно сетовать – зачастую такие приглашения открывали двери в совсем иной Париж. То был Париж лоска, нищеты и похоти: полный опиумных паров, шампанского, покорных юношей и девушек – выбирай, кого хочешь, делай, что вздумается. Никто никогда не спросит лишнего, не удивится. Бывали среди приглашений и светские рауты, на которых я должна была продемонстрировать усвоенные уроки. Я гордо носила свой выдуманный титул – графиня Немо, гостья из-за рубежа. На этих раутах Граф неизменно сопровождал меня, отслеживая каждое движение. Но он был тёмной тварью… - Ты не лучше, - перебила она и брезгливо сплюнула в снег. - Tuché, моя дорогая, - улыбнулась она. - Но разве ты не хочешь услышать всю историю? Выждав пару секунд для верности, она продолжила. Граф не знал пощады, а потому рауты нередко оказывались полны сюрпризов. В самый разгар танцев мои туфельки вдруг могли начать натирать, а очередь из желавших станцевать юных щеголей, казалось, будет увеличиваться бесконечно. На одном из таких раутов я танцевала с отцом – к тому моменту любовь к выпивке и азартным играм почти уничтожила его. Пока мы кружились, выводя очередной реверанс менуэта, я ощущала витающий вокруг кисловатый запах смерти. Знаешь, Охотница, я всё гадаю: он был так сильно увлечён желанием взять ссуду у Графа или и правда не узнал родную дочь? Впрочем, это один из тех вопросов, ответ на который не суждено узнать никому. Шло время, отрастали мои волосы — с должным уходом это произошло удивительно быстро. Теперь служанке приходилось тратить несколько часов, укладывая пышную белокурую копну для очередного выхода. Вскоре после того, как мне исполнилось восемнадцать, Граф лично приехал забрать меня с закрытой вечеринки. В ту ночь он был необычайно вежлив и обходителен – улыбки, нежные поглаживания. В тот вечер шампанского было, пожалуй, слишком много, но мой добродетель был так обходителен и так нежен… — О, Граф… — она горько рассмеялась. — С каждым прожитым веком годы давили на его кости всё сильней, но Граф умел находить радости жизни в мелочах. Ему давно опостыли юные птахи, однако он любил играть с ними, подгадывая тот мимолётный миг, когда юное личико наконец теряет округлую детскую кукольность, но не успевает застыть презрительной гримасой пресытившейся кавалерами дамы. До меня он пробовал это множество раз, но результат приносил ему лишь разочарование. Однако для моего перехода Граф выбрал время с хирургической точностью. Тогда, в ту лёгкую майскую ночь, я умерла. На удивление, я даже не помню, как это произошло — я просто закрыла глаза, чтобы проснуться восковым изваянием. В ваших трактатах пишут, что создания ночи первое время пытаются дышать и жить, словно они всё ещё люди, но это не так. Вначале мы чувствуем лишь голод. Голод и бесконечную жажду, которую можно сравнить с отравлением беленой (2), когда обречённый испытывает лишь одно желание. Мы теряем человеческий облик, чтобы затем вновь обрести его, уже не из воспоминаний — они кажутся слишком смутными, чтобы извлечь что-то толковое — но на основе наблюдений. Гораздо позже воспоминания начали возвращаться ко мне – словно старые выцветшие фотографии, где вместо лиц лишь размытые пятна и можно лишь догадываться, о чём они думали в миг своей смерти. Места, времена, даты. Уродливые пятна крови на нежно-кремовой подкладке платья. Порванные атласные перчатки. Шаг за шагом, словно старый механизм, вспышками, я начинала вспоминать своё небытие. Белая кость и смех сестры, реки крови и строгая улыбка гувернантки, Граф и белокурый безымянный юноша, которого хлыстами забили до смерти на одном из раутов… Воспоминания мешались, переплетались друг с другом, словно меня никогда и не существовало. Два года я провела в небытие, в тумане. Обретя новую себя, я хотела взять новое имя, однако Граф не позволил, сказав, что имя это судьба, имя это память и якорь, хоть какая судьба может быть у тех, кто даже не дышит? Знаешь, Охотница, он всё говорил, что у каждого из нас есть та грань, после которой воспоминания стираются, размываются, и переступать эту грань опасно, ибо за ней таится безумие, такое, что для существ вроде нас, опасней любого яда, ведь вернуться оттуда практически невозможно. Я была слабой особью, возможно, даже нежизнеспособной – два года слишком долгий срок, чтобы вспомнить себя, однако Граф дал мне шанс. Его всегда забавляли живые игрушки. Наверное, он мог рассказать мне ещё многое, но во Францию пришла революция, и даже такое древнее существо, как Граф, оказалось бессильно перед ликом перемен. В одну ночь она расцвела алым созвездием, обращая в пыль такой родной и привычный мир шелковых лет, обманчивой мягкости и деланно-вежливых книксенов. Нет зверя страшнее, чем толпа, и нет создания беспомощнее, чем гонимая ими жертва. Граф погиб сражаясь и, как мне кажется, встретил свой исход с тихим облегчением. — Что за мизантроп сочинил сюжет, в котором бороться приходилось не за жизнь, а за то, чтобы наконец-то сдохнуть? — от досады Охотница сплюнула в снег, но рассказчица, кажется, не обратила на комментарий внимания. Я осталась одна. Впервые по-настоящему одна, вновь загнанная. Я не представляла, куда мне идти, а потому следующие годы прошли в скитаниях по миру. Не было больше платьев и красивых нарядов, улыбок за бокалом шампанского и брошенных исподтишка кокетливых взглядов. Шаг за шагом я узнавала себя, свою сущность и природу. Континенты, страны, города — сплошь и рядом кипящие котлы, сотрясаемые революциями. Площади и тёмные переулки, мостовые и перекрёстки. Я бродила, рассматривала людей, стараясь копировать жизнь тех, кого ненавидела всех душой, лишь изредка встречая себе подобных. Большинство из них оказывались фанатиками, готовыми исполнить любой каприз их создателя, пускай даже ценой собственного посмертия, другие же были слишком надломленными, чтобы задаваться вопросами, которые терзали меня. Господа же этих странных существ, хоть и владели ответами, зачастую были слишком жестокими, чтобы я добровольно захотела остаться у них. Трогать же меня не решались — кровь создателя была лучшей защитой. — Ты предлагаешь посочувствовать тебе? — яда в голосе Охотницы хватило бы на нескольких людей. — Скорее повествую. Годы моей скорби давно завершились, юная Артемида. — голос был усталым и немного печальным: так больной вспоминает о впустую растраченных минутах жизни. Однако я училась. Со скрипом, с болью, прокладывая путь, сплошь усеянный ошибками и оплошностями. Сколь бы противно ни было противно признавать, однако меня до сих пор тянуло к людям, словно я до сих пор ощущала себя их частью. В те времена я лгала, пожалуй, даже слишком часто и даже тем, кого любила. Особенно тем, кого любила. Я отчаянно пыталась стать человеком, словно одного желания было достаточно. Лица. Мужские и женские. Десятки, если не сотни, тысячи. К тому времени моих навыков вполне хватало, чтобы вновь без особого труда стать мисс Немо — разоренной графиней, пустившейся в странствия. Однако, обольщая, вовлекая в вихрь приключений, беспощадно играя чувствами, ранила я, в первую очередь, себя. Ведь невозможно играть, оставаясь равнодушной. Я привязывалась к каждому из них, пускай на совсем короткое время или десяток лет, каждый раз забывая, моя маленькая охотница, что люди смертны по своей природе. Им свойственно увядание. Они старели ужасно быстро, моля о бессмертии, презирая мой застывший в веках облик или же угасая с тихой грустью. Провожать их было больно... — Ближе к делу, — Охотница с силой толкнула её коленом в спину, впечатывая в мягкую пелену снега. — Зачем ты нападаешь? — Такова наша природа, тебе ли не знать. Мы убиваем, пока не убьют нас, — существо улыбнулось, не показывая клыков, словно знало, что за этим последует. Не сказав больше ни слова, Охотница занесла сребро-стальной кинжал, метя меж рёбер. Один взмах, яркий отблеск фонаря на лезвии, сухой треск цепей — и вот Охотница с недоверием смотрит на проткнутую грудь. Ещё мгновение назад обездвиженная, теперь её жертва подкрадывается к ней, неотрывно наблюдая за алым пятном. Тёмные твари не знают пощады. _____________________ 1. petit ami (фр.) – любовник 2. При отравлении беленой у пострадавшего появляется сухость во рту, жажда, двигательное возбуждение, нарушение зрение, дыхания и головокружение.