слайд по млечному пути

      В этот момент стояла такая тишина, словно весь их маленький скейт-парк оказался в открытом космосе.       Перед Минхо стоит группа парней, которая удивлённо сверлит его взглядами, потому что не каждый день можно увидеть, как их любимый отличник прогуливается ночью по пустынным районам Сан-Франциско. Не то, чтобы это, конечно, очень стереотипно, а просто потому что старший не выходит из дома, кроме как в школу. По крайней мере, все обитатели их небольшого квартала уверены, что не видят Ли после часов трёх после полудня. Поэтому картина, открывшаяся перед Хёнджином, стоящим на скейте, уже готовым прокатиться по его излюбленной трассе, оказалась такой, что никаких подходящих слов не нашлось. Знакомый был перед ним, кажется, совсем потерянным, словно сам Хван позвал его сюда; блондин не спешит с выводами и молча смотрит на гостя.       Где-то сзади него в таком же удивление пребывают Джисон, Чонин и Сынмин, которые уже давненько перестали листать ленту в Твиттере за поиском новых смешных картинок, которые можно напечатать на задниках своих скейтов. Они первыми заметили приближение их старшенького, но не сказали ни слова, потому что считали, что он пройдёт мимо. Потому что всем было известно, что Минхо с такими людьми, как они, не водится, что ему в принципе неприятно находиться в обществе «плохишей», какими он считал их. Никто его осуждать не стал, да и в принципе им всё равно было совершенно, ведь если Ли их не трогает — они не трогают его. Но сейчас Минхо стоит перед ними — слегка заспанный, какой-то до безумия взбудораженный, раздражённый. Именно этот факт и смущает. Джисон уже мысленно готовится к тому, чтобы разрешить конфликт, потому что Ли смотрит на Хёнджина так, словно кинется на него, как разъярённое животное — ну это при самом худшем раскладе, конечно. — Научите кататься на скейте! — выговаривает он громко-громко на выдохе, тараторя.        И убегает.       Удивлённая группа подростков смотрит ему вслед, а Сынмин даже выдаёт нервный смешок, который тут же меркнет в мёртвой тишине, которую оставил после себя Минхо.

.

.

Раннее тем же днём

      Минхо в который раз просыпается от криков, которые исходят где-то с кухни. Это было настолько обыденно, что он никогда не ставил себе будильник, прекрасно зная, что его утро будет сопровождаться такими прекрасными звуками, слыша которые возникает желание лишь закрыть себе плотнее уши, убегая от реальности куда-то туда, где ты маленький и невинный ребёнок, которого не касаются никакие ужасы жизни. У Ли мешки под глазами, растрёпанные волосы и улыбка кривая, когда он смотрит в зеркало в попытке сказать себе пару подбадривающих слов; он не признается себе, что в его жизни всё не так радужно. Точнее, это понятно, но могло быть и хуже, верно? Возможно, всё это ради его собственного блага, чтобы сделать его сильным, чтобы он шагал по жизни, зная, что ничего хуже уже не может быть. Но, честно, каждый раз смотря в зеркало, он чувствует себя такой размазнёй, что представить сложно. Была бы его воля, и он бы потратил лишние минуты с утра на то, чтобы просто молча рыдать, смотря на своё отражение, которое, кажется, с каждым днём становилось ему всё более незнакомым.       И ведь правда — он был так счастлив когда-то! Сложно представить себе ребёнка более счастливым, чем маленький Минхо! Он улыбался каждому на улице, здоровался, наверное, даже с маленькими цветочками на улице, наслаждаясь солнцем и зимой и летом. Жизнь вокруг казалась такой яркой и насыщенной, но в какой момент всё пошло не так? Уход отца? Неоправданные мечты? Детские травмы, вылезшие наружу? Дождливые дни, сопровождающиеся грозой? Они малость затянулись, и теперь дождливая погода тянулась с Минхо в течение всей его маленькой непродолжительной жизни. И он не может предугадать, когда небо над ним станет хоть на оттенок светлее, не говоря уже о появлении небольших лучей солнца.       Мир вокруг стал таким серым. Любимые вещи стали безвкусными, а блеск в детских глазах стал какой-то совсем незаметный — в них лишь отражалась периодически лампа, когда Минхо засиживался допоздна за домашней работой, чтобы ему не прилетело в который раз за то, что он не идеален. На каждую такую ссору он тяжко сглатывает ком в горле вместе со слезами, смотрит исключительно в пол и принимает подзатыльники от матери по тёмной макушке, говоря себе о том, что, возможно, судьба его так наказывает. Даже не пытается сказать, что она несправедлива. Может, у неё есть свои поводы так делать.       Минхо знает, что идеальным быть априори нельзя, но всё равно стремится к тому, чтобы ошибок в его жизни не было вообще. Сплошные «A+», хвалебные речи учителей о его успеваемости, отсутствие личной жизни и постоянное нахождение дома — чем не идеальный сын? Но каждый раз эта идеальность разрушается, стоит Ли задержаться на минут десять, отпроситься погулять хотя бы до магазина, а получить «B» сродне кошмару. Минхо в такие дни либо не выходит из комнаты, навзрыд зачитываясь теорией в учебниках, либо проливает пару слёз на свои тетрадки, пальцами цепляясь за одежду, чтобы хоть как-то свою дрожь унять.       Кстати, говоря о Феликсе… Честно, Минхо не уверен, что было бы с его жизнью, если бы в ней не было его. На некоторое время Минхо забывается в шоколадном запахе, улыбается искренне и глаза светлеют на оттенок, когда он находится рядом со своим младшеньким. Они были одноклассниками ещё до того, как жизнь старшего претерпела сильные изменения, поэтому Феликс был свидетелем всех перемен в характере и поведении брюнета. Именно поэтому шатен решил подобраться поближе, разузнать все секреты, желая помочь справиться с той тяжестью, которую вынуждены были нести чужие плечи. Минхо тушевался, думая о том, что ему совсем не нужна чужая забота, что он к ней привяжется, а это пагубно в его ситуации, когда жизнь состоит из одних оскорблений. Но в конце концов, сдался. Потому что коричневолосому мальчику удалось забраться в сердце, поселившись там достаточно глубоко и надёжно.       Минхо благодарен ему за то, что он просто есть. Его мама не подозревает о том, что Феликс не просто одноклассник, потому что Минхо мастерски скрывает тёплые нотки в голосе, говоря о младшем, когда его многоуважаемой родственнице приспичивает всё же поинтересоваться, что происходит в жизни сына. Брюнет радуется, что это происходит нечасто, хотя другой бы разрыдался из-за этого; но он рыдает по другим причинам и этого достаточно.       Феликс пишет ему сообщения в привычной манере, что ждёт на перекрёстке, который находится чуть дальше его дома, чтобы лишних вопросов не возникало. Минхо всё же встаёт, натягивает на себя какую-то слегка помятую рубашку и брюки и затягивает на шее чересчур сильно галстук, кряхтя и улыбаясь чему-то тёмному в своей голове. Он игнорирует крики матери по телефону, даже не стараясь думать о том, кто мог стать её жертвой, потому что Ли кажется, что жертвы — все. Он суёт в себя бутерброд, запивает апельсиновым соком, хватает портфель, собранный заранее вечером, и убегает из дома, выдыхая, потому что знает, что ближайшие несколько часов можно будет почувствовать себя вне клетки.       Феликс встречает его привычной улыбкой, а Минхо не может не подарить ему ответную.

.

.

— Серьёзно? Ты запал на скейтера? — брюнет глаза широко раскрывает, держа в руках кусочек пиццы, который всеми силами норовится упасть. Феликс перед ним до безумия смущённый, сжавшийся, и выглядит так маленько-маленько, как цыплёнок. — Ты будешь меня осуждать за это или что?! — прикрикивает он, а Минхо только бровь скептически выгибает, мол, говоря «Где ты увидел осуждение?». Шатен вздыхает, — Ну, допустим… Но он выглядит таким крутым! Я бы с ним… — Ли старший смотрит исподлобья, прекращая ковырять свой кусочек пиццы от скуки, — покатался… Не смотри так на меня, ты о чём думаешь вообще! — А ты о чём думаешь? Я ни слова не сказал, — Хо плечами пожимает, а Феликс напротив вздыхает раздражённо. Иногда он действительно забывает каким Минхо может быть — настоящая заноза, — Нет, ну а что ты хочешь от меня услышать? Благословения моего ждёшь? — С ума сошёл что ли! Ты думаешь я бы к нему подошёл? Только под дулом пистолета! — Страдать собираешься просто так? Не круто, Ли Феликс, — названный начинает задумчиво ковырять в салате.       Минхо было, если честно, немного всё равно с кем там его друг собирался встречаться. Не в том плане, что ему вообще похуй что за человек, что там вообще может быть за подводные камни и так далее. Старший уверен, что Феликс может постоять за себя, если там вообще мрак будет — абьюзивное отношение он точно терпеть не будет, да и, если что, Минхо в этот момент и подключится, но только, чтобы поддержать. Руки марать он уж точно не собирался, да и кто его бояться будет? Он — пустое место в этой школе, поэтому единственное, что его может ждать — это смачный проезд по его роже скейтбордом.       Феликс, наверное, поднял эту тему, потому что знает о том, что Хо особо скейтеров не любит. Да и в принципе с особой осторожностью относился к каждому. Старший на эту тему не заикался почти, но шатен точно понял, что в прошлом что-то произошло, что до сих пор каким-то образом в душе первого отзывается негативом. А Феликс такой человек, который со стопроцентной вероятностью захочет, чтобы его парень и друг поддерживали связь, ладили каким-то образом, поэтому любое пожелание со стороны старшего в данном случае готов услышать. Ведь он же не будет насильно их пытаться друг с другом сводить! А зная Минхо и его категоричность, которая иногда граничит с упрямством, он не выйдет на контакт просто так, если это не в его интересах. — Если что, то мне безразлично, что он скейтер. В конечном итоге, это твоя жизнь, а не моя, понимаешь? — говорит брюнет, тут же из транса выводя слегка расстроенного Феликса, — Ну что ты губу повесил… — Да даже если и так… Я-то не подойду к нему! — Минхо опять скептически бровь выгибает. Веснушчатый хмурится, — Что опять? — Давай поспорим в таком случае, — теперь пришла очередь младшего изгибать бровь в вопросительном жесте, — Ты говорил, что от споров не можешь отказаться. Вот у тебя есть повод получить желаемый результат, если не сможешь отвертеться из-за принципов в своей головушке, — говорящий демонстративно себе по голове кулаком стучит по правую сторону. — А тут у меня нет шансов даже избежать всего этого… — Ну так решайся чего ты хочешь, — Минхо смотрит на друга со всей серьёзностью, — Не будь, как я, Феликс. Не убегай от того, что тебе действительно нравится из-за собственных страхов. В конце концов, не думаю, что всё будет настолько плохо, — на лице расцветает еле заметная улыбка, — Ты миленький и хорошенький — он будет дураком, если откажет тебе. — …Давай поспорим, — наконец-то выдаёт Феликс спустя минутное молчание и беспрерывное копошение в салате, — Но в таком случае, тебе нужно будет придумать наказание, если я всё же выполню условие, — младший задумчиво смотрит на их скреплённые руки. — Я согласен на всё что угодно, кроме убийства, кражи и угона, — хихикает Минхо, но всё же возвращает себе всю серьёзность, — Я же идеальный мальчик.

.

.

      Минхо лежит на кровати так тихо, как только может. Он успешно делает вид, что спит, чтобы ему лишний раз не сделали выговор. В ушах — наушники, в которых играет какая-то меланхоличная херня, от которой только лежать и плакать; в принципе, осталось сделать последний пункт, но не то, чтобы у брюнета был повод заниматься этим. Каких-то вон выходящих мыслей не было, на него вроде не наорали сегодня, оценку хорошую в дом принёс — можно порадоваться жизни и спокойно с пустой головой полежать, разгружая весь тот ошеломительный багаж знаний, который приходится потреблять каждый день. И ведь даже так Минхо не назвал себя умным: он зубрит, делает это, лишь бы ему не влетело, не наслаждаясь и единым фактом, который в его голову пробирается, потому что учёба — пытка. И больше ничего.       В принципе, он считает всё то, что происходит в его жизни пыткой. Отсутствие свободы, душащая рутина, которая уже доходит до смешного «дом-школа-дом», что кажется чем-то вроде порочного круга, из которого не выбраться. Является ли Минхо человеком? Или он механизм, слепо подчиняющийся кому-то всевышнему, без воли и совсем не способный на отстаивание своей души? Души, которая на самом деле стремится к тому, чтобы любить, чтобы жить ту самую весёлую, насыщенную и полную счастья жизнь, которая есть почти у каждого человека в этом мире! Но не у него… Как смог докатиться мальчуган до жизни такой? Он сейчас даже скейтерской компашке Хёнджина завидует, понимая, что в самом Минхо нет и половины той свободы, которая есть в высоком худощавом блондине.       «Чего стоит на самом деле эта свобода?». Ли не уверен, что хочет знать на этот вопрос ответ. Потому что это значит, что ему придётся перевернуть всю свою жизнь кверх ногами, на целых сто восемьдесят градусов, что кажется таким страшным и невозможным. Придётся пойти против всех своих устоев и стен, которые были выстроены вокруг него чужими, уже давно не греющими и родными, руками.       Подобные вечные мысли остаются без продолжения, потому что Минхо отвлекает резкий звук уведомления, который глушит аниме, которое уже на самом деле давно осталось без внимания. мой персональный надоедливый лучик МИНХО я написал ему.       После этого сообщения старший хмурит брови, а затем слегка задумывается, но ответ его находит совершенно молниеносно. Он открывает чат, наконец окончательно забывая о том, что он делал до этого. По крайней мере, на время.

я

и как оно?

не отшил же?

мой персональный надоедливый лучик он буквально ответил флиртом на то, что я пиздец как хотел с ним познакомиться

я

а ты, я смотрю, даже не скрываешься

ну и что получается? на свиданку идёте?

мой персональный надоедливый лучик ДА ТЫ ПОДОЖДИ Я СЕЙЧАС СКОНЧАЮСЬ       Минхо ещё некоторое время наблюдает за тем, как Феликс что-то печатает, а после замолкает и так происходит несколько раз за минут десять, за которые старший успел прочитать несколько совсем неуместных статей, просто чтобы скоротать время. Он уже начинает думать о том, что его младшенький там откинулся от переизбытка чувств, ну или как минимум, рыдает, но он оказывается неправ, когда ему приходит очередное уведомление, на которое он тут же тыкает, замечая огромный текст. Первая часть состоит из сплошного месива из рандомных букв, просто потому что Феликс бил по клавиатуре в каком-то припадке, но дальше последовали умилительные текста о том, что Хан Джисон — лучший в мире, и что веснушчатый готов был чуть ли не оды ему слагать о том, какой он ахуенный; Минхо кривится от такой слащавости, но всё же улыбки не сдерживает, потому что всё же ему в радость наблюдать за чужим счастьем. Но улыбка также быстро спадает, когда дело переходит в проигранный спор. Минхо даже успел забыть об этом. мой персональный надоедливый лучик что касается спора минхо, сейчас я буду предельно серьёзен последние несколько лет ты сам на себя не похож; по ощущениям, ты кажешься призраком того минхо, который был со мной в детстве, давно похоронили чужими руками где-то далеко-далеко в твоей душе это плохо. я бы даже сказал отвратительно возможно, ты понимаешь к чему я клоню и, возможно, ты убьёшь меня за это но из этого пиздеца надо выбираться, ты же понимаешь это? я разговорился с джисоном насчёт того, что им нужны ещё напарники в их скейтерскую тусовку пойдёшь к ним с таким предложением они обычно тренируются ближе к ночи, часов в 11, а в школе их не поймать и пускай тебя не пугает перспектива, что ты сбегаешь из дома сколько хуйни ты терпел, сколько лет ты был идеальным сыном даже я уже в рот это всё ебал, а ты — нет минхо, если ты пропишешь мне завтра пиздюлей за это, — я приму но от своих условий я не откажусь       И вышел из сети. Минхо так и не смог заснуть в ту ночь, думая о том, что лучше больше не думать совсем. Ведь его мысли, походу, становятся материальными. Задумался о том, что свою жизнь можно поменять, так и меняй. Вот он твой шанс.       Сегодня старший сказал Феликсу: «Решайся чего ты хочешь». И, видимо, ему самому нужно будет задуматься над этим, раз судьба ему выдвинула такие условия.

.

.

      Минхо чувствовал в течение всего дня нахлынувшую на него тревогу, которую нельзя было никак подавить различными занятиями. Концентрация на уроках оставляла желать лучшего, разговоры никак не выводили из астрала, а погода на улице никак не скрашивала отвратительное настроение, даже если сморщенное лицо старшего всеми силами пыталось осветить солнце. Кстати о солнце! Минхо всё же не убил своего однофамильца, трезво смотря на всю ситуацию. Он понимает, что Феликс хочет лишь помочь, потому что сам брюнет знает, что загнал себя невесть куда, но ещё не поздно что-то менять в своей жизни, даже если кажется, что сделав лишний шаг — ты потеряешься. Он знает, что такого не произойдёт, что Феликс «держит» его, что не даст ему упасть, но Минхо на то и человек, что неизвестности боится. А как не?       Он даже не то, чтобы продумывал план своего побега. Ли просто знает, что его мать не заглядывает к нему по ночам после того, как приближается время, когда нужно уже спать. То есть, время после десяти полностью в его распоряжении. И даже если тревожные «а что, если?» лезут ему в голову, он их сразу же отгоняет, потому что с чего бы резко должна рутина измениться? Но на всякий случай он всё же решается натолкать различных подушек, если всё же решатся заглянуть; Хо не думает, что мать станет доходить до того, чтобы зайти в комнату с целью проследить за спящим парнем, но ему так будет спокойнее. И даже если он не планирует надолго убегать, всё же всё надо устроить так, чтобы он потратил как можно меньше своих нервных клеток.       Минхо сидит на своей кровати, нервно теребя хлопковую ткань своей новой футболки. Он уже успел переодеться, намотать по меньшей мере пятнадцать кругов по своей комнате, искусать кожу вокруг ногтей, а также завалить Феликса сообщениями, на которые последний в подбадривающей манере отвечал, говоря о том, что Минхо — сильный мальчик, и он со всем справится. Старший проклинает всё на свете и в первую очередь — проект веснушчатого, с которым ему приходится возиться сейчас; если бы не он, Феликс согласился бы, но всё же младший был не из тех, кто любит потом разгребать долги. Но всё же где-то в глубине души брюнет понимал, что если бы с ним пошёл его друг, то было бы, возможно, ещё более неловко: ему пришлось бы остаться там надолго, наблюдая за тем, как все ладят, а он стоит в стороне, совсем не понимая о чём говорить, потому что в первую очередь он — изгой, каким он, на самом деле, провозгласил сам себя.       Звуки уведомлений меркнут в тишине, говоряще о том, что в доме заснули все, кроме Минхо. Мальчик делает последний вздох в стенах дома и открывает окно. «Пора»: звучит в его мыслях, когда он выпрыгивает на улицу и выдыхает уже там. Свежий воздух приводит его мысли в порядок лишь на немного, ведь всё же мозг бьёт панику жуткую, осознавая весь пиздец ситуации, но его ноги и сердце не слушаются, поэтому Ли делает первые шаги в неизвестную ему ночную жизнь.       Спустя несколько минут паника Минхо пропадает, сменяясь на искреннее любопытство, с которым он рассматривает то, что для него было недоступно уже довольно долгое время. Ночная действительность окунает в тишину, в небольшие порывы ветра, которые забираются под тоненькую футболку, в дальние крики подростков, которые живут полноценную жизнь, которую Ли может пока наблюдать лишь со стороны. Надеется, что пока.       Он правда не осознаёт, что чувствует. Ему одновременно так страшно, что в горле ком, а ноги сводит от каких-то только Минхо известных сценариев в голове, где ему отрубают голову из-за того, что он сбежал из дома, не меньше. Но в то же время юноше хочется бежать без оглядки, крича на всю улицу; эмоции настолько переполняют его, что на кончиках пальцев он чувствует приятное покалывание, граничащее с эйфорией, которая вот-вот накроет с головой. Ли честно пытается держать себя в руках, чтобы не затмить свой мозг эмоциями, которые так и ждут удобного момента, чтобы вырваться из сердца, но у него так это плохо получается. Он выглядит одновременно, как потерянный ребёнок и хитрый кот и, пожалуй, эти личности сейчас совсем не дополняют друг друга. Минхо из-за такого контраста эмоций теряется, он начинается тревожиться из-за всего происходящего сильнее, чем хотелось бы; но положительные эмоции и какое-никакое чувство свободы переполняют его грудную клетку, словно залечивая те раны, которые нанесла ему жизнь за то долгое время, что он существовал, а не жил.       Оставшееся время парень идёт как в тумане, лишь периодически выходя из астрала, когда рядом с ним кричат какие-то люди: он всё боится, что может наткнуться на злополучных скейтеров раньше, что вызовет диссонанс в его голове. Минхо чувствует себя потерянным маленьким, размером с ладонь, детёнышем, которого только-только выпустили в жестокий внешний мир. Он сдерживается, чтобы не начать скулить или жалобно мяукать.       Он честно не помнит как оказался на скейтерской площадке, но осознание настолько резко и умело ударяет ему в голову, что он тут же встаёт, как вкопанный. Издалека ему виднеется группа парней: знакомые макушки, заразительный смех, который выводит на секунду даже из тревожности, а также возгласы Джисона, которого ни с кем не спутаешь. «Да, Феликс выбрал себе явно громкого бойфренда»: констатирует у себя в голове Минхо, закатывая глаза и теребя концы своей футболки, думая о том, как вообще подойти к этим шумным чувакам, которые явно были заняты своими делами. Два парня с голубыми и коричневыми волосами что-то задорно обсуждают, держась за руки, — они рыскают в телефоне и смеются, а вместе с ними, видимо, и Джисон, который превышает все лимиты громкости, из-за чего двое незнакомых ему макушек смотрят на него с явным неодобрением, которое Хан мастерски игнорирует.       Последний парень, с осветлёнными волосами, не участвует в дискуссии вселенской важности, предпочитая тренировать различные трюки на площадке. Он выглядит до безумия сосредоточенным, до такой степени, что Минхо в душе признаётся, что это выглядит сексуально, но, конечно, не для него, а для всех фанатов и фанаток в стенах школы.       Он, честно, залипает, не находя в себе силы отвернуться, наблюдая за тем, как этот парень отточено вытворяет все трюки, при этом улыбаясь так ярко, что ослепнуть можно. Минхо только смотря на него чувствует всю ту свободу, которая исходит от него, невольно задумываясь о том, что и мечтать не может о том, чтобы забрать хотя бы частичку той свободы, которая томится в чужом сердце. Блондин всем своим видом кричит о красоте, об удовольствии, о любви к жизни — не меньше. — Хёнджин, ты хотя бы не убейся, гонщик ебанный! — доносится до Минхо; это кричал синеволосый парнишка, а остальные подхватили его фразу легкими усмешками. Вышеупомянутый на это лишь искривил лицо и театрально выдохнул, но всё же смирил пыл, понимая, что за него беспокоятся.       «Хёнджин… Чудесно».       Чувство отрешенности с каждой новой секундой всё больше и больше нарастает в грудной клетке, предательски сжимая лёгкие и сердце; как будто рёбра решают раздавить органы к чертям. У брюнета предательски начинают дрожать губы от понимания того, как сильно он отстал от жизни, как же много вещей он упустил, что у него нет… дома? И не какого-то помещения или физической оболочки, а людей. Да, у него есть Феликс, он этому безумно рад, но его жизнь всё также не блещет эмоциями: он в привычном ритме жизни существует, не имея никаких поводов для радости, никаких случаев, чтобы почувствовать себя подростком с мечтами и целями. На деле он лишь сгусток различных веществ, который можно спокойно уничтожить при желании.       Но не сюда ли он пришёл, чтобы что-то поменять в своей жизни?       Может, у него будет компания? Компания, в которой он будет чувствовать себя своим, не боясь того, что от него в любой момент могут отвернуться, что он останется один. Может, Феликс и он теперь будут находиться в совершенно одинаковых мирах, делясь идентичными эмоциями и стремлениями, которые они смогут воплотить вместе? Может, у Минхо есть право на то, чтобы чувствовать себя свободным, чтобы не загонять себя в рамки, которые кто-то установил ему, не давая из них выйти? Может, у Минхо есть право на счастливое будущее, которое будет махать ему как только он что-то предпримет, как только он переступит через все свои страхи, которые долгое время таились в его душе, не желая уходить? Может… у Минхо есть право любить и быть любимым? Когда тебя ждут, когда с тобой обсуждают всё, что можно и нельзя, когда тебя поддерживают при любом раскладе, когда тебя нежно держат за руку, шепча о том, что всё образуется, когда кажется, что весь мир подождёт, просто потому что ты находишь вместе со своей любовью… Мог ли Минхо это представить? Возможно, нет…       Брюнет бросает беглый взгляд на Хёнджина, и что-то в его сердце болезненно колет. Он боится этого чувства, не хочет поддаваться каким-то эмоциональным порывам, просто потому что это лишняя трата нервов в и так непростых жизненных обстоятельствах, а исходя из этого… он станет совсем уязвим. «Возьму и загляну в глаза — растаю, стану ничем». Этого ли он хочет? Не за этим ли он сюда пришёл? Побороть себя?       Да, именно! Почему… почему он всё ещё пытается убежать от своей настоящей личности? Которая просится наружу уже так давно, изнывая где-то в глубине души.       Громкие шаги начинают раздаваться в тишине улицы, которая разбавлялась лишь тихими хихиканьями троицы и шумом колёс скейта. Минхо, ни о чём не думая, просто шагает вперёд, словно на автомате. На него тут же оборачиваются, и вся смелость в нём резко улетучивается, заменяясь тревогой, потому что пойти то он пошёл, а что сказать совсем не придумал. Он нервно усмехается, начиная стоять, как вкопанный, при этом сверля Хёнджина взглядом нечитаемым, чтобы тот совсем не понял, что у него в душе творится. Но у блондина глаза такие пронзительные, словно видящие подтекст; он не говорит ничего и смотрит, при этом держа скейт в правой руке — ждёт, когда начнут разговор, потому что самому на рожон лезть как-то совсем не хочется.       У Хёнджина спокойное выражение лица, гармоничные черты и ясность в карих очах — всё это противоречит хаосу в голове Минхо, его оскалу на губах и полному безумию в каждой частичке тела. Хван всеми фибрами души чувствует то напряжение, которое принёс вместе с собой старший; он глядит на своих младшеньких, которые теперь, отлипнув от телефона, взглядами полными непонимания смотрят то на одного парня, то на другого, как сурикаты, которые осматривают территорию на наличие опасности. Хёнджин не уверен, чувствует ли опасность, но искры в воздухе летают — это уж точно.       Блондин точно не может сказать, что он должен думать о Минхо. Не то, чтобы он вообще знал его. Единственное, что ему было известно — Ли нелюдим до жути, не любит шумных компаний, почти всё своё время проводит за учёбой и имеет явные проблемы со сном, судя по его мешкам под глазами, которые своими глазами наблюдает Хван в данный момент. Честно, он не соврёт, если скажет, что удивлён видеть старшего перед собой — потому что именно сейчас тот мастерски поломал все устоявшиеся кирпичики в голове, то впечатление, которое было у Хёнджина насчёт него. Скейтер не был уверен в чужих намерениях и вообще ничего в своей голове не успел продумать, когда он видит, что Минхо начинает делать к нему шаги. Малые — такие, что расстояние между ними не сокращается по ощущениям, но Хван всё равно чувствует, как начинает волноваться. А у Ли дыхание спирает и сердце стучит. — Научите кататься на скейте! — кричит брюнет, смотрит прямо в душу по ощущениям около трёх секунд, и тут же срывается с места, возвращаясь туда, откуда пришёл.       Тут же воцаряется тишина, которая разбавляется удаляющимся бегом по влажной траве и тяжёлым дыханием Хёнджина. Где-то рядом Чонин с Сынмином смотрят на фигуру, которая стремительно пропадает в темноте, совсем забыв о том, что они делали буквально несколько минут назад. Джисон, который явно пребывает в наименьшем потрясении по сравнению с остальными, подходит к Хвану, кладя тому руку на плечо, чем выводит из мыслей. — И что это было, как думаешь? — Хан замечает, что фигура полностью исчезла, и из-за этого даже как-то облегченно выдыхает, переставая хмуриться. — Честно, не знаю, — Хёнджин сжимает скейт в своих руках, — Но мыслей много. Может закончим на сегодня? — Хван старательно улыбается, пытаясь не выдать своего замешательства, но остальные лишь стараются не акцентировать на этом внимания, потому что всё равно не скажет. По крайней мере, сейчас. Это же Хёнджин.       Теперь пришла очередь провожать блондина взглядом, пока он так же, как и Минхо несколькими минутами ранее, не пропадает в темноте ночи. Чонин сзади Джисона сдавленно матерится, на что Сынмин, видимо, щипает того за щёки, как наказание. Хан лишь руки на груди складывает, быстро чиркает «Напиши, как будешь дома (по возможности). И, если что, пиши (тоже по возможности)» и убирает телефон. Его сообщения остаются без ответа.       Минхо в это время прибегает домой, не наблюдая ни одной детали, которая поменялась с его ухода: значит, как минимум, он выживет и завтра ему придётся, наверное, иметь дело со скейтерами. Возможно, он предпочёл бы, чтобы его убили.       Феликс заваливает его подбадривающими сообщениями, говоря при этом, что тот им гордится, на что Минхо лишь улыбается вымученно и устало, думая, наверное, что он тоже собой гордится. Он не может и не хочет осознавать всего того, что резко на него обрушилось за эту ночь, но он верит и надеется, что всё, что не делается — всё к лучшему.       Минхо засыпает с пустой головой, а Хёнджин тем временем, пялясь в потолок, думает лишь о том, что маленькая частичка в его голове словно бы пошатнулась, давая всё больше поводов для бессонной ночи. И, возможно, он этим воспользуется.

.

.

      Утро выдалось тяжелым хотя бы потому, что Минхо постоянно просыпался посреди ночи после неясных кошмаров, которые оставляли после себя отвратительный осадок из тревоги и страха. А после, когда зазвенел будильник, он готов был проклинать весь мир в целом, потому что совершенно не выспался, пребывая будто бы всю ночь в бреду. А с утра, когда он завтракал по обыкновению лёгкими оладьями, он поймал себя на мысли, что не хочет идти в школу совсем, потому что всё его нутро страдает от какого-то стыда, который съедал его, как ненасытное животное. Брюнет не был уверен в том, что Хёнджин и его компания в принципе уделят ему своё внимание, но вероятность разговора не была равна нулю — и это было самым страшным.       Феликс не встречает старшего на их излюбленном месте, потому что ему нужно было рано с утра потащиться в школу, чтобы сдать наконец-то несчастный проект, и уже с самого начала дня Минхо ощущает, что сегодня весь мир будет против него. Чувствует всем своим существом, что этот день будет адски тяжёлым, может даже, революционным в его жизни.       Первые уроки проходят относительно спокойно и Ли, всеми силами поглощающий всевозможные знания, действительно отвлекается от тревожных мыслей. После к нему присоединятся Феликс, который в привычной манере приобнимает старшего, но теперь в этот жест ещё были вложены и поддержка и восхищение и извинения — всё вместе взятых, лишь бы на секунду Минхо смог почувствовать себя лучше. Старший, конечно, не винит его ни в чём всё ещё, лишь улыбается слегка измучено, потому что его физическое состояние оставляет желать лучшего, но младшему было достаточно хотя бы получить улыбку, и он понимал, что всё оказывается достаточно разрешимым. Веснушчатый ни на секунду не сомневался вчера, что его друг предпримет всё то, что он ему выдвинул, как условие проигрыша. И не потому что тот боялся не выполнить его или быть уж очень правильным, а потому что сам Феликс знал и видел, что Минхо нужна помощь, и он её хочет — это самое главное. Потому что Феликс знал, что всё на самом деле Минхо надоело, и по-другому никак не могло быть. Он готов был её принять, какая бы она не была.       Это было по обыкновению спокойное времяпровождение в столовой. Ли старший и Ли младший стояли где-то рядом со входом, облокотившись о стену, попивая вкусный апельсиновый сок. Они беседовали совершенно о пустяковых вещах, предпочитая не затрагивать произошедшее вчера ночью, потому что главное, что сейчас было хорошо; хорошо в том плане, что Минхо до сих пор не окликнули знакомые макушки. Феликс, если быть предельно честным, не знал, чего можно ожидать от сорванцов, какими являлись все участники скейтерской тусовки, но переписываясь вчера с Джисоном, где из миллиона кокетливых фразочек всё же удалось выяснить, что все были удивлены такому резкому приходу старшего. Хёнджин даже скоропостижно убежал за Минхо, но Хан не был уверен в том, чтобы догнать. Веснушчатый, если честно, сразу опровергает подобное, иначе его друг бы не ходил такой нервный, прислушиваясь ко всему, что можно и всматриваясь в каждое проходящее мимо лицо.       Минхо делает глоток сока, когда его неловким движением трогают за свободную руку со стороны входа, из-за чего он тут же давится и начинает кашлять. Феликс рядом с ним теряется, а после, кидая взгляд в сторону двери, расслабленно выдыхает, слегка хмуря брови. Перед ними стоит слегка потерянный и смущённый Хёнджин, который сейчас, по мнению шатена, совсем не выглядит, как сердцеед и популярный парнишка. Скорее как младшеклассник, которого спалили за какой-то проделкой. — Извини, извини, извини! — начинает тараторить он, все усилия прикладывая на обильную жестикуляцию, которая обусловлена паникой. Минхо откашливается последний раз и смотрит тому прямо в глаза, видя рядом с собой скорее побитого котёнка, нежели взрослого горячего скейтера, каким перед ним предстал Хёнджин вчера, — Я не хотел тебя пугать… — Всё в порядке, — слегка хрипло выдаёт брюнет, поправляя волосы, которые были в небольшом беспорядке после такого представления, — Что ты хотел?       Минхо видит как подобный вопрос ставит блондина в тупик, потому что, наверное, всё было так очевидно, но, честно, Ли даже забывает на секунду обо всём, что между ними недосказанности и недопониманий выше крыши. И как только он всё же вспоминает по какой причине Хёнджин здесь, сразу же теряется, но тут же берёт себя в руки, понимая, что перед ним не какой-либо монстр или, о боже, факбой, а такой же неловкий подросток, как и он. У него даже щёки красные такие, словно он на свиданку приглашает! И Минхо не знает, почему ему так нравится этот алый оттенок; потому что, будем честны, Хван с ним выглядел таким до безумия милым.       И, наверное… это не то о чём он должен сейчас думать, верно? — Насчёт того, что было ночью… Ты серьёзно? — Хёнджин смотрит исподлобья, неверяще, так, словно Минхо прямо сейчас посмеётся ему прямо в лицо, сказав то, какой он глупый.       Брюнет чувствует испепеляющий взгляд Феликса всеми фибрами своей души и невольно сглатывает из-за этого. Сердце в груди колотится с бешеной скоростью, и кажется, что с каждым разом оно всё ускоряет своё биение. Ладошки предательски дрожат и потеют от одной лишь мысли, что просто «да» или «нет» в данный момент решают абсолютно всё в его такой маленькой и только начавшейся жизни. Минхо смотрит Хёнджину в глаза, а тот смотрит в ответ: пристально, не моргая, возможно даже с какой-то теплящейся надеждой в глазах, а может сейчас всё просто кажется таким нереальным… но старший не соврёт, если хочет, чтобы предположение его оказалось правдой. — Да.       Минхо замечает явную смену настроения в чужом взгляде, видит как в глазах расползается тепло, что они перестают стрелять тревожными стрелами и резать шипами и заполняются чем-то, что тот ещё не способен понять и увидеть. На лице Хвана появляется мягкая улыбка, а румянец снова возвращается на щёки, чем до безумия смущает и радует собеседника. — Тогда я буду ждать тебя сегодня, верно? — Конечно. Я также буду с нетерпением ждать этого.       Они в последний раз обмениваются улыбками, после чего Хёнджин выходит из столовой, оставляя после себя запах мяты и свежести. Минхо сдерживается, чтобы не закричать, а Феликс легонько пинает его в бок, причитая о том, что тот сделал всё правильно.       Ли всё оставшееся время думает о «веществах», которые заполняли глаза блондина, а также о том, что ему бы стоило прикупить скейт, наверное…?

.

.

      Сказать, что Минхо нервничал в течение всего дня — значит ничего не сказать.       Когда он пришёл домой, он всеми силами старался делать вид, что всё чудесно, чтобы его лишний раз не могли ни в чём заподозрить. Но, в конечном итоге, постоянно был пойман за ситуациями, когда летали вилки, ложки и палочки для еды; миссис Ли кидала на него вопросительные взгляды, спрашивая молча о состоянии сына, но Минхо предпочёл не смотреть на неё, игнорируя всё то малое беспокойство, которое осталось в чужих глазах. Он скрывался в своей комнате, делая домашнее задание; а когда всё оказалось выполнено, он не нашёл ничего более путного, чем заснуть. Преодолевая тревожность и всё те же любопытные взгляды пары глаз. Брюнет всеми фибрами души чувствовал тот дискомфорт, который приносит ему это повышенное внимание — обычно его матери было всё равно как чувствует себя сын, что он вообще делает, а сейчас словно все звёзды на небосводе сошлись так, чтобы она проявляла какой-никакой материнский интерес. Тогда, когда не нужен; Минхо хмурится, думая о том, что он пригодился бы тогда, когда мальчик был ребёнком, зависимым от родительской любви.       В конечном итоге, город засыпает, а вместе с ним и дом семейства Ли. Но, конечно же, не весь.       Брюнет просыпается из-за звуков будильника, тут же выключая его, чтобы никто не дай бог не услышал. Ему снова страшно даже от мыслей о побеге, а тут ещё и внешние обстоятельства заставляют понервничать… Но вокруг всё ещё скапливается липкая и душащая тишина — Минхо выдыхает.       Он быстро пишет несколько сообщений Феликсу, оповещая о том, что он скоро будет, и тут же начинает закидывать в свой рюкзак всё, что можно. Только сначала выкидывает оттуда все школьные принадлежности, бросая их слегка небрежно на кровать; ему сейчас было совершенно не до того, чтобы аккуратно разложить их на столе. Минхо надевает на себя огромную футболку, серую толстовку и джинсы — единственное, что было у него из достаточно свободной одежды, и, наверное, она достаточно подходящая для сего события, на которое он отправляется. Смотря на себя в зеркало, Минхо заправляет слегка отросшие пряди за ухо, думая о том, что ему непривычно видеть себя таким. Невозможно описать каким. Но можно точно сказать, что не таким, как обычно.       Стоя на уже знакомом до боли перекрёстке, Ли нервозно и нетерпеливо отбивает ритм ногой, понимая, что спешить было необязательно. Феликс опаздывает, и сейчас это было сродни пытке: огромные уродливые лапища тревожности сковывали маленькое подростковое тело, из-за чего по спине периодически проходился табун из мурашек, а горло предательски сдавливало, из-за чего становилось невыносимо дышать. Минхо пустым взглядом смотрит в свой телефон, пытаясь найти спасение в чужих сообщениях, которые, возможно, с минуты на минуту могли бы прийти… Но ничего не происходит.       Феликс прибегает весь запыхавшийся, и Ли сдавленно ему улыбается, всеми силами стараясь показать, что всё хорошо. Но веснушчатый знает того не первый год, чтобы не заметить малейшие различия между «нормально» и «катастрофой», поэтому без лишних вопросов, которые могут лишь ухудшить ситуацию, берёт старшенького за руку, тут же начиная говорить о совсем простых вещах в попытке отвлечь, в попытке вернуть из царства кошмаров в реальность. Минхо начинает смотреть на него осознанно и сжимает чужую ладонь сильнее, чем до этого, — для Феликса это уже показатель успеха.       Брюнет не думает ни о побеге, ни о всех своих чувствах, которые сейчас тяжело проживать, ни о том, что он с минуты на минуту должен будет делать то, что он совершенно не умеет. Кажется, что в данный момент все эти ужасы не являются чем-то значимым; их хочется отпустить, наплевав совершенно на все свои страхи: им лишь хочется показать язык, посмеяться в лицо, послать на все четыре стороны, при этом убежав далеко, а может, даже уехать на скейте на другой конец света. Минхо окончательно расслабляется и отпускает чужую руку под взволнованный взгляд Феликса. Последний сразу же отгоняет все плохие мысли, видя искреннюю улыбку на чужом лице, которая предназначена ему, которая показывает, что уже всё совершенно замечательно.

.

.

— Который раз ты уже падаешь…? — интересуется Феликс, протягивая руку лежащему на асфальте Минхо; последний тактично игнорирует предложение о помощи, предпочитая смотреть на звёздное небо. По крайней мере, до момента, когда его перекрывает чужая коричневая макушка, — Ты серьёзно меня игнорируешь? — Звёзды красивые. — Значит игнорируешь, — шатен уходит в сторону, усаживаясь рядом с Джисоном, который тут же начинает гладить того по голове в успокаивающем жесте, — Я не настолько рассержен, — говорит он, кидая взгляд в сторону Хана, который после этих слов начинает выглядеть, как пристыженный кот, — Но ты можешь продолжать, — его просьбу поспешно выполняют.       Минхо так и продолжает лежать, уже закрыв глаза и совершенно ни о чем не думая. Сейчас меньше всего хотелось представлять как милашничают Джисон с Феликсом, а также Сынмин с Чонином, которые уже успели несколько раз поцеловаться, пока синеволосый старательно завязывал свои шнурки, чтобы прокатиться на скейте. Не то, чтобы ему совершенно не интересно всё происходящее, — скорее наоборот: все были крутыми. И это было проблемой, потому что себя он таковым не считает. Ему кажется, что он выделяется и не вписывается в эту компанию, где каждый друг друга знал, а также они все имели малое представление о том, как хотя бы кататься на доске, даже не говоря о том, как на стоять.       Брюнет периодически ловил на себе взгляд Хёнджина, списывая это на то, что тот просто проверял, не сломал ли старший ещё его скейт, который, Ли уверен, тот боготворит. На самом деле, это было удивительно, что блондин вызвался отдать ему вещь, которая имела для него явную ценность. Когда Минхо взял в руки чужую доску, он смотрел на Хвана в явном недопонимании, но тот лишь прятал глаза под кепку, которая была на нём, а возможно и красные щёки, но насчёт последнего Ли не был уверен вовсе. Всё это сопровождалось различными звуковыми сопровождения от Сынмина и Джисона, которые решив смутить окончательно, навалились по обе стороны на друга, что-то говоря про то, что это было очень мило. Брюнет на это лишь улыбается застенчиво, наблюдая за тем, как Хёнджин всеми силами пытается закрыть себе уши, чтобы более не слышать никаких смущающих реплик.       Феликс после этого подошёл к нему, пиная под бок, сказав что-то такое же неловкое, но Минхо пропустил это мимо ушей, глазами следя за Хваном, который, чтобы избежать продолжения разговора, чуть ли не сломя голову, при этом схватив перед этим скейт Чонина под недовольный вопль того, умчал кататься. Сынмин с Джисоном на это лишь продолжали смеяться.       После этого ничего сверхъестественного не произошло: Минхо всего лишь около семнадцати раз упал со скейта, потому что сохранять равновесие это явно не его; Сынмин с Чонином продолжали сидеть на скамейках под недовольный бубнёж второго о том, что это несправедливо, ведь он даже ничего не сделал, а Ким лишь успокаивающе гладил того по руке и тискал за щёки в привычной манере; Джисон с Феликсом о чём-то беседовали, словно и так не проводят всю ночь за разговорами друг с другом в Твиттере, но они выглядели такими неловкими влюблёнными подростками, что Ли подумывал о том, чтобы когда-нибудь кинуть такие же шутки, чтобы его друг не расслаблялся. — Ты серьёзно будешь лежать так всё время? — Минхо пугается от резкого голоса сзади. Он откидывает голову назад, замечая Хёнджина, который сидел перед ним на корточках, кидая заинтересованный взгляд на звезду, которая разложилась посреди площадки. — Хёнджин, повлияй на него, а то он так и будет! — кричит Феликс, на что старший только глаза закатывает под тихие смешки за ним. — А ты сам хочешь, чтобы я на тебя повлиял? — брюнет задумчиво отводит взгляд в сторону, — Знаешь, все мы падали вначале. По секрету скажу, — блондин наклоняется ближе, сменяя свой обычный тон на шёпот, — Джисон падал даже больше тебя в первый раз, просто потому что у него шило в заднице, — и улыбается самой милой улыбкой, из-за чего Минхо тоже непроизвольно улыбается, слегка хихикая, — И в этом ничего страшного нет, потому что невозможно научиться чему-то только начав. Поэтому не думай, что ты такой плохой скейтер, — Хёнджин поднимает взгляд к небу, словно спрашивая совета у звёзд, стоит ли говорить дальше, — То, что ты пришёл и рискнул — это уже о многом говорит… Я про то, что… — брюнет смотрит вопросительно на парня, который из весёлого, резко стал каким-то до безумия скованным, — Возможно, я надумываю, знаешь, но по ощущениям, твоя жизнь не выглядит, как рай, если ты понимаешь о чём я…       Минхо теряется, сразу поднимаясь, и тут же ловит неловкий взгляд из-под кепки, на что хочется лишь улыбнуться, чтобы собеседник перестал себя вести так, словно на него прямо сейчас накинуться с кулаками за подобные речи. — Ты сейчас хочешь поговорить по душам? — интересуется Минхо, приподнимая бровь, а его лицо озаряет озорная улыбка. Хёнджин нервно посмеивается. — Я не настаиваю…       Ли видит в чужих глазах дикое желание продолжить разговор, но он не думает, что готов прямо сейчас разложить свою душу посреди тихой ночи, полной звёзд, перед человеком, которого он так плохо знает. И даже если на каком-то подсознательном уровне так получается, что всё его нутро тянется к нему, это совсем ничего не меняет. Минхо понимает, что ещё не время говорить о всём том, что творится в его голове и жизни; хотя бы потому что они в окружении множества людей, которые пришли сюда явно не для того, чтобы слушать о чей-то несправедливой судьбе. Брюнет улыбается, касанием бабочки проходится по чужой ладони, возвращая взгляд Хёнджина на себя. — Твоё предложение о том, чтобы повлиять на меня, всё ещё в силе? — в глазах напротив он замечает смирение, а после на чужом лице появляется улыбка, говорящая о согласии, — Тогда, прости, я буду мучать тебя. — Ты, скорее, мучаешь свою задницу и колени постоянными падениями, — усмехается Хёнджин, протягивая руку, чтобы собеседник встал. Минхо её принимает, чувствуя на себе взгляд Феликса по правую сторону; он готов поспорить, что тот ухмыляется подобно Чеширскому Коту.       После этого, на удивление, Минхо начинает чудом держать равновесие на скейтборде, периодически оборачиваясь с чистым счастьем на лице, стреляя светящимися глазками на всех присутствующих, из-за чего каждый не мог удержаться, чтобы не подбодрить или пальцем вверх или громкими хлопками в ладоши. Хёнджин стоял, наблюдая за брюнетом с гордостью в каждой частичке его тела, при этом подбадривающе каждый раз улюлюкая тому в след, когда старший проезжал мимо.       Конечно, никак не могло всё это обойтись без неудач. Первое время Минхо всё продолжал очень неустойчиво стоять на доске, из-за чего Хвану приходилось в эти моменты держать того заботливо за руку. Ли казалось, что это его ещё больше убивает, нежели помогает, но ему была приятна та нежность, с которой его держали подле себя. Рука его помощника была тёплой, несмотря на ту прохладу, которая была на ночной улице, и она согревала, заставляла успокоиться и держаться на скейте увереннее. Хёнджин сопровождал его с той скоростью, с которой двигался сам брюнет, не ускоряясь и не замедляясь, что не вызывало лишних казусов; Хван просто был рядом, как поддержка, как бы физически говоря о том, что он рядом, что держит, что не даст лишний раз приземлиться на задницу. Никто из друзей не говорил ни слова, боясь нарушить такой момент, но оба парня ощущали на себе эти взгляды, в которых плясали черти, а ещё эти глупые улыбки, которые скрывали за собой подтекст, с которым никто на данный момент вовсе не согласится.       Как только Минхо сходит с доски, он чувствует бешеное биение сердца и адреналин, который бегал по венам. Его согревала сейчас вовсе не рука Хёнджина, да и физические взаимодействия сейчас не играли никакой роли — Ли просто чувствовал ту свободу, которая накатила на него от простой поездки, от понимания того, что он сделал сейчас что-то, что выходило из его привычного образа жизни, что это что-то новое, что это не та рутина, от которой уже порядком тошнит. В течение всего времяпровождения он совсем не осознавал, где он и с кем; сейчас его словно окатили ледяной водой. Он сейчас находится не дома, не с матерью, которая вечно недовольна тем, что делает и как живёт Минхо — он сейчас в компании людей, которые заставляют его чувствовать себя особенным, в темноте ночи исполняет своё давнее желание, которое состоит в поиске свободы. И, видимо, его свобода заключена в этих пяти парнях, которые с довольными улыбками направляются к нему, тут же накидываясь на него с объятиями и задорным смехом, который распространяется, по ощущениям, на весь земной шар. И это было так хорошо.       Он смёется в унисон, дышит в унисон, чувствует себя живым в унисон — он более не ощущает себя не в своей тарелке, он более не думает о том, что кто-то посмеет его осудить или высмеять, он более не верит, что он не достоин быть человеком. Он не механизм.       Расходятся они совершенно в разные стороны, но с полным понимаем того, что они обязательно встретятся вновь.       Как только Феликс и Минхо разворачиваются, собираясь направиться в сторону своих домов, Минхо окликает знакомый голос, который способен вывести из состояния равновесия буквально сразу же. — Минхо, это… — Хёнджин перед ним мнётся, не в силах посмотреть на собеседника; он снова прячет лицо под козырьком кепки, — Можешь дать свой номер телефона? — и как только смотрит в смущённое лицо напротив, Минхо видит всю ту надежду и уверенность в чужих глазах, что мысленно усмехается.       И, конечно, Хван уходит с телефоном Минхо, а также в подарок получает смешки от Сынмина, Чонина и Джисона, которые начали напевать строчки из песни Blue Jeans Ланы Дель Рэй, из-за чего блондин начал чуть ли не ядом плескать в них, ведь лицо у того было сродни цвету Солнца. И, конечно, Хёнджин на них вовсе не обижается, ведь в глубине души знает, что эти дураки поддерживают и одобряют каждый его шаг в его совсем маленькой и короткой жизни; но, боже, ведь можно же без этих глупых детских приколов?! Ведь они не дети! — Дети мы, дети, — говорит Джисон, смотря на луну, которая подмигивала им на небосводе полном звёзд, — Дети, заключенные в подростковые тела. — Джисон сейчас просто пытается найти оправдание своим шуткам над тобой, — парирует Чонин, бросая себе в рот кислого червяка, не забыв также протянуть такого же Сынмину, который над душой стоит и скулит, словно преданный пёс. — Я это делаю любя, вообще-то! — с наигранным возмущением говорит пепельноволосый, закидывая руку на плечо Хёнджину, — Ведь я так рад, что мой дорогой друг влюбился! Ты посмотри как он светится — такой милашечка! — Беги, Джисони, иначе он тебя убьёт, — предупреждает Сынмин сзади безучастно, дожёвывая очередного червяка за щекой, — У него опасный блеск в глазах, а ещё непозволительно красные уши.       И Джисон бежит, а за ним и стремглав поспевает Хван, крича на всю улицу угрозы покушения на бедную жизнь Хана. Сзади идут никуда не спешащие Сынмин с Чонином, которые деля на двоих упаковку мармелада, говорят о чём-то своём, не забывая бросать в тишину ночи какие-то смущающие подкаты и фразочки, предназначенные только для них. А ещё дальше, где-то в другом квартале, громко-громко хохочут Феликс и Минхо, которые успели уже обсудить и Хёнджина и просьбу взять номер и насколько милый Джисон, и почему он похож на самую милую белочку, которую только встречал веснушчатый. Они оба успели подшутить друг над другом и посмущать за различные откровения, но дошли они до дома в полном здравие, потому что, в отличие от скейтеров, они не захотели убить друг друга.       Минхо оказывается дома, снова не замечая ничего сверхъестественного в своей комнате, зато замечая пожелание спокойной ночи от Хёнджина, которое он не оставляет без ответа.

.

.

.

      Проходит ни много ни мало месяц, за который компания окончательно успела сдружиться, собираясь каждый день на уже до боли в глазах родной скейт площадке, где они смеялись до боли в животе и болящих скул. Они дурачились, словно дети, говорили о совершенно глупых вещах, которые отвлекали от тягостей их скорой взрослой жизни, а также периодически находили время на то, чтобы покрасоваться тем, как достойно они умеют кататься на скейте — удивительно, правда? Даже Минхо спустя столько времени смог удивить ребят первыми трюками, которые они успели по достоинству оценить, чуть ли сбив бедного парня с ног своими объятиями и не оглушив того громкими визгами. Хёнджин тогда даже дара речи лишился, но очнувшись, потрепал того по волосам, не упустив возможности сказать о том, что тот отличный ученик, из-за чего Минхо недовольно фыркнул, но всё равно был рад похвале от парня. До быстро бьющегося сердца и дрожащих ладоней, но Минхо быстро и решительно списал всё на адреналин.       Джисон по обыкновению заигрывал с Феликсом, проезжая мимо того, а тот постоянно после таких выкрутасов, как истинный фанат, пинал брюнета в бок, вызывая из уст того шипение, как у кота. Сынмин с Чонином почти всё время проводили за поеданием каких-то снэков, которые тактично всегда крал Хёнджин, пока те не видели: обычно это случалось, когда те всё же спустя кучу времени сидения на лавке, решали размяться на доске, выполняя парочку трюков. Конечно, это не оставалось без внимания младшеньких, и они каждый раз клялись, что никогда более ничего не возьмут с собой, но всё равно берут, несмотря на всё недовольство, которое вызывает у них Хван своими проделками. Да и будем честны, это недовольство совсем показное, потому что все прекрасно знают, что Сынмин всегда берёт именно те закуски, которые Хёнджин обожает, а дальше и продолжать смысла нет.       Минхо за всё это время забыл о существовании приступов тревожности из-за страха быть пойманным. Они происходили первую неделю, а после, когда он окончательно преисполнился всеми светлыми чувствами при нахождении рядом с этими шумными дураками, они исчезли, как по щелчку пальцев. Он осознавал, что ничего не может просто так бесследно исчезнуть, но всеми силами пытался верить в лучшее. Внушал себе, что всё чудесно и совсем не о чем беспокоиться, потому что главное, что сейчас всё замечательно.       На удивление, мать Минхо выглядела так, как и до побегов своего сына. Она была спокойна, как удав и невозмутима, как самая что ни на есть непробиваемая гора. Честно, брюнета подобное смущало, потому что во всём этом он видел какой-то явно не видимый ему подвох, а пускать на самотёк подобный вопрос совсем не хотелось, потому что тогда под угрозы могли попасть все, а не только он. И это, безусловно, пугало. Минхо всё ещё был идеальным сыном, который учился на отлично, мыл за собой посуду, по расписанию убирался в доме, но с небольшим секретом, который мог спокойно этот образ идеального сына, выстраиваемый им столько лет, подорвать.       Ли не хотел задаваться вопросом «а что, если?», потому что единственное, что ему оставалось делать — это ждать, когда жизнь решит проучить его за самовольничество.

.

.

      Минхо благополучно ворочался на кровати в поисках удобной позы, чтобы ему было комфортно читать роман «Унесённые ветром» Маргарет Митчелл, когда на его телефон приходит сообщение от Хёнджина, когда «его матушка изволит отправиться спать». Минхо невольно хихикает с подобного от своего компаньона, но сообщает, что если ничего не помешает, то уже через несколько минут. Хван на это лишь присылает подмигивающий смайлик, написав лишь о том, чтобы Минхо был готов выходить примерно через минут двадцать, и выходит из сети, оставив Ли наедине со своим любопытством, которое после такого явно пробирается в его сердце. Не то, чтобы Хёнджин никогда не предлагал ему пойти вместе на их маленькие вылазки до скейт площадки, но смотря на часы, оказывается, что до их встречи с компанией ещё целых два часа, поэтому всё сводится к одному выводу — у блондина есть другие планы, которые он хочет разделить вместе с Минхо, отчего тот не может не чувствовать себя по-особенному.       Хёнджин прибывает к нему через упомянутые ранее двадцать минут, когда брюнет, уже стоя на привычном переулке, листает ленту соцсетей, в который раз завороженно наблюдая за различными фотографиями космоса или океана. Он также успевает лайкнуть только что выложенный пост Джисона, где на одной из семи фотографий были он и целующий его Феликс, на что Минхо сдерживается, чтобы не подколоть как-то в комментариях. Хёнджин подходит к нему совершенно бесшумно, трогая за плечо, но Минхо не пугается, а оборачивается к нему с приветливой улыбкой, которая не остаётся без ответной. — И куда мы собираемся, сэр Хван, в такую рань? — задумчиво-игривым голосом начинает старший, шагая слегка сзади. — Думаешь? Мне кажется, на улице уже очень даже темно, — отшучивается собеседник, нервно заламывая пальцы. — Ты понял о чём я. — Я хотел бы, чтобы это был сюрприз, — Хёнджин поворачивается к нему и проводит от правого кончика губы к левому, изображая знак молчания, — Я попросил кое-кого бросить кое-что по дороге к кое-какому месту — нам нужно дойти до туда, а потом я, может, что-то да и скажу.       Минхо не задаёт лишних вопросов в течение всего их пути к дому их общего друга. Хван впереди заметно нервничает, но всеми силами старается это скрыть, хотя и так было всё давно понятно по довольно резким и неестественным иногда движениям, которые тот совсем не контролирует. Ли сдерживается, чтобы не погладить того по спине или руке, но в конце концов думает, что подобные действия приведут ещё к более тревожному состоянию, поэтому к Хёнджину никаким образом не тянется, как бы не хотелось.       Подходя к дому Сынмина, Минхо ловит удивлённо глазами брошенный на асфальт велосипед, как будто с него только-только слезли. Хван подходит к нему, сразу же поднимая, и осматривает на повреждения злобно, тут же выдыхая, и кидает взгляд на дом, где на втором этаже в окне справа горит яркий свет. — Сынмин всё никак не мог мне вернуть мой велик: отжал неделю назад для Чонина и не возвращал, представь? — раздражённо говорит парень, всё ещё не поворачиваясь к Минхо, — Хм… Так вот, — и когда он наконец-то смотрит собеседнику в глаза, сразу становятся заметны слегка розоватые щёки, которые были отчётливо видны даже в темноте пустующих улиц, — Не против со мной прокатиться кое-куда? — Ты всё ещё держишь интригу, я смотрю… — Минхо ухмыляется, складывая руки на груди, и снисходительно смотрит на парня, переминавшегося с ноги на ногу от неловкости. — Ну один аспект же я тебе раскрыл! А по-другому не будет интересно! Садись без лишних слов! — тараторит тот на одном дыхании, тут же садясь на велосипед. Минхо сзади смеётся и осознаёт только спустя время в каком неудобном положении он будет.       Не то, чтобы он собирается жаловаться, но перспектива того, что он будет сидеть вплотную к Хёнджину, что будет чувствовать его худощавую спину через ткань объёмной футболки, что будет ощущать исходящее от него тепло, что ему придётся обвить руки вокруг чужой талии, чтобы не упасть… совершенно выбивает его из колеи. Минхо сглатывает ком в горле, но всё равно двигается, как в замедленной съёмке; садится сзади, чувствуя, как спереди начинает копошиться его сопровождающий в неизвестность, и тут же начинает жалеть о том, что в принципе согласился куда-то пойти вместе с этим чудиком. Когда старший всё же обвивается чужую талию своими холодными ладонями, он чувствует как напрягается сидящий рядом, как он невольно втягивает живот и как по телу пробегают мурашки, из-за чего Ли чувствует себя впервые за вечер действительно смущённым.       Хёнджин трогается с места по ощущениям так протяжно и медленно, как это только возможно, словно руки на его животе сковывают всё его тело, прижимают к холодному ночному асфальту, не давая ни шанса на движение. Но, в конце концов, спустя некоторое время велосипед разгоняется, а ветер впоследствии разгоняет неловкость между ними. Но заговорить они всё равно не решаются, как бы сильно не хотелось Хёнджину сказать, что всё хорошо, а Минхо спросить о том, всё ли в порядке и куда они едут.       Минхо не любит, когда всё идет вне его контроля, и когда он совершенно не понимает, что происходит, — для него это сродне пытке, которая выводит его из себя, медленно вгрызаясь в оставшиеся крупицы рассудка. Но сейчас, чувствуя слегка учащённое сердцебиение своего личного «водителя», он погружается в непривычное для самого себя спокойствие, которого он давно не испытывал: вся его жизнь состояла либо из бесконечного тревожного состояния из-за нахождения дома, либо из пограничного, когда Феликс составлял ему компанию; мысли в последнем случае всё равно оставались в голове быстрым вихрем, но веснушчатый их скрашивал своим смехом и улыбкой, забирая ненадолго весь страх.       Сейчас Минхо же совершенно обо всём забыл. О том, что где-то там, в нескольких километрах находится его клетка, в которой он заперт уже продолжительное время, а в ней его поджидает мать; наверное, даже лучше сказать мачеха, как из сказок, где она является отрицательным персонажей всей истории. Он не вспоминает о своей учёбе, о бесконечных срывах и ссорах, где он оказывается самым неблагодарным и эгоистичным сыном. Он не хочет думать о том, что где-то сейчас есть его другая жизнь. Потому что, по ощущениям, сейчас существуют лишь он, Хёнджин и собственные руки на талии, которые с новой силой обвивают её, заставляя сидящего спереди бросить боковым зрением взгляд на прижавшегося к его спине Минхо, который всеми силами сейчас пытается не расплакаться из-за суровой реальности, о которой он бы предпочёл не вспоминать. — Эй, Хо, всё хорошо? — в голосе волнение, тревожность, забота. Минхо сразу же улыбается, зная, что блондин это заметит. Хван хмурится, зная, что этого не увидят. — С тобой — всегда, — вырывается из уст, когда Минхо поднимает взгляд, в этот раз искренне улыбаясь, даже не стараясь дать повод подумать, что он шутит. Просто потому что это правда. Хёнджин снова напрягается, а брюнет слышит, как тот глубоко выдыхает, — Давай поговорим об этом позже, хорошо? Я хочу увидеть твой сюрприз и развеяться, а о проблемах надо говорить тогда, когда на веселье нет времени, знаешь… — Хорошо… Но знай, что если уж на то пошло, то у меня есть время и на повеселиться и поплакаться с тобой… О чём бы то ни было, — Хван от волнения запинается. Слова тяжело и слишком медленно приходят ему в голову, потому что подобные ночные откровения всегда заставляют его чувствовать себя совершенно безоружным и уязвимым. Наверное, поэтому он сейчас открывает свою душу, как это сделал Минхо. А, может, совершенно не поэтому, но он обязательно подумает об этом позже.       Старший прижимается к его спине лбом, скрепляет руки замком на талии и выдыхает тихое «Спасибо», которое, по ощущениям, доходит до самого сердца.

.

      Когда они оказываются на месте, Минхо не находит в себе силы сразу осмотреться по сторонам, всё ещё чувствуя как сильно бьётся сердце в его груди. Он так же, как и несколько минут назад жмётся к Хёнджину, не планируя отпускать, потому что так тепло, так спокойно, а ещё слегка неловко: он это понимает из-за горящих ушей и подрагивающих рук. Но как только блондин начинает двигаться в его объятиях, Ли всё же ослабляет хватку, позволяя тому выйти из кольца рук. После этого Минхо тут же ощущает холодный ночной ветерок, который пробирается даже под достаточно тёплую объёмную толстовку, из-за чего сразу же сходит с велосипеда, чтобы согреться, и сталкивается с умопомрачительным видом, который открывается перед его глазами.       Ночной городишка, который всё ещё горит различными огоньками, потому что было ещё слишком рано, чтобы ложиться спать для некоторых. Над головой множество звёзд, которые тут же начинают подмигивать, как только ты обращаешь на них своё внимание. Отсюда всё казалось таким маленьким и неважным, что брюнет вовсе забывает о настоящих размерах своего родного места, а также о том, что он в лицо не знает и половину тех, кто обитает здесь вместе с ним. Но в данный момент, конечно, когда тебя переполняют незнакомые, давно скрытые в глубине души чувства, тебе кажется, что ты главный герой какого-то подросткового фильма, а всё вокруг — массовка, кроме твоих друзей, которые вместе с тобой в течение хронометража проходят такой тяжёлый путь по становлению взрослыми личностями.       Минхо чувствовал себя сейчас так, словно весь мир находится у него на ладони, что он в праве вершить судьбы всего того, что открывается перед его глазами. Но он остужает свой пыл, когда понимает, что ему даже свою судьбу будет тяжело вершить, с учётом того, что происходит в его жизни. Он приходит в себя, когда видит, что Хёнджин смотрит на него, думая о том, что не нужно размышлять о грустном, когда рядом тот, кто заставляет чувствовать себя счастливым.       Все поймут, что Ли влюблён в Хёнджина. Это говорил ему Феликс, постоянно подмечая улыбку того при нахождении рядом с предметом воздыхания; различные фразы, которые, казалось, были брошены вскользь, оказывались ничем иным, как очередным доказательством, что Минхо влюбился: «А что там у Хёнджина?», «А что Хёнджин думает по этому поводу?», «Хёнджин сегодня красивый» и тому подобное, что Феликс даже не стал упоминать дальше, потому что подобного было так много, что всё не вспомнишь. Минхо, конечно, ничего из этого не помнил и в принципе отрицал тот факт, что ему может так сильно нравится Хван. Потому что это в первую очередь он, Ли Минхо, которому запрещено влюбляться из-за установок матери о том, что любовь влияет на продуктивность. Сначала это всё не доходило до настолько серьёзных разговор, но когда это пришло к тому, что на Минхо начали давить вопросом «Кто тебя может полюбить?», всё в один миг пошатнулось до такой степени, что маленький Хо правда начал думать, что это невозможно.       Но сейчас, глядя Хёнджину в глаза, и видя отражения звёзд, когда он смотрит на него, хочется верить в то, что и эти слова матери — ложь. Да, Минхо давно не маленький мальчик, и он переосмыслил многие сказанные ранее слова, понимая, что он достоин многого в этой жизни: в том числе любить и быть любимым.       С приходом в его жизнь Хёнджина в принципе многое поменялось, оказывается… Начиная от того, что пришлось полюбить американо, потому что Хван постоянно отдавал свой недопитый кому-то, заканчивая тем, что блондин заверил своего приятеля, что он — ценный и чудесный человек, которого они так долго искали всей компанией. Когда он говорил об этом, кстати, Феликс гордо стоял в сторонке, а все остальные мальчики кричали на подобное, напоминая фанатов на концерте любимого исполнителя.       Минхо тогда до безумия смутился, но никому не дал узнать о своём быстро бьющемся сердце, а также о своей душе, которая лишилась ещё одной трещинки на её поверхности. — Ты чего задумался? — голос выводит из мыслей, помогая Минхо наконец-то перестать думать о чём-то, кроме него, Хёнджина, звёздной ночи и вида на город. — Нет, всё в порядке, — подходя ближе к обрыву, Ли старается не смотреть вниз, — Здесь очень хорошо… Откуда ты знаешь это место? — Это долгая история! — блондин руки по бокам ставит и на его лице читается гордость. Минхо на это лишь смеётся, усаживаясь на сухую землю в ожидании рассказа, — Однажды, когда Джисон с его мамой поссорились, мы долгое время думали о том, что нам делать. Очень хотелось куда-то убежать, чтобы, знаешь, побыть наедине со своими обидами в голове, а также, ну, возможно для ребёнка это было выходом из ситуации — заставить волноваться, чтобы проверить, насколько родитель любит своё чадо… И таким образом мы схватили каждый свой велик и умчались далеко, до такой степени, что оказались здесь. Тут всё ощущалось свободнее. В этом месте есть, где дышать. Это то, что нам было нужно, и мы провели больше двух часов здесь, смеясь со всяких глупых вещей, которые тогда нам были интересны, а также иногда переключаясь на планы о будущем, в котором мы обязательно были друг у друга… Сентиментально, — посмеивается тот, наконец-то усаживаясь рядом, кладя подбородок на свои голые коленки, — С того дня прошло достаточно много времени, но это место до сих пор имеет какое-то особое место для нас… Для меня, — Хёнджин смотрит секунду в глаза, и тут же отводит взгляд на всё ещё бодрствующий город, — Тут можно побыть самим собой, поделиться секретами, подышать, когда кажется, что вокруг одна грязь, а также просто отдохнуть от всех забот, которые там, внизу. — Я рад, что вы есть друг у друга, — улыбается Минхо, таким же образом укладывая себе голову на коленки, как Хёнджин, предварительно обняв их руками. — И теперь ты у нас тоже есть. Я счастлив, что тебе с нами хорошо, и что ты открылся нам, — Хёнджин не смотрит на своего собеседника, предпочитая рассматривать дальнее небо, к которому хочется непроизвольно протянуть руку, — Я знаю каково это открываться новым людям. Я сам-то вначале был загнанным мальчиком из-за смущения и неловкости, которые преследовали меня достаточно продолжительное время. А после, встретив правильных людей, ты становишься самим собой, знаешь… Я рад, если у тебя получилось также с нами.       Минхо молчит некоторое время, расставляя по полочкам суждения в собственной голове, взвешивая все «за» и «против». Он безусловно доверял Хёнджину, да и тем более, что тот сам вывел разговор на что-то личное и глубое, и это будет нормально поделиться чем-то своим, верно? — Когда-то я думал, что мне не суждено наслаждаться счастьем хотя бы немного, — начинает он неуверенно и совсем тихо, — Сам долгое время был в клетке, в которую меня заперли против моей воли, когда я сам-то не мог понять, что шагаю за решетку. И это было так отвратительно… Осознавать, что у тебя нет ключа, с помощью которого можно было бы открыть металлическую дверь моей темницы. Возможно, я долгое время ждал, когда появится подходящий ключ… Или я сам смог отыскать его в собственной камере, когда наконец-то во мне начал проявляться «бунтарский дух»; когда я наконец-таки понял, что я являюсь чем-то большим, чем «идеальный» сын, на деле являющийся просто тряпичная кукла в руках кукловода, который прекрасно осведомлён о том, куда нужно надавить кукле, чтобы из неё высыпался весь внутренний материал, — по мере рассуждения голос Минхо становится всё громче, при этом с каждым сказанным словом всё начиная дрожать сильнее, — Но у куклы, видимо, наконец-то появился разум, а у решётки появились те, кто наконец-то стали ключом…       Хёнджин замечает то, насколько начинает трясти Минхо, и глубоко вздыхает, понимая, что это происходит из-за того, что тот совсем уж редко открывает кому-то свою душу. Блондин мысленно радуется тому, что стал тем, кто видит друга таким, что их отношения правда можно назвать доверительными, раз Ли решился на такой ответственный шаг — показать свою уязвимость. — Иди сюда.       Без лишних слов говорит Хван, раскрывая место на своей груди для объятий, тут же притягивая потерянного и напряженного Минхо, который тут же расслабляется в чужих руках, слушая удивительно спокойный стук сердца. Блондин в успокаивающем жесте гладит того по спине, при этом некоторое время не решаясь начать свой ответный монолог. Брюнет устраивается поудобнее, второй раз за вечер обвивая худощавую талию, утыкается куда-то в шею, и это снова сбивает Хёнджина с толку, но он, прокашливаясь, всё равно приступает к своей речи. — Знаешь, то, что ты начал бороться с этим, это уже большой шаг, ты же знаешь? И как бы не было иногда страшно быть пойманным в клетку снова, нужно всеми силами драться за свою свободу. Мы в любом случае и в любое время будем рядом с тобой, хорошо? Слышал бы ты, как о тебе постоянно спрашивает Чонин, как Сынмин всегда хвастается твоими успехами, когда у него спрашивают про новичка в нашей команде, а Джисон в принципе всегда готов не то, что убить за тебя, а на кусочки разорвать, если услышит, как про тебя говорят что-то плохое. Ты важен для нас. Ты важен для меня тоже, — блондин молится всем богам, чтобы его сердце не было настолько громким, — Знаешь, иногда я ловлю себя на мысли, что уже не представляю наш коллектив без тебя, без Феликса. Мы все так привязались друг к другу, что уже кажется, что мы будем рядом вечность? Как бы она была не страшна или банальна. С вами хочется говорить о будущем… И верить в него.       Хёнджин точно уверен, что ему не мерещится, когда он слышит шмыганья с того плеча, где расположилась голова Минхо, поэтому тут же оживляется, прося, чтобы тот поднял на него свой взгляд. И когда брюнет это делает… О боже, действительно плачет… У Хвана по ощущениям сейчас разорвётся сердце и именно поэтому он прикладывает все усилия, чтобы залечить и своё и чужое сердце в данный момент. — Э-э-эй, всё хорошо, — голос блондина совсем смягчается, как и его движения: он проводит большими пальцами по щекам, смахивая слёзы, которые на самом деле и не собирались останавливаться, — Поплачь, поплачь… Всё будет хорошо, — поглаживая по голове, Хёнджин возвращает Минхо к себе на плечо, из-за чего тут же чувствует, как чужие слёзы заставляют его футболку намокнуть. Но как будто ему было не всё равно? Где футболка и где чувства любимого человека?       Да, любимого. Возможно, он осознаёт и принимает этот факт именно сейчас, когда понимает, что видеть чужие слёзы это что-то невыносимое, когда признаёт факт того, что Минхо хочется обнимать и утешать, потому что он выглядит таким мягким и милым на постоянной основе, когда думает о том, что это ненормально, что его сердце пропускает ритм, просто находясь рядом с Ли. Наверное, всё это было отрицать уже довольно глупо. И что он будет делать с этими чувствами? Сейчас он точно уверен, что признаваться совсем не лучший вариант, особенно учитывая чужое подвешенное состояние. Поэтому пока всё не устаканится, он будет рядом, всё также продолжая гладить по волосам и сжимать в объятиях, сдерживаясь от совершения тёплых и мимолётных поцелуев в макушку и щёки.       Они продолжают сидеть в таком положении достаточно долго, пока Хёнджин не осознаёт, что у них остаётся совсем мало времени до тренировки. Минхо в его руках уже совсем не дрожит, лишь периодически шмыгает, поэтому он в последний раз поглаживая того по волосам, всё же решает, что им пора выдвигаться. Когда они усаживаются на велосипед, принимая старую позу, Ли шепчет тихое и сиплое «Спасибо», непроизвольно мажа губами по шее, из-за чего Хван сдерживается, чтобы не пискнуть, но мурашки по всей спине его могли бы выдать с головой, если бы не кромешная тьма вокруг. Почему-то руки на талии теперь ощущаются совершенно по-другому, но Хван всеми силами старается сейчас не размышлять по этому поводу.       В ту ночь, когда они приезжают на тренировку вдвоём, это не остаётся без повышенного внимания и странно-смешных звуков, которые оба парня поспешно игнорируют. От ранее плачущего Минхо не остаётся и следа, и он в привычной ему манере начинает тренироваться вместе с Чонином под одобрительные крики Сынмина с Феликсом. Но Хёнджин знает. Знает, что их души стали ещё на несколько сантиметров ближе друг к другу, а может ему даже стоит считать не в сантиметрах… Джисон в тот вечер как-то чересчур задорно пинает того в плечо, говоря о том, что «Хёнджини-хён задумался», как бы мысленно давая понять, что ему интересно о чём, но Хван абсолютно уверен, что всё произошедшее до этого настолько личное и интимное, что он не сможет рассказать об этом даже своему лучшему другу. Он отшучивается и уходит в сторону своего скейта под вопросительный взгляд Хана, но второй ничего не кричит вслед, зная, что если тот промолчал, то либо не расскажет вовсе, либо когда-нибудь всё же обмолвится. Да и в конце концов… значит не его дело. Пепельноволосый напоследок пожимает плечами и присоединяется к поддержке своеобразного баттла Чонина с Минхо, выкрикивая подбадривающие слова громче кого-либо, и даже, упаси боже, Сынмина.       В ту ночь на небе были звёзды. И только они были свидетелями того, как два мальчика были на пути к тому, чтобы совершить что-то большее в своей жизни. Что-то, что в конце концов сделает их обоих счастливыми.

.

.

.

      В размеренном темпе проходили учебные будни, а слегка безбашенные выходные оставляли тот самый приятный осадок, который помогал справляться с серостью учебных дней, где постоянно одни контрольные, а также монотонные речи о предстоящем выпуске из школы, который уже, извините, не за горами. Никого это не волновало; по крайней мере, так могло показаться, но на самом деле тревожные мысли о будущем съедали всех, потому что любой новый жизненный этап — это всегда что-то страшное, просто потому что неизведанное постоянно заставляет покрыться тебя мурашками из-за страха.       Но почему-то Минхо считал себя чудаком, из-за того, что первым делом из проблем вселенского масштаба он ставил свою влюблённость в Хван Хёнджина, которая в последнее время съедала его просто беспощадно. Это было невыносимо находиться рядом с ним без каких-либо посторонних мыслей, которые по ощущениям теперь не то, что посещают его светлую голову, а потенциально живут там, создавая тем самым вечные проблемы. Начиная от постоянного витания в облаках, граничащих с полным выпаданием из реальности, заканчивая постоянными залипаниями на объект своей симпатии, которые сильны настолько, что Феликс постоянно обращает на это внимание, пихая своего влюблённого оболтуса в бок. Минхо хотел бы не испытывать настолько сильных эмоций хотя бы потому что они мешают ему спокойно существовать, а тревожные мысли о невзаимности начинают казаться чем-то до одури убедительными. Веснушчатый на это лишь глаза закатывает, прекрасно осознавая тот факт, что любовь взаимна, а этим лишь бы мозги себе поебать в попытке принизить себя, сказав, что они не достойны друг друга.       Хёнджин мог бы понять его, если бы Минхо поделился своими страданиями. Потому что сам постоянно утром просыпался после замечательных снов, где они со старшим уже давно встречаются, женаты, имеют несколько кошек и собак, а также живут где-то на берегу моря, каждое утро целуясь при восходящем солнце, в то время как море занимается тем же с их ступнями. И каждый раз просыпается, чувствуя щемящую пустоту в груди, которая тут же заполняется, когда он видит в школе Минхо, который тут же улыбается при виде него. Но, будем честны, если бы они поделились своими страданиями друг с другом, их бы уже не было, а было бы «долго и счастливо», о котором они сейчас могут лишь тихо мечтать.       Но, конечно, Минхо переживал и о своём будущем, как и многие старшеклассники в стенах его школы. Потому что это было естественно. Он думал о том, будет ли реально изменить что-то в его жизни с приходом нового этапа, который откроет перед ним новые возможности. Сможет ли он выбраться из клетки, оказавшись в новом месте или застрянет в ней, даже если пространство вокруг него изменит свой облик? Окупятся ли все его старания, его попытки вернуть себе свою истинную личность или всё канет в небытие, так и не повидав какого-либо счастливого исхода? Он честно не хотел об этом думать, потому что не хотелось сталкиваться с болезненным разочарованием по итогу собственного проигрыша, вероятность которого превышала хороший исход раза в два. Потому что не хотелось впоследствии склеивать своё сердце по кусочкам, которое, возможно, больше никогда не получиться больше восстановить в исходную целостную картину; когда оно ещё билось, когда что-то чувствовало пока Минхо катался на скейте, смеялся до боли в животе и смотрел в чужие лисьи карие глаза.       Наверное, он начал жить по принципу, когда ты наслаждаешься настоящим, отдаваясь ему настолько, чтобы не вспоминать о чём-то в ближайшем будущем. Но, возможно, что-то в настоящем даст ему повод подумать о том, что всё в будущем ещё может быть совершенно не таким, каким он считает и представляет…

.

.

.

      В тот день Минхо был до безумия нервным. Словно всем своим существом чувствовал, что что-то да и случится с ним сегодня; возможно, даже что-то, что подкосит его до такой степени, что ноги держать не смогут. Феликс не понимал его тревожности, потому что причин правда не было: в школе завалов никаких не намечалось, их отношения с Хёнджином всё также не пересекают грань тупорылых амёб, влюблённых друг в друга, но молчащих о своих чувствах, а миссис Ли не подавала никаких признаков недовольства. Погода была солнечной, пели птички и всё в природе было достаточно оптимистично настроено, однако Минхо ходил чернее любой грозовой тучи, погружённый во всякие свои мысли, с которыми он почти не делился. Все скидывали подобное состояние на скорое окончание школы, которое всех выбило из колеи, но тот факт, что брюнет ни о чём не заикался вовсе пугал, а скрываться он не умел от слова совсем.       Минхо сам-то понять не мог по какой причине он так странно себя чувствует. Складывалось ощущение, что собственное тело к чему-то его готовило, проверяло на прочность, словно в скором времени его радужная жизнь в компании друзей резко пропадёт, подобно иллюзии. Словно самый сладкий и желанный сон резко превратится в кошмар, из которого он более не сможет сбежать.       Но когда Хёнджин в привычной манере вновь позвал его куда-то, все мысли отошли на второй план. Потому что даже если это всё является самым что ни на есть лучшим сном в его жизни, он насладиться им по полной.       Они шли по вечерним улицам города, болтая совершенно ни о чём, о том, что первое приходит в голову. Обстановка постоянно разряжалась смехом и не было настолько неловко, как тогда, когда Минхо оставался с Хваном наедине в первые разы. Тогда было сродни пытке находиться с кем-то незнакомым, а ещё по ощущениям с тем, кто похож на самого красивого человека в его чёртовой жизни, словно сама жизнь решила посмеяться над ним, резко впустив в его жизнь подобного человека. Но спустя время Ли понял, что Хёнджин совсем не идеальный и богоподобный человек, каким он его считал. Он почти всегда опаздывал, громко матерился, когда у него что-то не получалось, мог размахивать кулаками, если он сочтёт нужным, и в принципе иногда вёл себя, как настоящий бандюган, а не романтик. Но Минхо всё равно влюбился. В Хёнджина, который не идеален, но который постоянно таскает ему различные вкусные вредные сладости, которые тот не увидит дома, который к нему относится нежнее всех в команде, по словам Джисона, который постоянно обещает, что они вместе уедут и заживут свободно и без каких-либо сожалений, который, в конце концов, всегда рядом, когда тому грустно; потому что Хёнджин второй, после Феликса, кому тот что-то да и говорит о собственных переживаниях. И этого было достаточно, чтобы на постоянной основе улыбаться из-за простого нахождения с блондином в одной комнате.       Поддавшись воспоминаниям и чувствам, Минхо совсем забывает о том, где он находится. Приходит в себя он тогда, когда Хёнджин тормошит его за плечо, а в глазах того видна какая-то нервозность, из-за которой брюнет тут же теряется. Неужели он что-то упустил? — Если тебе будет неловко, то ты сразу скажи. Я как-то совсем упустил момент, прогадал, и я в принципе лошня, но надеюсь ты не слишком из-за этого будешь в шоке… — тараторит Хван, а Ли лишь смотрит с явным вопросом. — Хёнджин, что такое происходит? — У меня мама дома…       Теперь время Минхо всё же прийти в шок. Не то, чтобы его в принципе пугала перспектива знакомства с родителями, потому что он это проходил уже с мамой Феликса, с мамой Чонина уже несколько раз приходилось пересекаться, но из-за неожиданности его явно вывели из состояния равновесия. Но он тут же успокаивается и начинает хохотать, явно давая понять, что он совсем не беспокоится по этому поводу. В отличие от Хёнджина, который выглядит так, словно его привели знакомиться с чьей-то мамой: он нервно отбивал только ему известный ритм своими потёртыми кедами, а ещё непозволительно кусал уже и так иссохшие губы. — И что в этом такого, дорогуша? — Хёнджин в таком состоянии ещё эмоциональнее реагирует на подобное прозвище, тут же ускоряясь в избиении асфальта ногами. — Это неловко, знаешь ли… — признаётся он искренне, и складывает руки на груди, — Я даже из-за знакомства Джисона с ней не переживал, а тут веду себя так… Как малявка, — Минхо в утешающем жесте гладит того по плечу и Хван из-за этого чуть ли не хныкать начинает, — Не знаю, для меня это… важно… Ощущается по-другому, нежели со всеми остальными…       Оу… Ли совершенно не хотел думать о подтексте сказанных слов, но он не соврёт, если скажет, что всё это ощущается так, словно Хёнджин пришёл знакомить маму не с другом, а с потенциальным бойфрендом. И от этого… какие-то слишком красочные эмоции, которые теперь граничат с какой-то верой в эти глупые мысли о том, что что-то может реально быть. О том, что нет никаких преград, что Минхо в принципе позволено любить, не думая о том, что о нём может сказать совсем уже давно нелюбимый член семьи. Семьи, которая на самом деле никогда не имела права так называться. — Всё будет хорошо, Джини, — Минхо берёт за руку, слегка поглаживая большим пальцем внешнюю её сторону. Блондин заметно успокаивается от касания кожа к коже, но всё равно вымученно улыбается.       Наконец-то делая глубокий вдох, он разворачивается к входной двери и мысленно считая до трёх, всё же дёргает за ручку, прекрасно зная, что дверь открыта. Ступая за порог, он тут же оповещает о том, что он дома, а также о том, что у них гости.       Перед ними появляется женщина средних лет, уж точно не старше 40, и приветливо улыбается. В её руках полотенце, свидетельствующее о кропотливой работе на кухне, и небольшие следы от муки на футболке и штанах. Её волосы совсем не блещут укладкой, но при этом она выглядит достаточно красиво, можно даже сказать, светится, а её обворожительность и обаяние не способна испортить даже домашняя атмосфера. Она из тех людей, которых даже если разбудить среди ночи после долгоиграющей вечеринки, будут выглядеть так, словно они приехали на съёмки модного журнала. Минхо понимает в кого пошёл Хёнджин, тут же думая о том, что он обязательно поладит с мамой своего друга.       Брюнет кланяется, и женщина на это лишь хихикает: — Приятно познакомиться наконец-таки с тобой, Минхо, — она улыбается широко, протягивая свободную руку, которую принимает Ли и слегка сжимает, — Мне всё было интересно познакомиться с новым членом команды моего мальчика, про которого он мне, по секрету скажу, достаточно часто рассказывает… — последнюю фразу она произносит шёпотом, но для Минхо она была оглушающей. — Я всё слышу, вообще-то! — раздаётся голос Хёнджина где-то за спиной, а после брюнет чувствует, как Хван толкает его в сторону кухни с сильным напором, — Пойдём, не слушай её! — Выставляешь меня лгуньей, а сам-то… — театрально пародирует она грусть, прикладывая руку к левой щеке, — Он явно заслуживает услышать подобное, если все твои рассказы правда.       На кухне в это время всё бурлило, жарилось и происходили различные процессы. Хёнджин, усаживая друга на стул рядом с собой, тут же убегает помогать своей маме, кряхтя о том, что слишком много всего происходит одновременно. Миссис Хван на это лишь саркастично хохочет, предоставляя сыну тот объём работы, с которым тот точно сможет справиться. Параллельно они разговаривают с Минхо, не оставляя того без внимания; беседа заходит о различных интересах, о жизни в целом, о настроении, с которым он сюда пришёл, о любимых блюдах и сладостях, стилях одежды, о том, нравится ли ему в компании Хёнджина и его друзей. Разговор не обходится без шуток, а также об отходе от тем, что сводится к каким-то совершенно неважным вещам, о которых также хочется поговорить, как и о чём-то бытийном. Женщина с превеликим любопытством слушает, при этом не переходя какие-то границы, а Минхо в это время думает о том, не мог ли блондин предупредить о том, что некоторые факторы о жизни брюнета следует оставить без внимания. И он благодарен им за сохранность комфорта, за то, что они не ворошат его несчастье, когда он счастлив здесь и сейчас.       К столу они подают уже готовую и источающую пар лазанью, а также маленькие тарелочки с кимчи. Миссис Хван говорит о том, насколько бы сильно не хотелось иногда питаться разнообразными блюдами, её всё также тянет к традиционной корейской пище. И даже если она готовит что-то из ряда вон выходящее, то всегда накрывает на стол привычные ей закуски собственной культуры. И Минхо это понимает очень сильно, потому что сам иногда так тоскует по изобилию еды, которой достаточно часто недостаёт.       Хёнджин рядом с ним уплетает лазанью на раз два и бежит за добавкой под удивлённые восклицания матери, а Ли лишь на это смеётся, прикрывая рот рукой. Весь ужин проходит в достаточно комфортной обстановке; в перерывах между жеванием они перекидываются различными фразами, которые спокойно перерастают в диалог. Минхо впервые за долгое время чувствует себя так спокойно на ужине; последний раз был у Феликса очень давно, когда они постоянно смеялись с каких-то глупых передач, которые в тот момент удачно транслировали на телевизоре. У старшего приятно покалывает на кончиках пальцев, а в голове такой поток мыслей, что остановить сложно.       Наверное, это ощущается «домом». Во всех смыслах.       Он представляет как Хёнджину приятно вернуться в дом, где его встретят с распростёртыми объятиями, если тот устал или опечален чем-то, где его похвалят, если он совершил что-то хорошее в течение дня, где он всегда будет любимым сыном, потому что собственное дитя заслуживает любви.       Минхо искренне рад за своего друга. Но… как же тяжело осознавать, что у него давно не так… До дрожи в теле, до слёз в глазах, до невозможности находиться в доме хотя бы несколько минут. Что, если бы его жизнь была хотя бы капельку похожа на эту? Что бы в ней изменилось? Был ли он тем, кем является сейчас? Были ли сейчас с ним те люди, которых он называет своей семьёй? Влюбился бы он в Хван Хёнджина при таких обстоятельствах и сидел бы он здесь при таком раскладе? Наверное, нет… Наверное, у всех них в таком случае была бы совершенно другая судьба, совершенно не пересекающаяся друг с другом. И именно поэтому стоит задуматься… Всё ли на самом деле настолько плохо? — Эй, Минхо, всё в порядке? — шепчет Хёнджин на ухо, когда миссис Хван уходит мыть посуду, отвернувшись к мальчикам спиной, — Ты дрожишь… — Наверное, врать тебе я уже не в силах, — ухмыляется как-то грустно и смотрит в потерянные глаза напротив, — Не совсем.       Хёнджин реагирует быстро, даже слишком. Можно сказать молниеносно. Берёт Минхо за руку, кинув маме вслед, что они пойдут к нему в комнату, потому что оба устали и хотят слегка полежать; а ещё блондин очень хочет показать своему другу собственную коллекцию постеров, а ещё сделать краткий экскурс по всем его альбомам с самолично сделанными фотографиями, а ещё… Причин было слишком много, но в первую очередь брюнет понимал, что Хёнджин сделает всё, чтобы успокоить своего гостя. Из-за этого сердце в груди билось так сильно, потому что чувства рвались наружу, наровясь вырваться в любой момент.

.

      В комнате Хёнджина было прохладно и хорошо; это ощущалось по-особенному прекрасно после нахождения на жаркой кухне. Везде развешаны различные постеры с группами, которых Минхо в лицо не знал, но внизу замечает названия: Arctic Monkeys, Chase Atlantic, My Chemical Romance; из знакомого он замечает несколько постеров The Beatles. У Хёнджина в комнате темно, но это не мешает совершенно в разглядывании стен, всякого на комоде, а также самого хозяина, который сейчас стоит чуть ли не вжавшись в стену, всеми силами стараясь избежать чужого взгляда, старательно отводя в сторону свой. Минхо на это старается не обращать внимания, рассматривая марки в отдельно отведённой для них коробке, заглядывает в книжный шкаф, где находит парочку книг Достоевского, что для брюнета было не так удивительно, потому что Хван говорил о том, что любит читать различные тяжёлые произведения; поэтому он также не приходит в шок, когда видит Кафку, Акутагаву, Ремарка, Камю. На самом деле, после подобного он перестал судить кого-то по тому, как он выглядит — Ли жалеет, что считал, что ничего, кроме детских забав Хёнджина не заботит.       Но Минхо удивляется, когда замечает совершенно нетронутый томик «Грозового перевала», — и вот это было удивительно. Хёнджин романтику не особо любил, даже можно сказать, что избегал всеми силами, потому что «ужасно не нравится», как он сам говорил всегда. И увидеть что-то подобное сейчас было… поразительно. Но он не заостряет на этом внимания.       Комната была просторной, хоть и была забита всем, чем только можно. Наверное, для Минхо это было просто так непривычно, но в то же время было хорошо находиться где-то, где царит некий хаос. Он привык к стабильной чистоте своей комнаты, где было всё только необходимое: ничего не выражало его личности и интересов, потому что портить стены плакатами — кощунство, а тратить деньги на какие-то глупые украшения и побрякушки были сродне концу света. Именно поэтому сейчас, сидя в месте, которое кричит о личности живущего в нём человека, где всё сделано с безграничной любовью и эмоциями, он поистине счастлив. Хотя бы потому что узнаёт Хёнджина намного лучше из-за того, что всё находится на поверхности.       Минхо садится на пол, облокачиваясь спиной о кровать, и Хван смотрит на него с непониманием, а Минхо радуется, что тот впервые показал хоть какую-то эмоцию, потому что это было до ужаса тревожно, что блондин уже столько времени чуть ли не обнимается с холодной стеной. — Почему ты сел на пол? — Просто, — совсем просто отвечает, пожимая плечами, — Зато ты наконец-то заговорил и оживился. Что такое, Хёнджини?       Скейтер замирает на некоторое время, снова устремляя свой взгляд в никуда. Стоит так несколько минут, после чего решается сказать. — Наверное, я должен это спрашивать.       Минхо на это лишь смеётся, думая о том, что всё же ему приятно, что о нём беспокоятся. Особенно, если это делает человек, который тебе не безразличен. Старший поднимается с пола и подходит к стоящему у двери, чем заметно выводит того из состояния равновесия, а после кладёт руки на плечи. Хван задерживает дыхание и смотрит на возлюбленного, который глядит на него снизу вверх большими и невинными глазами, в которых по ощущениям совсем нет печали. Но Хёнджин этому совсем не верит, хотя его пытаются убедить в обратном. — Хочешь полежать вместе на полу?       Наверное, он должен был давно сойти с ума из-за того, что Минхо всегда уходит от разговоров, касающихся его состояния, но он всё же кивает, думая о том, что для полноценного эффекта нужно кое-что сделать. И отходит, чем вызывает удивлённый взгляд, глядящий в спину. Хван достаёт из коробки проектор, который при включении тут же проецирует на потолок множество звёзд и галактик, которые сейчас скорее всего находятся над их головами где-то там, далеко-далеко. Ли восторженно вздыхает, а Хёнджин в это время, смотря исключительно на своего гостя, замечает, как красиво отражаются небесные тела в любимых глазах, и улыбается на это невольно, первым ложась на пол под изумлённый взгляд сверху. — Представь, что мы снова сидим на обрыве, смотрим на звёзды, пребываем в комфорте и тишине, которая иногда так необходима. И снова я с тобой — тот, кто всегда тебя выслушает, — начинает блондин, тут же поворачивая свою голову в сторону Минхо, наблюдая красивый профиль, потому что последний не в силах повернуться, — Я видел, что что-то не так и ты сам мне в этом признался, Минхо. Я представляю насколько иногда это трудно — рассказать что-то. Но, поверь, обычно недосказанное всегда делает больнее.       Брюнет смотрит в одну точку, рассматривая летящую комету, которая растворяется в ночном небе на потолке, и после поворачивает свою голову в сторону чужого лица, встречаясь с взглядом, который даже на приличном расстоянии пробирает его до глубины души. Сейчас Минхо не способен дышать. — Знаешь, я просто рад, что у тебя в жизни есть любящая семья, любящие друзья, уютный дом, любимые увлечения… Это здорово, — выдаёт тот и сразу же отворачивается, потому что говорить смущающие вещи прямо в глаза — это явно не в его стиле. Он чувствует как краснеют уши и молится, чтобы в темноте это было незаметно. — Ты… думал об этом? — лежащий рядом кивает, — Ты не унижал себя из-за этого? — крутит головой из стороны в сторону, — Оу… это хорошо. Спасибо… — теперь пришёл черёд Хёнджина смотреть на звёзды. — Я правда искренне счастлив, что у тебя есть всё это. И зависть сейчас — это явно не то, что я должен чувствовать, — Минхо кидает взгляд на Хвана, не поворачивая головы, и видит как тот смотрит на него в ответ. Разглядывание потолка становится необходимостью, — Даже если я рос в несчастье очень долгое время, я понял, что в этом есть свои плюсы, — чувствуя на себе ошеломлённый взгляд, брюнет усмехается, — Да, знаешь… Как бы это не было банально, я всё же стал сильнее. Я понял, что многое в этой жизни стоит ценить, потому что для меня счастье стало чем-то до ужаса иллюзорным. Да, учиться подобному через страдания — плохая затея, но если жизнь не даёт тебе другого варианта — надо действовать так, как она позволяет тебе. И… — болезненный укус губы отрезвляет и заставляет продолжить, — Может, я сейчас такой, какой я есть благодаря тому, как я жил столько лет? Может, ничего бы не было, если бы всё было хорошо? Не было тебя, Джисона, Феликса, Сынмина с Чонином, не было наших тусовок по ночам, не было всех тех эмоций, не было бы Ли Минхо, которым я сейчас являюсь, — брюнет делает глубокий вздох, стараясь максимально игнорировать светящийся взгляд со стороны; он пытается оправдать его проектором, — И неважно, что могло бы быть, если бы что-то было в моей жизни по-другому когда-то, если меня сейчас устраивает то, что есть в ней сейчас даже путём моей травмированности.       Хёнджин молчит пару секунд, раздумывая в своей голове ответ на это признание. Он прекрасно понимает, к чему клонит парень, но его сердце всё равно изнывает от боли, когда он вспоминает о том, что на самом деле Минхо приобретает свободу только находясь рядом с их компанией, что Минхо терпел столько лет наплевательское отношение к себе, что Минхо совсем не знает, что значит жить в своё удовольствие. Хвану хочется верить в то, что многое изменится, что их обещания друг другу абсолютно точно когда-нибудь будут исполнены, а пока, единственное, что он может сделать сейчас, это быть рядом в те моменты, когда кажется, что вокруг тебя нет никого, кто тебя поймёт. — Мы готовы быть рядом столько, сколько это потребуется, помнишь? — начинает тихо, но последние слова он произносит наиболее решительно, — И… И мы будем вместе! — и снова начинает тихо, запинаясь из-за смущения; ошарашенный взгляд Минхо, направленный на него в ту же секунду, заметно усугубляет ситуацию, — В плане… находиться! Совместное будущее!.. Ну… Не только со мной, конечно… Ну ты понял! — Хван срывается на крик, забирая подушку у себя из-под головы, и начинает кричать, от стыда утыкаясь прямо в неё. Рядом он слышит лишь смех.       Блондин так и продолжает лежать, прерывая связь с реальностью предметом интерьера. А Минхо в это время, смотря на всё также одиноко стоящий на полке роман Эмили Бронте, на несколько секунд задумывается о том, что было страшно делать когда-то.       Но… «недосказанное делает больнее», верно, Хёнджини? Может, уже в скором времени счастья мальчика по имени Ли Минхо не станет, если мать выяснит в один момент о вранье, побегах и о скрытой от её глаз жизни? Может, он больше никогда не увидеться со своим возлюбленным, потому что женщина сможет позаботиться о том, чтобы они никогда более даже взглядами не пересеклись в этой жизни? Может, он больше никогда не встретит Феликса, которой в привычной манере позовёт его к себе домой готовить что-то вместе с его мамой? Может, он не сможет никогда забыть о весёлых гонках на время с Джисоном, Сынмином и Чонином, из-за чего все эти воспоминания будут делать только больнее?       Минхо устал не рисковать в своей жизни. Быть примерным потакателем чужих навязанных мыслей, которые сжирали его, не давая выбраться из захвата. Что, если он рискнёт? Он победит страшного монстра в самом себе? Искоренит давний страх быть отвергнутым? Поможет себе выбраться из темноты?       Тяжело вздыхая, Минхо бросает беглый взгляд на книжный стеллаж, и резко начинает говорить: — Ты сказал, чтобы я представил, что мы находимся на том обрыве, верно? — блондин рядом кивает, — И в этом месте можно делиться секретами? — брюнет поворачивает голову в сторону лежащего рядом юноши, вглядываясь в его тёмные глаза. Снова кивок, — Можно я поделюсь своим секретом? — и снова…       Минхо делает глубокий вдох, не пытаясь даже повернуть голову на миллиметр от лица Хёнджина. Сейчас и только сейчас — с глазу на глаз. Никаких попыток убежать. От своих чувств не убежишь. От счастья и несчастья в одном флаконе тоже. Не хочется думать о втором, но если такова судьба — он её примет. Ведь должна ли белая полоса настолько долго простираться в его жизни? — Ты мне безумно нравишься, Хван Хёнджин.       Хёнджин вздрагивает, а после по ощущениям чуть ли не падает на дно самого глубокого места в океане. Его будто по голове ударяют чем-то тяжёлым, а в ушах такой шум, который не сравнится с воем сирен. В глазах бешенство, граничащее с каким-то до ужаса неприятным чувством; таким, которое не верит словам человека, находящегося перед ним. Хван вскакивает, а за ним приподнимается и Минхо, и поэтому блондину открывается чудесный вид: глаза его возлюбленного глубокие, как раз-таки похожи на ту бездну, которая утаскивает вниз, а сам он выглядит чересчур волшебно из-за луны, которая освещает его левую сторону лица. Светло-голубой свет освещает облизанные из-за нервов губы, и Хёнджин непроизвольно залипает и тянется рукой к волосам, на которых игрались эфемерные касания единственного спутника Земли. Спускается рукой к щекам, а Минхо перед ним перестаёт дышать, краснея до чёртиков, из-за чего блондин ухмыляется и начинает хихикать. Ли перед ним тушуется, потому что Хван уже не на шутку начинает смеяться, падая на пол, встречаясь с ночным небом на потолке, а также с наклонённым к нему лицом друга, чьи глаза стали прожигать в чужом черепе дыру. Стоп… Друга? Наверное, друзья не признаются друг другу в чувствах. А если и признаются, то это явно не его ситуация.       Блондин чувствует чужое недопонимание и страх всеми фибрами своей душой, но ему нужно несколько секунд, чтобы осознать, что он на самом деле не спит, что всё происходит взаправду. Он вскакивает и смотрит в тревожные светлые из-за света луны глаза.       Прежде чем впиться своими пухлыми губами в чужие влажные.       Минхо за одно мгновение становится из колючего кактуса самой нежной лилией, тут же обмякая в чужих руках. Он целует совсем неумело, исключительно касаясь губами, упираясь ладонями в грудь, которые Хёнджин молниеносно забирает в плен собственных рук. У старшего руки холодные, даже чересчур, и блондин всеми силами старается сейчас отдать то тепло, которое так необходимо чужому телу; Хёнджин и представить себе, оказывается, не мог, что это настолько волнительно и тревожно признаваться; потому что, наверное, сам никогда не признавался, да и не встречался ни с кем, несмотря на свою ужасно давящую на мозги популярность. И ему даже обидно, что он не признался своей первой любви сам, но в то же время он так счастлив получить признание от неё. Хёнджин скрепляет замок за чужой спиной, тут же утягивая вниз на пол, чем вызывает недовольный выдох в губы, а впоследствии смех, который громко разносится по тихой комнате.       Блондин начинает целовать чужое лицо, не оставляя без внимания даже один уголок чужого лица. Минхо снизу смёется, не в силах противиться чужому вниманию и ласке, из-за чего сразу становятся заметны его красные уши, которые так предательски освещает луна, хохочущая на небе в процессе наблюдения за такой любовной сценой. — Ты мне тоже очень нравишься, Минхо… — Хёнджин говорит об этом так уверенно, что парень перед ним смущается, что играет на руку ехидному Хвану, — Будешь моим па-а-а-арне-е-е-ем? — тянет он предательски прямо в уши, из-за чего брюнет рядом начинает ещё больше хохотать, избивая несильно того кулаками в различные места на теле. — Дурак! — он отлипает наконец-то, смотря прямо в хитрые лисье глаза напротив, — Что ты смущаешь меня! — Ну что поделать, если ты такой… — и тянется за поцелуем, выдыхая, — смущающийся, — и легонько касается губ своими.       Минхо тут же опрокидывает Хвана так, что тот оказывается прижатым к полу, а первый восседает на его животе, смотря сверху вниз. Хёнджин тяжело сглатывает, а улыбка с его лица пропадает мгновенно. — Мне кажется, что ты не в том положении, чтобы говорить такое, — от неловкости старшего не осталось и следа. Он тянется вниз к излюбленному лицу, прикасаясь к родинке под глазом, — По-моему именно я признался тебе в чувствах, а не ты, так что не вижу смысла сейчас надо мной глумиться.       Хёнджин смеётся, а Минхо плюхается рядом с ним, тут же поворачиваясь к нему лицом, следя за каждым движением и взглядом, которые предпринимает тот. Ли закидывает ногу на худощавое тело, а его возлюбленный тут же придвигает его к себе ближе за талию, оставляя одну руку лежать на ней. — Странно осознавать, что ты теперь мой парень, — выдаёт брюнет, разглядывая падающие звёзды на потолке. — Ты, вроде, ещё не согласился со мной встречаться. — Ты сейчас серьёзно? — вскакивает Ли, тут же скептически поднимая бровь под ухмылку своего недо-бойфренда, — Ты ужасен. — И как же ты со мной встречаться-то будешь… — Уже встречаюсь, — Хёнджин театрально ойкает от полученного в грудь удара кулаком, — И, поверь, я такого дурака, как ты, терплю уже несколько месяцев и ничего… Вроде, разлюбить тебя не получилось, — Минхо снова ложится, в этот раз утыкаясь носом куда-то в бок, и чувствует как его волосы легкими движениями начинают перебирать. — За «дурака» обидно. — Прости, любимый. Так лучше? — Ужасно… Скажешь ещё раз?       Они говорят обо всём и совершенно ни о чём, привыкая к новому статусу, который свалился на них, как снег на голову, в эту тихую ночь. Никто ещё и не догадывается, что что-то произошло и что их отношения приобрели совершенно другой вид. Минхо уверен, что каждый их из компании, узнай они сейчас обо всём, визжали бы так, что их услышали в столице их собственной страны. Он представляет самую счастливую и искреннюю улыбку Феликса, который бы смотрел на него с гордостью, несмотря на все попытки Ли до этого забыть о чувствах, которые он испытывал; веснушчатый бы обнял его так крепко, говоря ему о том, что тот заслуживает счастья и любви, которые ему теперь сможет обеспечить его бойфренд. И пусть слышать подобное всё ещё очень смущающе, Минхо уверен, что он расплакался бы на месте в излюбленную толстовку своего друга, а тот тактично проигнорировал бы мокрое пятно на ней после их долгих объятий.       Лёжа в чужих, успокаивающих сознание, объятиях, брюнет совершенно забывает о том, где он. Удивительно, но он только сейчас осознаёт, что ему совершенно не хочется возвращаться назад. Потому что там холодно, одиноко, до невозможности душно и до тошноты противно. Потому что там та, в любви к кому он усомнился уже столько раз, особенно сейчас, когда он чувствует, что его любят, даже если они лежат в тишине; потому что Минхо уверен, что сейчас они дышат в унисон. И это то, чего они не добились с матерью за столько лет жизни вместе.       Ли знает, что это обычная просьба, и Хёнджин будет рад оставить его под боком лишний раз, но всё равно спрашивает лишь спустя некоторое время, собравшись с духом и поборов свою неловкость в очередной раз. Где тот уверенный парень, который собирался в полной готовности признаваться своему лучшему другу? — Хёнджин… Можно остаться с тобой сегодня?       Вышеупомянутый поднимается, слегка удивлённо глядя на гостя своей комнаты, а после шокированный блеск в глазах сменяется волнением. — Я очень хочу. Но… Ты не пострадаешь из-за этого?       Последнее о чём хочет сейчас думать — это о том, что где-то сейчас в пустынном доме его ждёт мать с «распростёртыми объятиями». — Всё будет хорошо. Я буду в порядке что бы ни случилось. Сейчас мне меньше всего хочется волноваться о чём-то, когда я лежу рядом с тобой, — Минхо отводит взгляд в пол, слегка задевая ногтём незажившую ранку на ладони, — До этого всё было в порядке! Что в этот раз может пойти не так? — и улыбается слегка неуверенно под сомневающийся взгляд Хвана. — Хорошо… — Ли улыбается Хёнджину, намереваясь встать за вещами, в которые стоило бы переодеться, но последний резко хватает его за руку, — Но если что-то случится — я обязательно приду за тобой и помогу… Идёт? — Идёт, мой защитник, — и наклоняется, оставляя мимолётный поцелуй на сухих губах. Хёнджин третий раз за вечер смущается, и Минхо находит это до умопомрачения умилительным.       Они засыпают с пустыми головами, признавшись друг другу в самом что ни на есть прекрасном чувстве, которое они готовы повторять каждый день, как клятву. Клятву их вечной любви, которая пройдёт через многое, и даже если кажется, что она пережила уже многое, то это будет неправдой. Но клятва на то и клятва, что она останется нерушимой во что бы то ни стало. И они обязательно справятся.

.

.

      Просыпаться было до безумия тяжело. Осознавать, что придётся выпустить Хёнджина из собственных объятий, оказалось ещё тяжелее.       Минхо совершенно не думал о том, что его могут ждать дома. Не думал о том, что с ним может что-то случиться или, в конце концов, что он пострадает. Наверное, за ночь, проведённую со своим новоиспечённым парнем, он понял, что много чего перестал бояться. Он больше не хочет, чтобы его трясло только от одного упоминания, что он будет, видите ли, наказан. Наверное, после того, как он обзавёлся множеством людей, которые были готовы свернуть горы ради него, уже не было так страшно; по крайней мере, он знал, что за ним придут, что его, если что-то случится, будут ждать и всегда примут. Поэтому возвращаться было абсолютно не страшно. В отличие от Хёнджина, который смотрел на собирающегося старшего глазами побитого кота. Минхо старался не реагировать на это, иначе он не сможет уйти. А он сейчас преследует совершенно другую цель. — Ты даже на завтрак не останешься?.. — в чужом голосе столько тоски, что брюнет вздыхает и оборачивается к нему, всё ещё держа в руках футболку, в которой он спал. — Хёнджин, — тот откликается, а в глазах печаль виднеется ещё ощутимее, — Всё в порядке. Ты слишком драматизируешь. — Хотел бы я верить, что это так, — блондин отводит взгляд к полу, — С самого утра ощущение, что что-то произойдёт. Что если отпущу тебя, то случится катастрофа. Я переживаю за тебя…       Минхо подходит к нему вплотную, кинув футболку на пол, потому что сейчас было слегка не до этого. Обхватывая чужие щёки руками, Минхо наблюдает как быстро розовеют щёки и как в одно мгновение к глазам наворачиваются слёзы. Брюнет вздыхает снова, тут же большим пальцем стирая небольшие дорожки солёной жидкости, и целует быстро, но очень чувственно, чтобы передать своё спокойствие и решимость в пухлые губы. Хван сразу же обнимает парня, а Ли начинает гладить того по спине и параллельно пытается объясниться. — Я знаю, что ты волнуешься. Но… наверное, я слишком спокоен по этому поводу исключительно из-за того, что теперь уверен, что не пропаду намного больше, чем до встречи с вами, — Хёнджин всхлипывает где-то рядом с правым ухом, — Я верю, что выберусь, потому что сейчас у меня есть люди, к которым я смогу вернуться, которых я могу назвать теми, с кем мне хотелось бы провести свою оставшуюся жизнь. Никогда не бывает белой полосы жизни без чёрной, и прожив сейчас как раз-таки самое счастливое время, мне нужно окунуться туда, откуда я выбрался, чтобы окончательно покончить с тем, из-за чего я страдал. А потом снова всё встанет на свои места, — Минхо отстраняется и смотрит прямо в красные от слёз глаза, начиная в нежном жесте гладить ладонью щёки, — Ты понимаешь о чём я? — ему кивают, — Всё будет славно, Хёнджини. И, как мы и договаривались, если что-то случится, то ты придёшь. Отговаривать тебя от этого я не вижу смысла, да, защитник? — С ума сошёл? — отзывается тот, из-за чего старший начинает смеяться, — Издеваешься надо мной. — Нет, люблю.

.

      Стоя перед злополучным местом, в которое бы при всём желании Минхо бы не вернулся, он вздыхает, вспоминая зачем в принципе сюда пришёл. Жизнь не поменяешь без прямого своего вмешательства даже туда, куда не хочется. Поэтому он делает первые шаги в сторону своей комнаты, замечая не закрытое полностью окно. Тут же начиная вспоминать, он понимает, что закрывал его. С этого момента вся невозмутимость улетучивается, заменяясь явными страхом и паникой. Он открывает окно до конца, не находя никого в своей комнате, но понимание того, что кто-то в ней был, уже нехило бьёт его по всё ещё неустойчивой психики. Первым делом он пишет Хёнджину о своих опасениях, на что заведомо зная ответ, видит кучу написанных капсом сообщений, на которые Минхо отвечает лишь короткое «я попытаюсь выяснить», которое, очевидно, не сильно поможет успокоиться.       Выходить из комнаты совершенно не хочется, потому что знать, что тебе скажут тоже не хочется. Открывая дверь, Ли Минхо осознаёт, что ступает туда, откуда больше не будет выхода без боя.       В доме стояла ощутимая тишина, которая когда-то была так любима мальчиком. Сейчас складывалось ощущение, что она своими лапищами сковывала дыхание, движения, доводила до истерики лишь малейшими прикосновениями. Минхо боялся лишний раз издать хоть какой-либо звук, выдающий его присутствие; хотелось оттянуть неизбежное до конца, остаться без оков чуть-чуть подольше.       Мальчик боязливо ступает ближе к кухне, наблюдая за тем, как его мать в обычной манере попивает чай. Но спустя время замечает, что она нервно постукивает пальцами по поверхности стола, что в обычном состоянии она никогда бы не стала делать — лишь в момент полной раздражённости; взгляд устремлён в пустоту: можно было сказать, что он выдаёт смятение, что было несвойственно женщине, которая всегда была уверена в любых своих действиях и словах. Минхо было страшно — он не соврёт. Он не знал, заметили ли его присутствие, но он точно знал, что если он выдаст себя, то спокойно не сможет уйти — наверное, боя и правда не избежать. А какого… Это уже совершенно другой вопрос, который лучше бы остался без ответа. — Долго будешь стоять в проходе? — голос, непривычно тихий и холодный, выводит из транса, будто обухом по голове, заставляя усомниться во всём.       Боясь сделать шаг навстречу из-за страха оступиться и упасть в пропасть, брюнет лишь слегка переходит через порог, смотря своей матери в глаза. Они более не были скрыты за стёклами очков и выражали все эмоции подноготную: уязвимость была видна на лицо. Парня настораживало подобное доверие, с которым он не встречался от неё довольно продолжительное время. — Тебе есть, что мне рассказать? — слышится трескучесть и мороз, который пронизывает с ног до головы. Так давно он не испытывал такого чувства — когда совершенно не хотелось молчать. — Что ты хочешь от меня услышать?       Миссис Ли кидает на него взгляд исподлобья, как будто она совершенно не понимает, почему её сын до сих пор не понял, что она имеет ввиду. Как будто она досконально всё знает, а играется, как кошка, со своей добычей умело, чтобы вывести на чистую воду путём давления. Она встаёт из-за стола, совершенно спокойно, будучи самой грациозной, как оказалось, сыщицей и поднимает с пола коробку, от которой у Минхо сразу начинает кружиться голова, потому что осознание, что в этой коробке была вся, не соврать, его жизнь последние несколько месяцев. Он хотел верить когда-то, что спрятал её достаточно умело, чтобы её не нашли; в своё время он заставил её под своей кроватью множеством других коробок и вещей, чтобы она была непримечательна с первого взгляда. Возможно, он слишком переоценил свои возможности и идеи.       Аккуратно женщина достаёт первую фотографию, относясь к ней с предельной осторожностью, предательски медленно выкладывая их на стол, словно испытывает чужую нервную систему. На ней изображена вся их компания в полном составе: они улыбаются, кривляются и выглядят, как самые счастливые люди на планете. На талии Минхо располагается до боли знакомая, вся в ссадинах, рука Хёнджина. Он молится всему, что есть на белом свете, чтобы на этом не акцентировали никакого внимания. С такой же скоростью перед ним оказываются остальные полароиды: его первый удачный трюк, который заснял Джисон, стоя словно ответственный солдат с камерой, разбитые в кровь коленки, которые он мастерски маскировал под брюками от матери, их первое селфи с Чонином, где он в родительском жесте тянет щеку младшего под театрально недовольный и обиженный взгляд, Феликс с Сынмином, стоящие рядом друг с другом, словно их заставили, при этом за спинами друг друга сделав одинаковые рожки указательным и средним пальцами. Также в той коробке находилась пачка джисоновых сигарет, которые тот подписал и отдал Минхо; на них было написано «придурку, катящемуся в светлое беззаботное будущее». И ведь правда, Джисон, сейчас он и впрямь ощущает себя придурком. По мелочи миссис Ли достаёт со дна различные упаковки из-под жвачек, глупые записки с обещаниями, которые сейчас выглядели, как-то, за что хотелось ухватиться всеми силами, пустые баночки газировок, на которых были выведены важные фразы. Настолько важные, что брюнет готов поверить в каждую из них, когда он находится в полном отчаянии, когда построенный всеми стараниями и враньём мир распадается на части. Она отклеивает бумажный стикер от одной из них, а Минхо сразу понимает чья она. Помнит, кому не хватило места, чтобы сказать всё, что хочется.       На баночке Хёнджина из-под дешёвой колы было увековечено: «В каждой галактике нашей Вселенной происходит множество событий, которые имеют различный эффект на вещи в ней. Что-то способно поглотить чужую жизнь, которая создавалась годами, о чьём-то существовании многие даже не подозревают, а что-то живёт в гармонии на просторах космоса. И это совершенно нормально, что у всего в этой жизни есть свой путь и своё прошлое. И даже если прошлое, о котором хотелось бы забыть, болью отзывается в тебе до такой степени, что из твоих глаз падают сгорающие в атмосфере кометы — это нормально. Даже у самых больших и сильных звёзд в нашей Вселенной существует болезненное прошлое, но они также продолжают светить на небосводе, показывая путь потерявшимся душами, подмигивать, чтобы показать, что ты не одинок. В ту ночь звёзды тебе подмигивали — я это видел! Поэтому, пожалуйста, не забывай, звёздный мальчик, что ты под вечным покровительством Вселенной и нашей галактики, и всё у тебя будет замечательно».       Хочется вырвать записку, скрыть от всеобщего обозрения, потому что только Минхо помнит разговор после получения банки. Слова Хёнджина, который говорил о том, что он научился писать красиво только для Минхо, потому что по-другому чувства свои передать очень тяжело. Это всё от чистого сердца, из самых его глубин. Этим нельзя поделиться, об этом нельзя рассказать. Это личное. Между ними.       Но Минхо держится куском льда, разглядывая с превеликим удовольствием как сменяются эмоции на чужом лице по мере прочтения. Он честно не хочет ничего слышать, никаких глупых вопросов о том, кто они друг для друга, что пишут подобное. Это было совершенно неважно, верно? «Особенно для тебя, мама». Ведь… Столько тебе было всё равно как поживает твой сын, какие у него мечты, цели, стремления и чего он вообще хочет. Хочет ли он любви, хочет ли он съесть чего-нибудь вкусненького, хочет ли он вообще жить той жизнью, которая по умолчанию была для него предоставлена его горячо любимой матерью?       Миссис Ли хмыкает, откладывая записку, и единственное, что проскальзывает в голову к юноше — усмехнуться в ответ. — И как долго ты мне врал? Врал обо всём, — она наконец-то поворачивается к нему, тяжёлым взглядом пытаясь вывести на эмоции. Но после того, как он вспомнил о тех словах в записке, захотелось отстоять свою свободу как можно сильнее. Больше не хотелось бояться — только драться за то, чего он по праву достоин. — А я тебе врал? — с полной невозмутимостью начинает Минхо, — Вроде, я тебе ни слова не говорил. А ты особо и не интересовалась. — А ты бы рассказал, думаешь? — дьявольская ухмылка. Но ледяные глаза. — Нет, — брюнет отводит взгляд, мельком обратив внимание на полароиды, где он счастливо улыбается, — Ни за что на свете, — он резко начинает смотреть всем своим злым существом в чужие, такого же цвета, глаза, — Никогда бы не рассказал, потому что ты бы никогда этого не поняла. Лишила бы, забрав то малое количество счастья, которое я получил за то время. Потому что я для тебя — плод твоих несбывшихся мечт или ещё что-то в этом духе, да? Поэтому… Поэтому тебе было так важно, чтобы я подавал хорошие надежды, чтобы был «идеальным»… А в чём она заключалась? В чём?! Быть вечно под твоим надзором без единого намёка на собственную личность? — Минхо не хотел молчать, но из-за каждого своего слова боялся, что он больше не сможет раскрыть свой рот вовсе.       Мама перед ним выглядела совершенно невозмутимой, лишь с ещё более ненавистным взглядом глядела на весь тот «бардак», как она бы это назвала, на столе. Ей, очевидно, была противна мысль, что у сына есть личная жизнь, которую он так резко начал отстаивать, хотя всё время до этого он жил, совершенно не жалуясь на то, что ему может быть плохо. Рассматривая лица на фотографиях, она всё больше понимает, что люди, которые на них были изображены, возымели огромный эффект на личности её сына. Не хотелось слушать никаких слов о том, что на что-то он имеет право. Ведь в своём безумии можно забыть о том, что кто-то имеет такую же душу, как и любой другой человек. В момент, когда ты окончательно сходишь с ума из-за различных жизненных невзгод, ты начинаешь думать о том, что твоя душа нуждается в том, чтобы подвергнуть страданиям чужую. Это было чем-то естественным. Особенно, когда твоя душа чернеет до такой степени, что в ней не видно звёзд. Они более не светят.       И тогда хочется очернить чужую. Чтобы они прочувствовали, как тебе плохо. Чтобы никто в этом мире более не был счастлив. Почему они улыбаются и могут быть счастливыми? — И они тебе помогли? — Минхо замолкает со своей пламенной речью, сбитым с толку глядя на собственную мать, чьё лицо стало мягче. Он не верил, что всё так просто, — Стать счастливым? — Да.       Миссис Ли начинает улыбается и хихикать себе под нос, опираясь на стол. У Минхо рядом пробегает вся жизнь перед глазами, а по спине пробегают мурашки. Сейчас ему становится действительно не по себе. — Как думаешь, помогут ли они тебе сейчас?       Парень тяжело сглатывает, ощущая всем своим нутром страх, который начал сковывать постепенно его тело. Он и не осознаёт в какой момент он оказывается запертым в комнате, без возможности связаться хоть с кем-то и без различных предметов, которые помогли бы ему сбежать из плена. Теперь он снова в клетке. Но теперь в ещё более худшей, потому что теперь он скован не только психологически, но и физически. Хочется взвыть от подобного отношения, кричать, избивать стены до такой степени, что на костяшках рук побегут струйки крови, но он осознаёт, что не сделает этим никому лучше. Только истратит силы, покалечит себя. Хотя ему правда было интересно, устоит ли мать перед его физическими страданиями или ей всё же абсолютно всё равно.       Вспоминаются горящие непонятным огнём материнские глаза, которые, наверное, когда-то были полны исключительной любовью к своему сыну. Хотелось понять в какой момент всё пошло под откос, в какой момент собственный ребёнок стал помехой на пути. Сидя на полу и обнимая свои коленки, Минхо вспоминает то, как когда-то родные руки обнимали его, как говорили о важности и любви, а последняя и вовсе сейчас стала чем-то вроде солнечного затмения, которое предстаёт перед человеческим взором крайне редко. Мальчик выглядывает в окно, которое было предательски закрыто на ключ, и всматривается в звёзды, которые сейчас так хорошо были видны на ночном небосводе. Ему было интересно, наблюдает ли за ними сейчас Хёнджин. Мечтает ли он, а может загадывает желание, а возможно думает о Минхо, который сейчас чувствовал себя в самом ничтожном положении. Всеми силами хотелось послать весточку через звезду, которая подмигнула бы возлюбленному о том, что, наверное, всё не слишком-то и хорошо.       Он сидел так долгое время, размышляя лишь о том, не переживает ли кто-то о том, что он резко перестал отвечать. Вспоминать последний диалог с Хёнджином, где Минхо бросил того с обещанием, что всё будет хорошо, совершенно не хотелось из-за боли, отзывающейся где-то рядом с сердцем.       Впервые хотелось, чтобы ему не поверили.

.

      На часах было 3:19 ночи, когда послышался стук в окно, который не на шутку испугал Минхо, и так находящегося на грани нервного срыва. Как в бреду, ему уже начало казаться, что за ним пришли какие-то страшные монстры, которые закончат его земные страдания, отправив его в Ад, чтобы отрабатывать грехи, успешно совершённые за его небольшую жизнь. Но те сумасшедшие мысли, придуманные им за несколько секунд, в одно мгновение были опровергнуть белобрысой макушкой, появившейся перед его глазами. Хёнджин выглядывал с улицы на его комнату, боязливо, наверное, думая о том, что в любой момент перед ним может показаться не его парень, а кое-кто пострашнее. Но как только тот видит Минхо, встающего с кровати и движущегося к нему навстречу, он выдыхает, тут же прикладывая свою, слегка холодную из-за ночного времяпровождения на улице, ладонь к поверхности стекла. Брюнет по ту сторону стекла чуть ли не плакать собирается при виде Хвана, который действительно пришёл, как в сказках, по зову своего возлюбленного. Хотелось верить, что это правда постарались звёзды.       Друг друга было абсолютно не слышно из-за разделяющей их поверхности стекла. Поэтому Минхо, предварительно показав Хёнджину жест, означающий «подожди», удалился на поиски ненужного блокнота и чёрного маркера, который точно хорошо расскажет плачевную историю сегодняшнего дня. Ли начинает свой рассказ с надписи «Я такой долбоёб», а Хван, находящийся по ту сторону, лишь отрицательно начинает махать головой из стороны в сторону, пребывая в слишком печальном состоянии из-за того, что он не имеет никакой возможности прикоснуться к своему парню и утешить.       Он с предельной внимательностью читает написанную на бумажке историю и с каждой секундой всё больше и больше хмурится, начиная думать о том, что делать в такой ситуации. Точнее, он понимал, что точно нужно вытаскивать из этого кошмара, но каким образом — пока не было известно. Наблюдая за задумчивым лицом Хёнджина, единственное, что оставалось Минхо — пытаться прочитать его мысли по взгляду, потому что карие глаза сейчас как никогда выражали все чувства, таившиеся в сердце юноши. Ему было стыдно, что так получилось, что он оказался лёгкой добычей и что сейчас приходится с этим разбираться, но, наверное, этого было не избежать. Он изначально не имел никакой власти в этом доме, а не прийти сюда было бы просто оттягиванием неизбежного, ведь в какой-то момент его бы всё равно нашли и вернули в клетку. Только возможно ещё более болезненным и травмирующим путём.       И всё же разглядывать раздосадованное лицо Хвана было невыносимо. Хотелось просто верить, что этот дурак не полезет на рожон один, потому что почему-то Минхо уверен в том, что если тому снесёт башню из-за эмоций, то тот способен сделать, что угодно.       Хёнджин перед ним был удивительно уязвимым. Всё это было очевидно, потому что, всё-таки, его горячо любимый парень был под угрозой, и старший, пребывавший почти что полдня в дикой апатии, в которой он забыл о том, что способен что-то чувствовать, кроме пустоты, сейчас осознал, что не испытывает ничего, кроме ужасно жгучей любви, которая томится в сердце при виде на блондина, который пришёл сюда, несмотря на риск, который понял, что что-то не так, который сейчас пытается всеми силами помочь, который просто рядом, когда это так необходимо. Наверное, больше ничего и не нужно. Конечно, из-за подобного ни коим образом не рассыпятся на атомы все проблемы, но таким образом получалось полностью в отчаянии не находиться.       Вынимая из рюкзака за спиной тетрадку, Хван пишет на одном из листочков, где-то в правом углу, маленьким шрифтом «как хорошо, что я забыл выложить портфель после школы», из-за чего Минхо впервые за вечер улыбается. И ему улыбаются в ответ, но тут же начинают с неимоверной серьёзностью чиркать что-то.       «Минхо, я понимаю как тебе сейчас страшно, но ты молодец, что держишься. Надеюсь, ты не винишь себя за то, что происходит, потому что в данном случае виноват лишь тот человек, который считает, что это абсолютно нормально обращаться так с самым дорогим человеком для него. Пожалуйста, верь мне, я завтра утром вернусь и обязательно спасу тебя, моя принцесса, из замка со страшным драконом…»: читая последнее предложение, на лице снова расцветает греющая душу Хёнджина улыбка. «…Не беспокойся за меня — лучше верь. Всё у нас будет хорошо, у тебя! Ложись спать с абсолютно чистой головой и жди, только жди… Я несомненно вернусь!» — так гласил текст, написанный Хёнджином. Он внушал надежду и веру, а также некое беспокойство, которое всё равно предательски отзывалось в голове, но Минхо тут же его поборол, потому что он обещает, что верит.       Хван ещё долгое время всматривался в окно дорогого для него человека прежде, чем умчаться на велике в ночную даль. Хотелось обо всём рассказать, хотелось пожаловаться маме на несправедливость жизни, но он не стал. Ему хотелось разобраться с этим, не приплетая лишних людей в это. Лишь тихонько пробравшись к себе в комнату, он начал думать о том, в чём в принципе будет состоять его план.       В то время Минхо, которому хотелось верить в то, что всё действительно к лучшему, засыпает, доверяя свою судьбу Хван Хёнджину.

.

.

      Становилось тяжело спать ближе к рассвету. Минхо видел, как потихоньку солнечный свет проникал к нему в комнату, и ему становилось всё тревожнее, по мере того, как небо с каждой секундой становилось на оттенок светлее. Не хотелось думать, воображать, представлять в принципе, что можно было придумать, чтобы его вытащить из такой жизненной ситуации. Волнение было невозможно усмирить доверием совсем, каким бы сильным оно не было. Потому что, наверное, человек так устроен, что из-за неизбежности всегда страшно, несмотря на то, как сильно ты себя пытаешься уверить, что всё будет хорошо. Часы показывали 7:28 утра, когда брюнет поднимается со своей кровати, чтобы насладиться природой снаружи. Сегодня было утро воскресенья, а это значило только то, что никому совершенно никуда не надо было вставать в такую рань, поэтому их городок был поглощён вакуумом; сейчас не спали лишь встревоженные мальчики, которые думают о ближайшем будущем, а кто-то, может, и о далёком. Солнце играется на лице, а Минхо ловит себя на мысли, что всеми бы силами сейчас потянулся к нему, чтобы поприветствовать. Но не может.       Ему более не получается заснуть и единственное, что он находит для себя самым приятным решением — это чтение книг и чириканье чего-то в собственном дневнике. Сначала он предпочёл окунуться в мир детективных историй Агаты Кристи, чтобы забыть о тревоге за свою жизнь и вместо этого испытать её из-за судьбы преступника и выдающегося Эркюль Пуаро, который показывают всю правду своими гениальными доводами.       Впоследствии Минхо всё же переключается на рисование, выводя на листах только ему понятные линии, которые по его наблюдению в какой-то момент превращаются в портрет Хёнджина, который окружён своеобразным туманом. Неужели настолько задумался, что совсем того не осознавая он запечатлел его на этих страницах, где была и радость и боль, потому что дневнику суждено хранить многое на своих разворотах. От душераздирающих историй о том, что брюнет в очередной раз является плохим сыном до искр в глазах ночных прогулках, каждую из которых он описывает в мельчайших подробностях. Перечитывая последние, он также решается запечатлеть гордо стоящего на скейте Джисона и Феликса, смотрящего на него с явной влюблённостью и хлопающего в ладошки. Это, на самом деле, является частой картиной, хотя бы потому что Хан любит очень сильно искать себе приключений на пятую точку, предпочитая выкаблучиваться своими умениями (обычно успешно), из-за чего веснушчатый, хоть и изначально ударив и отчитав за ребячество, всё же в конце смотрит на своего любимого с явным восхищением. Дальше он решается нарисовать Сынмина, который приложив указательный палец к щеке, поглядывает куда-то в сторону с явным намёком и Чонина, брови которого сведены к переносице, а щёки предательски пылают румянцем, из-за паясничества со стороны шатена. Такая картина тоже происходит достаточно часто, потому что Ким до безумия любит дразнить младшенького в их компании, прекрасно зная, как легко смутить того, а Чонин, который слишком запросто ведётся на подобные провокации, всё же целует в щёку под громкие крики со стороны скейтерской площадки под агрессивные ругательства синеволосого. Минхо с улыбкой проводит по выведенным самим собой рисункам и грустно, почти невесомо, проводит по ним ладонью, думая лишь о том, что он будет безумно скучать по их маленькому мирку, если всё же придётся с ним расстаться.       Наверное, до этого он и не осознавал насколько он привязался к каждому из них, считая теперь каждого из них чуть ли не братом. Пускай не родными по крови, но родными по духу и мечтам. Мечты могли быть разными: от покупки новой автомобильной машинки, которую они пообещали купить Чонину на его день рождения, до вечеринки, которую они обязательно устроят все вместе, напившись до такой степени, чтобы не вспомнить о том, какова была их жизнь до «злополучной встречи».       Минхо резко вздрагивает, когда рядом с ним открывается дверь, а перед его взором появляется совершенно невозмутимая миссис Ли, которая будто всем видом говорила о том, что вчера происходило целое ничего. Словно не было криков, устрашающих взглядов до такой степени, что кровь в венах стынет — ничего. Всё словно вернулось в то время, которое было до этого — только теперь Минхо был вынужден быть запертым здесь; и, наверное, это было самым худшим, что могло бы быть. — Вставай и иди завтракай, раз проснулся, — говорит она, улыбаясь, а мальчик задумывается о природе этой улыбки: искусственная иль настоящая.       Он послушно идёт за ней на кухню, замечая на плите когда-то его любимый омлет. И теперь он ненавистен ему не из-за того, что вкусы в еде изменились, а потому что тошно есть что-то от того, кто ломает его жизнь окончательно. Любимый бекон и стакан чёрного чая с двумя ложками сахара теперь кажутся ему чем-то непривычным и противным, поэтому единственное, что он делает — это садится и не притрагивается к еде никоим образом, а миссис Ли, хоть и заметив подобное поведение, игнорирует это, наверное думая, что это лишь бзик подростка, который в скором времени совсем сойдёт на «нет», потому что дикую и свободолюбивую душу в любом её проявлении когда-то можно приручить.       Минхо вскакивает, когда слышит стук в дверь. Он за мгновение покрывается холодным потом, который ощутимо начинает чувствоваться на коже, а руки предательски принимаются слегка дрожать, когда он поворачивается в сторону источника звука. Мать недоверчиво косится на сына, потому что, очевидно, никого не ждала, а у самого Минхо в голове единственное предположение, кто это может быть. — Иди открой дверь, пожалуйста, — говорит она и почему-то это смущает до безумия, что она так спокойно позволяет ему подойти туда, откуда так легко сбежать. Но женщина как будто нутром чувствует, что тот этого не сделает, и продолжает наблюдать за происходящим из кухни.       На ватных ногах парень всё же подходит к двери, молниеносно распахивая её, чем пугает стоящего, боже упаси, Хёнджина, который тут же меняется в лице, выдыхая уж слишком облегчённо, совсем не осознавая как будто, что это только начало. Минхо перед ним заметно трясёт, и он это замечает, тут же хватая того за руку в попытке успокоить долгими и спокойными поглаживаниями, а брюнет перед ним всё продолжает повторять «дурак» себе под нос, понимая, что Хван, блять, пришёл один и это, наверное, самый худший исход из возможных. Потому что теперь им поможет только удача и вера Ли в своего возлюблённого, в которой он поклялся ещё ночью.       Хёнджин почти что залетает на кухню, чем пугает стоящую рядом с открытым холодильником хозяйку дома, которая тут же возвращает на своё бледное лицо спокойное выражение. Минхо плетётся за ним хвостиком, боясь сказать хоть слово, и, наверное, из вежливости представлять человека перед собой — совершенно глупо, потому что его мама и так знает уже достаточно хотя бы из тех полароидов, которые ей и удалось увидеть всего глазком, зато как. Миссис Ли не подаёт каких-либо читабельных эмоций, из-за чего становится достаточно страшно за предстоящий разговор; а ещё было до безумия интересно, кто же всё же решится быть первым. Решительность Хёнджина, конечно, было видно ещё на пороге его дома, а сейчас казалось, что она и вовсе польётся через край, но с холодной натурой его матери она не всегда сможет помочь. — Можно с вами поговорить?       Минхо сзади почти что задыхается, потому что, блять, поговорить — это было последним, что он хотел бы услышать из уст Хвана. Сколько раз говори, сколько раз пытались доказать свою точку зрения, и вот чем это, собственно, обернулось — Минхо заперт дома без возможности хоть как-то связаться с внешним миром. Классно! Казалось, что он утопает в отчаянии, но на лице Хёнджина всё также читалась стойкость, которую даже не получается победить ледяному взгляду на него с другого конца кухни. Миссис Ли хмыкает, жестом руки призывая гостя сесть, а сама усаживается напротив, складывая руки таким образом, словно она собирается вести светскую беседу. Брюнет сглатывает, наблюдая за тем, как его возлюблённый усаживается, пребывая в настоящем, кристально чистом, спокойствии. «Хотелось бы мне и быть сейчас таким же спокойным»: думает он, опираясь о дверной косяк, откуда открывался отличный вид. — Начинай, Хёнджин, — по лицу названного виден шок, потому что он не был уверен в том, знают ли его имя, но, как оказалось, очень даже знают. Но он достаточно быстро возвращает себе невозмутимости. — Могу ли я поинтересоваться, верите ли вы в судьбу? — Минхо всеми силами хочет верить, что тот знает, что делает. — Знаешь, если бы я верила, то сказала бы, что она достаточно несчастна для меня и относится ко мне совершенно по-свински. — Верите ли вы в то, что я должен был здесь оказаться сейчас перед вами? — спрашивает он, невозмутимо глядя на хозяйку дома, которая из-за этого вопроса, на удивление Ли, теряется. — Не предполагала, — говорит она, но продолжает, — Но можно сказать, что не верила, потому что не была уверена в том, что кто-то придёт, чтобы помочь, — стоящий вспоминает сказанную вчера в порыве эмоций фразу и, наверное, именно это она и имела ввиду. Такой вопрос был для неё шокирующим, потому что кажется, будто Хёнджин всё знает, читая её, как открытую книгу, что не удавалось Минхо за столько лет. — И почему же? — Потому что человеческие отношения слишком хрупкие и это лишь вопрос времени, когда люди бросят друг друга из-за трудностей, которые встречаются на жизненном пути друг друга, — брюнет предполагал, что его мать может придерживаться подобной позиции, потому что достаточно продолжительное количество времени со всеми проблемами она справлялась в одиночку, не давая никому узнать о собственных слабостях. Но какова была отправная точка подобного поведения — загадка. — Возможно, я сейчас буду достаточно много говорить, но, пожалуйста, не останавливайте меня, — миссис Ли на это лишь в одобрительно жесте проводит рукой в воздухе, — Наверное, я мог бы согласиться с такой позицией до встречи с самыми дорогими мне людьми. Да, отношения между людьми — это поистине сложно, но разве вся жизнь не состоит из трудностей, которые мы решаем? Разве мы должны бросать отношения из-за каждого недопонимая, которое происходит между людьми? Наверное, для каждого ответ будет разным, но я не согласен с подобной установкой. Насколько не была бы плачевна ситуация, никто никогда из моих любимых не бросал друг друга, потому что чувство искренней симпатии и восхищения превышали любые негативные эмоции из-за ссор, а если их обговаривали — они окончательно пропадали, — Хёнджин кидает быстрый взгляд на Минхо, который скрепил руки в замок на животе, — Возможно, люди начинают думать, что все готовы их предать после плачевного опыта предательства, — Хван замечает, как после подобного во взгляде сидящей напротив женщины что-то меняется, — Было ли у вас подобное? — Ли, наблюдающий за этим, теперь окончательно понимает откуда пошла установка в голове матери о том, что доверие к людям — это недопустимо; уход отца, предательство чувств, предательство её самой и сына, на которого впоследствии она с разбитым сердцем срывалась, потому что больше в ней не было и намёка на любовь, — Возможно, да, но я не буду утверждать этого, потому что совершенно не знаю вашей истории. Но я готов поклясться, что люди, которые после того, как их предают, не раскрывают свою душу другим — самые несчастные люди. Они более неспособны найти кого-то, кто осчастливит их, так и «наслаждаясь» болью одиночества и предательства после того, как их оставили. И ведь сколько чудесных людей мог упустить человек из-за одного чёрствого из прошлого! — театрально вскидывает он руки в воздух, со всей искренностью говоря подобное. Женщина перед ним начинает выглядеть очень задумчиво, но всё же поднимает на него взгляд, чтобы задать давно мучающий её вопрос. — Но ты ведь не из-за этого монолога сюда пришёл, верно? — Помните ли вы мой вопрос вначале — про судьбу, — она кивает, а Хван улыбается, — Судьба — вещь, которая иногда над нами смеётся, но всё же совершенно не желающая нам зла. И я верю, что она способна скреплять судьбы правильных людей. Не поймите меня неправильно, но я верю, что судьба свела меня с вашим сыном не просто так, — Минхо вытаращивает глаза после того, как мать смотрит на него, думая лишь о том, что Хёнджин ходит по очень тонкому льду с подобными заявлениями, — В том смысле, что он был загнан в угол, а я и мои друзья помогли раскрыть его душу такой, какой она является на самом деле. И, я понимаю, что вы совершенно не можете доверять не знакомому вам человеку с подобными заявлениями, но встретившись со всеми секретами Минхо, которые не делают его идеальным, я всё ещё хочу быть рядом с ним. Признаюсь сейчас предельно честно, — он прокашливается, отводя взгляд в сторону, встречаясь с взволнованным по его правую руку, а потом снова видит холодный шоколад в чужих глазах, который, он надеется, начинает слегка таять, — Я не сидел бы сейчас перед вами, если бы не хотел.       Миссис Ли, до этого сидевшая в максимально закрытой позе, резко убирает скрещённые накрест руки на своей груди, укладывая их на бёдра. Было видно, что она о чём-то в который раз задумывается. Минхо стоял, максимально прислонившись к стене, из-за нервов, которые обуздали его с головы до ног; он замечает, как его мама смотрит в сторону коробки, которая со вчерашнего дня всё ещё стоит на кухонной тумбе. Вставая, она подходит к ней, выуживая оттуда полароиды, разглядывая ту самую фотографию, где рука Хёнджина покоится на талии собственного сына, продолжает разглядывать ещё некоторые снимки, на которых все улыбаются и выглядят настолько счастливыми, что она бы и предположить не могла, что её Минхо может так широко улыбаться. Она задумывается, когда последний раз он ей искренне улыбался. Даже с разбитыми до крови коленками, он улыбается, потому что физическая боль меркнет на фоне душевного счастья. Женщина сдерживается изо всех сил, чтобы не сжать фотографию настолько сильно, чтобы на ней появились какие-либо следы. — Хёнджин, какие у тебя условия? — она поворачивается, оставив все воспоминания в коробке за спиной. — Это может звучать безрассудно, но… — блондин встаёт, подходя к миссис Ли, забирая её холодные от нервов руки в свои тёплые, из-за чего она сразу же тушуется, не ожидая никакого тактильного контакта, — Можно забрать Минхо к себе?       Женщина начинает таращиться на него, а вышеназванный, стоя у двери, сдерживается изо всех сил, чтобы не скатиться по ней от настигающего его отчаяния. Это кажется до безумия странным предложением, таким несбыточным, потому что зная свою мать, этого не случится, по его подсчётам, никогда. Потому что он всю свою жизнь рос в гиперопеке, в ежовых рукавицах, из которых его никогда не выпускали, потому что он должен был быть «отличным с плюсом» для неё. Но, на удивление, его мать не вырывается из чужой хватки, хотя в любой другой ситуации бы сделала это первым делом — вместо этого она смотрит прямо Хёнджину в глаза, а на её лице появляется нечитаемая эмоция, но в глазах никакой злобы и агрессии по отношению к мальчику перед ней. А после улыбается, чем поражает Минхо, который, как во сне, начал делать шаги им навстречу. — Ты обещаешь хорошо позаботиться о нём? — спрашивает она, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не дополнить «как не смогла я». Хёнджин активно начинает кивать, сжимая чужие руки крепче, из-за чего женщина отводит взгляд, отпуская Хвана. И тут же разворачивается, и перед тем как уйти в свою комнату, оборачивается, обдавая обоих мальчиков взглядом, — Можете собирать вещи уже сегодня вечером, — и уходит.       Хёнджин, всё ещё стоящий на том же месте, смотрит вслед даже тогда, когда фигура пропадает из его поля зрения и отвлекается лишь тогда, когда Минхо начинает трясти его за руку. Блондин тут же возвращается в реальность, хватая Ли за руку, стремясь выйти из дома, на свежий воздух, который сейчас так необходим, потому что, кажется, они лишились любой возможности дышать во время разговора. Когда они выбегают, брюнет тут же замечает стоящего рядом с почтовым ящиком Джисона, который при виде их, тут же облегчённо выдыхает, направляясь в их сторону стремглав. — Джисон! Ты что здесь делаешь?! — начинает нервно старший, тут же обхватывая названного за плечи двумя руками. — Это… — начинает Хёнджин, прокашливаясь, — на случай, если бы не получилось, и мы вдвоём бы не вышли из дома, Джисон бы позвонил в полицию, сообщив о домашнем насилии. — Вы! Совсем спятили?! — начинает кричать Минхо, тут же начиная монолог, который накопился за всё то время, пока Хван разговаривал с матерью, — Хёнджин, ты вообще в своём уме?! Ты что, блять, герой какого-то дешёвого подросткового фильма, в котором у всех хэппи энд случается из-за того, что он решается на пиздец какую пламенную речь, после которой ему не дают пиздюлей, а наоборот! Ты такой долбоёб, как ты вообще мог подумать, что такое со стопроцентной вероятностью сработает, и мы добьёмся того, что имеем сейчас?! — Минхо в порыве истерики начинает легонько бить Хёнджина по груди, из-за чего второй, воспользовавшись моментом, притягивает того к себе. Брюнет отвечает на его объятия, тут же начиная плакать; накопившееся за всё это время слёзы стекают по щекам бурным течением, — Что, если бы не получилось?! Какая полиция! Это уже совсем перебор, вы, дураки… Я вас… Блять, как хочется сказать, что я вас ненавижу, но как же я вас люблю. Когда не надо, когда случается полный пиздец — я вас так обожаю! — и утыкается ещё сильнее в чужое плечо. Хван жестом приглашает Джисона в их объятия, на что тот сразу соглашается, начиная похлопывать Минхо по спине в ободряющем жесте. — Главное, что у нас получилось, да? — начинает Хан, вглядываясь в глаза блондина, который сам сдерживается, чтобы не заплакать из-за напряжения, которое он пытался всеми силами спрятать за масками спокойствия. — На удивление… да. Я… Блять, я на деле сам не думал, что у меня что-то получится, но… — отстраняясь и вытирая большими пальцами слезы с лица любимого, Хёнджин смотрит ему прямо в глаза, — Она смотрела таким тёплым взглядом на меня, таким понимающим и осознанным, словно смотря на меня, осмыслила многое для себя. Это было… так странно, — Минхо на это лишь молчит, уставившись взглядом куда-то в правый рукав чужой толстовки. — Может, я на самом деле я совсем её не знаю… Может, мои мысли по поводу неё были фальшивы…

.

      Миссис Ли, в это время наблюдавшая данную картину со стороны, смотря в окно, лишь улыбалась с трепетом в сердце. Тёплые объятия, слёзы, которые Минхо доверяет этим двоим, хотя тот при ней не показывал их уже столько же по времени, как и улыбку. Она обнимает себя руками, осознавая наконец-то свою слабость и ненужность в чужой судьбе; хватка на плечах становится сильнее, когда она понимает, что сама довела всё до такого. Своей боязнью, что её вновь бросят, что рядом с ней никого не останется. А теперь, получается, она самолично, в течение стольких лет, отталкивала от себя человека, самого дорогого для себя, но осознала это слишком поздно для самой себя. Когда у этого человека, как когда-то давно, появился кто-то другой, кто теперь одаривает его заботой, любовью и вниманием, которого ему так не хватало.       Она вспоминает тот злополучный день, когда узнала, что её муж изменяет ей, когда Минхо был ещё совсем малышом, и как она плакала из-за несправедливости жизни, бормоча себе под нос, что больше никому и никогда не будет доверять в этой жизни. Она больше ни на кого не хотела смотреть, замечать, потому что боялась, что снова будет никому не нужна, что её снова бросят — и почему-то это было намного страшнее, чем тот факт, что начиная с того момента, перестала давать нужное внимание своему единственному сыну, который остался рядом с ней. После того, как Хёнджин мастерски напомнил ей о том, что ей пришлось пережить, она поняла, что столько лет была слепа. И это было так странно, как будто этот малый читал её, как открытую книгу, знал все её слабые места, о которых даже не было известно Минхо, потому что тот просто не мог помнить о всех событиях, которые произошли. Это было удивительно, каким образом этот юноша повлиял на неё, но его глаза, смотревшие прямо в душу, при этом наполненные кристально чистой ясностью, пробирали до мурашек. Она поняла как должна поступить, и почему-то была уверена в том, что доверять ему можно; именно поэтому она ещё раз посмотрела на фотографии, на которых Минхо взаправду счастлив. И она знает, что он будет и в будущем. Лучше, чем с ней.       Миссис Ли осознала, что это глупо теперь убегать от собственной слабости, пытаться удержать кого-то возле себя. Потому что её сын уже в этом году выпускается из школы, а значит в любом случае её покинет, никогда более не обмолвившись и словом о своей судьбе — и, наверное, это ещё одно её наказание за то, что она была так глупа.       Хотя бы в последние секунды, когда Минхо смотрит на неё, как на мать, а не на человека из прошлого, про которого лучше бы забыл, надо впервые повести себя, как мать, а не злая мачеха, которая только и делает, что ненавидит.       Она сама не замечает, когда из её глаз начинают капать слёзы, прямо, как у Минхо. Но её утешать совершенно не нужно, она в этом уверена, потому что эта боль — расплата за то, что она делала на протяжении стольких лет. И она будет расплачиваться за это, зная, что её никто более не обнимет и утешит.       Потому что рядом никого более нет.

.

      Минхо стоит, вглядываясь в закат. Последний, который он встречает в этих стенах, потому что здесь самые отвратительные воспоминания и монстры, которые мучали его. Вокруг него бардак из вещей, собранные сумки и душа, стремящаяся в будущее, которое теперь было так близко, что, кажется, протяни руку и ты его коснёшься. И как бы не было радостно покидать это место, в его сердце всё равно таилась не понятная ему тоска, которую он всеми силами старался заглушить тем, что он счастлив. К этому он стремился, об этом он мечтал, так почему на душе оказывается так погано? Это было так до безумия страшно.       Его мать не выходила из комнаты с того момента, как он обнимался с Хёнджином и Джисоном на улице. Он не знал почему, но хотелось услышать от неё какие-то слова напоследок, потому что всё в последний момент оказалось таким незавершённым.       Сидя на кухне, в последний раз, он заваривает себе свой любимый чай, наслаждаясь приятной горечью на языке. Ему хочется как можно сильнее сохранить у себя в голове эти стены, эти вкусы и запахи, все те эмоции, которые он испытал, хоть они и могли быть по большей степени негативными. Но это было всецело его жизнью, и ему не хотелось забывать ни единую его часть. Потому что теперь складывается ощущение, что он, на самом деле, много не знает. Потому что ему кажется, что знай он больше, то могло бы быть в их отношениях что-то по-другому. Но это были те вечные вопросы, которые в какой-то момент он предпочёл игнорировать, на которые ему не хотелось бы знать ответа, из-за того, что непонятно каким бы человеком он был бы в конце своего пути. — Всё заканчивается так, как должно… — говорит он в пустоту комнаты, сжимая кружку до такой степени, что ладоням становится горячо.       Он знает, что его встретит Хёнджин, его любимый человек, который покажет ему многое и расскажет обо всём на свете, что он будет счастлив в ближайшем будущем, и надеется, что и в дальнейшем тоже. Что его будет преследовать по пятам радость, граничащая с эйфорией, и даже если будут случаться плохие моменты, он будет их стойко выдерживать, зная, что в конце концов, он со всем справится. Как справился и сейчас. Сидя сейчас, на кухне, где его окружает лишь тишина, хочется мечтать о большем и великом, как это обычно и бывает.       Стоя уже в комнате, встречая боковым зрением Хёнджина на велике, он цепляет всё на себе, норовясь выйти, но останавливается, как только видит в дверях человека, о котором думал совсем недавно. — Уже уходишь? — спрашивает она, и Минхо очень хочется верить, что всё не закончится обычным «прощай». Он кивает, — Пойдём, я тебя провожу.       Она идёт с ним вплоть до двери и останавливается, не торопясь открывать дверь, чем смущает мальчика. Ему не верится, что она его не отпустит, потому что это было бы уже похоже на полную бессмыслицу. Женщина поворачивается к нему лицом, с дрожащими губами и бровями домиком, чем подвергает Минхо в шок, а все сумки, которые он старательно держит в руках, так и норовят выпасть из хватки. — Я хотела бы извиниться напоследок за всё то, что тебе пришлось вытерпеть в стенах этого дома, — начинает она, — Прости за то, что не была той матерью, которой должна была. Мне жаль, что тебе пришлось терпеть подобное отношение к себе из-за моих проблем из прошлого, которые я старательно игнорировала, предпочитая срывать всё зло на тебе. Не знаю, имею ли я право быть прощённой тобой, но попросить прощения я была обязана, чтобы всё не заканчивалось так, как могло бы — с неопределённостью и обидой, которые ненавидят все. Прости меня за всё, Минхо.       Мальчик сдерживается, чтобы не начать плакать, и лишь сверкающими глазами смотрит на родителя, кивая, как бы принимая извинения. — Мам, спасибо. Спасибо за эти слова. Я принимаю их.       Миссис Ли не решается первой обнять, но это делает Минхо. Неумело, быстро, всё ещё пытаясь всеми силами не проронить и слезинки, но всё же этого достаточно. Ей позволили коснуться себя, её выслушали — большего ничего и не нужно.       Она открывает ему дверь, следя взглядом за сыном до того момента, пока он не усаживается на заднее сидение, чтобы уехать навстречу уходящему солнцу. Стоит до тех пор, пока брюнет не начинает ей махать, улыбаясь, встречаясь наконец-таки с той улыбкой, которая слишком давно не была посвящена ей.

.

.

.

      После того разговора прошло достаточно количество времени, чтобы наконец-то можно было вздохнуть полной грудью, предвкушая спокойствие. Перед мальчиками открылись горизонты после успешной сдачи экзаменов, поэтому каждый был не на шутку рад тому, что всё закончилось. И хоть это всё было достигнуть ценой множественных нервных срывов, бессонных ночей и панических атак, всё же результат явно стоил того. С учётом того, что все кричали, как не в себя, получив результаты всех итоговых работ, слёзы, пролитые на учебники и бумажки, оправдали все свои ожидания. И пусть когда-то казался невозможным тот факт, что они поступят, что у них всё получится, что они останутся рядом друг с другом, продолжая поднимать каждый день настроение даже одной своей улыбкой, сейчас всё так, как должно было, как они планировали.       Отношения Хёнджина и Минхо шли с каждый месяцем в гору, с учётом ещё и того, что они проводили почти всё своё время вместе, из-за того, что считались соседями по комнате. Кстати об этом, миссис Хван, узнав о всей ситуации, рассказанной с уст Минхо, была сильно тронута всей историей, которую мальчик рассказал без каких-либо секретов и с самого начала. Она дала ему пожить с ними до тех пор, пока вся компания не переселится в общагу, и относилась к юноше почти что, как к собственному сыну, уже мечтая о свадьбе, которая, она говорила, стопроцентно состоится. Хёнджин, хоть и был достаточно смущён из-за подобных заявлений, всё равно находил в себе силы закатить глаза, показывая таким образом своё шуточное недовольство. Брюнет же на следующий день подарил ему кольцо, обращая внимания на такое же, находящееся на безымянном пальце своей правой руки. И почему-то в этот раз Хван никоим образом не показался возмущённым, а наоборот — до ужаса благодарным; до такой степени, что потом хвастался тем, что они женаты перед компашкой, которая на его возгласы лишь скептически выгибала бровь, сдерживая смех. И будем игнорировать тот факт, что у каждого из них были какие-то парные вещи, означающие их крепкую связь друг с дружкой. Это ведь совершенно другое!       Говоря о поступлении, нельзя не отметить тот факт, что никто не надеялся, что поступит в слишком уж престижный университет, хоть и каждый подал заявления туда «на удачу». И каково было удивление каждого, когда они, все вшестером, получили по почте письмо о зачислении в Гарвард… Все сразу же решили встретиться, и на этой самой встрече Джисон верещал от радости на пару с Хёнджином так, что все жители их небольшого городка собрались посмотреть на это, лишь непонимающе крутя пальцем у виска. Сынмин, как единственный тихий в их компании, сидел и в неверии смотрел на листок в своих руках, лишь изредка поглядывая на тех, кого переполняла уж чрезмерная радость. Минхо и Чонин, такие же спокойные, воспользовавшись тем, что сидели по обе стороны от него, приобняли его; Ким обмолвился когда-то, что ему достаточно тяжело будет уезжать отсюда, несмотря на все перспективы, которые его могут ждать. И в такой момент, когда кажется, что сгущаются тучи, надо не дать им полностью заполонить чистое небо. — Не могу поверить, что мы действительно это сделали… — говорил он тогда, неверяще глядя на Феликса, который смотрел на своё письмо с открытым ртом, всеми силами стараясь сдержать слёзы. Минхо сразу же подоспел к нему, принимая того в свои объятия, из-за чего веснушчатый тут же дал волю эмоциям, — …Вместе. Мы правда не разлей воды, да? — Именно, Сынмин-а, мы всегда будем вместе, — говорит Минхо, проводя в нежном жесте по только что окрашенным в небесно-голубой волосам Феликса, — Как бы не было страшно, мы справимся, хорошо? Никто из нас не пропадёт. — Вот! Слушай Минхо-хёна! — услышав подобное обращение от Чонина, старший поворачивается к нему с явным шоком, — Не смотри так… Я для эффекта! — отвернувшись, он смотрит прямо в глаза Сынмину, пиная того под бок, на что тот не реагирует, хотя в любой другой ситуации уже начал бы лохматить чужой синий бардак на голове, — Не смей думать о том, что всё превратиться в катастрофу с твоим переездом! В конце концов, мы всегда сможем вернуться сюда, чтобы вспомнить, как хорошо нам было здесь… На нашей любимой скейтерской площадке, — после таких слов Чонин слышит всхлип, принадлежащий Феликсу, из-за чего тоже решается начать гладить того по голове, — Может скажем им, чтобы присоединились к всеобщему трауру? — Пускай покричат, — отвечает Ким, продолжая с ехидной улыбкой, — А то потом в общежитии их за это выгонят. — Шутишь — значит легче, — говорит Минхо, решаясь впервые взъерошить коричневые волосы на голове своего младшенького, на что Сынмин лишь фырчит, но не ёрничает совсем.       В тот день было правда пролито очень много слёз, а у кого-то были сорваны голоса. Но одно можно было сказать точно — эмоции переполняли каждого. В тот день они оставили столько воспоминаний на их любимом месте, что каждый из них слишком долго стоял, смотря на него, прежде чем покинуть его на неопределённый срок. В тот день Минхо вспомнил весь свой путь, который он прошёл, после того, как впервые оказался на этой площадке одной злополучной ночью, из-за чего он плакал в плечо Хёнджину, когда они уже вместе лежали в кровати, готовясь ко сну. Но Ли мучала бессонница, видимо, из-за слёз, которым необходимо было пролиться именно сегодня. В ту ночь Хван тоже осознал, оказывается, насколько на самом деле грустно прощаться с чем-то, что стало для него привычным. И дело даже не только в до боли в сердце родных местах, но и людях; мысль, что он оставит маму здесь, сотворила с ним что-то ужасное, потому что заплакал он почти что одновременно с Минхо. Они совершенно не помнят, в какой момент они заснули, но на утро были слишком уставшими, чтобы встать хотя бы в двенадцать дня.       Когда приближался день их отъезда, плакали абсолютно все. Даже Сынмин, который почти никогда не ронял слёз, сейчас пытался их всеми силами стереть с щёк, но они всё также предательски падали на асфальт, когда он обнимал своих мать и отца. Хёнджин, пришедший слегка попозже, из-за того, что он прощался с мамой дома, из-за её ночной смены, выглядел, как уставший котёнок, которого Минхо сразу начал обнимать, а тот, принимая объятья, уменьшился в несколько раз точно. Феликс улыбался через слёзы, обещая своей маме готовить брауни, который он будет привозить ей каждое Рождество, чтобы она сильно не скучала за ним. Чонин держался до последнего, но увидев слёзы других, чуть ли не сразу припал к Джисону, который, стоя со своей любимой гитарой за спиной, пытался также не заплакать; итогом стало то, что оба, обнявшись, они плакали в три ручья. И даже сев в такси, они оставались также неразлучны, и заснули они вместе, всхлипывая даже во сне. Хёнджин уснул сразу же, облокотившись на Минхо, а последний, наоборот, не спал ещё достаточно долгое количество времени, всё надеясь, что на его телефон придёт сообщение от человека, от которого он так его ждал. И когда уже на часах было около десяти часов, когда пропала хоть какая-либо надежда, а они подъезжали к аэропорту, Минхо почувствовал, в состоянии полудрёмы, как вибрирует его телефон на коленях.       «Минхо, я не знаю, когда ты прочитаешь это, и будешь ли рад увидеть сообщение в принципе, но я бы хотела сказать, что я безумно горжусь тобой и всем твоим долгим путём, который ты преодолел, чтобы достигнуть этого. Ты молодец! Хорошо питайся, не перетруждайся и почаще улыбайся, потому что я знаю, что все поводы для улыбки сейчас сидят вместе с тобой в одном такси. Ты со всем справишься! И если захочешь, то в одном доме на окраине города тебя всегда будут ждать на рождественские каникулы.

Твоя мама»

      Минхо изо всех сил старался сдержать слёзы, которые так и норовились начать капать из глаз, чтобы не вызвать вопросов у просыпающегося рядом Хёнджина. Отвечая коротким, но значимым «Я вернусь», он выключает телефон, чтобы наконец-то отправиться туда, где его будет ждать новая жизнь.

.

.

.

      Громкая музыка, множество алкоголя, крики и непонятные люди, которых почему-то Минхо видит впервые, хотя учится здесь уже больше полугода. Он был достаточно социальным, хоть и держал дистанцию со всеми, поэтому ему не составило труда узнать многих из их потока или даже других студентов с разных направлений, но ему кажется, что его заверили о том, что вечеринка будет состоять исключительно из студентов их университета. Но он этого совсем не замечает. Поэтому слишком осторожно относится ко всем, особенно к тем, кто в пьяном угаре собирается обнять его. Он фырчит, отходя куда-то очень далеко, при этом глазами изучая помещение, и наконец-то находит того, из-за кого он пришёл. — Хёнджин, блять!       Минхо кричит, но его едва слышат, потому что его парень совершенно сошёл с ума, вытанцовывая непонятный танец укуренного на столе. Его поддерживают в этом, выкрикивают его имя, и Ли хочется просто со всей силой садануть его по жопе, чтобы он наконец-то закончил этот цирк на внимание. Нет, Ли не ревнует, а просто наблюдение за этим нечто было слишком для него, тем более с учётом того, что он ещё ни разу к Хвану не притронулся, хотя пришёл сюда, опять-таки, исключительно из-за него. Это было делом принципа уже, по его мнению, поэтому он продолжает стараться докричаться до него, и когда это всё же удаётся, Хёнджин наконец-то спрыгивает, сверкая теперь так, как будто на него наставлены все прожекторы в этой комнате. — Когда ты успел прийти, любимый? — начинает он, потираясь носом о щёку, из-за чего Ли сразу забывает о причине его злости. От Хвана слегка несёт алкоголем. И это, в принципе, объясняет его чрезмерную тактильность и желание творить хуйню на публике. — Только что, и я уже, если честно, хочу всех уебать, — злобно выплёвывает он, рассматривая бурду, которую он налил себе у бара, — Какие-то пьяные уже успели подойти ко мне и поинтересоваться, есть ли у такого красавчика кто-то. Ну я и сказал, что есть, вон, тот долбаёб, танцующий в центре комнаты на столе, — Хёнджин на это прыскает, сразу обвивая руками талию своего возлюбленного. — Теперь тебя не тронут.       Подобные вечеринки, оказывается, бывают очень даже ничего, когда проводишь их с теми, с кем хотелось бы изначально. Минхо расслабляется, когда Хван находится рядом с ним, и он спокоен даже тогда, когда какие-то незнакомые девушки пытаются подойти к ним, игнорируя всё также лежащую на талии Ли руку. Да, некоторые люди всё же относительно недогадливые…       Музыка становится совершенно не громкой, когда сзади к ним подбегает восторженно орущий Джисон, сзади которого плётётся слегка весёлый Феликс. Кто вообще налил этому малому столько?.. — Это просто пиздец! — начинает он, пытаясь перекричать музыку, и похоже, себя самого, — Только что был в туалете, а там, блять, Чонин сосётся с Сынмином, оседлав того! Я просто ахуел, когда вышел оттуда! Молодые времени не теряют, хотя они пришли относительно недавно и не успели выпить и стакана! — Мальчики успешно празднуют закрытую сессию, — парирует ему спокойно на ухо Хёнджин, переводя взгляд на Феликса, у которого закрываются глаза, — Зато, я смотрю, как кто-то изрядно перепил. Сколько он выпил? — Один стакан… — досадно выдыхает Джисон, который залил себе в бак уже, наверное, штук пять и всё ещё не находится в состоянии доебаться до кого-нибудь, чтобы устроить тут концерт.       Потом они решаются выйти на балкон, поэтому дышать, объективно, становится нечем, да и Феликсу не помешало бы протрезветь на свежем воздухе. Удивительно, это достаточно быстро происходит, и он уже спустя несколько минут начинает переживать за Сынмина и Чонина, от которых не было вестей уже с того момента, как они встретились с Ханом. Сам он шутит про то, что их лучше, наверное, не отвлекать, но он заметно дёргается, когда на его правое плечо ложится рука, вся в пластырях, и он сразу понимает, что за ним стоит Чонин. Вся в пластырях, потому что этот горе-любовник слишком сильно захотел научиться играть на гитаре, чтобы посвящать Сынмину песни, потому что тот из-за экзаменов совсем перестал улыбаться. — Заскучали? — спрашивает Ким, слегка пошатываясь, из-за чего сразу же старается опереться о перила балкона. — Мы — очень, а вы без нас, видимо, нет, — начинает шутливо Джисон, но встречается с испепеляющим взглядом Чонина, который тут же начинает сдавать того с потрохами. — Джисон, а кто ещё в самом начале, сидя на диване, целовался взасос? Мы как только зашли увидели эту картину, аж уйти захотелось обратно в общагу, — театрально закатывает он глаза, на что Хан лишь хихикает, приобнимая слегка пристыженного Феликса, на которого будто бы годовой компромат нарыли. — Да, Хёнджин, видимо мы пропустили всё самое весёлое, с учётом ещё того, что мы даже ни разу ещё не поцеловались, а кто-то тут времени не теряет, — шутит Минхо, но в ту же секунду его целуют под общее улюлюканье. Да, он говорил это, определённо, без намёка, но грех отказываться от привкуса мятной жвачки и той самой бурды, которая, почему-то, на губах Хёнджина ощущалась чересчур вкусной. — Теперь мы квиты, — заявляет Чонин, толкая засмущавшегося Минхо в бок.       Они ещё довольно долгое время продолжали так стоять, обсуждая насущные проблемы, а также слегка неважное, потому что пьяный мозг всё же даёт о себе знать. Минхо делится тем, что он очень хотел бы научиться играть на гитаре, как Чонин, и Джисон, чересчур воодушевлённый этой идеей, сразу же порывается взять того под своё крыло, чтобы научить. А потом и вовсе шутит о том, что они могли бы создать рок-группу и давать концерты, чтобы по ним тёк весь универ, а после они будут вторыми Arctic Monkeys, которые впоследствии будут давать туры по США, Европе и Азии. Ли на это лишь скептически выгибает бровь, на что получает смешок со стороны Чонина. Хёнджин выражает мыслью, что это хорошая идея, а Джисон, которому только сейчас, видимо, ударил в голову алкоголь, назначил уже дату первой репетиции. И, походу, ни у кого нет выбора.       После разговор зашёл об их скейтерском прошлом, которое, конечно, не сильно прошлое; они всё также продолжают заниматься этим, но сейчас на это категорически не хватало времени, да и атмосфера была совершенно не той, какой она была когда-то. — Раз каникулы начались, я предлагаю вернуться домой, — предлагает Феликс, согревая своими руками холодные щёки, — Конечно, зимой ты не покатаешься, но увидеть родные места сейчас кажется необходимостью. Скучаешь сильно. — Можно хоть на машине, — предлагает Сынмин, тут же привлекая всеобщее внимание, — Не зря же на права сдавал. Включим вам «Last Christmas» и домчим до нашего городка. — Мне кажется, что пока Сынмин предлагает — надо пользоваться, — шепчет ехидно Джисон.       Все смеются, но на самом деле к этой идее они относятся с предельной серьёзностью и любопытством. И уже послезавтра, собрав все необходимые вещи, они поедут через всю страну домой: туда, где сердцу будет тепло, даже в самую холодную погоду. А сейчас, стоя на балконе, пока на их голову падают единичные снежинки, они ощущают то же самое, потому что друг для друга они всё такой же дом, который уроет от непогоды, примет с любыми проблемами и подарит уют, которого иногда так не хватает.       Минхо когда-то думал, что никогда не найдёт пристанище, которое смог бы назвать «домом», но стоя сейчас, смеясь и улыбаясь во все тридцать два и сжимая руку любимого парня в своей, ему кажется, что он до безумия ошибался.       И, наверное, он должен благодарить звёзды.