Инцидент исчерпан

Ясон не склонен был к всепрощению, и проигнорировать столь серьезное дело, как взлом сети, он, конечно, не мог. Как и обещал, он приговорил фурнитура по имени Дэрил к смерти… — Рики не будет счастлив, услышав о том, что ты сделал, — слова были резкими, даже уголки губ Ясона опустились: поступок Дэрила взволнует Рики, а значит, допускать этого нельзя. В сердце Рики никто, кроме самого Ясона, не имел права оставлять след. — Если ты берешь всю вину на себя, чтобы оправдать Рики, то должен понимать, что для тебя речь может идти только об одном виде наказания. — Понимаю. — В таком случае, ты послужишь хорошим примером, и весь Эос узнает, какая судьба ожидает тех, кто совершает столь серьезное преступление. Но даже при этих словах Дэрил не выказал никаких сожалений. Лишь обернулся к Ясону и поклонился. Риеко Ёсихара. Аи но Кусаби. 1 Куда уводят фурнитуров, чтобы утилизировать, он представлял себе слабо. Наверное, куда-то вниз, да? В бесконечные минус-этажи, в недра могучих корней, которыми башня Эос вросла и держится за каменистый амойский грунт? А может, в пэт-клинике Калга заведены специальные боксы? Дэрил не знал, а рассуждать логически сил не осталось. Мысли стали бескостными, гуттаперчевыми, понуро свисали и норовили завязаться узлом. Сам он столь же, наверное, вяло свисал с двух типовых андроидов, что деловито, будто муравьи-переростки дохлую гусеницу, влекли его по широким, залитым ласковым теплым светом коридорам Рассветной Башни. А ведь это, кажется, действительно глубокий минус по этажной шкале… И все еще безупречно приветливые интерьеры, в которых явственен почерк господина Зави. Видимо, комендант Эос попросту не умеет быть не элегантным, и сами стены башни своей приучил к тому же. Конвоиры внезапно замедлили шаг, а затем и вовсе встали на счет раз-два. Секунда, другая, третья, потом движение возобновилось, андроиды аккуратно, чтоб не запутался в ватных ногах, приподняли подконвойного, развернулись на сто восемьдесят градусов и отправились шагать обратно. Дэрила от неожиданности вышвырнуло из оцепенения, он машинально принялся считать двери, и потому точно знал, что вошли они в четвертую от площадки. Информация абсолютно бесполезная, но пробудившийся мозг продолжал прилежно фиксировать: матовые стены, пол и потолок, огромный терминал напротив двери, который активировался сразу, как только они появились в… в камере? В боксе, в палате? Дэрил не понимал. Впрочем, какая разница? Его все так же бережно и деловито сгрузили на стол, что произрастал в центре комнаты, как гриб, прямо из пола, и тоже был пудрово-белым, как и все вокруг. Поверхность слегка спружинила, а затем притопила своего пассажира и вырастила прозрачную крышку. — Гроб, — отстраненно подумал Дэрил. — Хрустальный. «Гроб» меж тем не унимался, праздно повисать на цепях не спешил и развернул кипучую деятельность: перехлестнул покамест живому обитателю мягкими, но крепкими лентами плечи, бедра и колени, а попозже, будто бы по зрелом размышлении, прихватил еще запястья и лодыжки. Дэрил скосил глаза: эти новые ленты были другими, слегка холодили кожу и тут же стали раздуваться в подобие браслетов, набрякать ярко-алым. Но подсматривать дальше ему отсоветовали: подголовник недовольно качнулся, заставляя лечь прямо, голова и шея обзавелась чем-то вроде толстого прозрачного шлема с янтарным отливом, и стало холодно. Затем шею, виски и затылок укололи одновременно сотни крошечных иголок, и Дэрил понял. Страшно не было — уже, видимо, отбоялся своё, — было обидно: криораствор, криоподготовка. Его не просто утилизируют, его сперва отправят на опыты. Додумать эту мысль в один присест не получилось. Сознание, словно оброненный мячик, упрыгало куда-то в угол, а выкатилось совсем другим: все тело ломило, мутилось в голове и слегка подташнивало. И было жарко. Странно, его ведь, вроде как, готовились подать на льду? Со слухом и зрением тоже творились непонятные вещи: мир стал пепельно-серым, и звуки казались необычными, взвизгивали и подквакивали, никак не желая наполняться смыслом, а между тем Дэрил знал, что это именно речь. Кто-то шел рядом и незло переругивался. — Говорил же шеф, — донеслось наконец более-менее внятно, — настоятельно рекомендовал, читай приказывал, чтобы биопрепараты ему не замораживали. — Не тот случай, — ответ Дэрил услышал еще яснее. — Тут маркировка была, «Биологические отходы дворцового комплекса Эос». Их замораживают всегда. — Ладно, ладно. Конспираторы… Разберемся, — и, совершенно другим тоном, хлестко и четко, тот же голос распорядился: — В тринадцатый корпус! Окончательно он пришел в себя в удобном мягком кресле, которое то раскладывалось в ложемент, то снова поднимало спинку и опускало изножье, и в голову Дэрилу почему-то полезли всякие глупости насчет «кресла нейрокоррекции»: его он, разумеется, никогда не видел, но о том, что таковое вроде бы есть и устрашает поголовно всех, уравнивая в этом священном ужасе дворняг и элиту, в фурнитурских рядах иногда перешептывались. С ним, правда, ничего ужасного пока не происходило: дали выпить холодной воды, затем стакан чего-то, по вкусу напоминавшего молоко, а по виду от той же воды неотличимое, и унялась тошнота, в голове прояснилось. Потом его долго исследовали, просвечивали, прощупывали манипуляторами и кололи — целый взвод андроидов с мелкой подручной машинерией. Обладателей тех голосов, что, может быть, и вовсе померещились ему в полубреду, нигде не было видно. В какой-то момент на грудь вскарабкался шустрый кибер, растопырил манипуляторы, прицелился и что-то впрыснул в нос, а едва Дэрил отфыркался, ложемент встал вертикально и вырастил длинный язык пандуса к самой двери. Приглашение, от которого невозможно отказаться. Дэрил сделал шаг, покачнулся и почувствовал, что привычно обвисает на руках андроидов. Однако, традиция. Дорогу он на этот раз не запомнил, но пришли очень быстро: пунктом назначения оказалась стандартная жилая секция. Андроиды завели его внутрь, один жестом фокусника достал откуда-то мензурку, более чем наполовину заполненную разноцветными капсулами с металлическим блеском, другой протягивал стакан с водой. Проглотить, запить, мензурка летит в утилизатор, стакан андроид аккуратно ставит на консоль в кухонной нише. Стакан — с толстым дном, изысканно-неправильной формы, похож на необработанный алмаз, Дэрил как-то видел в энциклопедии голографию, давно, еще в Гардиан… Шипение закрывающейся двери, всё. А что дальше, совсем непонятно. Может, сесть на кровать? Он сел. Взгляд, как прожектор, принялся обшаривать стены и потолок, ни на чем на задерживаясь, пока снова не упал на алмазно-красивый стакан. Алмаз, энциклопедия, библиотека… Гардиан. Мысли об интернате удалось зацепиться за некий фигуральный крючок в крыше абсолютно, кажется, пустого черепа, и в мысленный вакуум с грохотом хлынули воспоминания. О любимых предметах, о книгах, о планетарии, и все это перемежалось яркими, будто электрические сполохи, картинами, где был он, тот самый Рики, ни на кого не похожий нелюдимый черноглазый пацан, на которого они всей ватагой бегали поглядеть через турникеты соседнего корпуса. Затем Эос, господин Ясон. И снова Рики, но уже другой, уже будто погасший, а потом снова Гардиан, и опять все по кругу. Очнулся он только через несколько часов — время услужливо подсказала всплывающая хронопанель, — очнулся и запаниковал: он не прибрал к приходу хозяина кабинет и гостиную! Ужин не заказал хозяину, вина хозяину не подал… и тут же болезненно укусила собственная ненужность: он уже никто. Вино уж точно подавать никогда не придется. Дэрил снова почувствовал, как индевеет в ожидании смерти. Зачем-то (может быть, чтоб не примерзнуть к тому, на чем сидит), он встал, прошелся по комнате и заново осмотрелся — в его распоряжении по-прежнему были ниша-спальня, просторная гостиная, кухонная ниша, санитарный блок. У стены обнаружилась консоль с терминалом, который при его приближении ожил, неожиданно оказавшись весьма серьезной, почти как в кабинете Ясона, моделью, и закрутил вокруг Дэрила кокон инфосферы. Инфосфера сухо проинформировала, что завтра к тринадцати часам ему следует написать служебную записку на предмет «Как я представляю себе судьбу списанных фурнитуров и как бы я ее оптимизировал в сравнении с собственными представлениями». Если текст окажется готов раньше срока, следует обдумать следующую тему, «Как бы я ликвидировал уязвимость в системе безопасности, которой я, на свою беду, воспользовался». Дэрил молча сложился, стёк на пол, почувствовав, как его впервые на его памяти накрывает истерикой. Стесняться некого, время, как вдруг оказалось, еще есть, так что он сейчас немножко покатается по полу, можно? И совсем чуть-чуть повоет в голос. Повоет ровно восемнадцать минут, как услужливо сообщил хронометр над кроватью. Собственное чувство времени, прежде бывшее безупречным, работать отказывалось. Когда его отпустило совсем, Дэрил, одним движением оказавшись на ногах, направился в санитарный блок, встал под ледяной душ, терпел, сколько смог выдержать, и вылетел пулей, стуча зубами. В ответ мягко загудела тепловентиляция и включился электрокамин с пожаробезопасным золотисто-медовым пламенем. С минуту Дэрил неотрывно смотрел на огонь, затем улыбнулся (хотя был убежден, что напрочь забыл, как это делается) и сел за заданный текст. 2 К четырем сорока пополуночи размышления про фурнитурскую участь были готовы, и Дэрил невольно помедлил, прежде чем распорядиться об отправке: отослать первый текст, не значит ли это приблизить собственную утилизацию? Может, все-таки подождать тринадцати ноль-ноль? Но, выругав себя за минутную слабость, он решительно развернул панель настроек, и вот, теперь для всего документарного пула выставлено «отправлять по готовности». Инфосфера мигнула золотым, вроде бы одобрительно (Дэрил строго приказал себе прекращать выдумывать чушь), на дальнем слое вспыхнул витой, как двойная спираль ДНК, кортик с двумя полумесяцами вместо гарды, и система подтвердила прочтение. Обратного хода нет. И хорошо. Следующее задание шло не в пример проще и оказалось готово всего через полчаса, программирование он любил всегда, а уж система управления главным гейтом Башни была настоящим произведением искусства. Даже просто подсматривать украдкой за работой этого шедевра, и то оказалось в свое время счастьем, а уж оттого, что пришлось его обмануть и воспользоваться уязвимостью, до сих пор жег стыд. Но тогда выбор представлялся очевидным, как, впрочем, и цена, которую Дэрил собирался за него заплатить. А теперь можно было на время отвлечься от вопроса цены, заняться тем, чтобы в природное изящество Башни естественно вросла еще одна ажурная конструкция, которая поддержала бы ее, обезопасила и была бы при этом столь же элегантна, как сама система… Работа приносила настоящее наслаждение, а когда он уже дописывал аннотации, Дэрилу вдруг пришло в голову, что проблему можно было решить и по-иному. Еще красивее. Он принялся сочинять вариант два, но в начале пятой страницы информационный кокон слегка потускнел и выдал оповещение, что в циркадном цикле достигнута предельная длительность активной фазы. Посмотрев на гаснущую рабочую среду с непритворным уважением — его впервые отправляли в постель столь витиевато и столь непреклонно! — Дэрил послушно пошел ложиться. Дни, последовавшие за этим, первым, норовили слиться в бесконечную цветную ленту. По утрам включалось мягкое освещение теплого тона, и, проследив за тем, как кровать складывается и становится частью стены, Дэрил выполнял на освободившейся площадке свои обычные гимнастические упражнения, потом долго стоял под душем — любил воду, а уж после того, как совершил прогулку в подвалы, которую про себя называл теперь «генеральной репетицией смерти», всякий раз вставал под прохладные, щекочущие струи торжественно, будто в последний раз. Когда он выходил из душа, освещение менялось на холодноватое, в комнате наступал облачный зимний день, а после легкого завтрака его приглашала к себе рабочая среда: Дэрил сочинял, решал, чертил, отвечал практически беспрерывно, покуда кокон в очередной раз не сообщал, что пора сворачиваться. Тогда свет опять становился теплым, золотым, а в каминном портале начинало плясать необжигающее пламя. Понять, чего в итоге от него хотят те, кто по ту сторону инфосферы, удавалось с трудом, задания были самые разнообразные — разнообразные до ступора, до головокружения, они порою вытягивали из его головы то, что он никогда даже и не предполагал запомнить и бывал изумлен, что ему оно удалось. Как-то раз пришлось по памяти зарисовывать строение зрительного анализатора у существ рода хомо. Сначала норму, затем мутации. Например, глаз каринезийцев: вот зачем, откуда он помнит, что у них, помимо всего прочего, имеется дефект сфинктера зрачка? Однако же память хранила эту информацию и, похоже, аккуратно смахивала с нее пыль. Или еще: та лучистая фигура на радужной оболочке, звездочка вокруг зрачка называется «круг Краузе». Ну, тут хотя бы понятно, почему его это поразило и запомнилось: древнее название, с самой Старой Земли. Интересно, каково оно, когда тебе поставлен словесный памятник? А круг Краузе прилежно воспроизводят в глазу даже при производстве андроидов, и иногда он бывает выкрашен в другой, чем сама радужка, цвет. Даже у модификантов, даже у элиты… Дэрил замер. У господина Юбера Бомá как раз такие глаза, полночно-синие со светлыми, льдисто-голубыми звездами. Красиво и страшно. И вспомнился шеф разведки ох не просто так: в следующем задании обнаружилась пара разворотов текста на незнакомом языке. Дэрил долго, двое суток напролет с перерывом на подремать искал там глаголы и пытался понять типологию. Отослал, жутко недовольный собой, с тем особенным метафорическим зудом под метафорической кожей, каковым может наградить только незаконченное дело, и был вне себя от счастья, когда именно это оказалось первым заданием, к которому система прислала свой вариант решения. В ответ на такую щедрость проснулся настоящий азарт, и в тот же день Дэрил обнаружил, что ему открыт доступ к обучающим программам. С каждым новым днем происходящее все меньше походило на подготовку к утилизации, но, странное, дело, сам этот аспект становился все более безразличен. Какая разница? Как говорится, если выживем, учтем. А за спиной, словно стена, воздвигалась уверенность, что в минувшей своей жизни он сделал все, что мог. В том числе и для Рики. Да, по-прежнему хотелось узнать, удалось ли ему помочь измученному и гордому существу, но время, когда он мог сделать хоть что-то, ушло: Дэрил лично взломал замки на этом «окне возможностей», и сквозняк из него играючи разметал в пыль его собственную жизнь. А теперь любые его мысли и действия в этом направлении бесполезны. Окно закрыто. И кстати, об окнах: через десять дней после того, как инфосфера предъявила к использованию прекрасного качества приложения астросимулятора и авиатренажера, как раз на середине капитального талмуда по астронавигации Дэрил обнаружил в одной из стен простейший, как выяснилось, механизм поляризации света — та оказалась панорамным окном. И почему он не увидел этого раньше? От души над собой поиронизировав, экс-фурнитур решил, что у него образовался неплохой вариант эссе на свободную тему: психологические механизмы функциональной слепоты в условиях острого стресса. Вид с его этажа открывался необычайно красивый: ряд величественных, глянцево-вороных корпусов причудливой формы. Поиск по изображению выдал ответ «кодекс», целлюлозно-бумажная продукция в твердом переплете. Раскрытая книга. Корпусов много, больше десятка, и Дэрил, не забывший то, что ему слышалось сквозь едва разошедшееся марево криостаза, решил, что смотрит из тринадцатого «кодекса» на остальные двенадцать. На ближайшей к корпусу посадочной площадке просматривалась все та же знакомая эмблема, витой золотой кортик с гардой из двух полумесяцев, а по дорожкам был пущен орнамент, переплетенные корнями и кронами яблони с золотыми и серебряными плодами. Здесь мнения энциклопедий разошлись: то ли древо познания создатели имели в виду, «как боги будете знать добро и зло», то ли яблоки Гесперид. И так, и так идеи прочитывались весьма глубокие, и Дэрил, оставив свои рекреационные экзерсисы, погрузился обратно в линейную алгебру, до обеденного перерыва требовалось закончить тему и пройти тест. Поесть поначалу приносили андроиды, но еще до того, как Дэрил обнаружил в своем жилище широченное окно в мир, еда стала каким-то образом материализоваться на дальней, серебристо-матовой панели в кухонной нише. Когда это случилось впервые, бывший фурнитур не смог сдержать смех: ну надо же, дожил! Выслужился… Но вскоре и это стало восприниматься просто подарком мироздания к каждому новому дню, пикантной приправой к ежедневному «спасибо, снова жив». А однажды кухонная ниша выдала обед на две персоны, и Дэрил, разложив вместо кровати изящный стол, в сильном волнении взялся за сервировку. 3 Гостем оказался оникс с зеркально-гладкой черной шевелюрой почти до пояса — длиннее, чем оно обычно ониксам положено, — и яркими, будто расплавленное серебро, глазами. Дэрил склонился было в поклоне, но движение, доведенное до автоматизма годами практики, дало сбой, потому как незнакомый господин, прежде чем пройти в комнату, подарил его ответным кивком. Сидеть с элитой за одним столом нервировало еще больше, сложно было не вздрагивать всякий раз от непринужденно скользящих в речи оникса изысканно-вежливых обращений, но Дэрил, собрав в кулак все свое новообретенное умение наслаждаться жизнью, смог все-таки расслабить плечи. Смог, признаться честно, не раньше, чем к десерту, и к этому времени он уже знал, что оникса зовут Минори Одо и что тот заведует дипломатическим ведомством Службы Генетического Контроля. Что ж, когда золотой кортик и из окна виден, и постоянно мелькает в инфосфере, не понять, где ты, довольно сложно, так? Особенно если доставляли тебя как «биологические отходы»… А две сплетенные корнями и кронами яблони, золотая с серебряной, это, оказывается, эмблема лабораторий Киира, и корпус действительно был тринадцатым. Вход исключительно по спецдопуску. — Значит, мне не зря показалось, что я знаю ваш голос, господин Одо, — Дэрил склонил голову в коротком поклоне. — Да, мы с вами виделись, — тот непринужденно улыбнулся, — но, вынужден признать, в ту нашу встречу вы чувствовали себя неважно. Рад, что теперь вам лучше. И, Дэрил, я вижу, что вы очень хотели бы кое-что прояснить, но не решаетесь. Мне известна предыстория того, как вы появились в этой комнате, так что осмелюсь строить предположения: вы желали бы узнать участь нестандартного пэта, до появления своего в Эос известного как монгрел Рики. Задам встречный вопрос: а какова, по вашему мнению, ваша собственная судьба? — оникс встретился с ним взглядом, и Дэрил почувствовал, что не может отвести глаз. Расплавленное серебро сплавляло крепко. — Не думаю, что сильно вас удивлю, сообщив о метке «утилизация» в реестре напротив вашего имени. И, поскольку вы очень убедительно подаете сейчас признаки жизни, удивить вас тем, что метка реестра далеко не всегда сообщает всю правду, мне тоже не удастся. Господин Одо привстал и прежде, чем Дэрил успел как-то возразить, сам налил еще по чашке чая и себе, и хозяину. По комнате снова поплыл аромат жасмина, а в серебряных наручах оникса мимолетно отразился узор из цветущих вишен, которыми был расписан тонкий фарфор. — И вы, и Рики, — продолжил оникс негромко, — мертвы, согласно официальной версии. Инцидент исчерпан. Но вы, Дэрил, как никто иной представляете, насколько широки могут быть в официальной версии прорехи, когда в них возникает необходимость. Если же переходить от версий к фактам, то Генетический Контроль на текущий момент отрицает факт утилизации Рики и, кроме того, располагает записью, из которой очевидно, что хозяин выпустил пэта на свободу. Следующая расчетная точка для монгрела — покинуть планету, и, особенно учитывая связь его кураторов с черным рынком, оно не должно стать для него невыполнимой задачей. Мы полагаем это наилучшим решением, как, вероятно, и вы, хотя… — тут господин Одо невесело усмехнулся, — наши с вами резоны различны. Вашим недавним самоубийственным мотивом было сохранение душевного здоровья монгрела Рики, нас же, теперь и всегда, будет заботить благополучие главы Синдиката, поскольку последнее является залогом благоденствия государства. Дэрил почтительно склонил голову. — Вопрос в том, — оникс коротким кивком указал ему на ровный ряд корпусов за окном, залитых в этот час яростным полуденным солнцем, — насколько благо государства релевантно лично для вас. Вы необычайно точно схватили этот нюанс в своем первом эссе: фурнитуры действительно, по задумке нашего Создателя, служат Амои до последнего вздоха, и срок их службы напрямую зависит от их личностных качеств и от их приверженности самой идее служения. Элита существует, чтобы служить, это аксиома, а вот как быть с людьми, гораздо менее надежным контингентом? Возможно, не будет преувеличением сказать, что институт фурнитурства создан, чтобы изучить социобиологический сопромат, сопротивление человеческого материала. Исследовать свойства и поставить каждое на службу обществу. В вашем случае это значит, что вам, как, кстати, и любому экс-фурнитуру, признанному условно годным к продолжению службы, предстоит в ближайшем будущем глубокая ментоскопия. Дэрил покачал остатки чая в своей чашке. Разлапистые, как водоросли в аквариуме, разбухшие листья пустились по кругу в погоню за одиноким белым цветком. — А почему ментоскопию не сделали сразу, господин Одо? — Вы бы не выдержали. Глубокое погружение и трансляция сознания, порожденного немодифицированным мозгом, с высочайшей вероятностью ведут к повреждению этого самого мозга, а кроме того, результаты трансляции недостоверны — сознание начинает защищаться, генерировать ложное содержимое. А кому нужны терабайты фантазий и бреда? Теперь сосредоточьтесь, пожалуйста, и ответьте: что из происходившего с вами в этой комнате за все это время показалось вам самым необычным? Дэрил не задумался ни на секунду: — Принцип управления кухонной панелью. Я назвал ее «панель доставки». Глаза оникса одобрительно блеснули. — Да. Это одно из проявлений временной модификации, которой подвергли ваш мозг. В капсулах, что вы принимаете ежедневно за вечерней трапезой, комплекс нейростабилизаторов, они облегчают вживление бионических симбионтов, которые впрыснули вам в нос в день прибытия в Киира. Дэрил улыбнулся. — Я помню этот момент. — Замечательно, — взгляд господина Одо, казалось, потеплел еще на пару градусов. — Как вы, несомненно, знаете, такой путь давно признан идеальным для внедрения в гипофизарную область и далее в гипоталамус. Наши технологии пошли дальше, и на сегодняшний день несложно представить в виде спрея модификаторы для любого отдела мозга. Ваши бионические симбионты, например, уже размножились, распределились по всем стратегически важным зонам коры, закрепились там и ведут трансляцию, так что вам стали доступны сервисы жилого блока Киира, которыми пользуется элита. Ваши предпочтения в еде, к примеру, автоматически учитываются при составлении меню, и вы значительной мере сами мысленно управляете расписанием доставочной панели. Но самое главное то, что в течение ближайших трех старших лунных месяцев мозг максимально пригоден к ментоскопическим вмешательствам и гораздо лучше защищен от осложнений. — А то, что модификация временная, значит, что импланты будут удалять? Оникс покачал головой. — Нет, они выйдут естественным путем… И снова нет, не совсем так, как вы подумали. Главным образом в составе выдыхаемого воздуха. — Господин Одо, — попросил Дэрил, повинуясь внезапному порыву, который сам себе затруднился бы объяснить. — Скажите, а можно ли просить вас, чтобы вы присутствовали на процедуре? Именно вы, лично. По лицу оникса ничего нельзя было прочесть, но голос, когда он ответил, звучал необычайно мягко. — Да, конечно. Но, должен сказать, вам в любом случае сложно было бы избежать моего участия: согласно правилам, хотя бы один из операторов, если процедуру позиционируют как щадящую, должен быть испытуемому знаком. 4 «Кресло нейрокоррекции» оказалось совсем не креслом. В комнате, куда Дэрила привели, имелись два терминала самого простого, домашнего вида, а напротив них обыкновенная кровать, застеленная покрывалом в розовый цветочек. Наивный этот мотив настолько не рифмовался с любыми его ожиданиями, что экс-фурнитур даже не сразу понял, что за одним из терминалов сидит господин Одо. Заметив, что Дэрил снова обрел способность воспринимать, тот кивнул, отвечая на его поклон, а в глазах плясали искорки веселья: очевидно, причину замешательства оникс истолковал совершенно правильно. Еще бы! Как бы не он и измыслил это цветочное безобразие… Или его соорудила сама среда комплекса Киира, привычно покопалась в образах, транслируемых сознанием в фоновом режиме. И ведь сработало, страх начисто перебило удивлением. За другим пультом обнаружился сильвер, стандартной серебряной масти, каменно-спокойный и сосредоточенный. — Приготовьтесь, Минори, — предупредил он, убедившись, что объект устроился на койке, и тембр голоса оказался еще одной неожиданностью, гулкий бас. — Я на исходной. То, что процедура уже идет, Дэрил понял сперва только благодаря своему чувству времени: тридцать минут, тридцать восемь, пятьдесят — никакой подготовкой или настройкой это быть уже не могло, никто не допустил бы настолько вопиющего простоя оборудования и собственно элитных единиц при исполнении. Ничего выдающегося с его головой тоже пока не происходило, мысли как мысли, одна цепляется за другую, и они свиваются в бесконечную нить, то и дело острым крючком выхватывая из клубков воспоминаний себе компанию. Первым сюрпризом оказалось то, что он научился видеть с закрытыми глазами: картинку теперь можно было убрать, просто пожелав этого. И вернуть, решив, что отдыхал уже достаточно. А глаза все это время могли быть хоть открыты, хоть закрыты, все равно. Надо бы все же закрыть, и не только в воображении, проплыла совсем рядом авторитетная, раздувшаяся, как ядовитая рыба, мысль. А то роговица пересохнет… Мысль, не иначе, родом из той стаи, которую Дэрил прикармливал, пока заново изучал строение глаза. Кыш, сказал он ей. Андроиды вдоль стены стоят двумя шеренгами. И киберы, управляемые силой взгляда, полезут, если нужно, прямо из-под покрывала в цветочек, это же Киира. Так что спасут мою роговицу, не трепещи — если, конечно, решат, что им и остальное для чего-нибудь пригодится. Потом пришел господин Ясон, ледяным тоном осведомился, почему в помещении нет Рауля Ама, ответа не получил и освирепел окончательно, до изморози. Затем лютовал еще три с половиной минуты и растворился во вкусном морозном воздухе, после чего время запуталось, как белая пряжа, и в нем, будто пойманные сетью, бешено забились выцветающие мысли. Дольше всех не выцветала та, где он, Дэрил, снимает блокировку с механизма воздушного шлюза, и башню Эос, успешно стартовавшую с планеты и оказавшуюся прекрасным, лебединой стати кораблем на орбите, заполняет гибельный вакуум. А потом его втащили в тепло, отряхнули от клочьев вакуума, укутали в одеяло и подтолкнули в ту комнату, где камин. Дэрил украдкой, осторожно щурился, любовался тем, как пляшет на голографических поленьях пожаробезопасное медовое пламя, и слушал — голосá, кажется, рассказывали ему сказку. Сказку на ночь. А когда он немного присмотрелся, в языках пламени даже стало проявляться изображение. — Стабильно, якорь работает. Докладываем? — Шеф у себя в танагурской «Бионике», оперирует. Готовьтесь, Минори: сперва нас испепелят взглядом, потом воскресят, испепелят опять, а пепел спрессуют в общий братский брикет. — Каждый раз готовлюсь, господин Лемке, не помогает… Есть связь. Доложу? — Нет. Сам. В медовом пламени камина появились серебристые сполохи. Приглядевшись, Дэрил рассмотрел огромный, кажущийся бесконечным зал, и там множество мерцающих высоких фигур — понятно, элита, все в серебряной униформе, кто из них какой масти не поймешь, волосы убраны под светящиеся паутинки. Хотя… Господина Ама не узнать невозможно: глаза ядовито-зеленые, как купорос, и острые, будто атравматические иглы — вот точно сейчас сначала истребит, а после еще и отчета потребует! Но, вопреки ожиданиям, истребление как минимум откладывалось, директивы начальства предельно ясны: завершайте по аварийному протоколу. Объект хороший, с достойными данными, жаль. Но это реализация риска, и, если не выведете на основной горизонт, то светлая ему память. — Это моя вина, господин Ам. Дэрил вздрогнул и снова, как наяву, увидел глаза цвета расплавленного серебра и отражение цветущих вишен в форменных серебряных браслетах. — Именно я, шеф, недооценил глубину тревоги по поводу инцидента с Z107M и непростительно небрежно подбросил в разговоре ту идею, что в итоге и запустила кольцевой сюжет бреда. Рауль Ам невозмутимо продолжал там, в золотом пламени, заниматься чем-то своим, высоким и сверкающим, руки так и мелькали, и сновали вокруг серебристыми рыбками другие элитники, а потом сказал: — Покажите якорный фрагмент. Дэрилу на долю секунды стало холодно, мелькнула бледная тень воспоминаний о ледяном душе, а затем вновь будто надвинулось золотое пламя камина, и загудели тепловентиляторы. Господин Ам, снова в пламени появившись, коротко кивнул. Очевидно, принял окончательное решение. — Я знаю, откуда это. Шанс есть, якорь реальный. — Более чем, — печально кивнул и господин Одо. — Ближайшее прошлое. — Объект в нейростазис, — приказал блонди. — Ждать, через сорок минут буду. И больше чтоб никаких недооценок, все меня слышали? 5 Мир, проворно схлопнувшийся, казалось, вот только что, сию секунду, снова развернулся, и Дэрил очутился в башне Эос в знакомой до последней мелочи малой гостиной господина Ясона. Окно во всю стену, а за ним, за деликатным флером подсветки дворцовой башни, как на ладони вся Танагура. У окна белоснежный шахматный столик, два кресла, одно пустует — и пустует понятно отчего: вкрадчивый голос Минка шелестит, удаляясь по внутреннему коридору, не иначе как отвлекли дела, — а вот во втором кресле гость. Всегда желанный гость в этом доме, такие вещи Дэрил, как и всякая хорошая прислуга, чувствовал безошибочно. Бесшумно приблизившись, он подлил гостю вина и уже хотел было столь же незаметно ретироваться, как блонди неожиданно обратился прямо к нему. — По одному вопросу за раз. Задавать четко, внятно и следить за чистотой формулировок. Он замер, как был, с полупустой бутылкой «Вартана» в руке, онемевший под взглядом Рауля Ама, но приказ был дан ясный и недвусмысленный, ослушаться нельзя, а кроме того... Ему в самом деле очень хотелось поговорить, и он принялся расспрашивать, кажется, обо всем на свете, но одновременно будто бы балансировал, шел куда-то по узкому лучу лазерной разметки: старался говорить внятно, дозированно, без многословия. А самым странным было то, что с каждым вопросом — или с каждым ответом, что он выслушивал? — все больше прояснялось в голове и все ясней ощущалось собственное тело... — Нет, эта возможность не реализовалась. Монгрел Рики планету не покидал, его присутствие продолжают фиксировать в Кересе. Что будет дальше? Трудно прогнозировать. Жизнь — процесс вероятностный. Например, какова была вероятность того, что весьма стабильную, без единой мутагенной катастрофы в истории, планету поразит череда генетических болезней, и они полностью исключат естественное размножение? Или того, что патология окажется такой изворотливой, что жёсткой геномной редактуре до сих пор приходится подвергать каждый второй человеческий эмбрион, даже из созданных экстракорпорально? А уж при дремучем «естественном размножении» в Кересе, которое ревнители пресловутых человеческих прав выдали в нагрузку к автономному статусу! Получить таким путем женский генотип по-прежнему практически невозможно, яйцеклетка не желает сливаться с гаметами, которые содержат половую хромосому, подобную собственной. А главное, продолжительность жизни тех, кому не выполняется своевременое геномное редактирование, оказывается невысокой... Да, детская смертность в Гардиан растет из того же корня. Нет, на этот вопрос мне трудно дать беспристрастный ответ. Само появление Автономии Церера — результат реализации риска, на который вынужденно пошел Создатель, и одновременно результат свободного выбора тех, кто предпочел лозунги и сиюминутные блага изнурительному, несопоставимому с длительностью человеческой жизни служению. Готовая иллюстрация к монографии по так называемому «сопротивлению человеческого материала». Ты должен был слышать эту формулировку от моего ассистента, он питает пристрастие к архаике времен Аналитического центра «Абисс». Так что главные черты, что я вижу в монгрелах, особенно в тех, кто не смог оценить даже подарок в виде базового образования в Гардиан — это невежество, прогнившая мораль и безудержное потребление. И полный тупик с точки зрения популяционной генетики... Да, возможно. Проявления пассионарности это всегда зона риска, и отделить конструктивную пассионарность от деструктивной действительно непросто. Но и эта задача разрешима. Например, мой друг Ясон однажды сделал нестандартный, но несомненно удачный выбор в случае явного пассионария, и неортодоксальность решения, принятого им, вполне соответствовала масштабу личности испытуемого... Да, он был его фурнитуром. Тех, кого берут в фурнитуры, прежде всего подвергают генной терапии. Выделяют в каждом поколении наиболее перспективную часть детей и корректируют то, что в генотипе изуродовала природа, затем изымают фактор, главным образом ответственный за агрессивность и антиобщественные нестроения… Да, именно. Отнимают гениталии и уводят от несвоевременного и неконструктивного репродуктивного поведения. И оценивают, кто способен жить без диктата инстинкта и под властью чистого разума… Пэты? Пэты — другая история, это даже иной хромосомный набор. Искусственно выведенные существа с человекоподобным геномом, и как степень его человекоподобия, так и степень инаковости тщательно выверялись лично мною. Именно за эти отличия радостно уцепилась внешники, когда их так называемые «элиты» пожелали вывозить с Амои новомодных питомцев. Для внешников развлечение и запретный плод, для нас — необходимая экспериментальная база. Когда мы разберемся с нашими генетическими проблемами, лично распоряжусь поставить на Амои памятник пэтам. Вот уж кто послужил и на благо науки, и на благо элиты. Хотя и утомил при том несказанно, глаза б мои их, идиотов, не видели… Да, я так и полагал, что фурнитуры тебе интереснее. Нет, ты не сможешь вспомнить процедуру кастрации. Это комбинированное нанохирургическое вмешательство. Объекту предлагают выпить коктейль, содержащий модификаторы транскрипции генов и агрессивные наночастицы, итогом их работы мы имеем блокаду функции репродуктивной сферы и быструю мумификацию гениталий, с естественной их ампутацией и регенерацией кожного покрова. Конструкция нео-уретры с прорастанием ее в промежность тоже идет изнутри, а завершив начатое, нанороботы выходят с первой порцией мочи… Да, именно поэтому «шрамов нет». И, кстати, после восстановления половых органов в том их виде, который предусмотрен твоим геномом, рубцов тоже, разумеется, не будет. Услышать про восстановление и оказалось последней каплей. Слишком сильное потрясение, слишком неожиданное. Дэрил зажмурился, затряс головой, а когда снова открыл глаза, за панорамным окном был уже совсем другой вид: ровный, гордый ряд корпусов в виде раскрытых книг из вороненой стали — и посадочная площадка с золотой двойной спиралью ДНК, агрессивно сходящейся в кинжальное острие. Сам он, как оказалось, лежал на собственной кровати, в комнате, которую незаметно стал считать своей, а у окна, за невесть откуда взявшимся там кофейным столиком сидел господин Рауль Ам. Рядом, в таком же форменном белом сьюте, оникс господин Одо. Все еще не убежденный до конца, Дэрил попробовал восстановить в памяти то, что с ним происходило, и временнáя лента развернулась охотно — широкой, заполненной каллиграфически выписанными событиями полосой. Вот это да. Вот это причесал, называется, мысли. — Что, — спросил он непослушными губами, — совсем ничего не получилось? Господин Ам ответом не удостоил, только возвел очи горе, а господин Одо, улыбнувшись, разъяснил, что как раз наоборот, все в порядке. Сделано в лучшем виде. 6 О том, что именно удалось извлечь из его головы, и было ли это хоть сколько-нибудь полезным, он спросил еще только один раз, очень осторожно — спросил самого господина Ама, когда тот влетел (именно влетел, другого слова нет) в нему на утренний… наверное, так и нужно говорить: утренний облёт. Очевидно, после процедур, осложнившихся сублетальностью, блонди считал своим долгом лично убедиться, что у объекта все еще прослеживается дыхание, сердечная деятельность и энцефалограмма, отличная от прямой линии. Господин Рауль легко ушел от ответа, проинформировал только, что нашел содержимое его головы «вполне удовлетворительным». Дэрил про себя удивился — ну что удовлетворительного можно было увидеть в его воспоминаниях, ежедневные выходы с монгрелом на поводке? Ежевечернее ублажение этого монгрела по указанию хозяина, которому достаточно было шевельнуть бровью, чтобы все, кроме разве что рекомого монгрела, заиндевели от страха и бросились выполнять приказ? Или ужасающее состояние упрямого полукровки каждое утро? А больше всего смущало то, что вместе с картинками господин Рауль, несомненно, увидел и беспомощный эмоциональный хаос, что нелепый экс-фурнитур прячет за показной невозмутимостью. Но, как бы то ни было, именно после визита господина Ама время будто бы ускорилось, маховик свистел все быстрее с каждым днем, и каждый новый день ровненько, плотно наматывался поверх предыдущего. Возросший как минимум двукратно объем учебных заданий. Визиты в спортзал и в бассейн. Донимающий постоянно голод — такой, кажется, принято называть «волчьим». И исподволь, но совершенно очевидно меняющееся тело. Дэрил мужал, в этом не было никаких сомнений. Затем он внезапно обнаружил в календаре начисто выпавшую из памяти неделю, а под нательным бельем в то же утро прорисовалось весомое подтверждение тому, о чем говорил господин Ам: после высокой амойской нанохирургии не остается никаких рубцов, никогда. А однажды, поздним вечером, к нему зашел господин Одо и выдал новое имя, Тео Аррейль. Имя показалось красивым, сверкающим, будто крутой болид в дорогой витрине; Дэрил едва осмелился потрогать его мысленным шепотом и спрятал подальше, чтоб ненароком не разбить. Еще оникс обновил ему параметры допуска и привел в небольшой зимний сад, или, скорее, зимний лес — росли там почти исключительно хвойные породы. Воздух был душистый, горьковатый, как парфюм господина Минка, и на этом островке кедров, елей-сосен, кипарисов и туй удивительно хорошо думалось. Особенно ему полюбилась две высоченные, аккуратные, как с картинки, ёлки, совершенно одинаковые. Они росли рядышком, будто держались за руки, щеголяли необычной, голубоватого цвета хвоей и давали замечательно густую тень, даже в самое беспощадное полуденное солнце, а вечерами красиво, призрачно серебрились. Дорога к близнецам тоже была приятна, лежала через лужайку с идеально подстриженной изумрудной травой. На лужайке стоял мрачноватый обелиск черного с белыми прожилками мрамора и две изящные скамьи из такого же камня. В тот день он пришел в свой хвойный лес, когда солнце уже садилось, и задержался допоздна: дождался, сидя на той скамейке, что покороче, восхода старшей луны, и любовался, а потом отчего-то решил, что обязательно нужно погулять еще, увидеть младшую. Его всегда завораживали двойные полнолуния. В ожидании он прошелся навестить своих любимцев, и долго стоял с ними рядом, рассеянно колол пальцы серебристой хвоей, и думал, кажется, с десяток мыслей одновременно, стоял так долго, что стали неметь натруженные за день ноги, и надо было, наверное, снова присесть… Да и вторая луна уже вот-вот взойдет. Дэрил развернулся и направился обратно к поляне, но замер внезапно, словно налетев на стену — остановился раньше, чем понял, что его насторожило: со стороны шлюза туда же скользили по тенистой аллее четыре высокие фигуры в жемчужно-белом облачении. Нырнуть обратно в тень елей-близнецов было делом доли секунды, Дэрил притаился и принялся наблюдать. Двое блонди слегка замешкались у молодого кедра: господин Зави ухватил деревце за пушистую лапу и пристально ее рассмотрел (Оно несъедобно, Орфей, сказал господин Ам), а двое других уселись на длинной скамье. Пышные складки плащей вспенились вокруг лебедиными крыльями. — А вот теперь мы выясним, — заявил Юбер Бома, — кто в этот раз будет сидеть на подлокотнике. Потому как оба вы, господа, моститесь на подоконниках, подлокотниках и прочих бортиках с завидным постоянством. — Чего тут выяснять, — отозвался господин Зави, подходя к свободной скамейке, — подлокотник мой по праву первооткрывателя, я это начал, я и продолжу. Рауль Ам глянул на собрата так, будто ставил диагноз. — Здесь два подлокотника. Орфей кивнул. — Два. И один зануда. — Возражаю, зануд тринадцать, — подал голос Жильбер Домина, а господин Бома тонко улыбнулся. Очевидно, был солидарен. Ам шутку оценил, усмехнулся в элитном духе, одними глазами, и уселся — все же на сидение, царственно, с прямой спиной, а локтем слегка подпихнул устроившегося-таки на подлокотнике Орфея. Смотрелось это как очередной аргумент в споре, а еще выглядело… привычным? Зави фыркнул, по-кошачьи гибко переменил позу, уложил руку вдоль спинки и потеребил Рауля за плечо, приглашая воспользоваться импровизированным изголовьем. Тот, к удивлению Дэрила, кротко стерпел и, тоже будто бы привычно, послушался. Высшая элита сегодня не иначе как задалась целью доказать, что у смертоносной их красоты имеются ипостаси вполне безобидные. Что ж, бывший фурнитур доказательства рассмотрел, принял, выскользнул из своего укрытия и продолжил идти куда шел. В конце концов, в рейтинге страхов, свалившихся на него в его фурнитурской жизни, сегодняшний точно займет не самую верхнюю строчку. И не стоять же ему здесь, под голубою ёлкой, вечно. Его соизволили заметить ровно за пять шагов. Господин Зави хищно прищурился. — О! Вот и гроза щеколды и засовов, всех угнетенных освободитель, — блонди хмыкнул, незло, забавляясь, и пепельная, круто вьющаяся прядь соскользнула с его плеча, зазмеилась поверх тяжелых, мерцавших при золотой луне темным медом локонов Ама. — И конструктор запирающих элементов, как оказалось, из него растет тоже вполне неплохой. В патчах были дельные мысли! — Растет, значит… Продолжим поливать, да, Рауль? — предположил Домина. Тот покачал головой. — У меня с этим всё, коллеги уважаемые, лейка показала дно. Объект готов, делите, как хотите. Умываю руки. — Невиновен я в крови праведника сего, — подхватил ехидный Орфей. — Молчать на втором столбе, — тут же прилетело в ответ, и господин Зави почему-то просиял, будто получил ценный подарок. Дэрил пообещал себе непременно найти, откуда эти слова. — Ты, Старший, в своем репертуаре, — лениво протянул Жильбер. — Справляйтесь как знаете, хоть подеритесь. Если хотите, аврору подбрасывайте. Да? — Да, — сосед его по скамье укоризненно покачал головой. — Всегда так было, если помнишь, с самого эмбриофора. Господин Ам, усмехнувшись, переглянулся с господином Зави. — На жалость провоцируют? — Именно. И тут же торгуются. Тоже с эмбриональных времен привычка. Смотреть на них, когда они такие, казалось, можно бесконечно. Никогда еще блонди не представали перед ним настолько похожими на людей, но созерцать чудную картину в свое удовольствие не давала какая-то неясная, но на редкость докучливая мысль. Она не желала обрастать формулировками и ускользала, даже будучи почти уже пойманной за хвост, но зудела назойливо и надсадно, как зудел, бывало, ранний зуммер будильника в дни внешних командировок господина Ясона, когда фурнитур Дэрил… Вот оно! «Фурнитур Дэрил». С того самого момента, когда он очнулся после ментоскопии, никто ни разу не назвал его по имени. Он, оказывается, обронил где-то свое фурнитурское прозвание и даже этого не заметил. Но ведь господин Одо уже дал другое имя, выдал, как выдают наградной знак, а он так и оставил его лежать заархивированным в дальней директории. Хотя именно новое имя и есть доказательство того, что в нем больше не видят бессловесную мебель, так? Что ж, есть только один способ проверить. Свой новый голос бывший Дэрил, а с этой секунды, надо полагать, господин Тео Аррейль, услышал словно бы со стороны: — Если мне будет позволено сослаться на личный опыт, то прийти к верному решению могут помочь водные процедуры. Например, плавание в здешнем бассейне способствует умиротворению и прояснению ума. Возможно, благородные блонди найдут, что вода также имеет свойство уносить сомнения и поможет им достигнуть согласия? Господин Зави расхохотался. Господин Ам сдержанно кивнул. Жильбер и Юбер переглянулись, господин Бома заявил, что «да, пожалуй!», и два белых лебедя, сияя в лунном свете, неспешно отбыли к большой воде. Интересно, подумал Тео, они направятся в тот же комплекс, куда хожу я? Скорее всего, нет. У высшей элиты и здесь должны быть свои маршруты. Тем временем Орфей и Рауль тоже поднялись; господин Зави, в весьма изысканных выражениях, поздравил с имянаречением, господин Ам терпеливо дослушал его словесные кружева и кратко проинформировал, что они намеревались сегодня дегустировать весьма перспективное вино, родом с местных экспериментальных виноградников, и не желает ли господин Аррейль присоединиться? Тео, поначалу опешив, нашел-таки в себе смелость ответить, что благодарит за честь, но сегодняшнее его состояние просто не позволит ему оценить букет по достоинству, и, если господин Ам позволит, он бы еще немного прошелся бы перед сном… Господин Ам милостиво разрешил, и вот, новонареченный Тео Аррейль уже снова наедине с хвойными лапами, черным мрамором и лунами. Перевалило за полночь, младшая догнала сестру, и теперь в небесах сияла вся роскошь двойного амойского полнолуния, светло почти как днем, и когда через двадцать семь минут (чувство времени у господина Аррейля осталось таким же безупречным, каким было у фурнитура Дэрила) в аллее появился блонди с влажными после купания волосами — они сияли золотом так ярко, будто в аллее явилась, споря с небесными, еще одна луна, — Тео радостно улыбнулся. Хотя по-прежнему считал, что глаза с ледяными звездами — это страшно. Но как же красиво. Эпилог. Десять лет спустя. — Аррейру-сан! Аррейру-сан, постойте! Величественная Марико, старшая офис-леди директората (оэру-сан, как к ней почтительно обращались все, включая самогó генерального) повелительно взмахнула рукой, нарисовала бесконечными ногами в классических черных брюках пару четких шагов и оказалась рядом. Тео привычно обозначил должной глубины поклон и замер со склоненной головой на полторы секунды — полный церемониал, сегодня они виделись впервые. В поле зрения оказались остроносые туфли на плоском ходу, правая нетерпеливо притопнула. — Прекратите, Тео, разгибайте спину! Не расстраивайте старую женщину. Мне нравится, когда хотя б на кого-то можно смотреть снизу вверх, а не разглядывать поля сражений с ранней алопецией. Тео выпрямился и вежливо улыбнулся дежурной шутке. С высоты роста оэру-сан той действительно приходилось наблюдать макушки коллег куда чаще, чем лица, так что природные данные господина Аррейля, позволявшие видеть ее благородную, идеально уложенную седину с ракурса сверху, весьма даме импонировали. — Вот, так-то лучше. Шли использовать перерыв? — Марико снисходительно глянула через перила, где гомонящие сотрудники, сбиваясь в стайки, вылетали под весеннее солнце и с чириканием сыпались на веранды ближайших кафе. — Увы, не в этот раз. Идемте, кофи я вас напою, и бэнто у меня для вас тоже найдется. А еще найдется дело, и вот его бы обсудить без лишних ушей. Черед дела настал сразу, как только грязная посуда нырнула со столешницы вниз на ленту транспортера, а перед Тео Аррейлем оказалась исходящая паром белоснежная чашка. Внушительная, миллилитров на двести. В хозяйстве у старшей офис-леди все имело внушительные габариты. — Кантоку-сама не сможет лететь на симпозиум, — заявила Марико и посмотрела очень многозначительно. — По состоянию здоровья. Вместо него отправляется Маэда-сан. — Скорейшего выздоровления господину директору, — Тео коротко кивнул и сложил ладони на кружке в подобие церемониальной лодочки. — Скорейшего, — оэру-сан отзеркалила его жест. — Но суть не в этом. Маэда дал мне указания в спешном порядке оформлять вас как его сопровождающего. И, простите мне прямой совет, я бы на вашем месте немедленно принялась готовить оба доклада. Тео привычно мерно кивал в такт ее словам. — Отнеситесь к моим словам серьезно, юноша! Важно, чтобы вы не просто меня услышали сейчас, нужно, чтоб поняли: Маэда-сан найдет себе более приятные занятия, чем конференция. Выступать будете вы. И отвечать, если что-то пойдет не так, тоже придется вам, по всей строгости. — Да, оэру-сан. Спасибо, оэру-сан. — Сейчас отправляйтесь домой, вам требуется собраться, командировка сегодня с полуночи. Я понимаю, что вам впервые в жизни предстоит лететь дальше орбиты, и это, разумеется, стресс. Но вы перспективный молодой сотрудник, и Маэда-сан очень, очень выделяет вас! Так что волю в кулак, и вперед. На одиннадцать назначена транспортная капсула до астропорта. Номер спецрейса на Амои я сообщу вам дополнительно. ---оооОооо--- Примечания. - Орнамент в виде яблонь, сплетенных корнями и кронами, с золотыми и серебряными плодами, эмблема Лабораторий Киира. Автору представляется, что господа элита и батюшка их Юпитер спрятали в гербе отсылку к саду Гесперид. Яблоки, как мы помним, в конце концов туда вернулись: титан Атлант сорвал три, отдал Гераклу, он принес их царю Эврисфею, тот порадовался да и отдал их герою обратно, герой преподнес в дар Афине, а богиня вернула Гесперидам, чтоб вечно пребывали они в том саду. Работа ученого всегда приносит ему вознаграждение, плоды трудов возвращаются. Ну, и намек на то, что доля элитная есть тяжкая служба, тоже там имеется: кто-то собирает плоды, кто-то держит в это время небесный свод, и иногда надо меняться местами. Только по-честному график составлять, а не так, как эти хитрые смертные и их мелкие-мелочные боги. Ну, а золото и серебро плодов — это характерный для Амои двухлунный мотив, он там повсеместно. - Зимний хвойный сад господина Минори Одо и черный мрамор в этом саду. Да, этот уголок действительно вотчина главы службы внешних сношений Генетического Контроля, он устроил там все сообразно собственному вкусу и рабочим надобностям. Сейчас вот экс-фурнитура до кондиции доводит, коллегам из другого службистского ведомства передать. Хвойные породы, ёлки и кипарисы, звучат похоронными, траурными нотами и ненавязчиво подталкивают нас к медитативно-поминальным мотивам. Зная о том, что господин Одо склонен часто обращаться к архаике времен Аналитического центра «Абисс», можно предполагать, что и строгая мраморная группа в его зимнем саду тоже взывает к тем же воспоминаниям: раскол в рядах ученых, послуживший началом конца. Отсюда две скамейки разной длины — и обелиск, смерть, в конце концов уравнявшая и примирившая всех. - Жильбер и Юбер, два белых лебедя-службиста, которых экс-фурнитур нечаянно послал поплавать. Лебеди поплавали с удовольствием. Наперегонки. Кто первым до бортика, тому и агент. Другой вопрос, насколько предсказуемым для обоих собратьев-блонди был результат. - Новое имя Дэрила, Тео Аррейль. Автору представляется, что господин Рауль Ам и ассистент его Минори Одо могли поиграть с прозванием фурнитура так, что вывели ему оттуда и имя, и фамилию. Аррейль получился из исторического норманского "d'Airelle" - "родом из А(э)реля", а для имени взяли за основу созвучное Дэрилу "Деррек" и прошлись вглубь времен и обратно: Деррек - Теодорих - Тео.