Неминуемое

— Алина, вы мне давно не безразличны. — Я знаю, — тихо сказала она, и спустя несколько мгновений взгляда глаза в глаза, в которых читалось столь для обоих значимое, стала медленно наклоняться, чтобы подарить господину Руневскому свой первый, нерешительный поцелуй. Она отстранилась, и через несколько мгновений вновь склонилась для еще одного поцелуя. Он поднял руки, заскользил ладонями по ее спине, и вскоре захватил ее губы своими, целуя более полно, глубоко, и одним небыстрым, но ловким движением перевернулся на кровати, изменив их положение — теперь Алина оказалась под ним. Трепещущая, открытая, желанная. Он принялся осыпать рваными поцелуями ее лицо: тонкие, но горячие губы лихорадочно касались щек, губ, шеи, волос, посылая яркие импульсы предвкушения, что сладко пронизывали все ее тело от макушки до кончиков пальцев ног. Казалось бы, чувства, что незримо зарождались внутри обоих и особенно дали знать о себе во время совместного вальса, разростаясь все сильнее и сильнее и захватывая разум и душу, сейчас, наконец, нашли свой неминуемый выход. Обоих воспаменило взаимное и естественное в своём возникновение желание, подкрепленное неподдельными чувствами — желание, слишком сильное, чтобы сносить в данный момент любые промедления на своем фатальном пути. Руневский одним нетерпеливым рывком изорвал Алинино платье и продолжил распалять ее беспорядочными поцелуями, пылко припадая к обнажённой шее, плечам, груди. Алина чувствовала, что горит, доверчиво подставляя всю себя под умелые губы и опытные ладони, давая испробовать всю свою красоту. За свою долгую жизнь Руневский отточил свое искусство, верно, далеко не с одной женщиной, но Алине вовсе не хотелось думать о подобных вещах сейчас. Она терялась в нахлынувших ощущениях, но еще больше от внезапного, всепоглощающего осознания — она действительно полюбила этого человека, человека, как будто уже больше века переставшего им быть. Сто одиннадцать лет, если говорить точно. И все-таки, как это было странно — раньше ее сжигала ненависть, душил страх собственного неизлечения и пугала неясность дальнейшей судьбы. Сначала ей даже не хотелось жить, и как она не старалась, попытки свести счёты с жизнью не увенчивались успехом — чертова вампирская регенерация мешала вновь и вновь. Когда она только попала в поместье Руневского, он и все его приспешники представлялись ей монстрами, погрязшими в крови ни в чем неповинных людей, что терпели несправедливость неравенства по вине правящей царской верхушки. В крови, от которой их руки и обездушенные сущности не отмоются уже никогда. Не пожалели и ее, и вместо того, чтобы позволить честно умереть, обратили в себе подобную. Руневский спас ее всего лишь по своей, как ей сказали, прихоти. И как же ошибочно было все это! Какой глупой она была, как слепо верила Пете, безвольно следуя его идеям и взглядам! Она и не догадывалась, что на самом деле все было столь запутано, а ее могло ждать что-то другое, совсем непохожее ни на ее прежнюю жизнь, ни на то, что пугало ее после обращения полными кровавых ужасов снами. Ей предстояло обрести живое счастье, воскреснуть вновь, — могла ли она вообразить раньше — сгорая от страстной нежности и обретенной вечной, неземной любви душой и телом безраздельно, в чувственных и любящих объятиях самого господина Руневского, на чей счет она так глубоко ошибалась. Чувства между ними показались ей сейчас такими правильно-естественными, зародившиеся неизбежно, словно все дороги своими странными извилинами неминуемо вели ее к этой любви. С губ Алины сорвался тихий стон, когда она ощутила поцелуй ниже живота, не менее смелый прежних, и, не сдерживая себя, бесстыдно всхлипнула, стоило господину Руневскому переместиться еще ниже, в место, которое уже не прикрывало ничего — в затуманенном сознании ее всплыл вполне закономерный вопрос когда он успел снять с нее исподнее, но это едва ли имело значение в такой момент. На миг он поднял к ней глаза, и, встретившись с ее потемневшими и расширенными — такими же как у него самого — прочитал в них все, что было нужно. Да, она действительно не боялась его теперь, но любила, и поэтому сейчас была готова открыться и довериться ему всецело. Никогда она не чувствовала себя подобным образом с Петей. Как любовник он всегда брезговал долгой прелюдией и не тратил на это много времени, неизменно предпочитая чему-то неторопливому, наполненному нежностью быстрые, грубоватые ласки. И хотя порой она испытывала известное удовлетворение от его практически собственнической любви, по правде говоря не находила в ней нужного отклика и всего того, чего по-настоящему хотело ее сердце. И пускай она не была столь образована, знала не так много хороших классических романов и не отличалась пустой мечтательностью, обычно свойственной светских дамам из так презираемых ею когда-то высших слоев общества, часто грезила о большем: чем-то более трепетном в своем проявлении и, наверное, ином отношении к себе как личности. Но у нее не было ни родных, ни собственного дома, ни особых талантов, и без Пети она осталась бы совсем одна — в этом она совсем недавно призналась не только себе самой, но и Александру Константиновичу. Она тогда тайно боялась того, что могло ждать в будущем анархистов, революционеров, всю Российскую империю, и, наконец, ее саму и верила на тот период, что ее связывает с этим мужчиной настоящее чувство, его словам и обещаниям лучшего для всего народа. Все это вынуждало ее оставаться там, куда завела ее на тот момент жизнь. Что ей еще было делать? И когда в ее жизни появился господин Руневский, все в ней переменилось, дав ей возможность бороться и существовать уже в неком новом облике. В отличие от Пети Руневский был совершенно другим. И дело было не только в его ставшей нечеловеческой сущности и той стороны, что занимала Священная дружина, защищая известные монаршие интересы. Внешне обычно сдержанный и беспристрастный, сейчас каждым своим торопливым, но любящим поцелуем и касанием Руневский обязательствовал быть всегда внимательным и честным с нею, только согласись она принять его любовь. И она соглашалась, отзываясь на каждое его новое прикосновение, зная, что обещание будет сдержано. Она знала это даже сейчас, когда страсть захватила их столь внезапно и беспорядочно, и чувствовала, что Руневский сдерживался ради нее насколько хватало сил. Она поняла это еще отчётливее, когда заметила его голову меж своих ног. С некоторым, чисто женским удивлением она обнаружила, что он не пренебрегал подобной лаской. Он заставлял ее выгибаться и сладко трепетать, делая все так, будто познавал до этого ее тело уже много лет, а то и столетий. И в какой-то момент Алина не смогла сдержаться: невольные слезы чувственного удовольствия выступили на ее глазах, и она уронила их растроганно и вместе с тем с истомой: — Сашенька… Она ничего не могла с собой поделать — ей давно не было так хорошо. Но даже охваченная сильным наслаждением, она помнила о его недавнем ранении и серьезно опасалась из-за этого. — Саша, твои раны…ты еще не… Он снова оказался у ее лица, поцеловал в губы, а после начал припадать к разгоряченным почти нахлынувшей от его умелых ласк истомой щекам, хрипловатым шепотом заверяя, что с ним все в порядке и волноваться ей не к чему — по вампирским меркам он еще довольно молод, и нескольким серебряных пулям уж точно его не взять. Она немного успокоилась и следом же почувствовала, как он осторожно вошел в нее. Однако сжигавшее его желание вскоре уступило первой сдержанности, превращая движения во все более быстрые, хаотичные. Не оставляя Алину и сейчас, Руневский перехватил ее руки, и, скрестив запястья, завел их ей за голову, крепко переплел пальцы. Он обрывочно целовал ее, ласкал грудь губами, приближая к наивысшей точке, пока Алина вскоре окончательно не забылась в восхитительном удовольствии с едва сдержанным стоном. Не заставил себя долго ждать и господин Руневский. Разгоряченная, приятно утомленная и по-странному счастливая, Алина удовлетворенно растянулась на подушках. Грудь ее еще тяжело поднималась в неровном дыхании, глаза были блаженно полуприкрыты. — Девочка моя, — она улыбнулась, почувствовав долгий, благодарный поцелуй Руневского в висок. У нее не осталось сил говорить — она только повернулась и, устало взяв его худое лицо в свои ладони, ответила нежным прикосновение губ к губам. Окончательно изнуренная всеми переживаниями дня, Алина быстро заснула в объятиях Руневского, ощущая себя по-настоящему спокойно. Впервые за столь долгое время она чувствовала себя такой счастливой. И хотя никто не мог знать дальнейшего хода событий, в том числе по части внутриполитического противостояния, они обрели друг друга и сейчас это было главное. А вместе они справятся с чем или кем угодно — человеком или нет. Ведь любовь — удивительная сила, сила, способная, как говорят, противостоять любым страхам и даже страху смерти.