Принц и ведьма

Дождь так размывал грунтовую дорогу, что лошади опасно вязли копытами в непредвиденных ямах и раскидывали повсюду комья грязи. Александр, прижавшись к мощной шее своего скакуна, упорно гнал того вперед, стегал хлыстом и колол шпорами. Впервые в жизни он опаздывал на собственный приём. Что, само собой, было просто возмутительно и совершенно недопустимо. — Экая погодка, братец! Встречает нас матушка-Россия! Таганрог залился счастливым смехом и, подняв на дыбы лошадь, ловко перескочил через очередную лужу. В серой дождливой пелене блеснула турецкая сабля. Это Азов бросился вслед за своим подопечным, чтобы предостеречь по-отечески. — Не лихачь, Толя! Убьёшься! Блестяще отвоеванные у османов города должны были быть торжественно и празднично представлены всему семейству. Ради сего знаменательного события Петербург и взял их с собой. Прямо с фронта и на бал. Выезжали спешно. Положение военной кампании не позволяло столице расслабиться ни на секунду. Александру и сейчас казалось, что, когда он уехал далеко вглубь страны, начнётся наступление врага, грянет генеральное сражение. В лихорадочных снах, полных смутной тревоги, Петербург ясно видел, как пропускает манёвр, ошибается, терпит поражение и снова отступает… — Тпр-ру! — Таганрог натянул поводья и резко остановился. — Стой! Кто идёт? Александр придержал лошадёнку и вгляделся в серые тени деревьев. Душа, изведённая переживаниями последних месяцев, заскрипела в плохом предчувствии. На пути стоял возок лакированного чёрного дерева с золотыми жилками. Три мощных коня-тяжеловоза возмущённо фыркали, пуская пар ноздрями. Спереди качался, заманивая, тусклый фонарик. Кучер приветственно помахал всадникам рукой. Петербург узнал в этой необычайно высокой и тонкой фигуре сухую тётку — Коломну. А в конвоире, сидевшем рядом с нею под одним пледом и зонтом, западную крепость Московского княжества — Можайск. — Сюда-а! — протяжно позвала Коломна. Находясь в состоянии радостного возбуждения, Таганрог живо спрыгнул на землю и поспешил к спасительному огоньку фонаря. — Куда? Обожди приказа! — прикрикнул на него Петербург, спускаясь. Дверца отворилась изнутри и оттуда проворно выскочил Дмитров, весёлый и услужливый бородач. В узком проёме показалась знакомая тучеподобная фигура первопрестольной. Благостно улыбаясь, она поманила Анатолия к себе пухленьким пальчиком. Тот, упав на одно колено, трепетно прижал к губам золотой, с крестом перстень духовной столицы. — Я дома, госпожа. Отныне и навсегда. — Бог милостив, дитя. Мария запустила пальцы с длинными, ухоженными коготками в его мокрые волосы, разметавшиеся по лбу, и с нежностью, показавшейся Александру фальшивой, пригладила их на макушку. «Что бы всё это значило?» — Садитесь. Продрогли, наверное, совсем. А ты хорош, — повысив голос, обратилась она к Петербургу. — Потащил новых членов семьи через лес и слякоть! Что о нас подумают? — Что и всегда. Вы сумасшедшие, — ответил ей Азов и игриво подмигнул. — Вот и свиделись, Москва. Знать, судьба у меня такая. Торопясь, Азов залез в возок. Петербург остался стоять один под проливным дождём. На поле боя он был главой гордого народа, столицей огромной Империи. А здесь, в мирном тылу, распоряжались иные силы, к непоследовательности которых ему ещё предстояло заново привыкнуть. «Явилась ведьма, и они словно с цепи сорвались. Надавать бы обоим по шее и в карцер!» Ужаснувшись собственных мыслей, Александр тряхнул сырой головой. Он страшно устал, замёрз и оттого стал раздражительнее обычного. Всего-то. — Хорош ворон считать! Залазь, не то всё тепло выпустишь. Недовольно цокнув языком, Мария крепко схватила молодую столицу за затылок и силой втянула внутрь. Сашу обволокло медовое, густое благоухание восковых свечей. Тёплое и резко контрастирующее с лесной сыростью, которая осталась снаружи. Вчетвером они набились в возок, как селёдки в бочку. На лилипутских диванчиках едва умещались двое. Петербург сел напротив первопрестольной и вжался в стенку, чтобы ненароком её не задеть (что с учётом комплекции Москвы было не так и просто). Свистнул хлыст. Кони с диким ржанием сдвинулись с места и потянули возок за собой. — Располагайтесь. Дмитров возьмёт лошадей на себя, — Москва и вынула из-за спины узелок. — Пожалуйте, свежие рубахи и полотенца. Ехать будем не меньше двух часов. Чёрт знает что творится. Прямо египетские казни! Зачастую «хозяйственность» Москвы выражалась или в чрезмерной скупости, когда дело доходило до внедрения новых практик, или, как не парадоксально, в неуёмной расточительности на различные излишества и роскошества. Однако сейчас пресловутая домовитость первопрестольной оказалась, как никогда, уместна. Даже чересчур уместна для того, чтобы быть искренней. «С чего бы ей ехать нам навстречу? Да вдобавок с прислугой, одеждой на смену… Нет, что-то здесь нечисто!» Промокшие до нитки путники принялись нетерпеливо стягивать тряпьё. Но Петербург жестом остановил их и обратился к Москве полуприказным тоном. — Отвернитесь. Москва презрительно фыркнула. За полгода военной кампании Александр успел несколько отвыкнуть от дурной привычки своей старшей не подчиняться приказам. — Что я там у вас не видела? — сказала Мария и осклабилась, смотря на «ничтожных хуеносцев» (по её авторскому выражению) сверху вниз. — А будешь корчить рожицы, морщинки пойдут. Устало мотнув затёкшей шеей, Александр обречённо расстегнул первые пуговицы на дорожном кафтане. Он с трудом стянул через голову рубашку, прилипающую к коже, и расстегнул штаны. Сил и желания спорить у него не было. Однако в чашу терпения таки капнула очередная ложка дёгтя. Мария обожгла загадочным взором обнажённое тело юноши и, с размаху бросив в него пушистым полотенцем, с показным безразличием отвернулась к оконцу. «Послушалась. Да что это с ней?» На секунду Саше почудилось, будто кончики острых ушей старшей необыкновенно запунцовели. — Вы не заболели? — осторожно спросил Александр. Мария гордо вскинула голову. — При чём здесь это? Сейчас главное — война. Поведай мне скорее, в каком мы положении. Петербург говорил немного, но по делу. Рассказал про сложность осад, про снабжение, уязвимые места турков и перспективы. Ориентируясь на своё отражение на оконном стекле, он закрепил на пуговки косой, вышитый красными узорами ворот русской рубахи. (На какую-нибудь другую одежду от Москвы глупо было даже надеяться!) Его речь перебил Таганрог, который громко ахнул и выставил вперёд узорчатый рукав рубахи. — Боже мой… ведь это же… — большие, на выкате глаза Анатолия заблестели от слёз. Самодовольно осклабившись, Мария взяла его за руку и очертила пальцем выпуклый узор на рукаве. — Рубаха пошита из того самого полотнища, в которое когда-то завернул тебя царь Пётр. Тонкая работа. Моя. Нравится? «С каких пор вещи императора для неё перестали быть неприкасаемыми?» — Благодарю, госпожа, — пролепетал Анатолий. — Это чудо. Могу я оставить её себе? — Само собой. Зря я что ли пальцы колола? Мария взяла Анатолия за подборок и придирчиво осмотрела, огладила его маленькое личико с бойкими чертами и следами южного солнца. Зверь внутри Саши, которого тот старательно подавлял, рыкнул, с новой силой подняв клыкастую голову. Стало так тошно, хоть вой. Природу этой злости Александр не понимал. Но, очевидно, это было связано как-то с вопиющим нарушением воинской дисциплины и пагубным самоволием со стороны первопрестольной… — Бедный мальчик! За это время ты исхудал. И остался мал ростом, — Москва жалостливо поцеловала Таганрог в лоб. — Ай-ай, какое расточительство… По своей природе Москва могла искренне жалеть только о плохо лежащих или плачущих денежках. — Я бесконечно рад своему возвращению. Быть частью этой семьи честь для меня, прекраснейшая госпожа, — пылко признался Таганрог, заливаясь нежным румянцем. Не отводя ласкающего взгляда от вновь обретённого ребёнка, Мария улыбнулась одной из своих самых трогательных улыбочек, какой она одурманивала всех встречных мужчин. — Дети Петра удивительно похожи друг на друга. Малолетние дурачки. Зато какие пылкие и идейные. Загляденье. Анатолий смущённо отвёл глаза, обескураженный. Видя его реакцию, Александр не смог сдержать злорадной усмешки. Он мог бы всего парой слов окончательно замочить репутацию первопрестольной, но не стал. Месть — удел слабых. «Вот тебе и прекраснейшая госпожа, братец. То-то и оно!» Мария уже и сама поняла свою промашку. — Не думай лишнего. На твоего родителя зла не держу. Что было, то прошло, — она вновь погладила Анатолия по макушке. — Спи, дитя. Оба новичка обернулись к Александру с немым вопросом в глазах. Всё же он успел неплохо их приручить. — Отбой, — отдал приказ он. — Так точно, — хором ответили они. Анатолий, зевнув, расслабился. Скоро он, вымотанный долгой дорогой, уснул. Возок мерно покачивался, подпрыгивал, убаюкивая. На очередной кочке голова Анатолия легла в поисках опоры на плечо Марии. Первопрестольная, вопреки своей обычной дикости, его не оттолкнула, напротив, уложила кудрявую головушку к себе на колени. И Толя, счастливо жмурясь, зарылся длинным носом в её бедра, вызвав в душе Александра странное желание ему этот самый нос разбить. За нарушение устава, конечно же. — Царь Пётр, земля ему пиками, одно время хотел сделать этого мальчика любимцем, — лукаво щурясь, протянула Москва. — И никак не мог между вами определиться. Смешно и вспоминать. — Вам стоит отказаться от привычки верить глупым слухам. — А что такое? Ревнуешь? — насмешливо пропела Мария. — Если так посмотреть, ты вовсе не такой особенный, каким пытаешься показаться. Бледнея, Александр воинственно поднял голову и посмотрел старшей прямо в глаза. Употребление этого шипящего, подлого слова («ревнуеш-шь?») по отношению к нему показалось ему чуть ли не оскорбительным. Ерунда! — Вы до сих пор меня испытываете? Пытаетесь низвести, сколько бы лет ни прошло. Не надоело? Мария гладила подростка, лежащего на её коленях, словно большого кота. С хитрого, лисьего лица не сходила многозначительная усмешка. Александр ловил себя на том, что украдкой наблюдает, как пышная грудь первопрестольной завораживающе колышется на кочках. Весь её тёмный образ был окутан смутной, кружащей голову притягательностью, подобно глубокому оврагу или высокому обрыву. — Ты прав. Конечно, ты вправе собою гордиться. Вернул брата. Преумножил славу России. Это большое дело. «Я не ослышался? Она только что меня… похвалила?» Перед глазами Александра пронеслись, словно ожившие картины, воспоминания из детства. Как его, о трёх годков, Мария обещала научить летать, а затем подвесила за ворот на флагшток. Как наставница пнула его ногой в спину, сталкивая в набегающую волну Невы. Как сбросила из окна механизм, который Саша мастерил несколько месяцев… Издевательства, которым не было числа. Интриги, которые отравили его чистую и невинную душу, устремлённую в лучшее, прогрессивное будущее. «На обиженных воду возят, сопляк. На Руси ты, неженка, не протянул бы и дня!» — любила говаривать первопрестольная только он открывал рот на этот счёт. А теперь Москва шагнула ему навстречу по своей воле. Предложила тёплую рубашку мира вместо топора войны, признавая тем самым его превосходство и столичный статус. Виной ли тому военное положение? Или древняя столица окончательно смирилась со своей ролью? А главное, надолго ли хватит Москву в её новом «добром» образе? Заметив его замешательство, Мария усмехнулась уголком губ и сказала необычайно глубоким и бархатным голосом: — Засыпай. Ты заслужил отдых. Словно под действием заклинания, глаза начали неудержимо слипаться. Александр прислонился лбом к стенке. Сквозь дрёму он слышал через щели в оконце приглушённые голоса Коломны и Можайска: «Потащились в такую даль!» «Цыц! Москва знает, что делает.» «Ох уж мне эта изворотливая сука. Никогда не забуду, как она справлялась с Вильнюсом… Может, и сейчас такой же трюк провернёт, как думаешь?» «Не знаю и знать не хочу. Очень мне надо лезть к Машке в постель.» «Слышь, Катюх… Может, того самого, скрасим тягостное ожидание?» «Да ну тя к лешему, охабник!» А после того, как Москва лично высунулась наружу, чтобы на них прикрикнуть: «Эй, голубки! Разве я вам плачу, чтобы вы еблись? За дорогой смотрите, ушлёпки!» — Петербург окончательно забылся.

***

Александр открыл глаза. Он лежал на кровати под массивным синим балдахином. Всё в той же косоворотке на голое тело. Последнее, что помнил Александр перед пробуждением, это то, как он сидит в возке и слушает отрывистые переругивания Москвы с городами её губернии. — Проснулся? На кресле, придвинутом вплотную к кровати, сидела Мария в лёгком светлом платьице на манер греческой тоги. Она сложила на коленях большую книгу, в которой Александр краем глаза углядел строчки расходов. — Доброе утро, — машинально сказал он и сел. В полнейшем недоумении Александр посмотрел на часы на камине. Встроенный глубоко на подкорку сознания будильник его никогда не подводил. И действительно, пробило ровно шесть утра. «Да что, чёрт возьми, такое творится? Я сплю? Или умер?» Ему всегда казалось, что в его личном аду демоны в обличие Москвы будут бесконечно диктовать ему свои капризы, которые он будет вынужден столь же бесконечно удовлетворять. Однако сейчас Москва совсем не походила на жнеца с рогами и хвостом, который обычно представлялся Петербургу. — Добрейшее, — елейно пропела она, сыто жмурясь на солнышке. — Как я здесь оказался? — спросил Александр, по-прежнему косясь на старшую с опаской. — Очень просто. Я донесла тебя сама. Не такой уж ты и тяжелый. Когда Александр представил, как первопрестольная несёт его на руках, словно ребёнка, через весь двор на глазах у сотни свидетелей, ему сделалось дурно. Несчастный слабак! Ну, что за позор! — Право, не стоило. — В конце концов ты ещё совсем дитё. Вчера так и звал сквозь сон: «госпожа» да «госпожа». Насилу отлепила. Что снилось-то хоть? Петербург погрузил голову в ладони и беззвучно застонал. Прекрасно. Из-за глупого совпадения Москва решит, что он совсем младенец… — Снилась царица, — выдумал он, как ему показалось, ловкий ответ. — Мне к ней с отчётом надлежит явиться. Репетирую. Густые брови Марии поползли вверх, а улыбка сделалась ещё шире, превратившись в оскал. — Какие странные нынче пошли порядки во дворце. Нет, мне этого не понять. Что-то ворча себе под нос и качая головой, она поднялась, взяла с чайного столика поднос с приборами и всё с той же не слезающей с лица гримасой показательного дружелюбия настойчиво водрузила его на колени Александру. — Завтрак. Кушай, не обляпайся. Под фарфоровой крышкой скрывалась огромная, на целую роту, порция овсяной каши. Теперь Петербург окончательно уверился, что и прошлая ночь, и утро наверняка были бредом его контуженного, возможно, умирающего сознания. Иначе объяснить столь резкие перемены в поведении Москвы было невозможно. — Спасибо, — он с подозрением уставился на «завтрак». — Но обычно я начинаю своё утро с зарядки и пробежки, затем умывание и только потом… Удивительно проворно для своей комплекции Мария заползла на простыни и оседлала его колени, сковав Александру нижнюю часть тела. Ловушка. — Не желаю и слушать. Тебе необходим отдых после славных деяний! — Может, с вашей точки зрения отдых выглядит так. Но мне необходим режим, — сказал Александр уже сердито. — Отпустите. Я так просто не дамся. Москва взяла с подноса ложку и щедро зачерпнула ею овсянку. — Вот упрямец! Да будет тебе известно, что непослушным мальчикам десерт не полагается. Сложив алые губки бантиком, она подула на кашу и, страхуя ложку другой ладонью, протянула её под нос Александру. — За матушку-Киев… Александр отвернул голову. — За батюшку-Новгород… Он поднял руки, защищаясь, и упёрся ладонями в выпуклую грудь старшей, отталкивая. Пальцы обеих рук погрузились в податливую плоть и нащупали два больших, быстро затвердевших бугорка. Мария низко охнула. Её ноги странно ослабли, а светлые реснички мелко задрожали. По всему Сашиному телу разлился жар, тут же сменившийся студёным холодом. Он оказался в безвыходном положении. Влип, называется. — За её величество императрицу. Прицелившись, Москва засунула кашу младшему прямо в приоткрытый рот и победоносно воздела пустую ложку к потолку. Александр с трудом сглотнул вязкую массу, которая едва не встала комом во внезапно сжавшемся горле. Руки продолжали в независимом режиме мять женские прелести. Сквозь тонкую ткань ощущалось быстрое биение сердца, нежность кожи и непередаваемая мягкость при одном неуверенном сжатии. Зверь внутри Саши был несказанно доволен происходящим и перекрывал своим рёвом рассудок. Но инструкции или хотя бы подсказки, как поступить дальше, внезапно проснувшийся самец почему-то не предоставил. Только размытое, порочное желание: «взять, обладать, подчинить!» — разгоняемое по всему телу вместе с учащённым биением сердца. — Вот оно как. Значит, мне тогда не показалось. Ты меня вожделеешь, — Москва уставилась молодой столице в район паха. Александру, увы, было давно знакомо это тянущее ощущение внизу живота. Детородный орган, забыв спросит об этом хозяина, заинтересованно привстал, образовав на одеяле характерный бугорок. В такие моменты Петербург обычно мужественно терпел (за чтением чего-нибудь философско-отвлечённого), пока напасть не проходила сама собой. Однако наличие увесистой тушки первопрестольной на его коленях значительно усложняло ситуацию. — Естественная реакция, — вяло пытался отнекиваться Александр, прекрасно понимая, что звучит совсем не убедительно. — Видно, есть ещё порох в пороховницах, — подметила Мария и игриво повела округлыми плечами. — А ты баешь, «перепланировка»! Торжествуя, она зачерпнула ещё каши и отправила в рот застывшего, подобно статуе, Петербурга вторую ложку. — Раз все карты раскрыты, то у меня есть к тебе деловое предложение, — она прикрыла его губы пальцами, заставляя сглотнуть. — Могу сделать тебя своим. При условии, что ты будешь паинькой и начнёшь меня слушаться. Её слова доходили до Александра, словно сквозь шторм. Ему никогда раньше не было так тяжело сосредоточиться. — Не понял… — Тебе — удовольствие, мне — польза. Соглашайся. Я в этом деле хороша. По крайне мере никто, что говориться, не жаловался. — Полагаю, из тех, кто выжил? Хохотнув, Мария хитро и на диво очаровательно надула губки. — Ты не теряешь остроумия. Это добрый знак. Мысли дико путались, никак не желая формировать чёткий план отступления и побега. Подмигнув, Мария перегнулась через поднос и повисла у него на шее, впившись в затылок острыми коготками. Александр зажмурился. Он не видел, но чувствовал, как её влажные уста прижимаются к его, и юркий язычок пытается проникнуть в его плотно сомкнутый рот. Недовольно пыхтя, Мария отстранилась. — Фу ты, ну ты и бревно! Ничего удивительного, что сторонишься женщин. Только и знаешь, что сиськи мять. Неумёха! Впрочем, это всё поправимо. Она отставила в сторону последнюю преграду в виде злополучного подноса и нетерпеливо схватилась за край одеяла. — Стойте! Наконец, сформировав стройную цепь мыслей, Александр потянул одеяло в противоположную сторону. Мария разочарованно цыкнула. — Настолько дорожишь своей невинностью? — она усмехнулась и дразняще прошлась пальчиками по тёплой выпуклости. — Что в этом такого, если я искренне хочу помочь своему неопытному ученику справиться с одной крохотульной проблемой? «Нельзя играть по её правилам. Много раз Москва подло обманывала меня и унижала. Она не умеет быть искренней. Я столько раз в этом убеждался!» — Как вы не понимаете?! Это неправильно, потому что не по любви! Мария замерла, как громом пораженная. Спустя мгновение она, сотрясаясь всем телом, зашлась в приступе истерического хохота. — Ну и ну! Всего от тебя ожидала, но чтоб такая романтическая белибердень, да на серьезным щах! — отсмеявшись, Москва смахнула слезинки из уголков глаз. — Удовольствия без любви испытать невозможно, — уверенно заявил Александр. — Сказки венского леса. Смотри и учись. Изловчившись, неугомонная бабенция отбросила в сторону одеяло, открывая себе доступ к его возбуждению. Её взъерошенный вид неожиданно сильно подействовал на Александра, ударив в голову набатом. На налившейся головке, возведённой к потолку, выступали белесые бусинки. — Кроха. Прямо, как ты. Слова Марии, намеренно обидные, задели какое-то мужское, ранее неизвестное Сашино самолюбие. — Я не претендую на экспертность в этом вопросе, — сказал он со значением. — Но, кажется, он вовсе не так и мал! — Какой же ты разговорчивый, просто ужас. Но и это поправимо. Мария просто выскользнула из его рук и сползла вниз. Тело Александра, окончательно вышедшее из-под контроля, даже не думало оказывать сопротивление. Он только и мог, что заворожённо наблюдать, как старшая развязывает шнуровку спереди и тепло дует, сложив губы бантиком, на истекающий смазкой ствол. От этих лёгких поддразниваний, почти невесомых становилось так нестерпимо хорошо, так туго, что впору было задохнуться. Спустя, кажется, целую вечность Мария спустила платье с плеч. Крупные розовые соски забавно подпрыгнули, когда она резко опустилась, красиво выгнув сильную спину и задрав задницу. При виде её голых молочных плеч и здоровых сисек, рот Александра непроизвольно наполнился слюной. Такой вид свёл бы с ума любого мужчину. Не зря за право обладать ею велось столько войн. Мария вся, от золотой макушки до стоптанных пяток виделась Саше столь… съедобной. — Узнаю этот взгляд, — весело заметила Москва и беспардонно ткнула пальцем в член, который все продолжал увеличиваться в размерах, наливаясь кровью. — Со времён, когда ты был мелким пиздюком, всё пялился на мои сиськи, как баран на новые ворота. Думал, не замечаю? Ха! Какой-никакой, а всё ж мужик… Петербург не успел ничего сказать в ответ. Поскольку в этот момент первопрестольная обняла его напряжённое до предела достоинство своими сиськами. Когда зефирная грудь, мягкая и аппетитная, окружила теплом и лаской самое чувствительное место, все переживания тут же растаяли от неземного, ранее не испытываемого им наслаждения. — Считай это наградой за успехи. Весело хихикая, как шаловливый ребёнок, Мария двинулась, охаживая пульсирующий ствол по всей длине. Задыхаясь и постанывая сквозь зубы, Александр смял простыни до хруста в костяшках. Бардовая головка члена выглядывала между двух округлых холмов и пряталась в них. Мария умело и осторожно натирала чувствительный половой орган, давила и отпускала, приближая момент неги. Александр не мог отделаться от ощущения, что с нарастающим удовольствием бледнеют, слабеют его убеждения. Приятная ломка смешалась со стыдом и гневом. Казалось, поддаваясь страстным женским ласкам, он проигрывал Москве в абстрактной битве. Петербург ненавидел проигрывать. «Так дальше продолжаться не может! Или она, или я!» Неловко приподнявшись, он напористо толкнулся бёдрами вперёд, жёстко удерживая старшую на месте за волосы. Мария возмущённо приоткрыла рот, отчаянно брыкаясь. Но вид её надменного лица, ставшего вдруг таким растерянным и обиженным, возбудил Александра едва ли не больше, чем всё, что первопрестольная творила с ним до этого. Глаза застала серая пелена, а наслаждение достигло полуболезненного пика. Щедрая порция белёсой массы брызнула из пульсирующей головки прямо на лицо и груди Марии, пачкая золотистые волосы. Так, внезапно и глупо Александр испытал свой первый в жизни оргазм. — Быстро ты, — потеряв к всякий интерес, Мария слезла с кровати. — Жаль, я рассчитывала подольше ты тобой поиграть. Исполненная чувства собственного превосходства, она наклонилась и шутливо щёлкнула вновь наполовину возбуждённый член, ставший ещё более чувствительным после оргазма. Саша болезненно зашипел. — Суди сам, кто оказался прав. Не понадобилось никаких чувств. И всё, что ты мне тут задвигал про «любовь» — всего лишь жалкий бред. Она натянула лиф на его прежнее место и рассеянно повернулась, собравшись на выход. — Вставай. Дела не ждут. Пока ты тёпленький, хочу с тобой кое-что обсудить… Весь серый, Александр вскочил и позорно рухнул на пол, не удержав равновесие. — Стойте! Да стойте же! Знаете, как это называется? Вы меня только что изнасиловали! Гипнотические глаза и припухший ротик Марии удивлённо округлились. — Но тебе, кажется, понравилась? — Откуда вам знать? Я не давал согласия. А вы меня принудили. Насилие и никак иначе! — Но… Мария нахмурила чело в тяжкой думе. Резкий поворот событий никак не укладывался в её старорежимный мозг. — Я требую возместить нанесённый мне ущерб, — разошёлся тем временем Петербург. — Мне противно ощущать, будто мною хотели воспользоваться и шантажировать! Москва всплеснула руками. Во все стороны полетели остатки спермы. — Так. Моё прежнее обращение тебя не устраивало. Уважив твой, к слову, незаслуженно полученный, статус столицы, я кардинально сменила подход. Но даже так не угодила тебе, господин придира! — Чего вы от меня хотите? Выкладываете! Будьте покойны, я с большим удовольствием наплюю на ваши чувства так же, как вы только что наплевали на мои… — Ах так?! Ну и помирай девственником! — зло выкрикнула Мария и добавила с сарказмом. — Чем скорее, тем лучше. В раю такие чистюли в почёте. Покачивая полными бёдрами и сердито фыркая на ходу, Москва вышла. Петербург сел и притянул колени к носу, съёжился от стыда и тянущего чувства, которого он, по своей неопытности, ещё не мог точно охарактеризовать. Потом, много позже он определит для самого себя, что это было чувство сексуальной неудовлетворённости.

***

К событиям того утра они не возвращались. Ни жестом, ни словом Москва не показала, что между ними что-то произошло. Напротив, она с усиленным остервенением накинулась на всех и вся, обжигая, отворачивая от себя даже самых близких друзей. На фоне всеобщей радости от успехов на полях сражений недовольство Москвы выделялось особенно. Петербург, проходя по коридорам, слышал, как шушукаются российские города. — Когда Москва так изводится, жди беды, — говорил Смоленск. — Как будто у неё бывает хорошее настроение! — возражал Новгород с явным недовольством в голосе. Три дня Москва избегала встреч со столицей и всячески демонстрировала свою высочайшую неблагосклонность. Когда ей случалось быть рядом с ним, она кривила нос и дула щёки. «Я сорвал её планы. Само собой, мне нет прощения. Но отчего, скажите на милость, меня это так задевает?» Суть вопроса, который занимал первопрестольную, открылась позже. Когда Москва немного остыла и, кажется, позабыла о произошедшем курьёзе. (К сожалению, Петербург не мог похвастаться подобным умением быстро отпускать и забывать вещи.) В тот жаркий денёк Александр, как полагалось, пришёл сопроводить свою старшую на полдник. Мария сидела на подоконнике и вертела в руках огромный чертёж с таким видом, будто её заставили съесть десятка два лимонов. — Не могу поверить, что царица дала добро на это кощунство! — сразу, без лишнего вступления, начала она. Петербург догадывался, о чём пойдёт речь. В своих руках первопрестольная сжимала план переустройства московского Кремля. Амбициозный, дерзкий — в общем, совсем не в стиле Москвы. Но ей необходимый. Присев на кресло, Александр сложил руки на коленях и завёл заранее заготовленную речь. — Величественный, монолитный дворец. Десятки тысяч комнат. Внешний облик вдохновлен собором святого Петра. В полной мере соответствует вашему обновлённому статусу. С умом объединяет прошлое «Третьего Рима» с будущим. Этим мы покажем всему миру, что возрождение православной Империи — это судьба России. Чудесный проект. — Чудесный? Скорее уж «чудовищный»! — мученически застонав, Москва с хрустом разорвала чертёж (очень, кстати, скурпулёзный) на две половинки. — Ради какого-то помпезного новодела ломать древнейшие мои святыни? Чудов и Вознесенский монастыри, царские палаты! Знаешь ли ты, глупый мальчишка, с чем они для меня связаны? Понимающе покачав головой, Александр продолжил. Он был твёрдо уверен в своей правоте. — Я премного уважаю подвиги Дмитрия Донского, Ивана Великого и всех их соратников. Но вам жизненно необходима генеральная перепланировка. — Сломать часть кремлёвской стены?! Никогда! Через мой труп! — рявкнула Москва. — Раскройте глаза! Опустевшие палаты ветшают. Приходится их разбирать. Пыль да грязь. Этот проект — возможность представить вас всему миру. — Врёшь, щенок! Прикрываешься мною, чтобы удовлетворить свои амбиции! Хочешь уподобить меня себе! Взгляни, — Москва указала пальцем на остатки чертёж, валявшиеся у её ног. — Что-то подобное обязано стоять на одной из твоих ровных улиц. Но не в моём сердце. Пойми же ты! Ведь так, дом за домом, от меня прежней ничегошеньки не останется… — Перед лицом великого будущего, тёмная старина не достойна лишних чернил, потраченных на её описание. По скулам Марии пошли желваки. — Вот как ты заговорил? Уже забыл, как присунул член между сисек «тёмной старины»? Ты опьянён западными идеями. Но вырастили тебя не Париж с Амстердамом на пару, а я. Не ты меня строил. Не тебе меня переделывать. — По крайне мере ни Париж, ни Амстердам не пытались меня изнасиловать! — Петербург остался неумолим. — Ваши методы безнадёжно устарели. Признайте это наконец. Вопреки его ожиданиям криков и угроз не последовало. Задумчиво склонив голову на грудь, Москва пинала кончиком носка обрывки чертежа. Бумажки легко взлетали и, не подхваченные ветром, быстро падали. — Иди прочь. Мне надо подумать, — сказала она и забралась на кресло с ногами.

***

Приём с его шумными балами и важными встречами подходил к концу. Пора было выдвигаться на юга. Заметно посвежевший Петербург готовился к отбытию. Подальше от глупых, мелочных забот мирной жизни. Туда, где его пытливый ум находил самое лучшее применение и служил стране. Перед отбытием он зашёл к Москве. Нравилось это ему или нет, но благословение православной столицы было жизненно необходимо ему, как полноправному преемнику. Поэтому Петербург никогда не уезжал ни в поход, ни на войну без благословения первопрестольной. Как ему сообщили, Москва с самого утра копалась в своей личной клумбе. Что-то ворча себе под нос, она с нескрываемым удовольствием чикала лишние стебельки на побегах, прищипывала верхушки. В крестьянском хозяйстве Мария была полный ноль (хотя не то чтобы Александр понимал в нём много больше). Но она с давних пор умела выращивать и собирать травки. Не красивые, а с особенными свойствами: яды, красители, мороки. Завидев столицу, Мария не стала подниматься на ноги и кланяться. Только устало подняла на него безразличные глаза. И Александр вопреки всему вдруг ощутил к ней острый приступ жалости. — Уезжаешь? — её губы тронула горькая усмешка. — А я вот остаюсь. Ты уж повеселись там за меня. В добрый путь. — Скоро всё переменится. Ждать осталось не долго. — Не дай-то Бог. Надеюсь, фундамент под Баженовским дворцом обвалится к херам. По крайне мере я буду за это молиться. — Между прочим, за подобные речи вы рискуете столкнуться с последствиями… Опустив глаза в землю, Мария достала из переднего кармана какую-то разноцветную, аляпистую тряпицу и бросила в него. — На. Только попробуй не поймать, прибью паскуду. Хорошенько прицелившись, Петербург поймал на лету пёстрый клочок ткани и осмотрел. — Что это? — Подарок, — просто ответила Москва. По ткани расплылась неизвестная науке туша в окружении цветочных орнаментов, различных узорчатых символов, кокошников и вязей. От разнообразия цветов рябило в глазах: золотые стебельки, багровые плоды деревьев, блёстки звёзд на голубом фоне. Выпуклый чудо-зверь, вышитый золотыми шёлковыми нитями, развалился на всём этом великолепии кверху пузом, зажмурившись от удовольствия и высунув розовый язык. — А это кто? — Глаза разуй! Лев! Символ Санкт-Петербурга блаженно улыбался и пучил на него свои добродушные, глуповатые глаза. — У настоящего льва должен быть звериный оскал, — рассудил Александр. — Поскольку он вынужден держать в страхе своих врагов. А это вовсе не непобедимый лев, а какая-то пьяная кошка. — Не обижай моего лёвушку! Он просто прелесть, — охотно похвалила Москва свою собственную работу. Петербург не сдержал улыбки, глядя на это чудо природы. На них обоих. «Выходит, вот какие вещички ей по душе. Лёвушки вместо гордых имперских львов.» С византийским пафосом и не без итальянского изящества. Мелкие детальки, рисуночки, мягкие, округлые формы — один в один, как сама Мария. Петербург был рождён ненавидеть эту старину. Но отчего-то сейчас ему вдруг показалось, будто в этой неровной и страшноватый вышивке было нечто неуловимо уютное, дорогое его сердцу. Нечто такое, что хотелось ощупывать, на что хотелось бесконечно глядеть и не наглядеться. «Если бы Москва узнала, о чём я думаю, засмеяла бы…» — Не пойми неправильно, я вообще не для тебя его делала, — избегая смотреть ему в глаза, продолжила Мария. — Так, думала, раз есть повод, подарю. Извинюсь, за это, как ты его назвал, «изнасилование». В самом деле, не гоже мне, солидной столице, портить нежную юношескую психику… «Сделала мне подарок, потому что устыдилась? Странно, но это… даже мило. Извинение в стиле Москвы.» — Ни моя, ни ваша честь не должна быть задета. Никто не узнает о произошедшем. Мария согласно покивала. — Мы друг другу не чужие. А я слишком далеко зашла. Обещаю, что это не повторится. Не торопясь уходить, Петербург с живым интересом рассматривал вышивку, открывая себе всё больше деталей. — А это у него язык такого странного цвета или клык огромный? — Коли мой лёвушка не по нраву, так верни. Не больно-то и хотелось, — буркнула Мария и требовательно протянула руку. Слишком поспешив, Александр сунул платок за пазуху. — Нет уж, извольте. Вы впервые делаете мне такой подарок. Обычно я получаю от вас что-то вроде ларца с пауками, вязанку чеснока или пинок под зад… — Ничего-то ты не знаешь, болван! Чеснок — первейшее средство от укусов змей. Сушёные пауки полезны чахоточным. А пинок под зад так и вовсе обладает поистине чудодейственными свойствами… Не дослушав, Александр прыснул в кулак. Мария недоуменно хмурилась и таращилась на него исподлобья, видимо, не замечая в своей логике ни единого изъяна. Что поделать, такова она, его жутковатая наставница.