— О Миш, не ожидал увидеть тебя здесь. — дрожащая трель голоса Ипполита выводит Щепилло из состояния немого спокойствия, он улыбается, тянет Муравьев-Апостолу руку, но тот резко отшатывается, прижимаясь к самой раковине. На руку свою юноша сильнее натягивает рукав, а щеки его краснеют. — Извини, я болею, не хочу тебя заразить. — с грустной усмешкой говорит Поля и ползком выходит из ванны, не поворачиваясь к Михаилу спиной, а едва вышел, сразу выбегает за дверь, скорее всего снова на свой излюбленный балкон. Щепилло собирается пойти за ним, как вдруг взгляд его падает на каплю крови на кране: наверное у Поли кровь из носа пошла, а он того говорить не хочет. Странно почему? Михаил пожимает плечами, как бы в немой с самим собой диллеме и все-таки выходит на балкон, который находится за лестничной площадкой. Здесь не высоко: всего четыре этажа. Щепилло облакачивается на косяк двери, вот-вот собираясь заявить о своем присутствии, потому как Поля его до сих пор не замечает, увлечённо рассматривая свою руку. Михаил замечает неожиданно в кармане Полиных штанов блеск (и кто бы подумал на лезвие от бритвы?), и вдруг юноша поворачивается, как испуганный оленёнок отшатывается прочь, к перилам, что отделяют балкон от земли, и дышит так загнанно, будто поймали его с чем-то запрещенным. Щепилло тому не придает внимания: Поля кровь не любит, а потому боится, что ее видом навредит и друзьям своим, и за то Михаил осуждать его не в праве. Выводя юношу с балкона, осторожно берет Щепилло его за кисть и видит как тот на секунду морщится, после правда улыбается, будто ничего и не произошло, лишь на глазах юноши выступают капельки слезы маленькие, соленые.
— Ты вату возьми в тумбочке для носа, или пластырь для руки, смотря что ты поранил. — заботливо говорит Поле Михаил и уходит в комнату, а Муравьев-Апостол выдыхает: снова не заметил и лишь потом вздрагивает в осознании: заметил, раз сказал с кровью разобраться. Надобно быть осторожнее.
Михаил на пороге видит Ипполита и бросается к нему навстречу сразу, да только сквозь него проходит, руками жадно хватая воздух, после чего ударяется рукой об стену не специально: становится легче. Призрак Ипполита закатывает рукава и Щепилло выворачивает от вида этого наизнанку: кровь, кости, мясо, все перемешалось в грязное месиво, в обеих руках воткнуто по несколько лезвий от бритвы, шприцы, еще какая-то ересь — Михаил закрывает глаза и лбом прислоняется к холодной стене: его лихорадит, точно. Это просто видение, это надо пережить.Ипполит сидит на крыше загородного дома Кузьмина свесив с нее ноги.
— О боже, Поля, а ну живо слезай! — кричит Анастасий, едва замечает где сидит Муравьев-Апостол, а Поля лишь язык ему показывает и смеется, ближе придвигаясь к краю.
— Кому суждено жизнь чужую спасти, тому крыша не страшна.
— Быстро слез оттуда, а то я сейчас поднимусь и сам тебя сниму! — прикрикивает Кузьмин и видимо идет выполнять свое обещание, потому что заходит в дом, однако там его встречает Михаил.
— Ну дай ты мальчику отдохнуть. Нравится ему там. Я с ним посижу, он не упадет, не бойся. Анастасий сдержанно хмыкает, провожает Щепилло взглядом. а тот садится к Поле и осторожно его держит за руку, чтобы точно не упал. — Поль, скажи честно, случилось чего? Мы ведь друзья — поможем. Муравьев-Апостол качает головой.
— Все в порядке. Здесь просто очень красиво. Посмотри сам. И пока Михаил любуется солнцем, Поля незаметно сползает чуть ниже по кровле, удерживает его теперь лишь рука..
Михаил судорожно хватает ртом воздух: столько знаков и не заметить? Неужели убил себя? Почему Стас не сказал по человечески? Он наверно и общаться теперь с Щепилло не захочет, ежели Михаил не видел ничего, а Стас ведь замечал, чувствовал, хотел предотвратить. Щепилло голову роняет на руки — уж лучше бы он вместо Поли, лучше бы тогда его хватил так крепко, да и никогда бы не отпускал. Уже никогда. --- На следующее утро снова приходит Стас. Морально разбитый, с опухшими красными глазами, разводами слезливыми под веками. Как выражается Кузьмин: — Плакал, как девчонка; а Щепилло его не корит за то: сам ведь вчера не сидел камнем, не сумел. — Столько знаков было. — подает первый голос Анастасий спустя минут 10 напряженного молчания. — Он все-таки себя убил? Я виноват? — срывается Михаил, за куртку Кузьмина новую хватается руками, молящим взглядом в его глаза пустые смотрит. “Скажи ты мне ответ, что же ты душу мою грешную мучаешь?” — Нет. Он решил органы свои нуждающимся отдать, ну вроде как выступить в роли донора. Решил, дурачок, что никому здесь не нужен, не советуясь ни с кем такой сделал выбор. Я сам вчера узнал. Колени в синяках и куртка рваная: это я вчера сквозь бурелом в больницу пробивался, отговорить хотел. Не успел. Ночью я был там. Видел мальчика, которому Поля сердце отдал. Точь в точь его копия. — слова Кузьмина в сознании Михаила тонут: никому не нужен. Никому не нужен значит? Да как такое подумать-то было можно? И ведь наверняка Михаил виноват: не доглядел, не дал достаточно заботы, не заметил. Виноват.Поля стоит в дверях комнаты, завернутый в одеяло, такой неимоверно теплый и маленький, что у едва его заметившего Михаила на глаза наворачивается что-то — слезы; а в груди тепло разливается.
— Ты чего, Поль? — этот простой вопрос пропитан такой нежностью, но Ипполит нарушает баланс, бросается к Щепилло в объятия, и извиняется скомканно перед Кузьминым, которого разбудил.
— Кошмары, снова кошмары. — судорожно вздыхает Ипполит, плачет слабо и улыбается лишь тогда, когда сзади его обнимает Стас. Становится тепло и спокойно.
— Что снится? — спокойный, даже сказать холодный вопрос Кузьмина, произнесенный столь же низким голосом: Ипполит от него вздрагивает: прямо как во сне и не хватает только мундира Стасу, дабы стать суровым поручиком Черниговского полка, а потом из Полиного пистолета пустить себе пулю в висок.
— Вы. И я. И снег вокруг. И пуля окровавленная. — на этом обычно рассказ юноши заканчивается, он утыкается в грудь Михаила и плачет, плачет долго, шепча: — в моей голове пуля, и в ваших головах; а ребята не прерывают, переносят осторожно в кровать и обнимают с двух сторон, дожидаясь, пока Поля уснет.
Михаил садится на кровать, с ним рядом садится и Кузьмин. Больше юноша ничего не может вспомнить: память туманом заволакивает, да и не хочется уже ничего вспоминать, хочется лечь и лежать, желательно спать, и только бы не чувствовать этой пустоты, будто сам Щепилло сердце свое кому пожертвовал. Анастасий понимает, не донимает вопросами, а сам ложится на кровать в одежде, закрывая глаза, но сон не идет, не идет он и тогда, когда юноша ворочается с боку на бок: нужно в больницу, прямо сейчас. --- Ребята слезают с мотоцикла Стаса быстро, Михаил даже его опережает немного, быстрыми шагами заходя в больницу, и даже не оглядываясь когда зовет его девушка с ресепшен. Но едва окликает Стас Михаил замирает. Ждет юноша, пока Кузьмин переговорит с девушкой и мольбами, всеми правдами-неправдами у нее вымолит 5 минуток на посещение мальчика с операцией на сердце, ну хоть одним глазком взглянуть. И может лишь потому, что Стас и Михаил родственники донора (смотря с какой стороны посмотреть), девушка милостиво позволяет им зайти. Щепилло заходит в палату первый: у Стаса даже не хватает сил переступить порог, после чего всматривается в мирно дышашего мальчика, который, чувствуя присутствие посторонних открывает глаза свои, и они, как у Поли, глубокие, большие, ярко зеленые. Видя это Михаил закрывает рот рукой: не плакать, только не плакать. — Вы чего дядь? — тихо спрашивает мальчик, а Щепилло поджимает губы и на шее его жилка дергаться нервно начинает: нет, больше на это смотреть нельзя. И голос такой же. И сам мальчик весь такой хрупкий, маленький; слезы сами из глаз идут. Михаил честно их очень старается удержать на месте. — Ничего, поправляйся. — слабо выдавливает это Михаил из себя и тут же выходит из палаты, позволяя засидевшимся слезам ссвободнее катиться по щекам. Поля, это второй Поля, только гораздо младше, но разве от этого легче? — А ведь Поля наш спас столько жизней. — тускло выдает Стас, когда ребята в сухом молчании покидают больницу и садятся на мотоцикл Кузьмина.— Так много людей теперь в котором есть его часть.. — А его самого больше нет! — отрезает резко Щепилло и кусая губы отворачивается от Стаса. — Больше не говори об этом, хотя бы пока мы не дома. Иначе честно, я не доеду. Михаил закрывает глаза и перед ними видит лишь глаза мальчика, глубокие, зеленые, добрые. Поля ведь спас его, много кого спас, Стас прав, но станет ли им от этого лучше? В середине пути ребята останавливаются: в багажнике мотоцикла благо находится вода и Михаил благодарит Кузьмина за столь своевременную находку, потому что дальше без нее он бы уже не смог, стошнило бы; там же виднеется и записка. Анастасий удивленно выгибает бровь и достает ее из под кучи других вещей, сверху в торопях сваленных. “Дорогие Миша и Стас. Врядли вы хоть когда-нибудь сможете понять меня. Но прошу вас: не вините себя. Когда-то от порока сердца погиб мой брат и раз уж я могу помочь, отказать я не смог. Если захотите поддерживать с мальчиком контакты, то зовут его Саша Мозалевский. Видели бы вы счастливые лица его родителей, когда я сказал, что могу помочь... Простите за все. Знаю, что принесу вам огромную боль, потому и говорить сейчас вам не хочу, пишу вот, записку. Знаю, что вы сюда почти не заглядываете. Надеюсь, вы это не найдете. Простите. Саша сделает то. чего я не смог. Теперь он это я. Надеюсь увидимся там. С любовью, Поля.” Михаил убирает записку обратно в багажник и захлопывает его с силой. Нельзя, нельзя больше ничего, что о нем говорит, хотя бы пока, потому что по сердцу что-то так больно режет, грудь изнутри гложет, и просто кажется порой, что это дурной сон, да проснуться не выходит. — Домой, Стас, пожалуйста. Домой. — сипит Щепилло и Кузьмин понимает, понуро глаза опускает и садится за мотоцикл. Наверное хорошо, что сейчас он за рулем, ведь был бы Михаил и не известно, доехали бы ребята до дома. Хотя и здесь не понятно. Ведь у Анастасия есть повод и возможность, есть шанс увидеть Полю уже сейчас, а органы свои так же отдать во спасение других, кроме мозга, который к несчастью окажется размазан по асфальту..