Осиная настойчивость, или как Тэхён в больницу загремел

      Всё могло обойтись.       Нет, серьёзно, если бы не панический страх Тэхёна и не панический страх Чонгука перед паническим страхом Тэхёна — всё могло обойтись.       А ещё всё могло обойтись хотя бы в тот момент, когда Чонгук преодолел бы свою природную застенчивость и свой исключительно человеческий страх непринятия.       Но говорить об этом уже поздно — всё не обошлось.       Тэхён в больнице, чуть ли не скулит от боли и негодования, и Чонгук в больнице с ним тоже — сидит с опущенной головой и вот-вот намеревающимися пролиться крокодильими слезами.       — Извини, — всхлипывает всё же, растирая покрасневшие веки.       Тэхён не знает, что говорить, хотя бы потому, что никогда за свою жизнь не сталкивался с подобными сюжетными поворотами даже в самых абсурдных кинокартинах, а если бы и сталкивался — всё равно бы не знал, что сказать. Прямо как сейчас.       И прямо как несколько часов назад.       Дело в том, что он, быть честным, просто ненавидит попадать в такие ситуации, где бы пришлось проявлять открыто свою трусость и мнительность, а Чонгук...       Нет, давайте по порядку. С самого, мать его, начала.       Тэхён — который студент первого курса, а не трусливый и мнительный Тэхён — спокойно обитал в своей естественной студенческой среде. Общаге. Которую так же вполне естественно делил с лучшим другом, Чон Чонгуком, тихим и мирным парнем, не мешающим Тэхёну рубиться в игры за неделю до начала сессии. Мама бы по голове настучала, а Чонгук — нет. Чонгук хороший. И всегда таким в глазах Тэхёна был: ещё со школьных лет, в которые они сидели за одной партой и делили ответы теста на двоих.       Жить вместе с Чонгуком Тэхён привык: знает, что частенько соседа нет дома, или он запирается в своей комнате и не высовывает нос до наступления сумерек. Ещё Чонгук чистоплотный до ужаса, за свои чаи с разными травами и цветками готов драться до потери пульса, а варенье с мёдом так и вовсе таскает на роту солдат, но никогда и ни с кем ими не делится. Кроме Тэхёна, конечно же.       Тэхён привык к тому, что Чонгук — тот ещё защитник всего живого. Однажды он увидел Тэхёна, педантично надавливающего своим шлепанцем на хрустящего под ногой таракана, и смачно врезал ему хуком с правой, чуть позже успокоившись и попросив при виде любых насекомых или других живностей звать его.       Так вот. Тэхён привык. И поэтому, когда в его комнату залетела оса, он, не думая, выбежал звать на помощь местного волонтёра по борьбе с насилием в сторону всех живых существ. Тэхён слышал, как тот вернулся с учёбы, прокричав ему что-то о «не беспокоить» и «я буду занят».       Однако, если совсем уж откровенно говорить, ему было наплевать. Он бы самостоятельно справился даже с ползущей по оголённой лодыжке сороконожкой, но точно не с огромной осой, летающей в радиусе нескольких метров от него самого.       На удивление, Чонгука в комнате не оказалось, лишь окно нараспашку говорило о пребывании местного спасителя в стенах общежития. Тэхён, не долго думая, закрыл окно — дождь надвигается — и уселся на маленькой кухне дожидаться чуда.       Он скромно надеялся, что за час оса успеет вылететь в окно, и её там придавит тяжёлыми каплями начавшегося ливня, но жужжание не прекратилось ни через час, ни через два, ни через... А впрочем, куда делся Чонгук?       Не то, чтобы местоположение лучшего друга было для Тэхёна столь важным, но его телефон остался в оккупированной осой комнате, а тупо пялить в стену было бы чуточку веселее, будь рядом с ним Чонгук.       Собрав всё своё мужество в кулак, Тэхён отворил врата своего личного ада, чтобы после с паническим визгом броситься обратно — за дверь от греха подальше. Он снова рискнул приоткрыть дверь, кажущуюся ему словно свинцом налитой, и просунул одну половину лица через щель — прямо напротив него, в метрах пяти, сидела полосатая тварь и смотрела на него. Наверное. Траекторию осиного взгляда он, при всём желании, проследить не мог. Она сидела тихо, не жужжа и не рыпаясь, будто выжидая, когда добыча ослабит свою бдительность. Добыча бдительность, конечно, ослаблять не собиралась, но и стоять на месте не могла — всё же нужно показать несговорчивой осе, кто в доме хозяин.       Тэхён понял, кто в доме хозяин, спустя час лежания на кровати и настороженного смотрения в упор на спокойную осу. Как только та решила подлететь чуть ближе, сев на стол, Тэхён вжался в стену и едва не переписал всё своё имеющееся состояние на это существо.       — Хорошо, Тэхён, всё хорошо...       — Бз-з-з...       — Твою мать!       За следующий час подружиться с этой надоедливой жужжалкой так и не вышло — Чонгук походу был единственным, кто находил общий язык со всеми летающе-ползуще-плавающими существами. Но тот словно под землю провалился, а налаживать контакт больше было некому — Тэхёну и так спать осталось несколько часов, а если он хотел закрыть успешно сессию, то хотя бы в последний месяц должен появиться на парах, которые прогуливал стабильно весь семестр.       Сонный, он терял свою хватку, погружаясь в лениво-бессознательное состояние. И там уже было наплевать, что где-то рядом, в одной с тобой комнате, летает исчадие ада, способное уложить на лопатки меньше, чем за долю секунды. Справедливо посчитав, что если оса не напала на него в последние часы наедине, то не нападет и во сне, он открыл окно пошире и с не совсем спокойной душой лёг спать.       Наутро светящийся всем своим видом Чонгук разбудил его завтраком в постель — с чего такая щедрость, Тэхён не знал, но с учётом того, что соседа не было весь вчерашний день, кажется, он неплохо повеселился с кем-то его привлекающим. Не то, чтобы Ким завидовал, но, поймите правильно, его вчерашний день прошёл наедине с не самым привлекательным существом на этом свете.       Кстати об этом.       — Здесь оса была, ты можешь посмотреть, она уже улетела?       Чонгук засиял ещё ярче.       — Её нет, — улыбаясь. Потом прочистил горло и пояснил, отвечая на вопросительный взгляд Тэхёна. — Я выгнал её перед тем, как тебя разбудить.       — Ты чего такой счастливый? — ещё сильнее нахмурился Тэхён.       — Ты не прихлопнул её сразу же, как увидел, — а улыбка всё шире и шире. Чонгук кажется Тэхёну насекомочным маньяком. Насекомоманьячиной. Да.       — Она бы ужалила меня раньше, чем я успел бы к ней подойти, конечно же, я её не прихлопнул! — возмущённо. Глаза Чонгука на секунду погасли, но потом он вновь вернул себе хорошее настроение и сказал, прежде чем оставить Тэхёна одного:       — Осы не жалят беспричинно. Ты главное рядом с ними резких движений не делай и руками не размахивай. И тогда — они безобидны.       В эти слова верилось мало. Особенно когда на следующий день история повторилась — Тэхён и оса в одной комнате, без шатающегося где-то поблизости Чонгука.       Следить за осой Тэхён не прекращал, но сегодня уже — одним глазом. Ему нужно готовиться к первому экзамену, и времени на танцы с бубном и попытки договориться с упрямой жёлто-чёрной женщиной у него нет. Возможно, это и не та оса, что была ранее, но она всё ещё оса, а они все для Тэхёна одинаковы.       — Ты только жужжи где-нибудь в отдалении от меня, хорошо? Мне и правда нужно хотя бы раз конспекты открыть...       На удивление, оса слушается — она и жужжит-то не так часто (что Тэхёна больше напрягает, чем даёт сконцентрироваться). В какой-то момент ему приходится выйти из комнаты, чтобы налить себе чая и немного передохнуть, а когда возвращается, то видит пугающе здоровое насекомое прямо на своей тетради.       Оса, по всей видимости, тоже замечает Тэхёна. И улетает ближе к окну, не мешая сесть за рабочий стол и продолжить зубрить материал. Это заставляет вымученно улыбнуться. Кажется, Ким заразился от Чонгука умением ладить с насекомыми. Теперь оса не кажется такой уж и страшной — она и сама-то его боится чуть ли не больше тэхёнового.       Но чай на столе эту тварь всё же привлекает. Да так привлекает, что страх становится абсолютно не важным аспектом в стремлении прийти к успеху — ароматной кружке с травами. Она осторожно присаживается на край стола, медленно ползёт ближе к кружке — в этот момент Тэхён умудряется вспомнить все молитвы и слова Чонгука не совершать резких движений — и карабкается по неровностям наверх: ближе к заинтересовавшему её запаху.       (Тэхён мечтает, чтобы она наебнулась прямо в стакан и сварилась там заживо).       Он не живодёр, вы не подумайте, просто у него жесточайшая... Просто невероятно-ужасно-проходящая аллергия на укус ебаных ос.       Ос, одна из которых сейчас, кажется, улетает в астрал (или куда там улетают осы) от запаха одного цветочного чая, нагло спизженного скромно одолженного у Чон Чонгука.       Оса в чай, к сожалению, не падает, но после наслаждения улетает куда-то за пределы тэхёновой комнаты — и слава богу. Да, с некоторых пор Тэхён и в него уверовал.       — Что делаешь? — раздаётся внезапное за спиной. Тэхён чуть не падает со стула, ухватившись за сердце.       Чонгук в дверях бросает тихий смешок.       — Пытаюсь не умереть от количества материала, попутно налаживая контакт с одной тварью, — Ким поворачивается в сторону друга, который непонимающе смотрит в ответ. — Она, кстати, где-то у тебя летает.       — Ты про осу что-ли? — улыбаясь. Что-то он слишком улыбчивый в последнее время.       — Про неё, — незаинтересованно. — Увидишь — будь другом — прихлопни уже её, а то слишком участились её полёты в гости.       Тэхён возвращается к своим конспектам, так и не заметив понуро опустившего свои плечи Чонгука, тихо прикрывшего за собой дверь.       В следующий раз встреча с не знающей чести дамочкой происходит между экзаменами. Чонгук опять заглянул домой на несколько минут и пропал без вести, а вот гостья оказалась тут как тут. При параде. Все такая же жёлто-чёрная и огромная.       Если бы не вселенская усталость, Тэхён бы запомнил их встречу чуть лучше, но у него всё ещё сессия и всё ещё странные чувства, мучающие по ночам. Чонгук не даёт покоя — слишком уж он счастливый в последнее время. И виной тому явно не Тэхён, с которым они практически перестали общаться: долго и в обнимку, как раньше. Тэхён, если честно, скучает по таким вечерам, однако ничего пока не может поделать: в его моральных и физических силах предложить общение лишь в стенах общежития, потому что сейчас усердно приходится учить то, что он не учил весь семестр, если не целый год.       В общем, на осу ему становится наплевать. Он вырубается без задних ног, даже не почувствовав, как эта особа бесцеремонно присаживается на его грудь.       И тоже засыпает, счастливая.       Зато пробуждение для всех двоих — и Тэхена, и осы — выходит фееричным. Оса не успевает и глаз открыть, как её, бедную, с диким ошалелым ором отбрасывает в стену, а потом на честь и совесть начинает покушаться моментально проснувшийся от страха неадекватный человек с газетой. Где Тэхён спросонья отыскал газету — хрен его знает, — но орудует он ей умело. Видит цель, не видит преград.       И запоздало вспоминает слова Чонгука о том, что нельзя совершать резких движений и размахивать руками в компании агрессивных ос, которые не постесняются довести тебя до отека Квинке.       Вспоминает слишком поздно — уже когда его, бешено кричащего, дырявят прямо в подставленный под жало палец.       Вот так трагично и жалко закончится его жизнь. На коленях под скулящее «за что», без друзей и без помощи. Без любви всей жизни и без Чонгука. С осой на пару, которая теперь тоже должна по всем канонам трагикомедии умереть.       Ромео и Джульетта плачут в сторонке.       Последнее, что Тэхён слышит, прежде чем отключиться — громкий крик со своим именем.       Так что да, всё могло обойтись, скажи Чонгук раньше, что на Тэхёна покушается не какая-то там левая мадам-оса, а буквально он сам. Он, Чон Чонгук, студент первого курса и лучший друг Ким Тэхёна, который оса. Или ос. Или как там называют осу мужского пола?       Тэхён бы не удивился, честно, он видел разных оборотней и гибридов — тех же чёрных вдов и муравьёв-пуль, что пострашнее какой-то безобидной осы будут. И он бы принял Чонгука таким, какой он есть, без условностей и причин, просто потому что, ну... Это же Чонгук — его милый сосед и лучший друг, который в последнее время заставляет биться сердце слишком быстро.       Это Чонгук, с которым он и в огонь, и в воду, и в осиное логово.       Чонгук, который сейчас жалобно хлюпает носом, смотря на раздувшегося друга, когда сам чуть не оказался раздавленным газетой с ужасным, на минуточку, содержанием.       Тэхён крупно вздрагивает, размышляя о том, чем бы это всё могло закончиться.       — Тебе больно? Становится хуже? Мне позвать врача? — паникует Чонгук, подскакивая с места. Воспринимает дрожь не в том контексте. Он и правда не понимает?       Почему Чон не обвиняет его, ни слова не говорит о том, что сам чуть не оказался убитым. Тэхён ведь и правда мог...       — Обними меня.       — Что? — хлопает глазами.       — Я сказал: обними меня.       И Чонгук неуклюже, но тянется ближе, нависая над Тэхёном. Старается не касаться его плотно, потому что аллергическая реакция началась и правда сильная — даже обезболы не помогают от ломоты по всём теле. Но Тэхёну это абсолютно не важно, единственно важным оказывается ощущение Чонгука на себе, в своих объятиях. Он просто поверить не может, что чуть своими руками не лишил их обоих чего-то поистине ценного. Того, что они не смогут объяснить никому.       — Почему ты не рассказывал? — интересуется Тэхён совсем тихо, боясь нарушить момент. Всё равно рушит — Чонгук беззвучно проливает слёзы, капая ему на обнажённую кожу шеи.       — Я боялся, что ты начнёшь смеяться надо мной. Или издеваться, — но Тэхён бы никогда... — Или бояться, — о да, а вот это он продемонстрировал со всей возможной отдачей.       — И поэтому ты решил показаться в своей сущности без объяснений, зная, насколько я боюсь всех жалящих насекомых?       — Я думал... — снова всхлипывает, в перерывах между словами бесконечно извиняясь. — Я думал, что ты привыкнешь ко мне, когда я, ну...       — Оса, — заканчивает за Чонгука.       — Да. И тогда бы я рассказал. И показал. Когда бы ты перестал бояться.       И всё же этот план не кажется Тэхёну таким уж плохим, он ведь начал потихоньку привыкать к компании громко жужжащей, но отчего-то больше не надоедливой осы. Больше не боялся её так, как раньше, разглядев довольно безобидную сторону. Однако всё же Чонгуку не стоило располагаться у него на груди и засыпать. Тэхён понимает, это чистая случайность, но он чуть не откинулся раньше времени. И чуть не прихлопнул самого Чонгука.       — Прости, — шепчет Тэхён, поглаживая напряжённую спину. — Прости, что я чуть...       — Ты не виноват! — Чонгук подскакивает. — Это я ужалил тебя! Я довёл до того, что ты сейчас мучаешься в больнице!       — А ты мог бы быть размазанным по стенке отвратительной старой газетой, и никто бы так и не узнал, куда ты пропал, — пытается достучаться Тэхён. — Я мог собственноручно убить тебя, Чонгук. И никогда бы не узнал о том, что сам виновен в твоей смерти, проклиная тебя одного за то, что ты пропал и ничего мне не сказал.       Под конец монолога они оба плачут — каждый по разным причинам.       — Поверить не могу, я чуть не убил тебя... — и Чонгук не выдерживает первым.       Он подаётся вперёд, напуганный и скованный, но подаётся, мягко прикасаясь к чужим губам. Жмётся ближе, удваивая количество влаги на щеках из-за льющихся слёз, и сцеловывает боль Тэхёна.       Через секунду — снова испуганно прячась в панцирь. Чонгук резко отрывается от губ, суматошно шепча:       — Прости, прости, прости, я...       — Иди сюда.       Тэхён возвращает его на место, приподнявшись с постели и обхватив чужую шею руками. На место — на свои губы. И целует сам.       Возвращение Тэхёна в общагу ознаменовывается новым сердечным приступом — Чонгук развешивает огромное количество цветов у окон, сказав, что будет знакомить Кима со своим отрядом жалящих (в самое тэхёново сердце) практическим путём.       Он и правда знакомит — наглядное изучение роев пчёл и ос помогает детальнее рассказать о видовых особенностях, а их постоянное присутствие в бытовой жизни напрочь искореняет страх Тэхёна перед всеми жалящими насекомыми. Клин клином вышибают — теперь он знает это наверняка.       Тэхён перестал размахивать руками, подружился с некоторыми особями, заботился о состоянии цветов, чтобы они продолжали цвести и ярко пахнуть для чёрно-жёлтой расы. Он даже периодически наливал в свободные кружки травяной чай, получая от Чонгука множество ласковых и не очень слов.       Однако совсем скоро пришлось прекратить разводить пчелино-осиную ферму. Комендант, устроивший проверку крайне не вовремя и увидевший разнообразие всех насекомых в их жилище, нежным отцовским ором на всё общежитие приказал избавиться от живности, иначе он «вызовет санэпидемслужбу и вытравит их всех к чертям собачьим».       Кто кричал громче — Чонгук или заведующий, — ещё тот вопрос, но цветы в итоге они перенесли на улицу, а вместе с ними из дома вылетели и все осы с пчёлами. Кроме одной. Самой главной. Которая так и не показывалась Тэхёну с их эпичного путешествия в больницу — спасибо, что хоть не в морг.       Чонгук боялся — не Тэхёна, а самого себя. Боялся опять навредить, потому что, как оказалось, он был из крайне пугливых.       Чонгук не бегал от Тэхёна, нет, позволял обнимать себя, целовать, плавно переводя их из статуса друзей к возлюбленным. Часто разговаривал по душам, рассказывая подробности о своей ранее скрываемой жизни, и больше не пропадал на сутки. Он, как оказалось, и не пропадал вовсе — был всё время со своим другом, только в другой ипостаси.       И спустя несколько дней, увидев, как тоскливо Чонгук смотрит в окно на москитную сетку, поставленную комендантом, Тэхён заводит разговор.       — Почему ты не перевоплощаешься при мне?       Чонгук молчит, продолжая смотреть в окно.       — Я боюсь напугаться, — очень тихо.       — Что?       — Я боюсь напугаться и навредить тебе, — уже громче. Тэхён задумчиво смотрит в спину.       — Мы, вроде как, сдружились с твоей осой, пока она не заснула на мне, нет?       — Да, но... Тэ, я был так счастлив, когда смог встретиться с тобой в своей ипостаси... — ох, вот почему Чонгук буквально сиял в последнее время? Впрочем, Тэхён внимательно следит за тем, чтобы он не прекращал. — А потом я испугался, ужалил, и...       — Почему ты винишь себя, Чонгук? — он правда не понимает. — Не ты испугался, а я напугал тебя. Ты ответил. Да, было неприятно, но всё могло закончиться гораздо хуже. Ты ведь не случайно решил устроить из нашей комнаты улей, верно? Меня за это время никто не ужалил.       — Ещё бы они ужалили...       — Что...?       — Они бы тебя не ужалили. Я ведь был рядом. И следил за всем.       — Но и перевоплотившись, ты будешь рядом, — снова пытается Тэхён.       Чонгук несмело обнимает себя за плечи, всё ещё стоя спиной. И молчит.       На сегодня разговор явно окончен, и Тэхёну вынужденно приходится впервые за несколько дней засыпать в своей постели одному.       А просыпается он от мерного жужжания где-то под ухом — эту осу, кажется, ничему жизнь не учит, только в этот раз Тэхён не пугается. Он привык.       Лишь приоткрывает один глаз, чтобы определить местонахождение одного своего непутёвого — знает, что это Чонгук, — и, заметив, переворачивается на спину, легонько похлопав себя по груди, намекая обосноваться на ней.       Сидящий на прикроватной тумбочке большущий ос медленно перебирает лапками и настороженно садится туда, куда ему указали. Незаметно вздрагивает, когда к его тельцу прижимается тёплый указательный палец, слегка поглаживающий бархат, но не стремится воевать со своим человеком.       Чонгук пристраивается поудобнее и закрывает глаза, млея от аккуратных прикосновений, а Тэхён погружается в сон следом за ним, убаюканный ставшим уже совсем родным жужжанием.