О Чае и Войне

Третий Казекаге был хорошим другом сына Чиё, и поэтому он стал ближе к ней после смерти ее сына и даже изредка помогал приглядывать за юным Сасори. Сасори видел в нем дядю, но травма от потери родителей развилась в болезненное увлечение сохранения: он не хотел «потерять» кого-то еще. Сделать это навсегда был только один способ. Смерть Комуши рассматривалась как несчастный случай, и Чиё крепко держала причастность Сасори просто как несчастный случай. И в ее сердце, это было то, во что она отчаянно хотела верить. Итак, она игнорировала настойчивость Сасори проводить больше времени с Третьим под предлогом «исследования». Сасори разрабатывал оружия и инструменты, которые работали и усиливались способностями Железного Песка, некоторые из них очень приветствовались в разгаре 3-ей Великой Войны Ниндзя. Всего в 12 лет Сасори был желанной ценностью в их военных усилениях. Третий не заметил ничего необычного в поведении Сасори. Как практичный и серьезный человек, он ценил спокойный, пунктуальный и решительный характер Сасори. Он видел великую надежду в мальчике и был обязан своему покойному другу подготовить его к величию. Гениальность и эффективность мальчика были необходимыми, и, как результат, он позволял себе больше свободы в своих действиях. Чиё подавляла свои беспокойства, видя вклады своего внука. Он действовал хорошо, и не было дальнейших инцидентов как с Комуши. Третий ничего не подумал, когда Сасори одним вечером принес ему чай. Зарывшись в бумажную работу и обремененный давлением войны, он только заметил тихое бормотание мальчика его предложения, как он исчез. Чай был мягко приправленным, приятным и теплым как наступающая пустынная ночь. Чай стал регулярным и обязательным явлением. Третий часто использовал это как удобный случай, чтобы спросить Сасори о его проектах, если любой успех мог, возможно, помочь повернуть течения этой войны. Сасори, который редко показывал такую большую улыбку, отвечал просто, неопределенно. Третий никогда не беспокоился, мальчик всегда доставлял заказ, когда был готов, ожидание не имело значения, оно стоило того. Война достигла своего пика, когда здоровье Третьего начало ухудшаться. Болезнь протекала медленно, коварно. В самую критическую точку войны Третий не мог позволить себе показать любую слабость. Он игнорировал боль в мускулах, напряжение в ногах. Он не мог обмануть ожидания его людей, не когда он был сильнейшим среди них. Он не говорил никому, боясь, что слова достигнут их врагов. Когда окружающие спрашивали его, он отмахивался от них. Это был просто холод, боль в горле. Он сжег одежды, которые запачкал кровью кашляя. Война бушевала, и могущество Третьего как пользователя Железного Песка сохранилось, но после битвы шепоты сомнения начали покрывать рябью северо-западную границы Страны Ветра. Первый раз в своей жизни Третий ошибся. Батальоны противоположных сторон наблюдали, как массивная атака, которая всегда гарантировала верную смерть и поражение внезапно распалась на не более чем шквал песка. Позади него Третий свалился без предупреждения. Не имея другого выбора, и с требующим ответов Советом, он наконец позволил Чиё осмотреть его. То, что она нашла, послало ледяной ужас струйкой вниз по ее позвоночнику. Никогда за десятилетия своей работы она не видела распространение болезни таким всепроникающим и агрессивным. Этой ночью поместье Казекаге видело приступ ярости как никто другой. Как Третий разрушал офис, когда Чиё спросила его, было ли что-то, что он помнит, что могло быть причиной этого, что-то, что он, возможно, принял или съел. Он огрызнулся на нее. Как он мог возможно знать? Он тут же отпустил ее, если у нее не было лекарства, тогда она была бесполезна для него. Она поджала губы на его неуважение и промолчала. Она выбежала из офиса, как другая груда книг грохнулась на пол. Мир, казалось, ускользает из его пальцев. Его сила, его репутация. Его здоровье. Ни одна выдумка Чиё, казалось, не облегчает постоянную боль, которая схватывала его тело, как колючая проволока. Третий становился изможденным, так как стресс отягчал его слабое здоровье. Единственной вещью остававшейся постоянной был Сасори, мальчик, который послушно приходил на пороге сумерек с чашкой чая. Первый раз Третий огрызнулся на него, требуя есть ли у него любое новое изобретение, которое могло бы помочь им. Это были месяцы с тех пор, как он представлял любые результаты. Сасори просто смотрел на него, фиолетовые глаза потускнели из за его опущенных век. Третий знал не понаслышке о гении, который скрывается за этими глазами, еще никогда они не имели яркую искру юности. Третий хотел бы знать, может ли бремя гения погасить их. Но ночью эти глаза были досадой. Мальчику нечего было предложить, только бесполезная чашка чая. Он кратко отпустил его, и Сасори тихо ушел. Но оставил чай на столе Казекаге. Когда боль наконец преодолела его гнев, и Третий свалился на стул, незаметная чашка чая парила в его периферическом зрении. И на мгновение он почувствовал боль сожаления. Мальчик всегда выражал свои мысли своими действиями, скорее чем своими словами. Он потянулся взять чашку, давно остывшую, и почувствовал, как слегка смягчилось его сердце, как только он подумал об усердии Сасори. У мальчика не было отца, друга Казекаге, который был шумливым и сообразительным. Еще были моменты, когда эти подстриженные красные волосы оставляли дух изображения его друга, позволяя Казекаге предаваться воспоминаниям об их времени на поле битвы. Как только он поднес чашку к губам, он нашел, что, может быть, одной вещью, которую он разделял со своим отцом, была его задумчивость. По мере того, как здоровье Казекаге продолжало ухудшаться, начали возникать слухи о поиске его преемника. Все внимание сосредоточилось на Расе, его талантливом, но все еще юном ученике. Искусный джонин всего лишь в 18, Раса имел квалификации в добавлении к родословной Казекаге. Хотя течения войны наконец развернулись в их пользу благодаря работе союзной им Конохе, последней вещью, которую Третий хотел сделать, было перемещение бремени истерзанной войной земли на плечи его ученика. Раса, воодушевленный молодостью и горячностью, настаивал, что он готов, если это означало, что Третий мог отдохнуть. Но Казекаге знал, что он не был готов. По крайней мере, пока нет. Несмотря на настойчивое требование Совета отправиться в отставку, он твердо отказывался. Несмотря на все это, Сасори оставлял ему его чай. Но сейчас мальчик недолго медлил. Несколько ночей Казекаге был так поглощен своими мыслями, что даже не заметил его. Он просто вернул чашку дымящегося чая на свой стол. Осознание, что сейчас даже ребенок мог пройти мимо его сенсорных способностей, выбивало его из колеи, пока он тянулся за дымящейся чашкой. Поднося ее к губам, он был внезапно охвачен приступом кашля. Его тело сотрясалось, и его кости скрипели, когда он кашлял, ощущая кровь во рту. В спешке он схватил чашку и сделал большой глоток, надеясь, что это прочистит его горло. Он наклонился вперед, задыхаясь, и разглядывал свое изможденное затонувшее отражение на поверхности оставшегося чая. До того как он смог остановить это, капля крови капнула из его носа и попала в чай, покрывая рябью поверхность. Казекаге застыл, с ужасом наблюдая комбинацию шипения, химической реакции, которая сделала кровь черной как смола. Внезапно голос Чиё отдался эхом в его разуме, задающий вопрос «было ли что-то, что ты мог принять или съесть, что могло быть причиной этого?» Осознание и немедленный гнев ударили его сильнее, чем любая атака, с которой он когда-либо сталкивался. Как только он выдержал рев своей ярости, имя Сасори на кончике его языка, мир содрогнулся, как его тело наконец свалилось вниз. Последним, что он увидел, когда его голова ударилась о землю, были знакомые подстриженные красные волосы и тусклые фиолетовые глаза, смотрящие на него вниз, как если он был не более чем другой проект на рабочем столе его мастерской. Вокруг был только тусклый свет, когда Казекаге пришел в себя. Его тело болело более, чем это было когда-либо раньше и чувствовалось тяжелым как свинец. Он понятия не имел о времени или месте. Он не мог ничего сделать, но обвел взглядом пространство сразу перед собой. «Куда ты принес меня?» — пробормотал он тому, кто, как он знал, работал поблизости. «Куда-то, кто никто не знает», — пришел ответ. Казекаге удивился, когда голос мальчика изменился от того детского до того, который был сейчас, низкий любознательный ритм. «Ты предал меня...после всего этого времени, это был ты». Он не мог собрать любой гнев, который он намеревался высказать. Ответа не было, только шаги, которые приближались все ближе. Юное лицо Сасори, затененное мерцанием свечи, появилось в его поле зрения. Эти фиолетовые глаза, которые всегда казались тусклыми от скуки, сейчас сверкали с живительной искрой, но не с волнением или даже гением. Но с безумием. И первый раз Казекаге увидел улыбку мальчика. «Никогда, Господин Третий», — сказал Сасори. «Как Вы просили, Я просто представляю свое пока величайшее творение». У Казекаге даже не было энергии ответить что-либо. Сасори не обращал внимания. «Отсюда, Вы будете жить вечно». Той ночью Сунагакуре впала в панику из-за исчезновения своего лидера. Поисковая команда за поисковой командой отправлялись, пока целая деревня перешла в строгую изоляцию. Третьего Казекаге, их сильнейшую защиту, нигде не находили. Среди всего этого, другой пропал, незамеченный во всеобщей панике. Это было до тех пор, пока Чиё не вернулась домой после 3-ей ночи бесконечного поиска, чтобы проверить своего внука. Обычный рабочий стол Сасори, всегда держащийся безупречно организованным и чистым, был заброшенным и пыльным с толстым слоем песка, что было типично для неиспользуемого пространства в пустыне. Холодный ужас окутал старую женщину, когда она немедленно начала искать все возможные местоположения Сасори. Каждое из его обычных убежищ, было заброшено, покрыто одинаково толстым слоем песка как в начале. Она вернулась в пустой дом, разум и сердце пусты, так как единственное возможное объяснение играло повторно в ее сознании: Сасори убил Казекаге.